По цене лома

— Ты прекрасно знаешь, Эри, мы стараемся не оперировать подобными терминами, — седой худощавый мужчина в дорогом костюме мельком глянул в тонированное стекло автомобиля. — Наш мир давно избавился от таких громких фраз. Автомобиль тоже был дорогим и породистым, как и его пассажиры: рядом с мужчиной на заднем сидении расположилась дама, которая при последних словах своего собеседника качнула тщательно причесанной светловолосой головой. — Дело не в том, от чего мы избавились, — произнесла она ровным, почти безжизненным тоном. — А в том, что, убрав это из обыденной жизни, мы не оказались в безопасности. Мужчина снова отвернулся к окну. — До сих пор не уверен, Эри, что это нам чем-то угрожало. — Мы сотни раз обсуждали эту концепцию, Пирс. — Эри точно выверенным движением заложила гладкую прядь волос за ухо. — И я прекрасно помню твою позицию по данному вопросу. Данный вопрос, действительно, обсуждался многократно, не один год, и на всех уровнях Мира. — В конце концов, — тихо проговорил Пирс, не поворачивая головы к Эри. — Оказалось, что этот процесс естественен и теперь, пожалуйста, мы имеем то, что имеем — планета практически выхолощена и обратного пути нет. Женщина пожала плечами, оставаясь по-прежнему внешне спокойной. — Если бы не этот случай… — начала она фразу, но тут же остановилась, не договорив, словно внезапно погрузившись в свои мысли, предоставив Пирса самому себе. Молчание, воцарившееся в салоне машины, словно маркером подчеркнуло последние слова Пирса: ученый, прославившийся на весь мир своими исследованиями в области технологии распознавания эмоций, почти год назад вынужден был признать, что Мир больше не нуждается в его трудах. Потому что, эмоции в Мире больше не существовали. Все начиналось как новейший технологичный проект — с детекции простейших эмоций человека. Это стало первым этапом в распознавании некоторых заболеваний, напрямую связанных с эмоциональным фоном, например, по вокальным биомаркерам в голосе человека лаборатория Пирса научилась прогнозировать аортокоронарные заболевания, болезнь Паркинсона, а впоследствии, получила возможность привязать эмоциональную проблематику к геронтологии и замедлить процесс старения человека. Пирс решил в качестве эксперимента убрать эмоции как раздражающий фактор качества человеческой жизни. В результате, как упомянула Эри, запущенный процесс превратился в необратимый. Эмоции начали убирать из человеческой жизни, как ненужный ресурс, на который требовалось слишком много усилий и жизненной энергии. Фон, наиболее благоприятный для жизни, безэмоциональный, ровный, без всплесков и взрывов. Экономичный. Постепенно люди Мира привыкли к подобному образу жизни. Эмоции уходили постепенно, не слишком заметно. Гнев, радость, печаль, тревога — все это оставалось лишь на электронных страницах справочников и словарей. Выхолощенная жизнь становилась все длиннее, а люди — все больше похожими на черно-белые оттиски со старинных дагерротипов, о которых Пирс читал в детстве. Пирс давно уже отказался от своих исследований, поняв, что эксперимент не провалился, но зашел в тупик. Точнее, результат был, но не таков, какой был нужен ученому. Первой реакцией Пирса как исследователя было стремление вернуть все назад, но, во-первых, оказалось, что эмоции — вещь хрупкая и крайне неустойчивая, вернуть разрушенную эмоциональную цепочку сразу не получилось, а потом она и не поддалась восстановлению. И во-вторых, Миру понравилось жить без эмоций. Жить ровно, долго и… скучно. Но что значило это «скучно» перед лицом неограниченной жизненной деятельности? Стоило жить долго и без потрясений, без волнений, без обид, досады, без ненависти? Эмоции угасали, превращаясь в тихие отзвуки былых страстей. Мир решил, что так и надо. И если бы не этот случай… Автомобиль мягко прошуршал шинами заключительный аккорд, остановившись перед зданием Лаборатории. — Эри, — уже стоя в прозрачном стеклянном лифте, стремительно поднимающемся на двадцать третий этаж, спросил Пирс. — Возможно, природа дает нам последний шанс в виде этого бедняги Лида? — Не знаю, как природа, — ответила Эри, выходя из стеклянного аквариума и направляясь к Блоку 7. — Но я словно ощущаю исходящие от тебя эмоции, Пирс. Словно ты из припрятал для себя, индивидуально. Вот сейчас это была жалость в слове «бедолага». — Женщина искоса взглянула на ученого и наклонилась к сканеру. Устройство считало информацию с роговицы ее глаза и толстенная сейфовая дверь бесшумно открылась. — Не так ли? Теперь настала очередь Пирса индифферентно пожать плечами. — Не так, — он прошел в зал Блока 7. — Не начинай. — Ладно, — кивком приветствовав двух лаборантов-наблюдателей, Эри остановилась напротив стеклянной стены, отделяющей их от маленького помещения с мониторами, томографами и аппаратами-декодерами. — Как видишь, в тебе, точнее, в твоем опыте ученого нуждаемся мы. Вот, полюбуйся, — Лид, как ты выразился «бедолага», был доставлен прямиком к нам в Лабораторию как представляющий собой угрозу для Мира. — Подробнее, — попросил Пирс, пристально рассматривая мужчину, привязанного к кушетке. Тот беспокойно дергался, весь опутанный проводами и датчиками. — Кроме того, что я вижу сам. — Кроме того, что ты видишь, больше ничего нет, — Эри легким движением подвинула висящий сбоку монитор ближе и указала пальцем на диаграмму. — Все эмоции настолько ярко выражены, что по нему можно их изучать в лучших твоих традициях! Пирс оторвал взгляд от Лида. — Что же вы хотите? Изучайте! Эри помедлила секунду. — Собственно, этим мы и занимаемся. Но… нам нужно, чтобы ты подключился к исследованиям. — Ради чего это? — Нам необходимо знать, скажем так, масштаб бедствия. Не исключена возможность «заражения» эмоциями и остального Мира. — И вы не придумали ничего лучшего, чем засунуть Лида в Блок и ставить на нем опыты? Не слишком гуманный метод! — У нас не было выбора. И потом, — Эри быстро взглянула на Лида сквозь стекло и обернулась к лаборантам. — Времени на раздумья тоже не было. Итак, начнем… Лид чувствовал. Он словно парил в теплом пушистом облаке, которое было наполнено чем-то необъяснимым, но ясным и знакомым ему. Внутри черепной коробки прозвучал мягкий голос: — Симпатия. Сразу же возникла нечеткая картинка и Лид словно бы оказался внутри нее. Мохнатое животное на четырех лапах прошло мимо, махнуло длинным хвостом и улыбнулось, вывалив влажный розовый язык. Лид не знал названия животного, как и не знал понятий, обозначаемых как «улыбка», или «симпатия», но его мозг реагировал на них подобными образами. — Нежность. Запах нагретой солнцем травы. И далеко детский смех, звонкий, похожий на брызжущий тонкими струйками воды фонтан. Топот маленьких ножек совсем рядом, и сразу — удаляющийся, бегущий назад в далеко. Лид внутренне запаниковал и дернулся. Что это? — Восторг. Ветер в лицо дунул сильным порывом, растрепал волосы, принес запах тяжелой соленой воды. Блики ослепили и заплясали искорками под смеженными веками, не вынеся яркости морских волн под полуденным солнцем. — Гнев. Лид дернулся сильнее, пытаясь выпутаться из неясной картинки. Ему было не больно, но ощущения словно смазывались, как мазки на картине, на которую пролили воду. Акварель эмоций растворялась, Лид заметался в своих образах. Выбраться не получалось и Лид напряг мускулы рук, казалось, еще миг и обручи на запястьях лопнут. — Опасность второго уровня, — бесстрастно произнес детектор эмоций. — Испытуемый в эпицентре. Эри посмотрела на ученого. — Значит, ты уверен?.. — Однозначно, — Пирс почесал кончик носа. — Перед нами носитель эмоций. Споры, зародыши эмоций, как интересно… Его фон реагирует на каждую эмоцию из списка, действительно, по Лиду можно изучать полный эмоциональный спектр. Не предполагал, что такое возможно. — Но это опасно для Мира? Ученый оторвался от детекторов. — Эри, — голос его звучал глуховато. — Ведь у нас уже был один необратимый процесс. А что, если природа сама решила дать человечеству еще один шанс? Договорить Пирсу не удалось. Следующим эмоциональным пунктом для Лида была… любовь. Вспышка и тело Лида приподнялось над кушеткой, провода пообрывались, аппараты взвыли почти человеческими голосами. Взрыв потряс Блок 7. Мощной волной выбило стекла, и мириады осколков-спор, оставшихся от освободившегося Лида вылетели в открытый Мир. Далекий-далекий детский смех прозвенел колокольчиком. А вот топот маленьких ножек уже не далеко, а совсем близко. — Лид, хватит спать. Завтрак остывает! — Папа, можно я погуляю сегодня с Бадди? Он хочет на пляж, там у него такая собачья компания! — Лид, поедешь с работы, заверни в магазин, завтра мы приглашены на ужин к Стокманнам, купи вино! — Папа, ты уже не спишь, а смеешься, вставай! — Лид, это ты разбил стакан? Спускайся, не бойся, я не буду тебя сильно ругать! Битая посуда — к счастью!..