21 июня

Поистине слитая концовка не та, в которой главный герой просыпается в конце книги и понимает, что всё происходящее ранее — сон, а та, в которой весь пережитый кошмар — правда. Лично мне смириться со сном было бы куда проще, чем с осознанием того, что четвёртый год моего обучения в университете подходит к концу. И что за чертовщина происходит со временем? Почему оно бежит так быстро, что я едва поспеваю следить за стрелками? И… оно всё же бежит или утекает? Наверное, всё зависит от часов. В песочных часах время… — Чонгук, — Ко ГёнШи захлопывает крышку моего ноутбука, а я в последний момент успеваю убрать кончики пальцев, отчего мой старичок не очень-то нежно кусает воздух и издает раздосадованный выдох, прежде чем перейти в спящий режим. — Ты даже не отвечаешь на мои комментарии в документе, так какой смысл в совместных занятиях? Её злит редактирование этого чёртового документа со всеми этими вопросами, а моё нежелание включаться — и того больше. Мне даже не нужно использовать слова вроде «должно быть» или «наверное», я знаю, что она злится, а ещё знаю, что она выбросит это из головы, как только переступит порог кафетерия. Ко ГёнШи не беспокоится о скором вручении дипломов, не думает о рассылке резюме по компаниям и точно не насилует свой мозг дурацкими «а что, если?..», и я очень-очень завидую ей. Хотелось бы мне так же решать проблемы по мере их поступления, зацикливаясь исключительно на подготовке к предстоящему экзамену, а не на мысленных подсчётах коммунальных услуг и прочих прелестях взрослой жизни. Меня так пугает серьёзность всего предстоящего, что я не нахожу ничего лучше, кроме как прятаться за несерьёзностью. — Я просто задумался… — бормочу, слегка хмуря брови. — Если у Медузы-Горгоны змеи вместо волос на голове, думаешь… под мышками у неё тоже змеи? Принимать душ так — сущий Ад ведь. ГёнШи «виснет» на пару секунд, размышляя над тем, стоит ей уйти прямо сейчас или прежде хорошенько стукнуть меня по голове толстенной папкой с распечатанными вопросами. Решается на второе, замахивается, но довольно быстро передумывает, при этом шумно выдыхая. — Да, попадись нам такой вопрос на экзамене, и мы точно завалим, — она выдавливает из себя что-то наподобие сочувствующей улыбки. — Если ты устал от ничегонеделанья, почему бы тебе не отдохнуть немного в одиночестве, пока я поищу себе другого напарника? Через эту её улыбку раздражение показывается наружу гораздо быстрее, а её убийственный взгляд страшнее любых змей — он не просто превращает в камень, а заставляет меня испытывать дискомфорт. Не потому что мне неловко за неучастие, а потому что… ну, потому что это вновь возвращает меня к мысли о том, что будет после того, как мы получим дипломы. Будем ли мы и дальше иногда встречаться в кафе? Позвонит ли она мне снова, если нам не нужно будет готовить совместный проект? Случится ли между нами ещё что-нибудь более волнительное, чем внезапная работа в парах на двадцать минут с публичным выступлением в конце? Она может и дальше злиться на меня, только бы это тянулось как можно дольше. — Подожди! — это вырывается из меня с таким явным отчаянием, что я прикусываю после язык и потупляю взгляд в крышку своего ноутбука. Мне так жаль всё пройденное время, которое мы могли бы провести вместе, веселясь или рассуждая на крайне глубокие темы, вроде темы с Медузой-Горгоной, и я уверен, что она бы поддерживала каждую из них. Впервые я ставлю желание вернуть время назад на первое место в списке желаний, которые я загадал бы Джинну. И только потом — мешок с деньгами и сопутствие удачи во всём. Очередное «что, если» прокрадывается в мои мысли, ноет, тянет, прямо-таки зудит, до такой степени невыносимо, что я вскакиваю со стула. — ГёнШи, давай сегодня выпьем и просто немного поболтаем? — наспех засовываю ноутбук в рюкзак, пока не передумал сам или же она, и, хватаясь за край толстенной папки, тащу её на себя. Как и ожидалось, хватка у ГёнШи сильная, так что вместе с папкой я тяну и её в свою сторону. Мы не просто хорошие друзья, мы даже не лучшие, это какой-то особенный сорт друзей; когда всё свободное — и не свободное — время мы проводим вместе, даже если мы в разных местах, постоянно обмениваемся сообщениями, а ещё у нас есть серьёзные общие темы, вроде учёбы, и в то же время всякие ерундовые разговорчики о книгах, очень постыдных фетишах и всём том, о чём я даже своей семье ни за что не рассказал бы. Нужно быть настоящим счастливчиком, чтобы заполучить себе такого друга, а потом ещё и не упустить его. — Ты сводишь меня с ума, — она притворяется возмущённой, но больше не злится, — если только ты попытаешься напоить меня водкой — я уйду. — Да-да, — я посмеиваюсь, помогая собрать её вещи и накинуть ей на плечи джинсовую куртку с потёртостями и значками с флагом Америки, — будем пить только вкусное вино и есть дорогущий сыр. Не понимаю, это она смягчается так быстро или же я снова пропускаю кусками время. За окном уже начинает темнеть. — Тогда ты глянешь вопросы завтра? — никакой мольбы и неуверенности в голосе, она буквально говорит мне сделать это, без шанса на отказ. — Конечно, — само слово «завтра» пугает меня до чёртиков. Я боюсь каждого «завтра», которое должно наступить, а после его наступления объявляется новое «завтра», словно вереница страшил из скрипучего шкафа, с тележками неопределённости и тонной новых забот. И среди всего этого — ГёнШи. Я не в состоянии понять, какой магией она владеет — забвения, что ли? Или какого-то странного уменьшения, чтобы потом пробираться в моё сердце, а там внезапно увеличиваться, распирая этот несчастный орган до такой степени, что он начинает биться о грудную клетку, едва умещаясь меж рёбрами. Так ведь и происходит у друзей? Когда проводить время вместе, неважно за чем, — лучшее на свете дело. — Ты не должен угощать меня вином, можем просто выпить пива в круглосуточном магазине у дома. Мне приходится сдержать вздох облегчения и благодарности, чтобы не выдать своего трепетного отношения к тем деньгам, что у меня остались, но я одариваю ГёнШи широченной улыбкой, от которой даже видеть хуже начинаю — глаза превращаются в щёлочки и похож я на китайского болванчика, но ей это нравится и она тоже улыбается. — У твоего или у моего? — мы живём практически в разных частях Сеула, потому выбрать, у чьего дома будем пить — крайне важно. — У моего, разумеется, — она морщит нос и кривится, будто разочарована моим вопросом. Считает, что раз она живёт дальше от центра, именно я должен колесить на метро с пересадками. Только метро сейчас моя самая маленькая и незначительная проблема, к тому же, я совсем не против провести чуть больше времени с ГёнШи в пути, слушая ритмичный стук колёс, оглушающий шум тоннелей и перекрикивать всё это, практически прижимаясь губами к её уху и видя, как она уклоняется от щекочущего её дыхания. — Тогда с тебя рис и редька, — я придерживаю для неё дверь кафе, и не отстаю ни на шаг, когда мы оказываемся на улице. — Нечестно, — обращая ладони к небу, она поочерёдно озвучивает то, что считает несправедливым, — если рис, тогда нужна и свиная котлета. И соус. А лучше два. Я киваю, подтверждая её опасения. Конечно, я не против котлеты. — Чонгук, по-моему, мне придётся купить для тебя ещё кое-что, — мы немного медлим перед спуском в метро, потому что взгляд ГёнШи, ранее блуждающий по переполненным тротуарам и наземным переходам, вдруг останавливается на мне, а если быть точным — на моих губах. — Да, машинку… губозакаточную. Её очень веселит собственное остроумие, и я сам немного улыбаюсь, когда мы, подхваченные толпой работяг, спешим по ступенькам в подземку. Чтобы не потеряться, я хватаю ГёнШи за рукав лёгкой рубашки, а она запросто высвобождается из своеобразных оков, но только для того, чтобы ухватиться за мою ладонь и крепко переплести пальцы. И почему именно в такие моменты я чувствую её заботу и любовь? Как будто все те нелепые сообщения от «я тебя обожаю» до «я тебя люблю» появляются в нашей переписке время от времени не просто так, не из-за какой-нибудь особенно удачной шутки или помощи с предметами. В метро я плачу и за себя, и за неё, а она всё же соглашается на свиную котлету. Под вечер в вагонах просто невозможно устоять на ногах, и мы, нарушая общепринятое правило «не прижиматься к дверям», оказываемся не просто прижаты к ним, а буквально впечатаны, и всю дорогу хохочем с уже пережитых экзаменов и самой первой сессии, которая казалась кошмаром. Теперь проблемы первого курса выглядят по-настоящему ерундовыми. — Если я первая найду работу, и им нужны будут ещё сотрудники, пообещай, что придёшь на собеседование, — она безустанно дёргает за ремешок моей сумки, требуя внимания. Впервые она заглядывает так далеко. — Конечно, — мои глаза загораются, не столько от восторга, сколько от страха, — было бы круто работать вместе. — Да, мы могли бы каждый обед есть свиные котлеты, а после работы вместе ехать на метро, — она снова дёргает за ремешок моей сумки, когда я открываю рот, чтобы перебить её, — и плевать, что нам в разные стороны. Если выйдет, я перееду поближе. Её слова греют мне душу и позволяют теплиться надежде на то, что мы и дальше будем вместе. — Нам срочно нужно провести ритуал, — кое-как просовывая руку между чужими спинами, я вытягиваю свой мизинец, — клятва на мизинчиках. ГёнШи обожает подобные штуки, и с радостью цепляется за мой мизинец своим. Она держится крепко за меня, а я — за неё. Даже притормаживающее метро не в состоянии разлучить нас. В отличие от времени.