Little Star, Don't Fall So Hard

Хенджин когда-то верил в Бога. Больше он этого не делает. Кольцо на его пальце, сделанное из белого золота, легко соскальзывает, несмотря на то, как сильно дрожат его руки. Кольцо исчезает вместе с клятвой, данной ему самому и Богу. Он не видит и не слышит, куда оно приземляется, вместо этого он слышит только отчетливый звук шлепка драгоценного металла о поверхность воды. Хенджин, честно говоря, тоже испытывает искушение броситься. Он стоит на Олимпийском мосту, с которого открывается вид на реку Хан. Уже вечер. Солнце еще не зашло за горизонт, но небо окрасилось в темно-синий цвет. Огни на мосту еще не зажглись. Товарищи по группе ждут его дома. Это воскресный вечер, у них был выходной, который они могли провести где захотят, при условии, что вернутся в общежитие к закату. Завтра утром у них запланированы съемки рекламы для косметической компании. Хенджин больше не ждет этого. Он полагает, что есть много вещей, которых он больше не ждет с нетерпением. Ветер хлещет его по лицу и волосам, щиплет глаза. Он пытается сморгнуть влагу, собирающуюся под ресницами, но слезы все равно падают. Хенджин на самом деле не плачет, по крайней мере, так он говорит себе. Это просто ветер. Телефон вибрирует в кармане. Наверное, кто-то из младших спрашивает, когда он вернется домой. Сынмин упомянул, что хочет поиграть в игры сегодня вечером. Хенджину придется придумать оправдание для того, чтобы отказать своим донсэнам. Мысль о том, чтобы признаться одному из друзей, приходит ему в голову. Она короткая, мимолетная, как взмах крыла колибри, но она есть. Сможет ли он это сделать? Кому он расскажет? Хватит ли ему духа действительно произнести эти слова вслух? Телефон снова вибрирует. На этот раз он тянется к нему и морщится. Движение вызывает колющую боль по всему боку. Ликс. 18:57: ты скоро вернешься домой? Инни. 18:58: пожалуйста, возвращайся домой, хены такие надоедливые. Хенджин вытирает лицо, посылая им обоим быстрое смс, сообщая, что он уже в пути. Идти недолго, меньше двадцати минут. Он мог бы вызвать машину, но предпочел насладиться лишними минутами блаженного одиночества. Он отворачивается от реки, от Бога, от своих нарушенных обещаний и не оглядывается назад. Уличные фонари оживают, освещая бетон под его кроссовками, когда он идет. Хенджин кивает работникам здания, проходя мимо, надеясь, что выглядит не так плохо, как себя чувствует. Он хрустит костяшками пальцев, треск и хлопки облегчают тишину одинокой поездки на лифте. Его руки все еще дрожат. Они не переставали дрожать с тех пор. Он вводит код на двери, и она распахивается. Его мгновенно приветствует шум. Судя по звукам, парни начали играть без него, и это хорошо, потому что теперь, когда он находится в знакомом, безопасном месте, он чувствует себя менее оцепеневшим, более эмоциональным. Он просто хочет поплакать в душе и лечь спать. Хенджин держит лицо опущенным, руки крепко сжимают ремни рюкзака, когда он проходит мимо. — Серьезно, ты не можешь позволить мне выиграть хотя-бы раз? – хнычет Джисон, бросая джойстик на диван. — Никогда, — говорит Сынмин, не отрывая глаз от телевизора. — Я не должен позволять тебе побеждать, ты должен сделать это сам. — О, привет! Джинни-хен, ты вернулся. — Джисон радостно садится, смотря на него сияющими глазами. Проклятье! Хенджин надеется, что его глаза не покраснели. — Ты скучал по мне? — Он одаривает их своей лучшей фальшивой улыбкой и протягивает руку, чтобы игриво взъерошить волосы Джисона. — Нет, но дети не перестают спрашивать, когда ты будешь дома. — Не правда, — надулся Феликс, появляясь из кухни. Он несет пакет чипсов, старательно запихивая их в рот. Он ласково улыбается Хенджину, плюхаясь на диван. Хенджин делает небольшой вдох. — Чан-хен дома? — Нет, он в студии, снимает vlive. —любезно отвечает Сынмин. – А что? Хенджин качает головой, мгновенно прогоняя маленькую, но постоянно присутствующую мысль рассказать о случившемся лидеру. — Просто так. Я напишу ему. — Подожди! Ты не собираешься играть? — спрашивает Феликс, надув губы, когда замечает, что Хенджин поворачивается, чтобы уйти. — Извините, ребята, я очень устал. Я просто хочу принять душ и лечь спать, — он пытается ободряюще улыбнуться. — Ты правда выглядишь усталым, у тебя красные глаза, — говорит Минхо, проходя мимо и ласково пихая его руку. — О, и кстати, привет. Этот небольшой жест, обычно безобидный и желанный, посылает жгучую боль по левой стороне тела Хенджина. Он втягивает воздух, стараясь не морщиться. Минхо, казалось, ничего не заметил, но Сынмин наблюдает за ним, прищурив глаза. — Ты весь вспотел, — Сынмин хмурится. — Ты уверен, что с тобой все в порядке? — Все нормально. Я шел домой пешком, на улице ветрено, вот у меня и заслезились глаза. Младшие, похоже, принимают его слабые оправдания, слишком увлеченные захватывающей игрой, ожидающей их на экране. Сынмин бросает на него последний оценивающий взгляд, после чего нерешительно поворачивается, чтобы сосредоточиться на игре. Хенджин ускользает, забирая свою сумку для душа и теплую сменную одежду, и убегает в ванную. Его руки снова дрожат (они вообще останавливались?), когда он включает душ и начинает раздеваться. По привычке он тянется, чтобы снять кольцо, но обнаруживает, что на привычном месте ничего нет. Ах, да, еще одна вещь, которую я потерял сегодня. Слезы беззвучно текут по лицу. Сначала он снимает толстовку, морщась от ощущений в боку. Боль резкая, усиливающаяся всякий раз, когда он глубоко вдыхает или выдыхает. Рубашка под толстовкой грязная, мятая, пропитанная потом. Ее задняя часть засохла и стала жесткой. Хенджин старается не думать о том, какая именно телесная жидкость может сделать это с хлопчатобумажной тканью. Рубашка с трудом снимается, Хенджин тяжело дышит, когда она падает на пол у его ног. Он сбрасывает спортивные штаны, ловя свое отражение в зеркале. Его кожа, натянутая на грудную клетку, усеяна уродливыми оттенками красного и фиолетового, простирающимися по всему боку. Он замечает еще пару отметин на предплечьях, которые будет труднее скрыть. Он надеется, что синяки не будут такими яркими. Наконец, он стягивает боксеры с ног. Он делает вид, что не чувствует засохшей крови на внутренней стороне бедер, когда ступает под струи горячей воды. Слишком горячо — вода обжигает кончики пальцев на руках и ногах, но ему все равно. По мере того, как слезы продолжают капать, тихо стекая по его впалым щекам, Хёнджин ломается, заглушая рыдания в сгибе руки. Вода не в силах смыть все последствия случившегося.

***

На следующее утро становится еще хуже. Хенджин всю ночь плохо спал. Он не мог лишний раз повернуться из-за боли в боку и принять удобное положение. Все утро ребра болели так сильно, что ему пришлось выпить пару обезболивающих таблеток, в надежде приглушить боль. Если кто-то и замечает, как зажато он держится во время фотосессии, то ничего не говорит. Они заканчивают около полудня. Компания, для которой снимали рекламу, предоставляет им обед, и они перекусывают в гримерной, собирая вещи, снимая костюмы и стирая макияж. Хенджин сидит на одном из стульев для визажистов, глядя куда-то перед собой, постоянно проводя салфеткой для снятия макияжа по своей коже. — Джинни-а, ты с нами? — Чанбин машет рукой перед лицом Хенджина. Это пугает его больше, чем обычно, и он слегка подпрыгивает. Движение сотрясает его ребра, заставляя громко шипеть от боли. Реакция наступает мгновенно – на него смотрят четыре пары глаз. — Эй, не делай так, — произносит он, делая вид, что не произошло ничего странного. Паника заставляет его сердце быстро трепетать в груди. Он не готов объясняться. Он пока не может позволить им узнать о случившемся, если вообще когда-нибудь сможет. Если бы они знали, как сильно болят его ребра, они бы заставили его обратиться к врачу или отсидеться, а дальше все навалилось бы как снежный ком. Хенджин не может справиться с этим бременем, не сейчас, не в дополнение ко всему остальному, с чем он тайно борется. — Ты в порядке? — спрашивает Джисон. Он и остальные трое, находящиеся в пределах слышимости — Чанбин, Сынмин и Феликс – обеспокоенно смотрят на него. Хенджин кивает, с отвращением отбрасывая салфетку. — Просто хреново спал ночью. Сынмин хмурится. — Правда? Ты вообще не двигался ночью. Я боялся, что ты впал в кому. Это несправедливо, и это, конечно, не его вина, но Хенджин не может не испытывать раздражение из-за проницательности Сынмина. Может быть, это потому, что он так старается скрыть правду, а Сынмин заставляет его чувствовать, что все это напрасно, или, может быть, это потому, что он чувствует себя пойманным, но Хенджин делает то, чего никогда не делал раньше. Он огрызается на своего донсэна. — Блять, не вмешивайся, Сынмин, — слова вылетают изо рта на торопливом английском. Сынмин и Чанбин очевидно не понимают, что он только что сказал, но Феликс и Джисон бледнеют. Со всей грацией, которую позволяют его ребра, он встает со стула и уходит. Глаза горят непролитыми слезами, он смаргивает их. Чувство вины уже гложет его, так мучительно. Он не должен был этого говорить. Товарищи просто беспокоились за него, он не должен был отталкивать их из-за этого. Но опять же, настойчивый голос в его голове угрожает ему последствиями, если они узнают правду. Жалость. Уязвимость. Еще больше боли. Он ничего не может сделать правильно. Может быть, они были правы, он ни на что не годится, кроме красивого лица и хорошего траха. Хенджин убегает в уборную, дыша так тяжело, насколько позволяют ребра. Он запирает дверь, дважды проверяя ее надежность, прежде чем неуклюже опуститься на пол. Он сидит так некоторое время, просто позволяя себе на мгновение потерять самообладание и поморщиться от дискомфорта. Телефон громко вибрирует в кармане. Чани-хен. 12:48: где ты? Хенджини. 12:48: в уборной, вернусь через минуту. Он на мгновение задается вопросом, загружаются ли остальные уже в машину, чтобы уехать, прежде чем приходит еще одно сообщение. Чани-хен. 12:49: я рядом, давай поговорим. Черт. Стук в дверь застает его врасплох. — Хенджини? Ты можешь выйти? Или впустить меня? — Чан зовет через дверь, ручка несильно дергается. Очевидно, один из младших проболтался ему. Неважно, было ли это из-за беспокойства или неприязни к тому, как он разговаривал с Сынмином — от этого никуда не деться. Хенджину кажется, что день длится не несколько часов, а годы — стресс от всего происходящего действует на нервы, а боль почти невыносима. Все, что он хочет сделать, это свернуться клубочком и плакать. Хенджин действительно жалеет, что не сбросился с того проклятого моста. Неохотно он тянется, чтобы отпереть дверь, шипя от боли сквозь стиснутые зубы. Он пытается вытереть влагу с лица, но поздно. Чан уже внутри. Колени Хенджина трясутся, когда старший садится на корточки рядом с ним. — Джинни, что происходит? Почему ты плачешь? — Его протянутая рука приближается, чтобы коснуться плеча младшего, и Хенджин не может ничего с собой поделать – он вздрагивает. Сильно. — Воу, воу. Эй, это всего лишь я, все хорошо, — успокаивает Чан. В глазах лидера ощутимое беспокойство, что заставляет Хенджина чувствовать себя еще более эмоциональным. Он ненавидит это – чувствовать себя таким уязвимым и слабым, пойманным в ловушку. Он крепко зажмуривает глаза, преодолевая боль, когда из его горла вырывается тихий всхлип. — Хен, я в порядке… — Не надо. Ты не в порядке, любой заметит это, — мягко говорит Чан. — Могу я прикоснуться к тебе? Первоначальная реакция Хенджина – сказать «нет», отказаться от любых прикосновений. Это не связано… с ними, а скорее просто привычка, выработанная с течением времени. Ему не нравится чувствовать себя маленьким и поэтому он обычно избегает любых форм объятий со старшими. Но что-то глубоко внутри него, маленькое и сломленное, взывает к утешительному прикосновению. Хенджин кивает, слегка дернув головой, и Чан тихо мычит, осторожно притягивая его в объятия. Теплая рука старшего мальчика гладит его волосы и шею, немного расслабляя. — Не мог бы ты поговорить со мной? Что происходит? — Я не готов, — говорит Хенджин, прижимаясь лицом к плечу Чана. — Хен, пожалуйста, не заставляй меня говорить это. — Хорошо-хорошо, я понимаю, — Чан слегка покачивает их, осознает он того, или нет. Хенджин может слышать бешеный стук его сердца с того места, куда он положил голову, чувствуя себя виноватым за то, что так сильно беспокоит своего хена. — Ты не обязан ничего объяснять, пока не будешь готов. Просто скажи мне, что тебе нужно. Я беспокоюсь о тебе, мы все беспокоимся. — Я не хотел говорить ему это, — признается Хенджин. — Я правда не имел это в виду. Чан отстраняется и смотрит ему в глаза, хмурясь. — О чем ты говоришь? Что ты не имел в виду? — Они не… никто не рассказал тебе, что я сказал Сынмину? Чан опускает край рукава, чтобы вытереть лицо и нос Хенджина, к большому смущению младшего. Он пытается увернуться, но Чан строго удерживает его на месте, мягко прижимая руку к лицу. — Нет, Феликс подошел ко мне почти в слезах, говоря, что с нашей маленькой ламой что-то не так. — Оу… Чувство вины снова гложет его. Он предположил худшее о своей семье, что они донесли на него лидеру, когда на самом деле они просто были обеспокоены. Мысль о том, что именно он стал причиной слез Феликса, вызывает у него тошноту. — Что бы ты ни сказал Сынмину, я уверен, что все в порядке. Мы просто хотим убедиться, что с тобой все хорошо, — успокаивает его Чан. — Я буду, — врет Хенджин. Он смотрит вниз, сосредоточившись на разбитой плитке, чтобы отвести взгляд. — Мне просто нужно немного времени. Извини, хен, я исправлюсь. — Тебе не за что извиняться. И исправляться тоже. Просто пообещай мне, что придешь ко мне или к любому из нас, когда будешь готов поговорить. Может быть, он был обречен с самого начала. Его усилия казаться нормальным давно с треском провалились. Все знают, что с ним что-то происходит. Даже если он выиграл себе немного времени, чтобы все обдумать, в конце концов ему придется поговорить с остальными лицом к лицу. Но придет ли он с правдой? Или это будет еще больше лжи? Хенджин вздыхает, а затем шепчет, — обещаю. Чан нежно улыбается и встает, протягивая ему руку. — Пойдем домой, хорошо? Хенджин шмыгает носом и позволяет оторвать себя от пола. На этот раз ему повезло, Чан, кажется, не заметил, как он сморщился от боли, когда его ребра резко запротестовали. Хен обнимает его за плечи, несмотря на то, что Хенджин выше его, и ведет их обратно в гримерку. Когда они снова появляются, становится тихо. Хенджин опускает глаза, лицо и уши горят от стыда. Чан качает головой, тихо шепча что-то остальным, когда они проходят мимо. Хенджин не расслышал, что он сказал. Дорога домой проходит в молчании. Как будто нет воздуха, только напряжение и тяжелые, невысказанные слова. Чан сидит рядом с Хенджином на заднем сиденье, обнимая его одной рукой. Фургон подъезжает к обочине возле общежития. В тот момент, когда Хенджин собирается с силами, чтобы вылезти из машины, готовясь к движению, которое, наверняка, причинит боль его ребрам, к нему протягивается маленькая рука. Феликс с надеждой смотрит на него. Его улыбка слабая и неуверенная, но искренняя, когда он протягивает руку. Что-то наполняет грудь Хенджина. На этот раз это не боль, а тепло. Феликс помогает ему выйти из машины, а затем идет рядом с ним с другой стороны, которую не занимает Чан. Позади себя он чувствует, как глаза другого товарища прожигают его затылок.

***

Похоже, существует негласное соглашение оставить Хенджина в покое до конца дня. Вернувшись домой, он рухнул в постель. Чан, наконец, отпустил его у двери, нежно прижав к себе и приказав отдохнуть. Минхо и Сынмин тоже не заходят в комнату, позволяя ему побыть наедине со своими мыслями. Было почти восемь часов вечера, когда раздался тихий стук, и Чонин просунул голову в дверь. — Джинни-хен? Хенджин сразу же распознает едва заметную дрожь в его голосе — верный признак того, что макне расстроен. На короткое мгновение все остальное исчезает, когда Хенджин погружается в роль хена и лучшего друга Чонина. — Инни, иди сюда, — он похлопывает по пустому месту на своей кровати. Мальчику не нужны подсказки, он проскальзывает в комнату и забирается в кровать, сворачиваясь калачиком рядом с Хенджином. К счастью, это не его травмированная сторона, и Хенджин может наслаждаться объятиями относительно безболезненно. — Ты в порядке? — шепчет Чонин. — Теперь, когда мой маленький Инни здесь, мне лучше. — Хен. Хенджин вздыхает. Ничто не скроется от глаз этого ребенка. — Прости, что заставил тебя волноваться. У меня просто есть некоторые трудности сейчас, — он гладит волосы Чонина, надеясь немного успокоить его. Чонин уходит от прикосновения, что очень на него не похоже – отказываться от любого проявления привязанности, когда они наедине. Он садится, опираясь на локоть, полностью повернувшись лицом к Хенджину. В комнате темно, только слабый свет лампы, включенной в другом конце комнаты, немного освещает пространство Тем не менее, они смотрят друг другу в глаза, и Чонин выглядит так, будто вот-вот заплачет. — Но Сынмин и Феликс сказали, что видели… Чан только сказал нам дать тебе немного пространства, и что когда ты будешь готов, ты придешь к одному из нас, — говорит Чонин, глядя на свои руки. — Но я не могу сидеть и смотреть, как тебе больно. Сердце Хенджина трескается. Он чувствует себя виноватым за то, что устроил такой беспорядок, принес беспокойство и боль своей семье. Вот почему он не хотел, чтобы они узнали, почему хотел все скрыть. Он должен был постараться для своих друзей, но вместо этого он заставляет их всех плакать. — Инни, пожалуйста, не плачь. Все хорошо, — несмотря на боль, Хенджин притягивает макне к себе, чтобы как следует обнять. Желание утешить его ложью о том, что все в порядке или что сегодня просто неудачный день, переполняет его. Но Хенджин уже так много лгал, и этот момент кажется слишком нежным, слишком настоящим, чтобы лгать еще больше. — Но тебе тяжело, — шмыгает носом Чонин. — Я могу это исправить? Сердце Хенджина снова разбивается. — Нет, малыш, я бы хотел, чтобы ты это исправил, но это то, с чем я должен справиться сам, — шепчет Хенджин мальчику в волосы, все еще крепко обнимая. — Но ты никогда не будешь один. Голос появляется из ниоткуда. Чонин и Хенджин поднимают глаза, чтобы увидеть Чана, прислонившегося к дверному проему. — Тебе никогда не придется справляться с чем-либо в одиночку, потому что у тебя есть мы. Чан заходит внутрь, закрывая за собой дверь. Он садится на край кровати, рядом с коленями Чонина. — Я не хотел подслушивать. Я видел, как сюда прокрался один маленький макне, — он ласково ерошит волосы Чонина, помогая ему успокоить слезы, — и подумал, что мне лучше пойти и предложить вам, ребята, поужинать. — Хен, хочешь поесть со мной? — с надеждой спрашивает Чонин Хенджина, его глаза блестят от слез. Чан поднимает бровь, слишком хорошо понимая, как трудно ему сказать «нет» младшему. Хенджин ничего не ел весь день, слишком занятый своими мыслями и чувствуя тошноту от боли. Тем не менее, он сдается — желудок урчит при упоминании о еде и, конечно же, он не может сказать «нет» Чонину. — Да, я поем. Чан и Чонин широко улыбаются, наконец-то заставляя Хенджина почувствовать, что он сделал что-то правильно. В общежитии тихо, видимо, Минхо отвел Сынмина и Феликса обратно в студию, чтобы устроить vlive дэнс-лайна. Хенджин досадно из-за того, что не смог присоединиться, но затем он понимает, что они, вероятно, сбежали из общежития из-за него. Он не имеет права чувствовать себя отверженным или расстроенным. Чанбин сидит за столом на кухне, палочки для еды застывают в руке, когда он замечает, что Хенджин входит в комнату. Затем он улыбается, как будто ничего не случилось, и расслабляется на своем месте. — Эй, Джинни-а, тут осталось домашнее кимчи, если хочешь. Хенджин пытается благодарно улыбнуться, надеясь успокоить друзей. Серьезно, они не могут вечно ходить вокруг него на цыпочках, и он тоже не может вечно находиться в плохом настроении. — Я принесу, а вы, ребята, присаживайтесь, — Чан кивает на стол, пока тянется за чашками. — Ты сегодня что-нибудь ел? — негромко спрашивает Чонин Хенджина, стараясь говорить тихо, чтобы не услышали остальные. Хенджин осторожно качает головой. Когда они собираются приступить к еде, внезапно появляется Джисон с одним эирподсом в ухе, качая головой в такт музыке, которую слушает. Он тоже улыбается Хенджину, как будто не слышал, как тот ранее ругался на своего донсэна. — Привет, хен, — он опускается на свободное место рядом с ним и осторожно берет его за руку, мягко сжимая. — Ты уже поел? — Пока нет, но он собирается, — Чан ставит перед ним чашку с дымящимся рисом и кимчи. Все взгляды устремлены на Хенджина, когда он откусывает маленький кусочек, палочки дрожат в его руках. — Подожди, где, черт возьми, твое кольцо? — внезапно спрашивает Джисон, хватая руку Хенджина, чтобы посмотреть поближе, как будто он не может поверить в то, что видит. — Оу, я не думаю, что когда-либо видел тебя без него, — пораженно говорит Чонин. Хенджин замирает. Что он должен им сказать? Чан хмурится, ошибочно принимая панику Хенджина за что-то другое. — Джинни, ты его потерял? Поэтому ты расстроен? Ему требуется мгновение. Он коротко кивает. Конечно, пусть лучше они думают, что он потерял его. Потерял. Нарочно. Где-то в долбаной реке Хан. — Какого черта ты ничего не сказал раньше? — недоуменно спрашивает Чанбин. — Оставайся здесь, — Чонин встает, забывая о своей порции кимчи. — Я поищу его. Хенджин открывает рот, чтобы возразить, сказать хоть что-то, что угодно, еще одно оправдание, когда Чан тоже встает. — Мы все будем искать, — его голос твердый и решительный, он перешел в режим лидера, — не волнуйся, Хенджини, мы найдем его. Они похлопывают его по плечу, когда проходят мимо, что, вероятно, должно принести утешение, но вызывает только противоположный эффект. Джисон и Чанбин тоже встают, чтобы отправиться на поиски. Хенджин остается один за столом с их забытой едой и кислым привкусом во рту.

***

Остаток вечера парни проводят в общежитии в поисках кольца, которое они никогда не найдут. Хенджин несколько раз пытается отговорить их, настаивая на том, что он уже искал и что кольца здесь нет. Он едва не вырывает волосы, когда Чан предлагает сбегать в студию, чтобы проверить залы для практик, несмотря на то, что уже далеко за десять вечера. Он правда кусок дерьма. Он их не заслуживает. Чонин, кажется, понимает его состояние, держась рядом с ним и время от времени одаривая его мягкой улыбкой. Это должно быть обнадеживающим, но от этого Хенджину только хуже. Он встает и двигается, усугубляя боль в ребрах до такой степени, что становится трудно дышать. Его маска трескается, медленно откалываясь кусочек за кусочком, и в тот момент, когда он думает, что может снова заплакать, Минхо возвращается с Феликсом и Сынмином. — Что происходит? — спрашивает Минхо, бросая сумку у двери. Феликс прижимается к Сынмину, лениво обнимая его, но выпрямляется, когда видит, что все собрались в общей комнате. Сынмин не реагирует, но его взгляд на секунду останавливается на Хенджине и тут же отводится в сторону. Хенджин никогда в жизни не чувствовал себя таким чертовски виноватым. — Джинни потерял свое кольцо, и мы не можем его найти, — Чан раздраженно проводит рукой по волосам. — Кто-нибудь из вас видел его в последнее время? Трое мальчиков в ответ качают головой. Феликс восклицает, — хен, прости! Я знаю, как оно важно для тебя. — Все нормально, — бормочет Хенджин. Это не так, но он не может им сказать. Он поднимает глаза, замечая, как Сынмин держится в стороне, словно не решаясь подойти. Это причиняет боль сильнее, чем ребра, и он принимает быстрое решение пересечь комнату. Сынмин охотно обнимает старшего в ответ. Его лицо озаряет милая улыбка. — Прости, что сорвался на тебя, Минни, — шепчет Хенджин. — Я не хотел вымещать на тебе свои чувства. — Я знаю, извини, если слишком надавил на тебя. Я просто волновался, — признается Сынмин. Чан нежно улыбается им с другого конца комнаты. — Обещаю, завтра мы проверим студию, и я спрошу у персонала, не видел ли кто-нибудь кольцо. Хенджин тревожно прикусывает губу, чтобы не выпалить правду. Блять.

***

Той ночью начались кошмары. Ничего конкретного, только размытые воспоминания о незнакомых руках на его теле и отчетливое ожерелье на цепочке, висящее рядом с лицом Хенджина, раскачивающееся в такт толчкам. Он просыпается в слезах, его бок сильно болит. Сынмин и Минхо продолжают спать, ничего не подозревая, и Хенджин благодарен за это, натягивая одеяло на голову. Большую часть дня группа занимается танцами — для него это сущий ад. Его движения небрежны и нескоординированы, он пытается задержать дыхание, чтобы ребра не болели, но битва уже проиграна. Он чувствует, как другие мемберы наблюдают за ним весь день, их беспокойство ощутимо витает в воздухе, как плотное облако, которое следует за ним повсюду. Они уже потратили впустую час своего времени, обыскивая различные комнаты и коридоры JYP Entertainment, отказываясь от любого предложения Хенджина забыть о кольце. Теперь они тратят еще больше времени на практику, когда Хенджин плохо справляется с хореографией. — Хорошо, один шаг, два. Хенджин, малыш , ты отстаешь на полшага. — Чан хмуро смотрит на него в зеркале, останавливая танец. Музыка продолжает громко звучать из динамиков, и все с тревогой наблюдают, как Чан наклоняется, чтобы что-то сказать на ухо Хенджину. — Почему бы тебе не сделать перерыв? Хенджин качает головой, в отчаянии проводя рукой по своим растрепанным волосам. — Нет, хен, я в порядке. Я сделаю это. Чан открывает рот, вероятно, чтобы возразить, когда из ниоткуда появляется Чонин. Он тянется к талии Хенджина, чтобы притянуть его к себе и обнять… Но все, что видит Хенджин – это их незнакомые руки и черный рукав, хватающий его и бросающий вниз. Он вскрикивает, спотыкаясь о собственные ноги, падает на пол и пытается отползти в сторону. Звук вырывается из груди и проникает в горло, слышимый даже сквозь грохочущую музыку. Боль, сопровождающая движение, невероятна, будто острый, раскаленный нож вонзается ему в ребра. Он снова кричит, на этот раз от боли, держась за бок. — Хенджин! – кричит Чан, пораженный развернувшимся перед ним зрелищем. Наступает коллективный момент шока, заставляющий всех в комнате замереть, а затем начинается хаос. — Джинни… ш-ш-ш, все хорошо, — Чан уже там, стоит на коленях рядом с ним, но не прикасается к нему. Его руки подняты ладонями вверх, как бы показывая, что он безоружен, глаза широко раскрыты и полны страха. Раздаются голоса, все разговаривают, зовут его по имени. — Хенджин-хен? — Что, черт возьми, это было? Он в порядке? — Джин-а? Кто-то бежит, чтобы выключить музыку, а потом раздаются только отрывистые крики Хенджина, эхом разносящиеся по всей студии. Он дрожит, свернувшись калачиком, насколько позволяют его болезненные ребра. Это слишком — голова кружится, мысли все еще далеко, в другом месте, где небезопасно и больно. Чертовски больно. Кто-то говорит с ним, но он не может понять, он все еще хватается за бок и тяжело дышит. Мир наклоняется и трясется, словно ломается рядом с ним. Может быть, он наконец-то исполнил свое желание. Может быть, это то, на что похожа смерть. — Хен, пожалуйста, ему больно! — кричит Чонин где-то поблизости. Звук плача его маленького лисенка почти выводит Хенджина из транса, но затем воспоминания о его собственных криках просачиваются в настоящее. Пожалуйста, остановите это! Пусть это прекратится. Кто-то крепко хватает его за руки. Хенджин снова кричит, уклоняясь от контакта, но кто бы это ни был, он не отпускает его. Он ничего не видит—это пугает его, и он понимает, что зажмурился. Его глаза распахиваются. Чан держит его за запястье. Его рот двигается. Он что-то говорит? — …все хорошо, ты в порядке, здесь безопасно. Глубокий вдох. Звук постепенно становится яснее — сначала искаженный, как будто он под водой или слушает через стену, а потом все четче. — Назад! Дай ему немного пространства. — Хен.., — Чонин все еще плачет, кто-то утешительно обнимает его. — Хенджин-а, что болит? — медленно спрашивает Чан, словно боясь, что он не поймет. — Пожалуйста, скажи мне, где тебе больно. Это бок? Слезы быстро текут по его лицу, пропитывая рубашку. Хенджин кивает, не думая, просто желая, чтобы боль ушла. — Хен, пожалуйста, останови это. — Хенджин плачет, умоляет. — Ш-ш-ш, я держу тебя, малыш. Рука Чана медленно скользит к подолу его рубашки с длинными рукавами. Он не спеша тянет материал вверх, наклоняя голову, чтобы лучше рассмотреть. —О нет, Джинни, — Чан в ужасе замолкает, тяжело выдыхая, словно пытаясь сдержать слезы. — Малыш, это серьезно. Почему ты ничего не сказал? Кто-то наклоняется, чтобы посмотреть — Минхо и Чанбин. Они оба резко втягивают воздух, на их лице неприкрытый шок. — Как долго? – выдыхает Минхо, прикрывая рот рукой. Слишком много внимания, слишком много шума, слишком много света, слишком много слез, слишком много боли — всего слишком много. Хенджин чувствует, как ускользает сознание, куда-то далеко от настоящего. Он изо всех сил пытается ответить, помня, что не должен позволить им узнать правду. Ведь так? Это то, что он должен сделать? Или что-то другое? Что он должен сказать сейчас? Его разум словно затуманен. Он больше ничего не понимает. — Ничего страшного, просто синяк. Его голос звучит совсем не так – слабый и тихий, больше похожий на всхлип. Никто ему не верит. Кто-то еще плачет, не только Инни. Возможно, Феликс или Сынмин тоже. Вина. Вина. Вина. Он может утонуть в ней. — Это не просто синяк, Джинни, — мягко, но строго говорит Чан. Чанбин сжимает руки в кулаки, выглядя скорее рассерженным, чем расстроенным. — Как это произошло? Хенджин переживает все заново. Ощущение того, как он падает на карниз крыши, ударяясь ребрами о бетон. Дыхание затруднено из-за рук, прижимающих его вниз. Они касаются его, хватают за шею. Удерживают. Он смотрит вниз через край здания, желая упасть. Желая смерти. Он всхлипывает, закрыв лицо руками. — Кто-то ... кто-то сделал это с тобой? — В голосе Чана звучат одновременно ярость и ужас. Разум подсказывает ему, что сейчас самое время протестовать, лгать, скрывать. Но он не может, он просто сильнее плачет. Тишина, которая их окружает, удушает. Рядом хлопают двери, пугая Хенджина. Он подпрыгивает, вскрикивая и снова хватаясь за ребра. Подол его рубашки, наконец, выпадает из рук Чана. Лидер встает, доставая телефон из кармана. — Все, я вызываю машину. Мы едем в больницу. Слова обрабатываются в его сознании, и Хенджин оживает, паника крепко окутывает его. — Нет…хен, пожалуйста... Минхо занимает место Чана, опускаясь на колени рядом с ним, но не делает ни малейшего движения, чтобы прикоснуться к нему. Он не плачет, но его глаза покраснели, а рот сжат в тонкую линию. — Джинни, пожалуйста. Тебе нужно к врачу... Хенджин игнорирует его и падает вперед, хватая Чана за ногу. Лидер наклоняется, поддерживая его. — Пожалуйста, я не хочу идти. Пожалуйста, не заставляй меня. Я не могу .., — слова растворяются в рыданиях, голос срывается. — Ладно, ладно, просто дыши. — Чан держит его, положив руку на лицо. Он слегка поглаживает щеку младшего большим пальцем, вытирая капающие слезы. Чан смотрит поверх головы Хенджина, что-то тихо говоря Минхо. Хенджин не может расслышать. Дверь студии снова захлопывается. — Еще где-нибудь болит? — спрашивает Чан, его голос мягкий, но напряженный от беспокойства. Хенджин качает головой, но Чан все равно закатывает длинные рукава его рубашки, прежде чем он может возразить. Синяки на руках не так страшны, они больше желтые, чем фиолетовые, уже исчезают, но все равно заметны. Чан опускает рукава и снова прижимает лицо младшего к груди, одинокая слеза скатывается по его щеке. — Пожалуйста, Хенджин, скажи мне, что случилось. Кто сделал это с тобой? Хенджин качает головой— чисто по привычке. Отрицай! Отрицай все! — кричит голос в голове. Но он не может. Доказательства на лицо — все видели, как он сломлен. Слишком поздно. Двери снова открываются, Минхо и Чанбин вбегают внутрь, и тогда Хенджин понимает, что они, должно быть, вывели младших из комнаты. — Машина здесь, — Минхо наклоняется, чтобы поднять сумку Хенджина с того места, где он ее оставил. —Нет! Пожалуйста, пожалуйста, не надо… Чан успокаивает его, продолжая держать за лицо. — Все в порядке, Джинни, мы отвезем тебя домой. Чанбин осторожно приближается, словно пытаясь не напугать младшего. — Я собираюсь прикоснуться к тебе, Джин-а, — предупреждает он, присаживаясь на корточки. — Давай поднимем тебя. Чан помогает ему сложить руки на ребрах, затем мягко поддерживает его за здоровую сторону, когда Чанбин просовывает руки под подмышки Хенджина. Может быть, это потому, что теперь они знают, и больше нет смысла скрывать, или, может быть, это из-за того, что он споткнулся ранее, но в любом случае, Хенджин не может заставить себя стоять самостоятельно. Он опирается на своих хенов, тяжело и неглубоко дыша, когда они поднимают его, и не может сдержать болезненный стон, срывающийся с губ. Перед ним появляется Минхо с курткой в руках. Они накидывают ее ему на плечи и натягивают капюшон, давая возможность укрыться от любопытных глаз по пути к выходу. Чан крепко держится за его здоровую сторону, направляя вперед, в то время как Чанбин плетется позади, слегка положив руку ему на спину. Минхо идет впереди, придерживая открытые двери, пока они медленно спускаются по лестнице. Фургон ждет их снаружи. — Вот и все, ты отлично справляешься, — шепчет Чан слова поддержки, пока они идут. — Мы почти на месте, а потом ты сможешь немного отдохнуть. Мир по-прежнему трясется, и Хенджину становится все труднее и труднее переставлять ноги. Он думает, что, вероятно, уже упал бы, если бы Чан не поддерживал его. Он пошатывается, и Чанбин протягивает руки, чтобы схватить его за плечи. Глаза закатываются, и он чувствует, что падает.