21 июня

Говорят ведь, что шить перед выходом дурная примета — дорогу себе зашьёшь. Но ГёнШи не верит в приметы. Никогда не верила во все эти глупости вроде чёрных кошек, перебежавших дорогу, разбитую на счастье посуду и голову, которую ни за что, ни при каких условиях нельзя мыть перед экзаменом — а то знания все вымоешь. При условии, что там есть, что вымывать. — Подай ножницы, — она говорила сквозь стиснутые зубы, плотно закусив чёрную нитку. Я бросил один носок, что ещё не успел надеть и, подпрыгивая на одной ноге, чтобы не ступать на холодную плитку, добрался до оставленной на комоде коробки с нитками. Взглядом я изучил её содержимое, сразу же подмечая отсутствие ножниц. — А где они? ГёнШи зарычала, сперва пытаясь отгрызть нитку так, а потом бросая эту затею и, брюзжа слюной и махая свободной рукой, возмущённо бормоча: — В коробке, Чонгук, глаза открой, — следуя её совету, я ещё раз более внимательно осмотрел коробку, чуть не напоровшись на торчащую из куска бархатной ткани иголку. — Открыл, но ножниц всё ещё нет. До выезда оставалось около двадцати минут, а мы всё ещё не были готовы. На ГёнШи пока были только чёрные трусики с крохотным бантиком посередине и чёрный бюстгальтер без шлеек, а я по-прежнему скакал по комнате в одном носке и рубашке. Мы оба были слегка на нервах из-за предстоящей встречи. У нас даже не было нормального выпуска и вручения дипломов в университете, так какого чёрта нам собираться десять лет спустя на празднике лицемерия, где всем только и нужно убедиться в том, что он забрался выше бывших однокурсников? ХиСын придерживался того же мнения и в качестве самого большого своего достижения планировал привести туда свою дочь. — Ну я же точно видела их, когда брала нитку! — она вспылила, как это бывало иногда, и бросилась к коробке, легко отталкивая меня в сторону. Сперва взглядом, а после и руками она обшарила коробку, а не обнаружив там ножниц, слегка прищурила глаза и бросила на меня косой взгляд. Ей не нравилось моё уличение её в неправоте, потому я быстро отвернулся, притворяясь, что ищу ножницы на письменном столе. Она придвинулась так близко к комоду, практически склонившись над ним, что её голая спина была мне отлично видна. Тату сакуры было таким же прекрасным, уже давно зажившим свидетельством нашего первого поцелуя, который едва можно было так назвать. Я всё ещё иногда испытывал это странное чувство, когда перед выходом на работу она целовала меня так же — без языка, нежно, мягко и уютно, словно не придавая этому поцелую большого значения, ведь между нами были куда более важные вещи, по её мнению. А у меня всё в груди трепетало при одной мысли о её губах. — Вот они! — она выудила ножницы откуда-то из-под коробки, а может и из комода, я как-то не проследил за этим, но точно знал, что достала она их не из коробки. — Говорила же, что они здесь. — Но не в коробке, — тихо отозвался я, уже планируя вернуться к носкам. — Нет, в коробке, — упрямо ответила она, обгоняя меня и плюхаясь на кровать для того, чтобы зашить болтающуюся пуговку на внутреннем кармане пиджака. Она не любила признавать свою неправоту, прямо-таки ненавидела это, а я всегда спускал ей это с рук. Вплоть до сегодняшнего дня. — ГёнШи, ножниц точно не было в… — я поймал на себе её проницательный взгляд и улыбка, которая прежде играла на моих губах, постепенно стала шире. — Ну же, мы ведь не собираемся поссориться как Фермина Даса и Хувеналь Урбино из-за такой ерунды? Чтоб ты знала, я и дня без тебя не проживу, и ни за что не стану спать в другой комнате. Она фыркнула, заметно смягчившись, и покончила с назревающей ссорой так же просто, как с натянутой ниткой, обрезав её. — Скорее надевай штаны, мы должны выехать уже через пятнадцать минут. Я хотел посоветовать ей тоже одеться, но ей не нужны были мои напоминания — как только она позаботилась о моих вещах, а вместе с тем и обо мне, быстро вернулась к своим заботам. Какое-то время я слышал, как она мурлычет что-то себе под нос, надевая длинное платье, как звенят серьги, пока она выбирает украшения из шкатулки, и даже когда всё будто бы смолкло, я не мог избавиться от её приятного ласкового голоса, которым она будила меня по утрам, её заразительного смеха, сопутствующего каждую мою нелепую шутку, и её размеренного дыхания, служившего мне колыбельной. — Ты же не забыла надеть кольцо? — я поправил воротник рубашки, чтобы он выглядывал поверх пиджака. Этот июнь выдался не слишком жарким, а за счёт всех этих навороченных кондиционеров в арендованном зале, шансы умереть от жары были ничтожно малы. — Я его никогда не снимаю, — она вытянула левую руку, демонстрируя мне золотое колечко, которое я выбирал для неё вместе с ДжоДжо, так как был убеждён, что она, как девушка, знает, что должно понравиться другой девушке. Чтобы не упомянуть все те разы, когда она его всё же снимала, — вроде душа или готовки из теста — я быстро закивал. Это на самом деле было незначительно и неважно. Её любовь не измерялась во времени, что она носила кольцо, потому что раньше мы и без этого славно справлялись. — А что? Не можешь дождаться, когда будешь хвастаться на встрече? — она обернулась, застёгивая одну из серёжек. — Что ты уже женатый мужчина. Я слегка мотнул головой, хмурясь и дуясь при этом. Меня огорчало, что она могла понять мои слова таким образом. — Нет, не просто женатый мужчина, а женатый на тебе мужчина, — я сунул выглаженный и сложенный платок в карман и подошёл ближе к ГёнШи. — Огромная разница. Она тихо рассмеялась, явно довольная моим ответом, а после посмотрела на меня так странно, как никогда не смотрела. Словно провела маленький анализ у себя в голове и вот-вот собиралась озвучить мне результат: — Я люблю тебя, — я знал это и раньше, но когда она сказала это после такого взгляда, мне стало до жути приятно и тепло. Не как от жаркого летнего солнца, нет, как от полученного в сильный мороз пледа. Полностью очарованный ею, я легонько коснулся её плеча, затем скользнул вниз, какие-то несколько секунд сжимая её кисть, а в конце концов сжал её пальцы, чувствуя, как колечко упирается мне в ладонь. — Я тебя тоже, — мне пришлось поджать губы, чтобы не выдать своего чрезмерного счастья. — Как думаешь, если мы опоздаем и зайдём в зал попозже, когда все будут в сборе, это произведёт больший фурор? Она ахнула и бросила взгляд на настенные часы. — Боже, мы ведь и правда опоздаем! — Конечно, — я был спокоен, потому что кто-то из нас вынужден был оставаться именно таким, — мы ещё и в пробку непременно попадём, ведь шить в дорогу — дурная примета. Не упуская возможности ущипнуть меня за ладонь, она ещё и босой ногой топнула. — Чонгук! — в её тоне было столько возмущения и обвинения, что мне стало ещё спокойнее. Мне нравилось быть свидетелем всех её эмоций, а быть причиной — ещё больше. — Ты ещё начни своё любимое «а что, если»… Я глупо рассмеялся, как в те приступы паники перед началом экзамена, когда все шутки казались особенно смешными, время шло максимально медленно и ближайшее будущее могло не наступить никогда, если первый вопрос окажется не тем, который мы подготовили. Но ничего страшного не происходило; шутки были всего лишь шутками, время шло так же, как обычно, и каждое «завтра» уверенно наступало на пятки, правда в последнее время я старался встречать его как следует — повернувшись к нему лицом.