***
Вечером во фьерданском крыле Большого дворца творился ужасный переполох. Дрюскели бегали туда-сюда, принося к столу пиалы со сметаной и вареньями, чашки, самовар. Широкие тарелки с башнями тонких блинов боязливо тряслись в руках грозных воинов. Приказ был максимально точным: всё должно быть идеально. Матиас проинструктировал Брума и подчинённых, которые сегодня были в праздничных хлопковых рубахах, расшитых традиционными фьерданскими узорами. На кухне творился такой погром, какого не было уже давно. Ханна с боем отвоевала у Леночки один из очагов и некоторую посуду, чтобы приготовить традиционное мясное рагу, которым во Фьерде провожали зиму. Ярлу Бруму оставалось только соглашаться с происходящим, но он сделал себе мысленную заметку: не спустить этого с рук. Этот план пришёл Ханне и Матиасу в голову вчера, когда они после неудачных попыток прорваться к Нине лежали в кровати и не могли уснуть. План был идеальным. Они проявят уважение к традициям Равки, как следует отпраздновав пятницу, тёщины вечёрки. И отдадут должное царю и гостям, поделившись с ними фьерданскими лакомствами. И развеселят Нину, которая будет – да, в бешенстве – смущена и втайне рада. Федя и Халле с Эваном в красках расписали Нинину реакцию на приглашение. Федя со своей лёгкостью и озорством, не особо вяжущимися с образом доблестного корпориала, бывшего охотника на ведьмоловов, очень импонировал молодой чете Хельваров. Их симпатии окончательно определились, когда выяснилось, что Федя бесповоротно обожает Ивана и никаких взглядов – кроме дружеских – на Нину не имеет. Вишенкой на торте был тот факт, что они побесят Брума, а это, в общем-то, было приятным дополнением к прочим моментам. Нина была в предвкушении. После завтрака к ней подошла одна из швей с пышным свёртком, хрустящим под пальцами как добрый каравай хлеба. Перед ужином, который обещал стать запоминающимся представлением, сердцебитке надлежало переодеться. Проведя весь день в разъездах с некоторыми земенскими и фьерданскими гостями, женщина успела несколько раз продрогнуть и пропотеть. Виной тому была шуба, которую она надела впервые за долгое время. Но Нина была довольна, ведь гости все были довольны. Звали заехать к ним, если будет командировка, угощали яствами, сулили годы долгой дружбы. Каз бы сейчас криво усмехнулся и бросил что-то циничное в духе: «Настоящие друзья проверяются улицами, а не застольями». И она бы чистосердечно согласилась. Только вот отказываться от ядрёного маринованного огурчика и радужных посулов было не в её правилах. Как повернёт жизнь, кто знает… А с этими дельцами было ещё и весело. Праздничная шелковая рубаха цвета топлёного молока с вышивками в тон струилась по пышной складной фигуре, доходя до колен. Свободные рукава у запястий были схвачены широкими манжетами, украшенными бисерными узорами, в которых женщина различила сердца и снег. Сверху она надела парчовый тёмно-синий сарафан, по которому морозными узорами расползалась светло-голубая вязь рисунка. По вырезу-лодочке, застёжке от горла до низа подола и по самому подолу бежала кайма из голубых и алых узоров. Через широкие разрезы рукавов-крыльев выглядывала нижняя рубашка. Парча крепко облегала высокую грудь, и от неё же книзу расширялась упругими складками. Нина покрутилась перед зеркалом, шелестя дорогой тканью. Фасон, традиционный для нарядов замужних женщин Равки, был дополнен фьерданскими вышивками. Пограничное Нинино положение закрепили даже в одежде: сердцебитка, неразрывно связанная с Фьердой. Очевидно, её ждали и другие наряды, пошитые по индивидуальным меркам: этому женщина, любившая красоваться, только рада была. Она бережно подцепила проворными пальцами украшение и уложила на грудь несколько рядов молочного речного жемчуга. Нина помнила, что не единожды видела эти бусы на царице Татьяне. Царь Николай сделал очень щедрый жест в её сторону, одолжив на этот вечер такое запоминающееся украшение и подарив дорогой наряд. Не будь она уверена на сто процентов в их с Зоей всепоглощающей любви, то подумала бы, что Ланцов рассчитывает на нечто большее, чем переводы и шпионаж. У женщины засосало под ложечкой: видимо, близится какое-то очередное задание. Зоя – а значит, и Николай – знала подход: сначала Нину нужно умаслить, а потом уже бросать в гущу работы. Из старого в сегодняшнем наряде остались только привычные разношенные сапоги, которые при ходьбе сливались с чернильной густотой парчи. Женщина закружилась и тщеславно посмотрела в зеркало: – Вот до какой высоты я поднялась, дурачки. Эта её фраза была обращена к обидчикам из Керамзина и Малого дворца, которые поддевали Нину по любому поводу. Где они сейчас? Кто знает… А она принимает подарки от самого царя и представляет интересы Равки на международной арене, пусть и неофициально. Теперь её совсем не заботило то, что святой ей точно не стать. Зато от жизни – настоящей – она получает всё, что только можно представить. Боль и удовольствие. Признание и ненависть. Роскошные палаты Большого дворца, леса Блуждающего острова, морозные пустоши Фьерды и притоны Кеттердама – всё это для неё. К почти двадцати шести она успела вкусить уже так много. Пришла одна из Жениных портних и прошлась по волосам, сделала их блестящими, уложила в незамысловатую причёску, скрепив золотистыми нитями. Сделала губы на несколько тонов ярче, добавила темноты ресницам, выровняла светлый тон кожи и растушевала румянец. Она выглядела как знатная дама. Внутри точил червячок: твоё сердце хочет не этого. Нина отмахнулась от части себя, дав время и возможность насладиться роскошью, которую она так любила. Она пересекла двор между Малым и Большим дворцами в застёгнутой шубе. Падал редкий снежок. В горле отчего-то встал ком. Женщина подняла голову, силясь отыскать что-то в звёздном небе. Махнула рукой – сама себе – улыбнулась стражам из отказников и двинулась навстречу смехотворным приключениям. В столовой комнате северян её встречали как самую дорогую гостью, но Нина успела отметить, что Николай не упустил возможность козырнуть и использовать этот ужин в собственных целях. Кроме, непосредственно, фьерданцев на дубовых лавках сидел сам царь, члены Триумвирата и около десяти самых политически важных гостей. Нина ничуть не растерялась. Скинула тяжёлую шубу с плеч в руки Брума, будто уже ожидавшего этого манёвра. Женя всем своим видом выражала радость и гордость, потому что Нина выглядела просто потрясно. Хотя синий редко появлялся в её гардеробе, этот оттенок ей всё же очень шёл. Бруму же сердцебитка позволила провести её во главу стола, где они и разместились. Ярл поднял первый кубок за царя Равки и царицу Фьерды, благословивших их союз. Нина едва ли пригубила терпкий мёд, только сделала вид, что жадно глотает. Ханна моментально взяла слово, начала что-то о традициях и том, как они их уважают. Эти двое с Матиасом поднесли ей пышущие жаром блины. Нина узнавала искусную Леночкину работу. Хельвары подсуетились и угодили. Нина с по-детски искренней улыбкой свернула круглый пышненький кружок, окунула в сметану и жадно откусила. На лице расплылась блаженная улыбка. – Ммм, – простонала она, смакуя мягкое сливочно-кислое тесто и любовно глядя то на тарелку, то на взволнованных Ханну и Матиаса. – Ну, угодили! Таких блинов где ещё попробуешь? Прошу, угощайтесь тоже! На правах хозяек Нина и Ханна обнесли всех блинами. Все отлично играли свои роли и нахваливали еду, хотя, надо признаться, Леночкина стряпня вызывала совершенно искренние комплименты. Спустя четверть часа Матиас завел речь о похожем фьерданском празднике, а в итоге провёл логическую цепочку к Ханниному рагу, дружбе стран и какому-то пафосному тосту. Нина отметила, что он стал достаточно красноречив. Теперь комплименты сыпались на Ханну и её золотые руки. Брум радостно поглаживал усы: это ему льстило. Нине тоже: она не могла не испытывать радость, когда девушке тоже было хорошо. Ханна потупила глаза и залилась краской, но встрепенулась, когда Нина пожала смуглую руку: – Ум отъешь, милая. Это очень вкусно! Ещё через полчаса, опустошив два самовара, основная часть гостей отправились в большой обеденный зал, который сегодня стал фуршетным. Зоя взглядом вызвала Нину к себе: – Час времени вам здесь, потом – на бал. Не очень-то расходись, Зеник. – Я – и расходиться? Вы меня с кем-то путаете, генерал Назяленская. Но будет исполнено. Сердцебитка и главнокомандующий дрюскелей встали на выходе и пожимали руки всем, кто выходил. Ханна задумчиво смотрела в их сторону. Матиас поднял кустистые брови, задавая немой вопрос. – Они вместе смотрятся даже лучше, чем папа с мамой. У них могло бы что-то получиться. Действительно, Нина и Ярл производили впечатление зажиточной уважаемой пары; из тех, что устраивают воскресные обеды, ходят в церковь и постоянно довольны своей жизнью. Брум, сам того не заметив, положил руку на Нинину талию и подвинул её ближе к себе каким-то привычным, хозяйским движением. – Она ему этого не спустит, – процедил Матиас, вращая кубок в руках. «И я не спущу». Как только последний гость отошёл на безопасное количество шагов, Нина негромко – однако услышали все – объявила: – Занавес. Я сегодня в добром расположении духа, поэтому, так и быть, помогу вам убраться. Пятнадцать минут вам на доесть и допить, мальчики. Она снисходительно потрепала по макушке какого-то шестнадцатилетнего увальня, который разве что не замурчал. Женщина прошла к широкому окну и растворила его, впуская в духоту столовой свежий ветер. – Отличный ужин, отличный спектакль, – промолвила она, устало опускаясь на свой стул. – Отличное рагу, Ханна. Уж не знаю, как вы подмазались к Леночке, но только за это уже можно похвалить. Продумано до мелочей. – Мы ведь это искренне, – от волнения Ханна зашептала и перешла на фьерданский. – Не спектакль, – подтвердил Матиас, разочарованно покачав головой. – Хотели порадовать. Нина только рассеяно кивнула и свернула уголком ещё один блин, откусила кусок и отложила на тарелку. Кусок не лез в горло. Заметив замешательство в рядах наряженных дрюскелей, сердцебитка бодро встала: – Так, чтобы вам не тосковать, поскорее уберёмся и – танцевать. Вот, уже говорю стихами, чёрт побери! Толе только не рассказывайте, а то он уморит своими поэмами, – дрюскели, привыкшие уже немного к романтичному шуханцу-сердцебиту, всё же усмехнулись. – Клянусь всеми Святыми, сегодня девчонки только и шептались, что о ваших глазах, рубахах и том, что под ними. Ярл на мгновение спрятал лицо в ладони, чтобы не выдать какую-нибудь хлёсткую грубость. Эта ведьма вгонит его в гроб своей развязностью. Нина же шустро скоординировала всех, включая Матиаса и Брума, взявших по самовару, и выдворила мужскую часть на кухню. Они с Ханной сворачивали скатерть, не дожидаясь появления слуг. – Это жестоко, Нина. Мы весь день провели в суете, чтобы только тебя порадовать. А ты едва ли раз искренне улыбнулась и снова прячешься за шутками и грубостью. Ханнины смуглые губы сжались в линию. Женщина застыла словно ударенная громом: она сейчас напоминала одну из статуй на центральной площади. Нина слышала явный укор и обиду, против которых нечего было и возражать. – Извини, я очень устала. И у меня проблемы с доверием, ты ведь знаешь. Я благодарна, честно. Было вкусно и как будто по-настоящему почти. Даже твой отец вёл себя прилично. – Я думала, он тебя взбесит с этим объятием. – Оно было стратегически необходимым. Они свели вместе концы длинной скатерти, потом ещё раз, соприкоснулись едва ощутимо парчой и хлопком. Нина молниеносно выдернула из рук северянки и сложила до конца огромное полотно. Напряжение пропитывало каждую клетку. Нина опустилась на лавку и размяла пальцы. Ханна задержала дыхание и вымолвила: – Нина, я всё знаю.***
Матиас выложил всё как на духу. Больше не хотел носить в себе, копить и огрызаться, отравляя секретами их давние крепкие отношения. – Я не мог бы тебя больше обманывать, Хан. – Да уж знаю. Я поняла, как только мы вернулись из Ос Керво после твоего выздоровления. Я не слепая. Странно только, что вы лишь целовались. Ещё страннее, что она тебя оттолкнула. Матиас усмехнулся, дрогнули плечи. Он и сам не понимал, когда они успели поменяться ролями. А ещё очень болезненно для своего самолюбия воспринимал отказ Нины. Для него было странным, что после стольких лет томления и откровенных слов она так легко и просто отказала ему. Мужчина чувствовал, что пришло время для самых важных вопросов. – А ты сама… любишь её? Ханна медлила, разглядывая узор на пододеяльнике. – Да, люблю. Она научила меня быть такой, какой я сама хочу. Подарила мне страсть и уверенность в себе. Если бы не война и эти переговоры со всеми последствиями… Думаю, мы могли бы быть счастливы вместе. Она натянула одеяло под самый подбородок и выдохнула. Они не разговаривали так откровенно уже очень давно. – А мы с тобой? – Сам-то что думаешь, здоровяк? – Я не хочу делать тебе больно. – Ну, это маловероятно. Ханна резко села на постели и с волнением взяла тяжелую ладонь Матиаса. Засахарившийся липовый мёд на светлом марципане. Бронзовые глаза пытливо заглянули в бледно-ледяные. – Давай рассуждать трезво и без стеснения.***
Воды и воздуха. После пятой кряду кадрили только этого и хотелось. Мысли всё не затихали, как и многоголосый оркестр поодаль от трона. Нина рухнула на лавку, совершенно не картинно обмахиваясь платком. Ноги гудели. Голова гудела. Матиас, чинно прохаживаясь по периметру зала с Ханной, украдкой бросал взгляды на разгорячённую весельем женщину в дорогой синей парче. Многое бы он отдал, чтобы сейчас взять, пересечь зал и закружить её, взяв на руки. Запустить пальцы в волосы, разрушив причёску. Прильнуть к пышущей жаром коже. Или хотя бы поднести стакан прохладной воды. Попутно он замечал такие же щенячьи, голодные и даже похотливые взгляды, направленные в её сторону. На месте Брума он бы давно уже заявил свои права на неё и не отпускал бы ни на секунду, даже не умея танцевать и выделывать эти дьявольски сложные фигуры ногами. Сегодня она была в центре внимания и всеобщих восторгов. Но – чёртовы фьерданцы – не могла этим насладиться на полную катушку. Потому что мысли заняты только тем, что ей сказала Ханна. Она всё знает. И она не против. Церемониймейстер громогласно объявил следующим танцем трепак, и к Нине подошёл один из молодых карьевских князей, чья семья ежегодно поставляла ко двору лучших скакунов. Сердцебитка мило улыбнулась, собираясь отказать, но поймала на себе однозначный взгляд Зои. Улыбка молодой женщины стала ещё шире, но и натужнее. Парень, к счастью, этого не заметил, сосредоточившись на других её изгибах. В таком режиме она едва дотянула до полуночи, выезжая только на голом энтузиазме и грозных Зоиных глазах, посылающих молнии в её стороны. Николай, уставший не меньше, объявил об окончании танцев, призвав гостей завтра отсыпаться и отдыхать до вечера в банях. К слугам и всегдашним дворцовым обитателям это радушное приглашение не имело никакого отношения. И всё же Нина с облегчением поспешила оставить разряженную в пух и прах толпу, добрая часть которой собиралась продолжить гуляния за пределами резиденции. За их дальнейший досуг – и безопасность – отвечали Федя с Иваном и ещё несколько человек. Нина мельком успела приобнять друга и шепнуть какую-то короткую непристойную шутку, заставившую собрата расхохотаться. Сердцебитка было пошла на выход, в Малый дворец, но Ханна подловила её на повороте: – Зайди ко мне, пожалуйста. Я переговорю с отцом и быстро вернусь, хорошо? Это было сказано как-то нарочито громко, но Нина не стала спорить.***
Матиас с таким грохотом опустил на подоконник стакан, что ледяная вода расплескалась. Она застыла в дверях и казалась миражом. Прочистил горло и расстегнул пуговицы на шее. – Ханна сказала… – Всё правильно сказала, – торопливо перебил мужчина, не дослушав. – Присаживайся. Уставшая неимоверно, она не стала спорить и опустилась на сундук около туалетного столика Ханны, критически осматривая растрепавшиеся волосы и жаркий малиновый румянец. – И как тебе варварские многочасовые пляски? – Прекрасно, учитывая, что ты танцевала почти все танцы. Жалко только, что не со мной. Она вздёрнула нос. – Мог бы и пригласить. – Я не умею. Наблюдать тоже приятно, хотя иногда и хотелось убивать тех, кто распускает руки. – Ты просто завидуешь, – её голос дрогнул. Она увидела в зеркале, как мужчина встал позади неё. Ощутила приятную тяжесть рук на своих плечах. – Не спорю, – утробно протянул Матиас. Его длинные пальцы поддели бусы и, осторожно размотав нить, опустили украшение на столик. Нина перестала дышать. Невесомо проведя костяшками по левой щеке, аккуратно расстегнул несколько первых пуговиц сарафана. Сердце забилось так громко, что она боялась, что слышно на всю комнату. Наклонился и зарылся носом в каштановую копну, сопроводив это таким стоном… Святые, это будет их конец. Нина развернулась к нему лицом и, увидев перед глазами жёсткий пояс, тут же подскочила. Сильные руки и быстрая реакция не дали сердцебитке отдалиться. – Никто тебя сейчас не хватится. Это звучало одновременно как угроза и обещание возможности. Его ледяные голубые глаза прошивали насквозь, и она не могла не смотреть на него. Этот чёртов мужчина всегда ухитрялся выглядеть как оживший бог или святой из преданий. – Матиас. – Да, моя красная птичка? – Зачем ты ей рассказал? Сладкий тягучий поцелуй стал ответом и отозвался сладкой тягучей болью в животе. Пока она наслаждалась его запахом и вкусом, Матиас не терял время: расстегнул сарафан и спустил с плеч до талии. Нина обеими руками вцепилась в его светлые кудри и ощутила, как отрывается от земли. Шёлк её рубахи скользил в его ладонях, заставляя подхватывать женщину всё крепче. Движения становились дёрганее, резче, импульсивнее. Нина оторвалась, заставляя его опустить себя на пол. Не хватало воздуха; она подавила нервный зевок. – Я тебя уже утомил? – Не ты, а жизнь. Он довольно улыбнулся. Ни одного разговора без колкостей – в этом была вся Нина. Женщина отошла к окну и прильнула губами к стеклу стакана, делая судорожный глоток. Пальцы ходили ходуном. – Мы с Ханной всё решили, – выдохнул Матиас прямо в ухо. Нина почувствовала, как в её спину впечаталась твердокаменная грудь северянина и его стояк, сводящий с ума. Мягкие бёдра больновато врезались в дерево подоконника. Её Ханна, легка на помине, проскользнула в комнату, проворно заперев дверь на все задвижки. Нина развернулась, пытаясь отойти от мужчины, но он был не намерен отпускать. Завидев их, разгорячённых, девушка игриво улыбнулась и тряхнула рыже-коньячными кудрями. Нина, смутившись, ещё раз попыталась отстраниться от Матиаса, но тот безапелляционно прижал её к себе и сделал однозначное движение бёдрами, давая понять, чем всё это закончится. – Ханна, он говорит… – Нина на секунду запнулась, ощутив на шее мокрые губы. – Он говорит, вы что-то решили… – Так и есть. С присущей ей легкостью девушка в пару широких шагов оказалась рядом с ничего не понимающей Ниной, у которой начинали подкашиваться ноги, и нетерпеливым Матиасом, обвивающим её изгибы. Северянка ласково вгляделась в лицо бывшей любовницы. – Нам нечего делить между собой, Нина. Разве только нашу любовь?.. И несмело коснулась губами её губ, где за несколько минут до этого властвовал Хельвар. Несмотря на отвлекающие обстоятельства, Нина была настолько в шоке, что применила свою силу, чтобы скинуть с себя две пары вороватых рук и отойти в сторону. – Я требую объяснений. Нина тяжело дышала, грудь едва не взрывала натянутый шёлк, из-за чего Матиас через силу сглотнул и откашлялся. Пальцы сердцебитки дрожали мелко-мелко. Ханна, знающая аппетиты Хельвара, прикрытые на людях маской холодности, крепко сжала руку мужа. – Не пугай её. Подожди. Нина, у нас был серьёзный разговор. Так, как всё обстоит последнее время, продолжаться просто не может. Ты страдаешь. Мы тоже. Ты ревнуешь. А мы… хотим тебя. Челюсть Нины всё больше отвисала; было сложно поверить в то, к чему вела Ханна. – Ты о чём? – Мы можем быть счастливы. Вместе. Из пышной груди вырвался нервный смешок. Молодая женщина запустила пальцы в волосы и помассировала голову. Абсурд. – Ханна… Вы дофилософствовались до того, что решили попробовать секс втроём? И предупреждаете меня об этом сейчас? – Не только секс. Жизнь. Любовь. Семью. Последние два слова больно резанули слух и душу, прорвавшись из сердца острыми терновыми шипами. То, чего она всегда хотела. То, о чём боялась мечтать. То, над чем шутила, постоянно отвергая саму возможность. – Громкие слова. А что насчёт вашего Джеля? Самым набожным из них троих, конечно, был Матиас, поэтому именно он изрёк: – Разве не он послал нам тебя? Сначала ты изменила мою жизнь, потом – Ханны. Ты – наше благословение. Он не будет против нашего счастья. В подтверждение своих слов он сократил расстояние между ними, привлёк Нину к себе и, выдохнув в её рот «Ты наша», аккуратно провёл языком по нижней губе. Не найдя сопротивления, скользнул внутрь и жадно начал вбирать в себя, будто поедая мякоть сладкого фрукта. Нина этого не увидела, но великан жестом поманил к ним Ханну. Девушка грациозно и уверенно обняла Нину сзади, утыкаясь в пышное плечо, скрытое ещё шелковой блузой. Мысли путались и кружили бесовской хоровод, однако, видимо, не так уж были и нужны. Нина будто плыла в тёплом потоке, окутанная сетью из рук и поцелуев. Отчаянно стучало где-то на задворках сознания: долг, Родина, брак, договорённость, опасность. Но всё это затуманивалось, смазывалось за пеленой горячих прикосновений, тяжёлого дыхания и многообещающих взглядов. Нина издала едва слышный стон и дёрнулась от удовольствия, а через секунду грязно выругалась, почуяв знакомое биение сердца и кровоток: – Брум, черт подери… Помянутый недобрым словом, мужчина зашёл в комнату своей дочери и названого сына и не обнаружил ничего предосудительного. Матиас, лёжа на боку, мерно дышал под одеялом, а Ханна расчёсывала Нинины волосы. Как военный, мужчина отметил лёгкое подрагивание рук дочери, вцепившейся в расчёску, и глубокое дыхание Нины. Но как человек не особо эмпатичный списал это на усталость и позднее время. – Царь ищет тебя по всему дворцу. Приказано явиться. – Пф, как будто меня так легко потерять. Прямо сейчас? – Естественно, – оскалился Брум. – Иначе бы я тут не стоял. – Придётся нам остановиться, Ханна. Есть дела поважнее, чем наши игры. Лёгкая, с грустинкой, улыбка Нины и её слова значили для фьерданки куда больше, чем мог понять Брум. Не отложить, не закончить потом. Остановиться. Когда сердцебитка вместе с отцом скрылись в дали коридора, Ханна обратилась к севшему на кровати Матиасу: – Ты тоже всё понял, да? Она не станет. – Слова иногда ничего не значат, Хан. Я столько раз говорил ей, что ненавижу её, хотя чувствовал совершенно иное. Ты ведь чувствовала, какая она была… горячая. – Не то слово. Девушка устало опустилась рядом с мужем, устроила кудрявую голову на плече и привычно положила руку на внутреннюю сторону бедра, в опасной близости от всё ещё эрегированного члена. – Мы умеем ждать, Матиас.