«…Вот такие пироги, как сказала бы моя приютская воспитательница в Керамзине, всегда оставлявшая для меня карамельку к ужину. Смешно и подумать: М. соблазняет, а я сопротивляюсь. Он готов на измену законной жене, готов пойти против заповедей своего Джеля… А я сама на себя не похожа. Это выглядит настолько глупо и неправдоподобно, что просто смешно, веришь? Если бы тогда (позапрошлой осенью в Кеттердаме) кто-то мне рассказал, как всё обернётся… Поверила бы? Да ни за что на свете. Кажется, я начинаю понимать все твои пространные размышления о судьбе и роке, мой милый Призрак. Каким Святым поставить свечку, чтобы всё разрешилось без очередного развязывания войны между Равкой и Фьердой?
Душой навеки с тобой, любительница вафель»
За окном занимался несмелый мартовский рассвет, когда Нина отложила перьевую ручку, подула на письмо и запечатала его в конверте. Для верности капнула сургучом и оставила сверху отпечаток своего пальца. Это было больно, но сердцебитка умела терпеть и быстро исцелять нежную кожу на подушечках. Размашистым росчерком женщина написала знакомый адрес и положила письмо в карман широкой юбки, пошитой из тонкой шерсти специально на период противного межсезонья. Нина критически осмотрела себя в зеркало, превышавшее её рост. Ещё немного, и ей всерьёз понадобятся услуги портных. Сердцебитка провела пальцами под глазами, убирая круги, добавила щекам немного румянца. Взбила волосы руками, заплела нетугую косу и уложила её в низкий узел у шеи, воткнув несколько шпилек. Чуть туже затянула тесёмки у ворота тонкой блузки, накинула сверху парадный кафтан цвета запёкшейся крови, расшитый чёрными нитками и отороченный блестящим мехом по подолу, вороту и рукавам. Застегнулась на все пуговицы, кроме трёх верхних. Дотронулась до серёжек и обручального кольца, как бы проверяя, на месте ли. Нанесла пару капель из флакончика с золотистой жидкостью на запястья и за уши. В последние дни она пахла тундровым маком, который рос в районе Цибеи, на границе Фьерды и Равки. Этот свежий цветочный аромат держал её в тонусе первую половину дня, пока не выветривался. А ещё ненавязчиво напоминал о долге перед родиной. Теперь она чувствовала, что готова встретить очередной день. Натянув начищенные до блеска сапоги, Нина показала своему отражению язык и вышла. В письме сердцебитка слукавила. Она хорошо училась в приюте и Малом дворце и прекрасно знала историю Святых. Молиться было нужно Санкте Маради – покровительнице невозможной любви. Только этим эпитетом и можно было определить то, что творилось сейчас между ней и Матиасом. Нина буквально видела, как в его голове крутятся шестерёнки фьерданской логики и стратегии; мужчина действительно погрузился в мысли о том, как сделать возможной безопасную реализацию их чувств. Изменения в его поведении были заметны всем окружающим. Зоя во время очередной примерки успела отчитать Нину и предостеречь. Ярл Брум стал ещё более хмурым и немногословным. Воины-фьерданцы вели себя сдержаннее, чем раньше. На это повлияло и то, что теперь они тренировались вместе с солдатами Первой и Второй Армий. Это зрелище одновременно грело душу, настораживало и веселило. То, как они учились доверять друг другу, как пытались обмениваться опытом – всё это попадало в письма, которые Нина писала Инеж. Теперь это происходило реже, но зато конверты становились толще. До весеннего равноденствия оставалось ещё несколько недель, но жители и гости Равки находились в приподнятом настроении: приметы весны уже были заметны. Прибавился день, потеплело, стали возвращаться перелётные птицы. К тому же вчера началась весёлая удалая Масленичная неделя, в течение которой по всей стране проходили гуляния, ярмарки, торжественные службы и благотворительные мероприятия. Большой дворец снова принимал гостей, а Николай разъезжал по близлежащим городам и весям, светя привлекательным лицом и распространяя шарм на всех подданных. Он идеально подходил на роль царя, в отличие от Александра, живущего теперь с женой Татьяной в маленьком поместье в Южных колониях. – Нам понадобится вся мощь Санкты Йерин, чтобы умаслить всех этих индюков, – процедила сквозь зубы Женя, которую Нина успела подхватить под локоть прямо у входа в обеденный зал. Портниха выглядела абсолютно идеально и излучала уверенность в себе и радушие, но только самые близкие знали, до чего же она уже устала. Являясь главой ордена Корпориалов и членом Триумвирата Гришей, девушка теперь отвечала также и за организацию приёмов и праздников, которых в последнее время стало довольно много. Она уставала, но обладала такими качествами, которые помогали ей справляться с тяжестью обязательств. Например, знала, кому можно доверять, делегировать некоторые дела. У неё всегда хорошо удавалось создавать расписание всего на свете, считать, сколько денег понадобится на достойную реализацию, что обеспечивало некоторую сохранность царской казны. По сути, Женя Сафина исполняла некоторые обязанности министров культуры, финансов, иностранных и внутренних дел. К счастью, она была уверена в себе и полна сил. А ещё у неё был Давид. В условиях цейтнота и нехватки примерно всего Женя без стеснения умыкала Нину из Зоиного подчинения. Теперь уроки вместо неё вели другие учителя, потому что с утра до вечера госпожа Зеник сопровождала особо важных иностранных гостей, не давай им заскучать. Женя прекрасно понимала, какую роль играет харизматичность этой бисексуальной женщины и её знание языков в налаживании контактов с потенциальными торговыми и политическими партнёрами. Сердцебитка могла часами поддерживать как глупые, так и серьёзные беседы. Она спокойно относилась к двусмысленностям и скользким комплиментам, но, если кто-то – по незнанию или намеренно – называл её фру Брум, Нина очень корректно поправляла собеседника и отшучивалась: мол, такая фамилия ну никак не сочетается с её именем. Ей это нелогичное сочетание слов – фру Нина Брум – напоминало недовольное тарахтение заводящегося трактора или топот солдатских сапог по брусчатке. – Мощь Санкты Йерин, да. И немножко нашего с тобой обаяния, не так ли? – подмигнула Нина, надевая одну из самых своих цепляющих улыбок: смесь снисхождения, флирта и открытости. – Будь я на месте Николая, отправила бы тебя в отпуск на недельку после всего этого. И послала вслед сама знаешь кого! – доверительно прошептала Женя и погладила Нину по руке сухой тёплой ладонью. – Если когда-нибудь в Равке будут выборы, отдам свой голос за тебя. Если Зоя не убьёт меня до этого. Нина хохотнула и отправилась к одному из столиков, за которым расположилась делегация земенских плантаторов. Зеник теперь почти удавалось избегать общения с семейством Брумов и Матиасом. – Доброе утро, дамы и господа! Мистер Тарик, как вам вчерашняя дегустация настоек у хозяина «Дубовой бочки»? И понеслось. Все эти люди, подчас, сами не замечали, как выкладывали Нине всё как на духу. А, осознав свою болтливость, не особо-то и расстраивались. Она ведь просто искренне интересуется, эта милая женщина. Она действительно знает, как увлечь гостей хорошей беседой. А Нина каждый вечер строчила отчёты у Зои в кабинете или докладывала устно о том, что могло представлять интерес для короны. Вот, например, вчера навела мосты между земенским поставщиком горячительных напитков и хозяином известной на всю Равку торговой марки «Дубовая бочка». Судя по всему, скоро будет подписан контракт. Женщине нравилось думать, что она помогает своей стране такими маленькими действиями. А ещё больше ей нравилось, когда на неё обращали внимание в определённом ключе. Нина буквально кожей чувствовала, когда к ней тянулись взгляды, помыслы и иногда даже руки. Она позволяла своим визави маленькие шалости: взять под локоть, невзначай коснуться пышной фигуры, горячо зашептать что-то, многозначительно кивая. Не более. Этим она утоляла свой внутренний голод. С другой стороны, это было не слишком вызывающе. Однако таких моментов хватало для того, чтобы Ярл и Матиас источали холод и угрюмость. Их фьерданская мораль вопила от её поведения, балансирующего на опасной грани. Проницательная Ханна всё замечала. В крыле, отведённом для корпориалов, фьерданка выловила бывшую любовницу и произнесла: – Отец бесится из-за твоего флирта и готовится поговорить с тобой. – Ханна, я тебя умоляю. Ничего такого я не делаю. Нина и бровью не повела, произнося эти слова, только вот внутри всё сжалось: сердцебитка чувствовала вину по отношению к девушке. Она всё никак не могла рассказать ей о поцелуе Матиаса. Высокая гибкая целительница лишь пожала плечами: – Я-то знаю. А отец бесится. У нас замужним так себя вести нельзя. Поэтому просто предупреждаю: ты не удивляйся, если он начнёт читать нотации. – Спасибо. Постараюсь как-нибудь пережить. Для морализаторской беседы Брум пригласил её прямо к себе в комнату. Нина уже совсем перестала ощущать страх по отношению к бывшему главе армии Фьерды. Но, оставшись с ним наедине в полупустой комнате, напряглась. – Не буду ходить вокруг да около. Мне известно, что равкианки не так добродетельны, как женщины моей родины. Но твоё поведение переходит все границы. В глазах Нины заплясали весёлые огоньки смеха. – Кажется, я веду себя абсолютно пристойно. – Моя жена не должна позволять каждому встречному хватать себя за всякие части тела. – Это за какие такие части тела меня хватают? Нина упёрла руки в крутые бока, с наслаждением наблюдая, как багровеет Ярл. – За разные. За руки. А некоторые гости подходят так близко, что, Джель всемогущий… – Позволю себе заметить, что мы находимся в Равке, командер Брум. И по местные правила этикета я не нарушаю, а, наоборот, способствую налаживанию связей. – Знаем мы такие связи, – кашлянул Брум, недобро прищуриваясь. – Не произноси того, о чём можешь пожалеть, – Нина предостерегающе подняла палец в воздух. – Я брал в жёны врага, но не шлюху. Моя репутация не должна пострадать. Виртуозно скрывая ярость, Нина елейным голосом произнесла: – Да что ты говоришь, командер Брум? Я ведь работала в Доме Белой розы, помнишь? Оставив его в задумчивом молчании, Нина хлопнула дверью.***
В среду на центральной площади Ос Альты с размахом открылась пестрая ярмарка с зычноголосыми купцами, товарами на любой кошелёк и вкус и расписными каруселями. Молодые парни и девушки соревновались в ловкости и силе, в пении песен и танцах. После обеденного отдыха в четверг Нина с любовью и жаром рассказывала своим подопечным-гостям о традициях Масленичной недели, проводя экскурсию по торговым рядам. Нина была отлично информирована об интересах иностранцев и лучших в своём роде ремесленниках и купцах столицы. От души надегустировавшись, наторговавшись и накачавшись душистым чаем, восторженные гости на лихих тройках понеслись по городу. Нина заранее договорилась, чтобы потом их в целости и сохранности довезли до Большого дворца. Гарантировать это могли бойкие молодые гриши, которых Нина приставила к своим подопечным. Она урвала один сумеречный час, подсвеченный фонариками и факелами, для себя, предупредив Женю и Зою об отлучке. Девушка снова прошлась по рядам, купила отрез сулийского шёлка, коробочку с шуханскими пряностями и банку варенья. Она тоже отлично умела торговаться; но, сбив цену, остаток отдавала на чай, чем окончательно и бесповоротно располагала к себе. Она никогда не любила деньги сами по себе, не обладала нездоровой тягой к их накоплению. За деньги должны покупаться сытость, спокойствие и радость – на этом всё. Стоя с корзиной в одной руке и стаканом сбитня на меду в другой, молодая женщина смотрела на ристалище, где пробовали свои силы разгоряченные молодые люди. Соревновались, в основном, только люди, хотя и несколько гришей тоже. Как в старые добрые времена, когда она не была ещё шпионкой, когда не было никой войны. – Ваши забавы какие-то варварские, – бархатисто прозвучало у неё за спиной. Нина подпрыгнула и выплеснула на себя напиток. – Чтоб тебя… – выругалась она. – Знакомишься с вражеской культурой, как я посмотрю? Матиас поморщился и покачал головой, переступив с ноги на ногу. Чёрное пальто военного образца плотно обтягивало его могучую грудь и было явно слишком лёгким для сегодняшней погоды. Нина нашла бы сотню способов согреть великана, если бы только… – Если бы. Привёз Ханну, она хочет что-то купить. Когда закончит, придёт сюда. – Мог бы пройтись с ней, чем глазеть на равкианских варваров, – поддела Нина. – Я, может, согласился сюда поехать из-за этого. На некоторых варваров особенно приятно смотреть. Нина закусила губу и опустила взгляд, заметив, как пронзительно и жадно её пожирают голубые глаза. Она пришла к неутешительному выводу: несмотря на брак и секс, на Ханну он так никогда не пялится. – На некоторых варваров тебе вообще-то нельзя смотреть, если уж на то пошло. Вокруг люди. – Я просто разговариваю с женой своего тестя, – вывернулся он. – Поддерживать зрительный контакт – это элементарное правило приличия. Люди, казалось, их не замечали; Нина нервно оглянулась, высматривая в толпе Ханну. Девушки пока не было на горизонте. Нина поправила меховую шапку, из-под которой выбилось несколько прядей. Матиас Хельвар едва не потянулся, чтобы их убрать, но вовремя себя осадил. – У Брума диаметрально противоположные взгляды на этот счёт. Особенно когда речь заходит о его жене, – усмехнулась сердцебитка, отхлёбывая сбитень. – Плевать на него, – без обиняков заявил северянин. – Давай сюда корзину. – Мне не тяжело. – Нина. Такой тон не подразумевал отказа. Фьерданец встал почти вплотную, ощущая тепло столь давно желанного тела даже через её плащ. Нина протянула корзину и не успела сообразить, что к чему, как на её ладонь легла рука Матиаса. Цепкие пальцы словно примагнитились, но через несколько долгих секунд перехватили плетёную ручку, отпустив Нину. – Не глупи, – выдохнула сердцебитка сгусток морозного пара. Они оба, в отличие от множества окружающих, были без перчаток или рукавиц, что делало прикосновение ещё более интимным. Ханна появилась как раз вовремя, чтобы Нине не пришлось снова ненавидеть себя, пытаясь остановить Матиаса. Девушка нагрузила своего мужа несколькими объёмными свёртками и, похлопав обоих по спине, повела в сторону повозки. Они вернулись как раз к ужину. Распоряжение Жени было совершенно однозначным: сегодня Нина ужинает в кругу семьи, показывая себя ещё и роли примерной жены. Аж с души воротило! Но Зеник, храбрясь, бодро и горделиво одёрнула кафтан: будет исполнено. Столы сегодня ломились, ведь разгульный четверг был началом широкой Масленицы. Для всех желающих были натоплены бани. Первым, что услышала Нина за их столом, было следующее: – Кажется, у нас сегодня был разговор, жена. А теперь я узнаю, что вы втроём были на площади, где творится разврат и грех. Её аж передёрнуло от этого его «жена». – Кажется, мы прояснили во время этого разговора, что живём в Равке и не можем игнорировать её традиции. Ярмарка – как раз из этой области. – Я не хочу, чтобы ты пагубно влияла на Ханну. Нина заливисто расхохоталась, привлекая к себе всеобщее внимание, и как бы заговорщически подмигнула Бруму: – Немного поздновато для таких опасений. Правда, Ханна? Северяне залились краской и активно зажевали, боясь что-то ответить прилюдно. Зоя коротко кивнула, а Женя приподняла бокал с медовухой: этот маленький спектакль был замечен и оценён положительно. А Нине начинало нравиться! Азарт наполнял её вены храбростью. Сердцебитка решила продолжить игру, за которую, она понимала, ещё придётся ответить: положила ладонь на предплечье супруга и начала поглаживать. – Но всё в прошлом, дорогой Ярл. Теперь я могу пагубно влиять только лишь на своего любимого мужа. И положила голову ему на плечо. Матиас напряжённо замер, недоверчиво уставившись на этих двоих. Ханна едва сдерживалась, чтобы не выплеснуть смех наружу. Сердцебитка чувствовала, что кровь Ярла устремилась в сторону паха. Поэтому ей даже не нужно было поднимать скатерть, чтобы обнаружить стояк. Да он, оказывается чувствительный романтик! Завёлся от таких невинных прикосновений. Авантюристская часть её личности ликовала, наблюдая за реакцией дрюскелей, находящихся в подчинении Брума. – Мы обсудим это, но не при посторонних, дорогая, – по-фьердански процедил Брум прямо в ухо Нине.***
В десятом часу толпа хлынула из дворца на улицу: ещё одной традицией сегодняшнего дня были прыжки через костёр. Инферны показывали своё мастерство, разжигая пламя, которое тепло светило, но никого не могло опалить. Хельвар прикрыл глаза, вспоминая нападение огненных дрюсье на его деревню. Вспоминал, как горел его дом, родители и сестрёнка. Он медленно выдохнул и как можно шире распахнул глаза, прогоняя призраков прошлого. Ханна погладила его по спине, стараясь поддержать. – И это – их традиции, – презрительно пробурчал Брум. – Чёртовы язычники. Николай что-то громко вещал, поднимая руку с бокалом кваса всё выше. Послышался одобрительный свист и хлопки. Ночь была ясная, звёздная. Нина погрузилась в свои мысли. Она когда-то мечтала прыгать через костёр с тем, кого полюбит; кто потом пошлёт к ней сватов. Она буквально ощущала себя на крепких руках, подхватывающих её; чувствовала жар костра и холод весеннего ветра при прыжке. Приютские некоторые зло шутили: мол, никто не поднимет такую баржу. Она только отшучивалась и продолжала верить. Девические мечты постепенно канули в Лету; вот и она уже замужем, да ещё за человеком, который эту забаву считает ересью. Традиция же продолжала жить. Под шум и свист Николай и Зоя, взявшись за руки, сиганули через пламя и приземлились, соединившись в коротком, но страстном поцелуе. За ними потянулись остальные; равкианцы, несколько гостей и даже дрюскелей со своими возлюбленными из дворцовой прислуги. Ещё одним положительным качеством Нины Зеник была способность радоваться за других, что она в данный момент и практиковала. сердцебитка ласковым взглядом проводила Ханну, потянувшую за собой Матиаса. Целительница понимала: им тоже надо поучаствовать. Отец точно не пойдёт с Ниной, значит, должна их пара. Кроме того, это может помочь Матиасу немного разобраться с его болезненным восприятием инфернов. Не особо мешкая, Хельвар легко вскинул Ханну на руки, разбежался и, мощно оттолкнувшись, высоко перемахнул через костёр. Вот тут Нина ощутила болезненный укол ревности и резко отвернулась. – Что ж, хоть сколько-то совести у тебя есть, дрюсье, – проницательно и самодовольно заключил Ярл Брум, стоявший по правую руку. Нина больно прикусила язык и сжала кулаки, чтобы только ничего не ляпнуть. По Бруму было видно: он наслаждается её страданиями. Эти двое подошли румяные, с искрящимися глазами. – Папа, это ужасно весело. Вам тоже стоило бы попробовать. Прежде чем прозвучал ответ, Нина сорвалась с места и пошла в сторону членов Триумвирата, радостно обсуждающих что-то с гостями. – Мой король; генерал, – пара почтительных кивков и улыбка. – Надеюсь, что наши гости находят масленичные забавы интересными? Я же, к сожалению, прошу отпустить меня на сегодня. – Всё в порядке, Нина? – ради приличия поинтересовалась Женя, прекрасно понимая, что у той на душе скребутся кошки. – Безусловно! Мне всего лишь нужно подготовиться к не менее насыщенным выходным. Её милостиво отпустили, приняв во внимание идеальное поведение этим вечером. Сердцебитка торопливо забежала в опустевший притихший Большой дворец: только слуги устало, но спешно убирали со столов и подметали полы. Нина дрожащими пальцами расстегивала пуговицы кафтана, в котором вдруг стало трудно дышать. Скорее, скорее, лишь бы успеть запереться в комнате. Она уже слышала за собой несколько пар шагов: тяжелые и полегче. Скорость никогда не была её коньком. – Нина!.. Сердце усиленно забилось, причиняя боль. Она спиной чуяла, как эти длинноногие черти сокращают расстояние. Вот уже и её поворот; корпориалка влетела в проём и захлопнула дверь аккурат перед носами своих преследователей. Настойчивый стук в дверь заставлял внутренности ходить ходуном, тело тряслось от озноба и прерывистого дыхания. – Нина, открой! Этот сдавленный голос преследовал её во снах едва ли не каждую ночь. Звал по имени, умолял. Тогда, после Хеллгейта, он говорил: «Во снах ты меня умоляла». Теперь всё происходило с точностью до наоборот. Девушка тихо скинула одежду, проскользнула в кровать и зажмурила глаза что есть силы. Прислушалась к шуму крови, к стуку сердца: она всегда так успокаивала себя. Услышала, как эти двое топчутся у порога. «Она не откроет, Матиас, пойдём. Не будем шуметь понапрасну». Молодец, Ханна; моя монастырская бунтовщица. Идите. Идите вместе в свою чёртову комнату. Нина всхлипнула, уткнулась лицом в шёлковую наволочку и утопила свой крик в подушке.