По цене лома

— Странный это месяц — февраль, — вполголоса пробормотал Лаэллин, но старый слуга все равно его услышал, хоть и не совсем понял настроение хозяина по этой фразе. — Странный?.. — переспросил он, а в ответ Лаэллин только пожал плечами. — Но вы правы, милорд, — продолжил старый слуга. — Эльфы недолюбливают февраль, такой месяц — полузимний, полувесенний, не разберешь. Лаэллин обернулся на свет лампы, которую зажег слуга. — От наших предков скоро останется только воспоминание. Эльфы растворяются, как февральский снег в лужах. — Однако, по ночам еще воют метели и случаются морозы, — возразил старик, аккуратно ставя лампу на массивный дубовый стол, — природу не остановить. Старик знал, о чем говорил. Один из древнейших эльфийских родов на Земле, к которому принадлежал его горячо любимый хозяин, был почти на грани небытия. На протяжении долгих веков этот род потихоньку растворялся, мешаясь с людьми, стараясь сохранить если кровь рода, то хотя бы его обычаи, традиции и законы. Но новое время брало свое. Молодые эльфы вовсе не считали себя кем-то высокородными вельможами, кутили напропалую и не отказывали себе в удовольствии подружиться с человеческими представителями поближе и потеснее. Старые эльфы уходили в другой, высокий мир, и скоро никто бы уже не вспомнил, что когда-то, тысячи лет назад, в прошлой жизни, на небольшой зеленой планете Земля владычествовали эльфы — мистики, повелители ветров и гроз, хранители природных богатств и угодий. — Позвольте спросить, милорд, — из глубоких размышлений Лаэллина снова вывел голос его верного слуги. Эльф кивнул, разрешая. — Вы опять вынули маску из шкатулки, я подумал… это может быть опасно для вас, смертельно!.. И на этот раз старый слуга был прав. Эльфы не умели любить людей. Человеческая страсть была для них слишком во всем: слишком горячей, слишком острой, слишком болезненной. Все, что угодно, только не любовь, не та любовь, которую эльфам могли предложить человеческие существа, именно человеческое чувство таило в себе смертельную опасность для эльфа, а искренний поцелуй мог запросто убить. — Ничего, — ответил слуге Лаэллин, успокаивая его, а на самом деле думая о прекрасных черных глазах Ли Юня. — Ничего страшного, тебе не о чем волноваться. Маска, о которой говорил старый слуга, была замечательным эльфийским артефактом. Известно, что эльфы искусные маги, вот они и придумали несколько хитроумных способов, чтобы почувствовать любовь сполна, испытать все, что способен испытывать твой человеческий возлюбленный, и самому не сгореть. Предки рода Лаэллина любовь эльфа к человеку серьезной не считали, так, развлечение, подумаешь. Но отрицать то, что она небезопасна для эльфов, разумеется, не могли. Вот и придумали волшебную маску: наденешь ее, и вроде как под защитой. Ни тебе поцелуев, ни острых ощущений. Все равно, эльфу лучше держаться своих, эльфов. А то, сгоришь без остатка, как говорится, ни себе, ни людям. Какой в этом смысл? Придумали любовь глупые человечишки, век которых — как век бабочки-поденки, день-ночь и нет человека, а эльф к трем сотням прожитых лет только мудрости набирается, что же ему, из-за смешного баловства погибать? Нет уж. Развлечения пускай остаются, но и жизнь эльфу отдавать за любовь к быстросмертному — смешно. Вот и получилось у Лаэллина подобие любви: тихое, скромное, безжизненное. Только тот, который ждал его сегодня на Мосту Вечности, разбил труды предков рода Лаэллина в пух и прах. *** — Ну, же, дорогой, улыбнись, что ты сегодня такой задумчивый? Голос Ли Юня, словно перезвон серебряных колокольчиков — чистый, ясный, нежный. — Опоздал сегодня, я замерз, ожидая тебя на ветру! Лаэллин глянул на юношу искоса. Тот заметил его взгляд и снова принялся упрекать, только и упреки у него выходили нежные и не сердитые, а слегка обиженные. Как у ребенка, который знает, что любой его каприз выполнится немедленно. — Вишни уже отцветают, луна уходит за горизонт, вода в реке все темнее и глубже, а тебя все нет, а как придешь, так молчишь и вздыхаешь! Ли Юнь и сам не удержался, вздохнул. — Извини, милый, — эльф легко коснулся блестящих темных волос молодого человека. — Ваш Мост Вечности так трудно отыскать! — Врунишка! — облегченно засмеялся Ли Юнь. — Мост виден отовсюду, даже с окраин Ахона! И потом, согласно легенде… — Да, да, — подхватил Лаэллин. — Ты мне рассказывал эту вашу знаменитую легенду уже три раза! — Три раза, по разу в каждую нашу встречу! И все равно, не лишне тебе напомнить, что согласно легенде старого Ахона, двое, впервые повстречавшиеся на Мосту Вечности, не потеряются никогда, потому что, любовь их подобна маяку во времени. — Любовь не громкое ли слово для нашей четвертой по счету встрече? — Ах, вот как ты заговорил! — Ли Юнь гибко наклонился над перилами моста. — Ты играл со мной! Разбил мне сердце! Лаэллин уже смеялся. — Да нет же, — обнял он юношу. — Сам же знаешь, что никаких игр, все серьезно! — И навсегда? — прошептал Ли Юнь, подставляя губы для поцелуя. От поцелуя Лаэллин увернулся, а Ли Юнь обиделся на этот раз по-настоящему. — Не целуешь, ничего о себе не рассказываешь, — выговорил юноша. — Еще чуть-чуть я буду считать, что ты меня приворожил. Какой странной и многоликой бывает любовь! Она приходит в мир счастливая, щедрая, готовая делиться с каждым, кто поверит в нее. Только не каждый способен открыться любви. И тогда любовь делается несчастной, обиженной и сердитой. Но по-прежнему остается любовью. И неважно, чьей: эльфийской или человеческой. Все это рассказал Лаэллин своему Ли Юню. Рассказал все, что знал о любви сам. Сперва знал, а сейчас чувствовал. — А если я поцелую тебя, — закончил он тихо свой рассказ. — То маска не сможет сдержать нашей обоюдной любви. Я начну чувствовать любовь, любовь, обжигающую как лава, заливающую, как проливной дождь, разящую, как молния. Любовь погубит меня. — Но ведь можно… — робко начал Ли Юнь. — Нет, — пылко возразил ему эльф. — Довольно! Пусть на один краткий миг, но я тоже хочу чувствовать, я тоже хочу быть человеком! Он сорвал с лица маску, закружился ночной вихрь, посыпались с ветвей лепестки вишен, зазвенели серебряные колокольчики. *** — Легенда старого Ахона гласит, — звучный голос экскурсовода вернул Се Циня в настоящее, оторвав его от созерцания спокойной глади реки под мостом. — Что, однажды на Мосту Вечности встретились эльф и человек и полюбили друг друга. Казалось бы, что между ними непреодолимая преграда. Но их любовь была так велика, что ничто не смогло разъединить их судьбы в течении времен. И по-прежнему, как тысячелетия назад, встретившиеся на Мосту Вечности, будут любить друг друга вечно. — Се Цинь! — к молодому человеку спешил его приятель с каким-то незнакомцем. — Смотри, кого я встретил! Это — Линн Элай, мы вместе учились в университете в Лондоне, а теперь, кто бы мог подумать, он приехал сюда тоже на экскурсию, знакомьтесь! Линн подал Се Циню руку. — Какая красивая легенда, не правда ли? — Удивительно красивая легенда… Ветер качнул ветки цветущих вишен, и осыпавшиеся лепестки упали на речную гладь. Воздух был чист и прохладен, в вышине тихонько прозвенели серебряные колокольчики.