Мгновения

Бесконечные числа, поставки, отчеты, расчеты, квитанции и еще несколько десятков бумаг, которые необходимо проверить именно сейчас, двоятся и расплываются чернильными кляксами перед глазами. Виски будто обручем сжимающимся сдавливает. Или венцом терновым не того размера. Брут так и чувствует, как шипы в кожу входят, кровь теплая по горящему лбу стекает струйками тонкими, глаза застилает пеленой, ресницы склеивает. Мерзко. Почти рефлекторно тянется к кружке (подарок Лии, ему бы самому фантазии не хватило на розовое нечто, формулами исписанное) и морщится недовольно, ощущая ее легкость. Остывшего кофе осталось от силы на один глоток. Но на кухню за новым идти отчаянно не хочется — Икара только сегодня удалось заставить лечь раньше рассвета, чтобы поспал нормально в первый раз за неделю, а Лия всегда слишком чутко спит. Брут отчаянно жмурится, растирая ладонями лицо. Глаза жжет, будто купол исчез, а он часами смотрел на солнце без защиты, в висках и затылке пульсирует тупая боль. В позвоночнике начинает зарождаться неприятное покалывание, обещающее безрадостное утро с затекшими мышцами. Ладно, последняя пачка документов, последняя смета и он идет спать. На сегодня довольно. В мягкую постель с прохладными ортопедическими подушкой и матрасом (разработка Икара, до сих пор приводящая Брута с его вечными болями в спине, плечах и шее в восторг) хочется просто нестерпимо. Еще чуть-чуть. Самую капельку надо поработать еще, и... — Пойдем спать, милый, — Лия тонкими прохладными пальцами в волосы зарывается, мягко перебирает, боль прогоняя. Целует невесомо в висок, безошибочно чувствуя сгусток напряжения. Подбородком на его плечо опирается, обнимая, и аккуратно тянет ручку (Брут слишком консервативен в мелочах, они его так и не смогли за годы отучить писать чернилами по бумаге) из усталой хватки. — Мне нужно закончить... — звучать уверенно не то что не получается, а даже не хочется. Слишком под прохладными прикосновениями хорошо. — Утром мы с Икаром тебе поможем, вместе управимся за полчаса. А сейчас ты ничего уже толком не сделаешь, все нужно будет перепроверять. Пойдем, — голосом убаюкивает, воротник тугой аккуратно расстегивает, ладошками по плечам и ключицам легко скользя. Лия уговаривать всегда умела, а уж они с Икаром ей никогда отказать не могли... — Нам без тебя тревожно. Икар крепко уснуть не может, а мне беспокойно слишком. Холодно. Брут усмехается мягко, тонкую кисть перехватывает, к губам прижимает. Лие другой ответ и не нужен.

***

Икар их появление чувствует даже сквозь сон, тянется тут же ближе. С тихим ворчанием устраивается у Брута под боком, руку закидывает на живот, носом в плечо утыкается и успокаивается. Улыбается ярко, тепло. И до жути просто довольно. Будто кот, до сливок дорвавшийся. Разве что не мурлычет. Брут от кудряшек буйных, в лицо лезущих, отфыркивается рефлекторно, на руку наглую косится чуть насмешливо и улыбку умиротворенную зеркалит. Дожидается, пока Лия под одеяло нырнет, и тянет ее ближе. Обнимает свободной рукой, задевает губами темные волосы. Его волной нежности топит. Она у него на руке устраивается привычно, ладонью накрывает мерно бьющееся в грудине сердце, а потом пальцы сплетает с икаровыми. Вечно мерзнущие тонкие ступни прижимает к его лодыжкам. Тянет огромное одеяло выше, укрывая всех троих как следует (Брут его на спине у Икара поправляет — тот вечно под утро замерзает). И тоже улыбается мягко, засыпая. Уже проваливаясь в мягкую темноту, Брут вспоминает почему-то, как они друг к другу притереться пытались, ссорились до разбитой посуды и также яростно и громко мирились, никакие подавители из браслетов не спасали. А потом... По щелчку встали на место. Пазл идеально сложился из трех деталей. Будто они созданы были, чтобы друг друга чувствовать, чтобы рядом всегда быть, чтобы втроем навсегда, чтобы вплавиться друг в друга и никогда больше не быть по отдельности. И сейчас... Брут чувствует текущее по венам, невозможно нужное, такое правильное счастье. Слыша два родных сердцебиения, звучащих в одном ритме с его собственным. И знает, что они это чувствуют тоже.