По цене лома

И, наконец, самое страшное было то, что билет на тот рейс забронировал ему я сам. Своими собственными руками. Как странно устроена человеческая память. Зачастую какие-то значимые моменты стираются, становятся далекими и блеклыми, а какие-то мелкие стоп-кадры проявляются ярче и взрывнее, становятся выпуклыми и объемными, будто и не старенький полувыцветший поляроидный снимок, а настоящая картина. В дорогом багете с завитушками. Да, странная это вещь –память. Завитушки. *** — Так и что с того? — Гном по обыкновению был эмоционален и убедителен. — Подумаешь, один вечерок в компании, оторвешься от своих записулек, никуда не денешься! Я засмеялся. — Тебе самому-то что дома не сидится? Гном деловито похмурил свои знаменитые брови: неожиданно угольно-черные при общей средне-русой шевелюре и небольшой светлой кучерявой бородке, они нависали над глазницами, придавая Гному нормальный гномий вид. — Во-первых, — торжественно начал он. — Я женат. Трагичность его тона заставила меня снова беззаботно хохотнуть. — Вот уж нашел, о чем печалиться, — все еще улыбаясь, сказал я. — Маришка тебя скоро узнавать перестанет, с твоими дежурствами бесконечными. *** Гном когда-то давно был моим однокурсником по мединституту. Потом, так получилось, что я бросил медицину, ушел после четвертого курса, поняв, что мое призвание — зыбкие и извилистые тропы большой литературы. А вот Гном остался верен своей детской мечте стать доктором. Подающий надежды студент, после всех положенных интернатур и стажировок, превратился в настоящего талантливого хирурга — на его операции на сердце съезжались коллеги из дальнего и ближнего зарубежья, а Гном оперировал даже с неким шиком и изыском, будто в шоу выступал. Результат превосходил самые смелые ожидания, но и требовал взамен многого: например, чуть ли не постоянное отсутствие в семейной жизни весьма огорчало жену Гнома Маришку, но, к счастью, она еще в досвадебный период прониклась важностью фигуры гения хирургии, и умело поддерживала и вдохновляла мужа и по сей день. Гном прекрасно это знал и ценил, но шоумен в нем проявлялся в самых невинных на первый взгляд ситуациях. Вот, например, как сейчас. *** Светило медицины закатил глаза чуть ли не напрямую под свои роскошные брови и мечтательно произнес: — Тебе не понять… Жена — это такой якорь, такие кандалы… — Такой враль ты, Гномище! — я даже помотал головой от эдакого сценического этюда первокурсника театрального училища. — Ладно, от тебя не отвертишься. Давай в эту пятницу, как обычно. По пятницам мы собирались в «Спортлото-2020». Раньше, до всех этих модных феминистических штучек, непритязательный пивной бар с громоздким телевизором на стойке назывался «Мужской клуб», и мы приходили туда с Гномом и еще парой-тройкой общих приятелей выпить пивка под жизнерадостные трели футбольного комментатора. Но времена меняются, и мы меняемся вместе с ними, как сказал один брутальный актер в образе мачо-гонщика. Спортбар облагородился, переименовался, обзавелся новой барной стойкой с набором хромированных пивных кранов, но только атмосфера дружеской вечеринки осталась неизменной. И крепкий запах мужских подмышек, если уж говорить начистоту. А, и еще и телевизор остался все тем же — старинным, даже можно сказать, ретро. Поэтому трепетные барышни предпочитали «Шоколадницу» напротив, через улицу, а наш «Мужской клуб» процветал по-прежнему, в последнюю пятницу месяца, под лучшие футбольные матчи и энное количество кружечек местного крафтового. Да, название поменялось, но избавляться от привычек никто и не собирался. *** — Наконец-то, — похлопал меня по плечу граблевидной ручищей Толик Слонов, которого все, даже родная мама называла всегда Слоником. — Нехорошо забывать старых друзей и наши общие незамысловатые традиции. — Небось, очередной бестселлер наваял за то время, что мы не виделись? — подвинулся по деревянной скамье за столом Шот. С Шотом мы познакомились в ветклинике, куда я привозил тетушкиного кота на плановый осмотр, и как-то незаметно заприятельствовали на почве общей любви к литературе. Собственно, именно тогда, в ветеринарке, я понял, что ко мне пришла слава. Молодой ветеринар, заполнив кошачий паспорт штампиками положенных прививок, вытащил из верхнего ящика письменного стола мою книгу и произнес: «А вас я сразу узнал!» — постучал согнутым пальцем по фото на обложке и добавил: «Подпишите, а? Друзья зовут меня Шот.» Слоник пожал руку Гному и кивнул бармену. — Уж пусть ваяет бестселлеры, — Слоник вечно ныл по поводу своей беспросветной участи менеджера-консультанта в автосалоне. — Чтобы мы, скромные серые менагеры отвлекались от своих скромных серых трудовых будней, путешествуя по мирам нашего великого друга-писателя. Великий друг и писатель-путеводитель — это они всегда так шутили про меня. К тому времени я уже издал целых три фантастических романа в известном издательстве и планировал туда же отнести и четвертый. Который при благоприятном стечении обстоятельств грозился завершиться через месяц, плюс-минус неделя. Да, тогда я был крепко зажат тисками контракта, потому и выбирался в наш клуб не так часто. — Будет и на менагерской улице праздник, не хнычь! — Я уселся рядом с Шотом, и тут только заметил, что с другой стороны стола есть еще один человек. Ты. Раньше я тебя, вроде бы не встречал, но у меня была ужасная память на лица, и я засомневался. — Не, — Гном привык читать на моем лице бремя неразрешимых вопросов и прояснять их по мере возможности. — Вы не знакомы. Ты улыбнулся и, приподнявшись над столом, протянул мне руку. — Эрик, — представился ты. — Меня пригласил … Последние твои слова потонули в гуле голосов. Но мне уже было не важно, кто пригласил, как зовут и насколько долго мы будем вместе здесь и потом. Ведь это был ты, и я сразу же это почувствовал. Каждой клеткой своего тела ощутил. Это было только начало, Все-таки, вечер пятницы, спортбар быстро заполнился посетителями, что было и неудивительно: по спортивному каналу пошла трансляция игры Челси — Фулхэм, мы переместились поближе к телевизору и барной стойке, попутно здороваясь с остальными завсегдатаями «Спортлото». — Давайте-ка, сообразим маленькую ставочку? — Шот от природы был азартен и темпераментен, и частенько склонял нас ко всяким авантюрным задумкам. — Да больно надо! — Слоник закатал до локтей рукава рубашки и отхлебнул из кружки. — Фулхов только ленивый не обыгрывал, а тут Челси… Сейчас размотают по всему полю. — А вдруг? — загорелся Шот. — Скинемся на одну ставку! — Я сгрызу стол, если наша ставка сработает! — пообещал Слоник. Без особой надежды на выигрыш, мы сбросились, и Шот, быстро пролистав страницы в своем айфоне, поставил на футбольном тотализаторе на Фулхэм. А раз поставили, то интерес подскочил, мы с упоением принялись болеть вместе с остальными разгоряченными «спортсменами» бара. Волей-неволей, я постоянно натыкался взглядом на тебя. Исподтишка выведал у Гнома, что тебя пригласил как раз наше светило хирургии, решив, что довольно мне мыкаться, как он выразился, в одиночку, а тут такая возможность. Нет, ну, а что? Консультировал Гном тебя по одному профессиональному поводу, да ну тебя, отстань, не сейчас, не видишь, что ли — да, блин, это не вингер, куда он лупит, что же это за игра-то такая нам досталась! Меня тоже отвлекла игра, и я на время прекратил выведывать у Гнома подробности о тебе. Тем более, матч неожиданно стал более динамичным и интригующим. — О, какой был дриблинг, — включился я в обсуждение. — Настоящий балет! И с неким замешательством отметил, что ты покраснел, смутившись. Матч захватил, накрыл с головой, заставил прочувствовать каждый пас, каждый сейв, попереживать на прессингах и поспорить с предупреждениями. Вокруг нас кипели страсти, бушевали болельщики, стучали пивные кружки, крепкие выражения становились все крепче, и наконец… Этот момент я проживаю постоянно. Я вижу его и с закрытыми, и с открытыми глазами — я насквозь пропитан им, будто дождем. До нитки. На последних дополнительных минутах нападающий Фулхэма вкатил в ворота Челси победный гол. Время застыло, и мы застыли в этом отрезке, увязли в этой минуте ликования, как букашки в куске янтаря, а чистый восторг осветил нас на этом стоп-кадре нашей жизни. Слоник, ухвативший зубами угол стола… Шот, благоговейно припавший к экрану телевизора и целующий, спятившего от неожиданного счастья, нападающего в экранную ногу… Гном, очумело зажмурившийся, вскинувший руку, словно в салюте… И еще небольшая толпень знакомых-приятелей, завсегдашних посетителей небольшого спортбара, где мы и познакомились с тобой в том самом стоп-кадре. *** Да, это было начало. Мне еще предстояло узнавать тебя ближе, начиная от «извини, но я не фанат отношений на одну ночь» до «как мне нравится, когда ты меня так целуешь и улыбаешься». Узнавать о тебе все больше, все сильнее впечатываться в тебя, совпадать с тобой. Это не всегда было легко, помнишь? Гном не лукавил тогда. Он, действительно, консультировал тебя, профессионального балетного танцовщика, по поводу небольшой проблемы с нарушением сердечного ритма. В тот раз все обошлось, но ты навел моего лучшего друга на мысль, а не познакомить ли тебя со мной, ведь Гном мог отдать меня только в самые лучшие руки, а твои оказались как по заказу, — подходящими ко мне по всем статьям. А мне оказались подходящими и руки твои, и глаза, и губы… И даже балет, которому ты поклонялся и обожествлял, я тоже научился его любить! Все было. Началось с того, залитого вечерним низким солнцем, кадра в спортбаре, и так было долго. Все было ровно до твоей фразы. — Милый, я вернусь ровно через неделю, ты даже не успеешь соскучиться. Забронируй мне билет, пока я в душ по-быстрому. *** — Странно, — черные выразительные брови посетителя недовольно хмурились, словно осуждали все происходящее. — После такого интенсивного курса лечения положительная динамика просто обязана быть, а на нее и намека нет! — Я бы так не сказал, коллега, — отозвался представительный седоватый мужчина в белом врачебном халате с бейджем, и задумчиво скрестил руки на груди. — Все же нам удалось купировать реактивное состояние пациента. — Тем не менее, он постоянно находится под воздействием препаратов, не так ли? Гном смотрел сквозь стеклянное окошечко в двери палаты. Обитатель палаты — молодой человек, худощавый, с взъерошенными волосами, сидел на кровати, скрестив ноги по-турецки и бездумно смотрел на противоположную стену. На белой гладкой стене был прилеплен маленький бумажный прямоугольник. — Препараты только и держат, — вздохнул врач. — В первые месяцы он совершенно не воспринимал реальность. — Они очень любили друг друга, — Гном почесал кончик носа указательным пальцем. — Авиакатастрофа убила их обоих, как бы пафосно это не звучало. — Для моего пациента, — психиатр выделил голосом слово «моего». — Вся реальность свелась к одному стоп-кадру. Он прячется в нем, словно в коконе. — Не разубеждайте его, профессор, — Гном, наконец, отвернулся от двери в палату. — Я надеюсь, вы сделаете все возможное для моего друга. Он талантливый писатель и прекрасный человек. И мне бы не хотелось прибавлять к этой фразе слово «был». — Разумеется, — кивнул профессор. — Наша клиника как раз и занимается подобными сложными случаями нарушения психики, вы же и сами это знаете. Вечернее солнце обвело высветило бумажный прямоугольник на стене. Где-то за окном, высоко в небе, таял след от уже невидимого самолета. *** Я перевел взгляд на прямоугольничек, прикрепленный к белой чистой стене… …и, наконец, самое страшное было то, что билет на тот рейс забронировал ему я сам. Своими собственными руками.