Стоячая вода

      «… я раз в год регулярно в запои ухожу. Как раз в день своего освобождения».       Опустив голову и несколько раз глубоко вздохнув, Чимин с некой иронией отметил про себя то, что похоже любимый способ Юнги шутить — это говорить правду. На свете нет ничего смешнее правды. И это неожиданно грустно. Очень даже грустно. Друг ведь просто хотел разрядить напряжённую атмосферу, плотным ватным одеялом, укутавшую их, а вместо этого, невольно сделал Чимину до обморока больно. Стерпеть бы, да жить дальше. Но вот только почему-то не получается. Не пускается всё на самотёк. Хоть и очень хочется. Вода везде путь найдёт. Но он похоже собственноручно заперт внутри глубокого колодца щедро оделённого по кругу плотным слоем цемента. Как не бейся об стены, наружу или же хотя бы в грунт, не просочится. Никак.       Как бы это эгоистично не звучало, но Чимин предпочёл бы никогда не слышать этого откровения, произнесённого таким любимым хрипловатым голосом. Предпочёл бы пропустить все слова мимо ушей и дальше слепо продолжать тихонечко верить в то, что всё это время, вдали от него, Юнги жил себе относительно хорошо и счастливо. Да скучал по нему, да может даже жалел, что всё так получилось, но не гробил себя и не травил душу ядом обиды и ненависти. Но Чимин, увы, не дурак, и поэтому прекрасно понимал, чем именно были вызваны такие срывы друга в столь непростой для них обоих день.       Та дата. Чимин ненавидел её каждой клеточкой своей души. Она была для него своеобразным значком старта для личного Апокалипсиса. Апокалипсиса, который он так и не смог предотвратить. Он не должен был тогда уходить. Не должен был сдаваться. Сколько раз он об этом уже думал? Сотни тысяч? А вот вновь актуально. Он ведь мог настоять на общении. Силой попытаться заставить Юнги дать ему свои новые координаты. Мог банально закатить истерику. Многое, на самом деле мог, но… почему-то предпочёл просто отступить, наивно полагая, что всем так будет намного лучше. Но вот всем — это кому? Ему? Юнги? Чонгуку? МинХо? Хороший вопрос.       Глубокая вода не мутится. Но Чимин, как на зло, застрял на мелководье, погряз в вонючей тине и шагу в сторону сделать не может. Застрял и стоит, стоит, стоит, как то пугало на огороде. Только вот от пугала есть хоть какой-то толк, а от него — нет. Мечется туда-сюда, отдыхает немного и всё по новой. А зачем, сам не понимает или не хочет понимать. Кто его разберёт? Чимин хочет то, сам не знает что. Или знает, но, по-прежнему, боится сам себе в этом признаться? Он, как та собака на сене, и сам «голодает» и другим «наесться» не даёт. И с этим давно уже пора, что-то делать. Но он всё медлит.       — Я… пожалел, что не пошёл тогда с тобой, — на грани слышимости произнёс Чимин, сам поражаясь своей смелости. Он ведь сейчас поступает правильно? Он ведь именно ради этого и затевал столь непростой разговор? Да? Ох. Не ищи правды в других, коль в тебе ее нет. И почему он постоянно об этом забывает?       — А я пожалел, что отпустил тебя, — не стал ничего выдумывать или же как-то увиливать от ответа Юнги. Да и зачем? Малыш ведь первым признался в своих ошибках. Почему ему нельзя поступить так же? Гордость важна. Но и её периодически дозировать нужно, а то так и навсегда одиноким остаться можно.       — Ещё не поздно всё исправить, — наконец, уверенно посмотрев на друга, громко произнёс Чимин. Он готов? Похоже на то. — Так ведь?       — Разумеется, — задумчиво кивнул Юнги, внимательно наблюдая за каждым жестом своего малыша. Как же воинственно тот настроен. Нужно быть начеку. И за словами следить не помешало бы. Да, сейчас не следует говорить тому всей правды, но при этом хорошо бы говорить только правду. Пусть и дозированно. — Главное, теперь самим сначала разобраться во всей той неразберихе, что сейчас так плотно царит вокруг нас.       — О чём ты? — не до конца понимая смысл услышанного, неуверенно спросил Чимин, не разрывая зрительного контакта с Юнги. Раки давно уже остыли. Но кому до этого есть хоть какое-то дело?       — Твои сомнения слишком очевидны, малыш, — тщательно подбирая слова, мягко произнёс Юнги. — Что тебя беспокоит?       — Много чего. Шесть лет прошло.       — Не уверен, что вновь хочешь общаться? — сдержанно осведомился Юнги, стараясь слишком сильно не напирать. Чимин должен сам во всём признаться. Только так можно достичь столь нужного в их ситуации эффекта. — Так что ли? Я заставлять не буду. Знаешь же.       — Конечно, нет! — чуть повысив голос, возразил Чимин, нервно потянувшись к бутылке с виски. Пить сейчас не самое лучшее решение, но как успокоиться иначе? — Я больше никуда тебя не отпущу. В этом даже не сомневайся!       — Тогда всё дело в туристе? — начиная, наконец, смутно улавливать в чём суть проблемы, спокойно прохрипел Юнги, лишь чудом не оскалившись. Ему что серьёзно так повезло? Неужто ЧимЧим не может определиться со своими чувствами к нему? Ого. Джекпот прямо. Года дрессировок не прошли напрасно. А он, дурак, переживал. — Он категорически против наших встреч?       — Мне мало интересно, что он об этом думает, — хмуро отозвался Чимин, впервые озвучивая то, что на самом деле думал. Хорошо, что хоть никто, кроме них двоих этого не слышал. — Если Гук меня любит, то примет любое моё решение. Тем более я не собираюсь заставлять вас общаться. Не хотите, не надо. Все ведь взрослые люди.       — А ты сам-то его любишь? — как можно хладнокровнее спросил Юнги. — Туриста.       — Он мой парень, что за странный вопрос? — невольно стушевался Чимин. Чего?       — Обычный вопрос, — равнодушно пожал плечами Юнги. — Так что?       — Разумеется, он мне дорог, — немного помедлив ответил Чимин, напрасно пытаясь понять к чему клонит Юнги.       — Я не об этом спросил, Чимин, — внутренне ликуя, довольно пропел Юнги. Не любит. Определённо не любит. Иначе ответил бы на вопрос прямо. — Ты любишь своего туриста?       — Мы уже шесть лет вместе, — упрямо повторил Чимин, слишком очевидно уходя от ответа. Любит ли он Чонгука? Конечно. Всем сердцем. Но так ли, как Гук его? Ох… и что же это ему напоминает? История повторяется? И как он до такого только докатился. Ни рыба, ни мяса — это точно про него. — Ты сам как думаешь?       — Как-то ты сказал мне, что он тебе нравится, и что у тебя ещё есть целая жизнь чтобы полюбить его, — не без издевки в голосе, произнёс Юнги. И ведь запомнил же слово в слово. Посмеяться бы, да что-то не смешно. Зацепило. Ещё как. — Шесть лет прошло, а сдвигов, как я погляжу, всё нет. Удивительно, даже.       — К чему ты это сейчас? — нахмурился Чимин, отводя взгляд. — Злорадствуешь?       — Я люблю тебя, Чимин, — не давая себе времени на раздумья, уверенно произнёс Юнги, внимательно вновь посмотрев своему малышу в глаза. ЧимЧим злится. Как очаровательно. Хоть картину пиши. — Даже сейчас. За шесть лет ничего не изменилось. Абсолютно. Понимаешь к чему я клоню?       — Юнги, я… — заблеял Чимин. И что он должен на это ответить? Чёрт! Юнги играет слишком по грязному! Нельзя такое резко прямо в лицо говорить спустя столько лет разлуки! Мин хочет, чтобы он почувствовал себя виноватым? Хорошо. Это ведь логично. Но вот только сейчас в его груди преобладает совсем другое чувство. Куда более трепетное и нежное. — Что ты хочешь, чтобы я сказал?       — Правду, — предельно мягко произнёс Юнги, а в голосе при этом ноль эмоций. Молодец. Справился.       — Какую?       — Каким ты видишь наше дальнейшее будущие? — чётко выговаривая каждое слово, произнёс Юнги, устав смотреть на то, как искусно малыш недалёкого дурачка играет. — Хочешь, чтобы всё было как раньше? Хочешь на праздники приезжать ко мне со своим туристом в гости и поздними вечерами пить на террасе прохладное вино с человеком, с которым я, рано или поздно, свяжу свою жизнь? Хочешь дружить, так сказать, семьями?       — Не уверен, — не подумав ляпнул Чимин. Не уверен? Браво просто!       — Или может хочешь тупо меня? Для себя одного. В личное пользование.       — Второе, — поняв, что терять ему больше нечего, на одном дыхании, выпалил Чимин. Юнги в отношениях с кем-то другим? Юнги дарит свою заботу и любовь другому человеку? Как-то слишком паршиво всё это звучит. А Чонгук? Чонгук в отношениях, например, с Тэхёном? Неприятно, но не критично. Что за чёрт? — Я не готов тобой делиться.       — Так и я тоже, — прохрипел Юнги, устало прикрыв глаза. — Тоже не готов делить тебя с туристом. И никогда не буду готов.       — И что же нам делать? — хмуро глядя себе под ноги, хмыкнул Чимин. Выпить ещё, что ли?       Некоторые люди напрочь лишены дара видеть правду. Но зато какой искренностью дышит их ложь! И похоже, Чимин именно из этих самых людей. Столько лет он тихо-мирно прожил себе на Ганкаджиме, совершенно ничего не подозревая, не видя ложь прямо у себя перед носом, а затем перебравшись в Сеул, так искусно играл с Чонгуком в любовь, что сам периодически даже начал верить, что все его чувства — правда. Но вот только, когда искренне любишь, никогда не будешь сравнивать любимого человека с другим. Бывшим. А он сравнивал. И не раз. «Гук хороший, но Юнги…», «У Гука красивая улыбка, но вот у Юнги…», и ведь список можно продолжать до бесконечности. Лицемерненько, однако.       — Для меня ответ очевиден, — забирая из рук малыша бутылку виски и делая из неё крупный глоток, прохрипел Юнги. Момент истины? Похоже на то.       — Мне бы так, — резко выдохнув, произнёс Чимин. — Я во многом не уверен.       — Хочу тебя поцеловать, — отложив бутылку в сторону, буднично произнёс Юнги. Собака никогда не забывает того, чему её научили на дрессировке, но, несмотря на всю проделанную работу, она всё ещё способна разочароваться в своём хозяине и упрямо перестать того слушать. Пора всё исправлять. Это не сложно.       — Не смешно, Юнги, — с укором посмотрев на мужчину, выдохнул Чимин. Поцеловать? Очень вовремя. Да.       — А кто шутит-то? — медленно поднявшись на ноги и сделав ровно два шага вперёд, спокойно проговорил Юнги. — Ты не можешь решить всё сам, значит я тебе немного помогу. Мне не сложно. Даже приятно.       — Юнги…       — Просто поцелуй. Кто от него пострадает-то?       Чимину очень бы хотелось ответить, что Чонгук, например, но вместо этого он в очередной раз предпочёл просто промолчать. Поцелуй… Звучит неплохо, пусть и неправильно до одурения. Лишь для вида немного подумав, Чимин неторопливо поднялся на ноги и поравнявшись с Юнги, опасливо коснулся своими устами губ мужчины. Целовать Юнги было странно. Странно, но при этом весьма приятно. Похоже именно это чувство испытывала Ева, срывая с дерева запретный плод и так по-глупому смело вкушая его сладостную плоть. Юнги — его запретный плод. Всегда был и дальше будет. Чимин редко позволял себе думать о Юнги, как о своём мужчине. Подобное казалось ему чем-то совершенно неправильным. Они ведь семья. Семья, в которой оба её члена, хотят друг друга. Пошутить бы, что инцест — это дело семейное, но… кому от этого будет смешно?       Не без усилия над собой, прогнав все свои страхи и сомнения, Чимин неуверенно обнял Юнги за шею и плотно закрыв глаза, всё так же осторожно углубил поцелуй. То, что они сейчас делают неправильно. Это ошибка. Нельзя продолжать. Пусть и очень хочется. У него ведь есть парень. Парень, который ничего не подозревая, ждёт его дома. А он тут… хочет другого. Всегда хотел. Но это мало что меняет. Лишь подчёркивает и окрашивает в ярко красный цвет всё то море лицемерия, которым он до краёв был полон. Сильнее прижимаясь телом к Юнги и рвано дыша в поцелуй, Чимин окончательно потерялся в себе и своих чувствах. Здравый смысл, ау, ты где?       — Если ты будешь так сильно ко мне прижиматься, — не разрывая поцелуя, проговорил Юнги, руками забираясь под одежду своего малыша: — я не смогу остановится. Мы переступим черту.       — Уже переступили, — спускаясь поцелуями на шею Юнги, выдохнул Чимин.       — Не пожалеешь?       — А я знаю?       — Значит мне придётся сделать так, чтобы ты не пожалел, малыш.       — А ты сможешь?       — Сейчас и проверим.