***
Она проснулась в сплетении рук и ног под колокольный звон. Это могла бы быть идиллическая картина из семейной жизни; из тех, что висят в музее. Если бы только вместо этих двоих был её муж. Но нет: по левую руку бледнолицый великан, по правую – смуглая гибкая девушка. Нина попыталась осторожно убрать с себя лапищу Матиаса, но тот сквозь сон что-то пробурчал и только сгрёб её сильнее. Нина вздохнула, нарочито громко зевнула и потянулась. Фьерданцы разлепили глаза. Девушка улыбнулась: – Мне нужно идти. – Никуда не надо. Сегодня все выходные. В смысле, отдыхают. – Поэтому и надо. Меня могут хватиться в любой момент. – Скажешь, что крутила мне кудри, – зевнула Ханна, ныряя лицом в каштановые волны. – Мне пора. Правда. Нина села на постели и встряхнула плечами, разминая рукой затылок и шею. Пальцы Ханны, опустившиеся трепещущими мотыльками, ощущались как что-то очень приятное. Целительница применяла свою силу, снимая ломоту и убирая засосы с кожи любовницы. Матиас вальяжно раскинулся и смотрел, как эти двое касаются друг друга. Нина поблагодарила девушку и запечатлела на её губах легкий поцелуй. Ханна потянулась и, насвистывая, отправилась в ванную комнату, подобрав с пола халат. Нина торопливо надела нижнюю сорочку, блузку, юбку. Куда-то запропастились чулки, а потом она заметила их в кулаке Хельвара, на лице которого играла невинная улыбка. – Мне надо идти, Матиас. Он жестом поманил её к себе, и, как только женщина достаточно приблизилась, опрокинул себе на грудь. Сердцебитка зафырчала, перебирая пальцами светлую поросль на мускулистой груди, в которую ночью страстно запускала ногти. Полумесяцы-следы до сих пор виднелись на коже. Ханна уберёт потом. Он сел, усадив её себе на колени. Жестом велел поднять ногу, проворно надел чулок, прикрепил к подвязкам, без стеснения гладя наливные бёдра. Нина заёрзала и оглянулась в сторону ванной, где Ханна плескалась, напевая какую-то песенку. Зеник сама не заметила, как оба чулка были надеты. – Можешь идти. Она легонько коснулась его двухдневной щетины пальцами и собралась оставить такой же лёгкий поцелуй, как для Ханны. Но Матиас требовательно заставил её откинуть голову назад и продолжил прокладывать дорожку из поцелуев всё ниже. – Матиас… – Не могу, родная… Не могу тобой насытиться. Извини. Извини. Он чередовал слова с жаркими глубокими поцелуями, которые мутили разум, и требовательными прикосновениями. Нина хотела бы сказать, что сопротивляется, но тело действовало помимо её воли. Между бёдрами опять было совсем мокро, она выругалась сдавленно и свела ноги. Матиас, уже успевший изучить язык её тела, каким-то одним хитрым движением тела опрокинул её поперёк кровати и тут же проник внутрь, заставляя её содрогнуться. – Тише, моя птичка. Дыши. Нина послушно задышала, не издавая ни малейшего звука. Матиас приводил всё её тело в движение, заставляя обвивать талию ногами, запускать пальцы в блондинистые волны, а другой рукой хватать за ягодицу, заставляя проникать ещё глубже. Он уткнулся ей в плечо, стараясь заглушить рык. Спустя несколько толчков он кончил ей на бедро, семя быстро впиталось в ткань чулка. Нина, одёрнув юбку, подошла к двери и оперлась о косяк. В её глазах плескалось безумие. Матиас, оглядываясь в сторону ванной, подошёл к пышнотелой женщине и в последний раз за это утро прижал её к себе так, что дышать стало нечем. – Прости. Иди. Он не переставал поражаться тому, как быстро она менялась, надевая маску. Умоляющий затуманенный взгляд после пары морганий стал чётким, лицо приняло совершенно спокойное выражение, плечи раскрылись, осанка стала чуть горделивой. Выглянув в коридор, сердцебитка отправилась подальше отсюда. Влажный чулок прожигал кожу на бедре.***
Сборы для Нины никогда не были проблемой или каким-то даже маломальским событием. Зная свою цель, гриша укладывала несколько смен одежды, необходимые мелочи и – всегда – письменные принадлежности. В этот раз она будет изображать из себя жену провинившегося перед своей королевой военачальника, который всеми правдами и неправдами хочет вновь обелить своё имя. В последний раз Брум не побрезговал тем, что переломал и заново собрал Хельвара, своего протеже. Нина ни на секунду не сомневалась: она вполне может попасть в подобную мясорубку, выпади её мужу хоть мизерный шанс. Даже невероятные эпизоды прошедшей ночи не затуманивали её разум настолько, чтобы перестать ощущать опасность кожей. Зоя ещё несколько раз вызывала Нину к себе, давая ценные – с её точки зрения – указания. Нину так и подмывало рявкнуть Зое, куда эти советы та может себе засунуть. Генералом шквальная была отличным, спору нет. Но что-то растолковывать про шпионаж… Нине оставалось только надеяться, что она не выдаёт своего пренебрежения и скептицизма внешним видом. У Николая опять начались какие-то «неполадки» с внутренним бесом, доставшимся в наследство от Киригана, поэтому мужчина стал чаще бывать в отлучках, оставляя правление и светские миссии на Зое. Только лишь поэтому Нина терпела такое обращение: у Зои колпак засвистит, если не будет ощущения тотального контроля. Выехали из столицы в середине недели. Нина грустно окинула прощальным взглядом родные купола Ос Альты и пришпорила кобылицу, чтобы не отставать. Пока они передвигались по территории Равки, женщинам разрешили ехать верхом; в патриархальной Фьерде об этом нечего будет и думать. Зеник зевнула, поравнявшись с мужем. Вечером писала письмо дорогой Инеж и засиделась чуть не до зари. Этот маршрут был ей пройден уже даже не десяток раз. Балакирёв – Раевость – Крибирск – Уленск. А дальше – враждебная Фьерда. Холодная, злее морозной Равки. Жестокая к гришам раньше… а сейчас? На бумаге, конечно, нет. Но Нина достаточно пожила в Кеттердаме, чтобы перестать верить тому, что кажется непреложным. Договорённости, зафиксированные в документах, очень легко нарушаются с помощью всяких лазеек. Каньона сейчас не было, поэтому Хольмхенд и родную деревню Матиаса проходить не пришлось. Он этому был только рад. Чем ближе к Джерхольму, тем тише становилось в их карете. Ярл и Матиас почти всё время ехали верхом, оставляя своих жён наедине. Нина и Ханна только тяжело вздыхали, изредка украдкой выглядывая в окна, занавешенные тяжелой тканью. В остальное время сидели бок о бок, сплетя пальцы. Эгоистично, но Нине сейчас было совсем не до дум о том, что творится в голове у любовницы. Хватало своих насущных задач.