О, звездопады Сколько желаний моих Сбыться могло бы. Кицунэ Миято
В просторном помещении пахло мятой и лекарственными травами. Тонкий сизый дымок вился над несколькими небольшими узорными курильницами, скапливаясь под потолком лёгким маревом, приносившим приятное успокоение встревоженному разуму и расслабление утомлённому телу. Несколько свечей отчаянно боролись с вечерней темнотою, что так и стремилась просочиться в комнату сквозь широкие окна, затянутые полупрозрачной тканью. В углу стоял длинный стол, усыпанный различными ёмкостями и инструментами, по стенам висели полочки, на которых в строгом порядке были разложены самые различные сушёные коренья и неведомые толчёные семена, аккуратно уложенные в керамические ёмкости. Пучки лекарственных трав свисали повсюду, наполняя воздух смесью различных ароматов и до боли напоминая такую знакомую хижину дедушки Чонгана. Однако дом почтенного городского лекаря, в котором они находились нынче, оказался значительно больше и был обставлен со скромной роскошью. Свободные стены украшали старинные выцветшие полотна, изображающие почитаемых целителей древности, по всей видимости, передаваемые из поколения в поколение. На полу расстилался ковер из тонкого бамбука, придавая комнате комфорт и ненавязчиво демонстрируя заботу о посетителях. А в самом углу был расположен невысокий алтарь с изображением богини-целительницы, пред которым можно было возложить подношения и попросить о помощи в изгнании болезней. Здешний лекарь был не только врачевателем, но ещё и священнослужителем, способным обращаться со смертельной болезнью как с духовным вызовом, требующим особого внимания и заботы. Масамунэ тихонько сидел в углу комнаты, всячески стараясь не мешать, и лишь издали молча наблюдал, как почтенный старый лекарь, сосредоточенно хмурясь, осматривал ногу Сатоши. Молодой синоби, как всегда, не желал сидеть спокойно и порывался немедленно доказать, что он уже вполне в состоянии встать и пойти самостоятельно. — Пустяковая рана же! — уверял он с неоправданным энтузиазмом. — Вы шов наложили очень тщательно, компрессов из трав понаделали несметное количество, что вы туда понамешали — я даже спрашивать не буду, всё равно не пойму… Теперь тугую повязку поверх, и я смогу наконец-то встать. Ну правда, пол дня валяюсь, сил моих нет уже… — Умолкни, — коротко буркнул лекарь, не отвлекаясь от осмотра. — И вот это выпей-ка. Он бесцеремонно сунул в руки Сатоши чашу с заваренным недавно лекарственным отваром. Молодой синоби осторожно втянул носом душистый пар, клубившийся над чашею, немедленно скривился, и со страдальческим видом обернулся к Масамунэ, будто бы ища у него спасения. Но ронин остался невозмутим, пряча мимолётную улыбку за напускным равнодушием. Сам он уже стойко вытерпел все манипуляции лекаря, и теперь мятные травы под свежей повязкою на правом плече приятно холодили кожу, снимая боль и успокаивая воспаление. — Но всё же правда нормально, — вновь заныл Сатоши, с трудом вливая в себя лекарственный отвар. — Я уже могу сам идти… — Не можешь, — заключил старый лекарь, задумчиво поглаживая длинную седую бороду. — И долго ещё не сможешь. Останешься здесь пока, самое малое — дней на пять. Нужно убедиться, что жилы срастутся нормально и подвижность ноги не пострадает. — Но господин Хидэхару… — Всё, отдыхай теперь, — почтенный старец, хоть и был в преклонном возрасте, но характер явно имел стальной. — Покои для тебя приготовят. Я распоряжусь. Привыкнув иметь дело с самыми разными пациентами, многоопытный лекарь на сантименты не разменивался. Полностью игнорируя как причитания, так и возмущения Сатоши, он ограничивался лишь краткими приказами. Масамунэ задумчиво улыбнулся. Возможно, именно поэтому господин Хидэхару слыл самым лучшим лекарем в этом большом городе и содержал столь внушительный врачевальный дом. Ежедневно к нему за помощью обращалось множество людей, если с каждым нянчиться — ни времени, ни сил не хватит. Правильным ли был такой подход? Масамунэ решил, что не ему судить, ведь врачевание никогда не было его ремеслом. Однако в памяти сам собою всплыл образ дедушки Чонгана — доброго, умного, с лукавым огоньком в глазах, — и что-то немедленно отозвалось в душе теплотою. А местный лекарь, тем временем, деловито омыв и вытерев руки, тут же направился к двери, не тратя на больного ни на минуту больше времени, чем это было необходимо. Спохватившись, Масамунэ немедленно поспешил за ним. — Благодарю вас, господин Хидэхару, — низко поклонился он, когда они оказались в просторном коридоре и за ними затворилась дверь приёмного покоя. — Мы привезли с собою много раненных. Доставили вам немало хлопот. — Это моя работа, — спокойно ответил лекарь, внимательно разглядывая ронина из-под кустистых бровей. — И всё же, вам довелось трудиться без отдыха с самого полудня. Мы перед вами в неоплатном долгу… — В оплатном, — сухо бросил старец. — Ваша спутница уже расплатилась. — Вот как? А… где она сама? — спросил Масамунэ, выказывая, пожалуй, чуть больше волнения, чем следовало. Признаться, занятый хлопотами с Сатоши, он не видел Ношико с самого полудня, и в глубине души опасался, что воительница могла попросту уже уехать, посчитав нужным отправляться дальше. Но лекарь деловито отодвинул ронина чуть в сторону и указал рукою куда-то в конец коридора. — Последняя дверь по левую сторону. Госпожа пожелала остановиться там. — Вы сдаёте покои? — удивился Масамунэ. — Обычно нет, — проворчал лекарь. — Я оставляю в них тяжелораненых или серьёзно больных — для постоянного присмотра. Но сейчас зима закончилась, сезон тяжелых простуд прошёл, и постоянных пациентов немного. Поэтому большинство внутренних покоев пустует. С этими словами старец вновь внимательно оглядел Масамунэ, на сей раз ненадолго задержав взгляд на двух его мечах. — Господин самурай тоже может остановиться здесь, если пожелает, — сказал он любезно, впервые проявляя хоть какие-то признаки уважения. — Приглядим за вашей раною, убедимся, что заражения не случилось. Любая из свободных комнат доступна вам, или же можете разделить покои с госпожой, ежели вы с нею… — О нет, нет! — воскликнул Масамунэ, чувствуя, как начинают гореть уши. — Отдельные покои, пожалуйста… Отдельные покои было бы чудесно. — Как вам будет угодно, — безразлично пожал плечами лекарь и внезапно громко крикнул: — Чико! Не ожидавший этого ронин даже вздрогнул. Кто бы мог подумать, что в тщедушном теле пожилого старца сокрыт столь зычный голос. Эхо пронеслось коридорами просторного врачевального дома, перепугав затаившихся в щелях сверчков, а в ответ тут же послышался частый-частый торопливый топот ног. Не прошло и пары мгновений, как из-за угла вихрем выметнулась молодая девица, едва ли встретившая даже восемнадцатый год своей жизни — бойкая, расторопная, одетая в очень простенькое, но крайне опрятное кимоно. — Да, господин! — выдохнула она, едва не налетев на старого лекаря с разгону. — Я здесь, господин! Ой… Её взгляд упал на рослого ронина, что возвышался над седобородым старцем подобно тому, как горный утёс возвышается над сизым облаком. Глаза девушки расширились, и она принялась поражённо оглядывать Масамунэ с головы до ног, да так пристально, что даже рот приоткрыла от удивления. На лице её начало проступать такое благоговейное восхищение, что Масамунэ даже сделалось неловко. — Чико! — рявкнул ей прямо в ухо старый лекарь, и девушка едва не подпрыгнула, поспешно закрывая рот и склоняясь в почтительном поклоне. — Чего стоишь, растяпа? Комнату приготовь господину! — Ох, да-да, конечно, — девица, которую назвали Чико, смущённо поглядела на Масамунэ, потупила взор и от чего-то вдруг залилась краскою. — Я немедленно лично займусь, всё проверю, мигом в лучшем виде устрою, не сомневайтесь. А… господин самурай у нас надолго задержится? — тихо спросила она, украдкой стреляя глазками в сторону Масамунэ. — Не твоего ума дело, дитя, — слегка раздражаясь, заворчал старик. — Господин самурай, небось, сам разберётся. Ты свою работу иди делай… Да поживее, во имя богов! Скоро ночь на дворе. Девушка поспешно поклонилась престарелому лекарю, затем — медленно и старательно — Масамунэ… Бросила на ронина лукавый взгляд из-под опущенных ресниц и игривой походкою направилась вдоль по коридору, слегка виляя бедрами, но лишь совсем чуть-чуть — насколько позволяли приличия. От чрезмерного старания она подвернула ногу, и, покачнувшись, едва не упала, но сделала вид, будто бы ничего не произошло, продолжив свой поход. И Масамунэ, и лекарь — оба провожали её недоумевающими взглядами. — Молодежь… — проворчал себе под нос старик Хидэхару. — Поди пойми их. Полнолуние сегодня, что ли… Масамунэ деликатно прокашлялся, обращая на себя внимание. — А моя спутница, — он слегка запнулся. — Она… она у себя? По правде сказать, ему давно уже хотелось поскорее покончить с этой неизбежной суетою и разыскать Ношико, но возможности всё никак не представлялось. — Да почём я знаю? — безразлично буркнул лекарь. — Не потеряете, не извольте беспокоиться. Она сказала, что пробудет здесь, пока не убедится, что привезённые вами раненые люди вне опасности. Вы вот что, господин самурай, дабы не скучать, можете в саду на заднем дворе прогуляться, пока вам комнату готовят. Чико даст знать, как управится. — Ещё раз благодарю вас за гостеприимство, господин Хидэхару, — Масамунэ достал из-за пояса кошель и высыпал на ладонь старца изрядное количество монет, расплачиваясь за комнату, а так же добавил немного сверху — за хлопоты. Лекарь принял их с достоинством, слегка поклонился, и, пожелав гостю доброй ночи, степенно удалился. А Масамунэ остался стоять в одиночестве в полутьме коридора. Он несколько потерянно огляделся вокруг. Когда они только прибыли сегодня в полдень, царила жуткая суматоха, ведь нужно было срочно позаботиться о раненых — женщина стонала, дети плакали, Сатоши ворчал и всё норовил поскорее улизнуть… Разглядывать окружающую обстановку было совершенно некогда. И только сейчас Масамунэ понял, насколько на самом деле огромным был этот врачевальный дом. Не зря сюда съезжались люди со всей округи. Очевидно, старый лекарь оправдывал свою репутацию, а она, в свою очередь, приносила ему немалые доходы, позволяя содержать не только саму лечебницу, но и небольшой штат прислуги. Однако сейчас на дворе была уже почти ночь, и в тёмных коридорах огромного дома царила умиротворённая тишина. Немного помявшись на одном месте и испытывая странное волнение, Масамунэ в конце концов нерешительно направился к покоям, в которых, по словам лекаря, остановилась Ношико. Большое окно в конце коридора было открыто, бросая на пол косые лучи лунного света и впуская лёгкий свежий ветерок прогуляться по задремавшему дому. «Спит ли она уже? — раздумывал Масамунэ, подходя к двери. — Не потревожу ли? А вдруг ей что-нибудь нужно?» Он вдруг отчаянно пожалел, что негде в такой час раздобыть тофу. А ещё, как ни странно — что рядом нет Кадзу. Что ни говори, а этот синоби кое-что понимал в том, как порадовать лису… Пусть бы даже потом он и стал упражняться в сарказме всю оставшуюся жизнь — невысока цена за дельный совет. И дружескую поддержку. Да. Удивляясь своим собственным мыслям, Масамунэ медленно подошёл к той самой двери. Озарённая лунным светом, она была чуть приоткрыта. С замиранием сердца ронин поднял было руку, намереваясь постучать… «Что она обо мне подумает?! — спохватился он вдруг. — Мужчина, явился в комнату к одинокой девушке ночью! Решит, что я с гнусными намерениями… Какой позор!» Рука замерла в нерешительности. Томительное желание боролось в его душе с сомнениями и стеснением. Масамунэ прислушался. Изнутри не доносилось ни звука. Все было тихо, будто бы весь мир задержал дыхание вместе с ним. «Но ведь всё вовсе не так, — принялся убеждать он сам себя. — Я же наоборот, справиться о её самочувствии пришёл. Это вполне вежливо. А ещё аккуратно продемонстрирует моё беспокойство». Он коротко выдохнул, лоб его покрылся мелкими капельками пота. Взгляд блуждал по приоткрытой двери, а сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди. «Я только спрошу как она, и сразу уйду! — решил он наконец. — Спрошу, и немедленно уйду!.. Боги, сражаться с рэйки и то было намного проще…» И, собравшись с духом, он наконец-то тихонько постучал. Деликатный звук вряд ли даже потревожил ночную тишину коридора. Ронин замер, вновь забывая дышать. Гулкие удары сердца отсчитали несколько мгновений полной тишины. Внутри ничего не шевельнулось в ответ на стук, не слышно было и дыхания спящей. — Ношико? — негромко позвал Масамунэ, постучав вновь, уже немного сильней. И, в ответ на это неосторожное движение, незапертая дверь приоткрылась ещё больше, являя взору маленькую комнатку с нехитрым убранством. Застеленная постель, небольшой столик, умывальный таз, зеркало, да большое окно почти во всю стену… В лунном свете Масамунэ разглядел в углу груду смутно поблёскивавших доспехов. Нагината стояла рядом, прислонённая к стене. Комната была пуста. Чувствуя ни с чем не сравнимое уныние, Масамунэ не сдержал расстроенный вздох. Куда же убегают по ночам лисицы, когда лунный свет зовёт их, уводя тайными тропами, прочь из уютных жилищ? Он не знал. Однако, бессмысленно блуждать по незнакомому большому дому, пугая спящих людей своим мрачным видом, представлялось ронину совсем уж неразумным. При этом, несмотря на долгий, нервный день, спать совершенно не хотелось, и, не зная куда ещё себя деть, Масамунэ решил в самом деле прогуляться по здешнему саду, надеясь немного успокоить мысли и чувства перед сном. Выход на задний двор отыскался совсем рядом, и вскоре Масамунэ уже вышел на каменистое крыльцо, с удовольствием вдохнув полной грудью запах цветущей сирени и роскошных хризантем, благоухавших повсюду. Неспешно спустившись в сад, он принялся с удовольствием прогуливаться меж ухоженных клумб, любуясь чистотою вымощенных гладким камнем дорожек и красотою горевших тут и там каменных фонариков. А мысли, плавно блуждая, тем не менее всё время возвращались к девушке, что так нежданно ими завладела. «Утром, — улыбнулся Масамунэ, любуясь луною. — Уже утром я её увижу». Но его ожиданием не суждено было сбыться. Заприметив нечто необычное в дальнем углу сада, Масамунэ заинтересованно направился туда. Деревья расступились, и он увидел маленький искусственный пруд. Выкопанный прямо в почве, он был выложен изнутри разноцветными камнями и наполнен кристально чистой водою. А в ней, гордо сверкая в лунном свете блестящей чешуёю, лениво плавали пузатенькие золотые карпы. Раскидистые деревья вокруг свесили свои цветущие ветви к самой воде, будто бы любуясь, и изредка роняли в неё свои нежные лепестки. Масамунэ невольно поразился тому, с какой заботою был создан этот уголок для отдыха, и мысленно пообещал себе пожертвовать ещё денег почтенному лекарю на развитие его благого дела. Казавшийся таким холодным и скупым на слова, старец, тем не менее, постарался создать такое чудесное место для отдыха своих пациентов. Золотые карпы традиционно символизируют изобилие и процветание, приносят удачу и хорошее настроение. Наблюдать за ними — настоящее удовольствие, которое помогает расслабиться и забыть о повседневных заботах. Больные или выздоравливающие люди наверняка часто приходили сюда, чтобы помолиться или же просто насладиться красотою природы и умиротворенностью этого места. Здесь царила особая атмосфера спокойствия и гармонии, которая помогала забыть о суете и переживаниях повседневной жизни. Но, неспешно подходя ближе, заворожённый Масамунэ вдруг услышал лёгкий всплеск воды. Поначалу он решил было, что это один из золотых карпов, играя, ударил хвостом по водной глади, но приглядевшись, заметил движение в полумраке под деревьями. Сердце дрогнуло в неясной надежде, он поспешно сделал ещё пару шагов… и остановился как вкопанный, разглядывая. Янтарная кицунэ расслабленно сидела на берегу пруда, прислонившись спиною к одному из деревьев. На ней была её белая нательная рубаха, штаны из тонкой выделанной кожи, да непринуждённо накинутая на плечи тёмная накидка. Сброшенная обувь небрежно валялась рядом в траве, а Ношико, закатав штанины до колен, задумчиво болтала ногою в прозрачной воде, распугивая норовящих подплыть поближе любопытных карпов. При приближении Масамунэ она чуть повернула в его сторону голову и даже в полумраке он разглядел чарующий блеск её глаз. Отчаянно нервничая от перспективы остаться с нею наедине, и одновременно страстно желая этого, ронин нерешительно переминался с ноги на ногу. Ситуация становилась неловкой, и, чтобы не усугублять своё и без того нелепое положение, Масамунэ заставил себя таки сделать несколько шагов вперед, подходя к ней. Мерцающий отблеск света от горевшего неподалёку фонарика упал на лицо Ношико, осветив лёгкую улыбку, которой она приветствовала ронина. Густые волосы кицунэ были сейчас тщательно зачёсаны наверх и собраны на макушке, обнажая тонкую шею, на которой виднелось несколько полос белоснежного бинта, удивительным образом подчеркивающего смуглый тон её загорелой кожи. Масамунэ догадался, что бинты скрывают ожоги, причинённые ядовитой кровью Гъюки в недавнем бою. — Вижу, и до тебя лекарь добрался, — заметил он, сдержанно улыбаясь, и всеми силами пытаясь не выдать своё беспокойство. — Как ты? — Это? — указала Ношико на бинт и беззаботно отмахнулась. — Пустяки. — и, посмотрев на Масамунэ со странным выражением, спросила: — Не спится? — Да. Позволишь ли нарушить твоё уединение? На этот раз взгляд её глаз был откровенно удивлённым. — Разумеется. Не планировал же ты молча рядом постоять? Вспоминая своё недавнее волнение, Масамунэ украдкой подумал, что вполне мог бы… Но с каждым мгновением разговора с Ношико напряжение покидало его тело, а на смену ему приходила приятная расслабленность. Кицунэ держалась настолько естественно и непринуждённо, что никакому стеснению между ними не оставалось и места. Поплотнее запахнувшись в верхнее кимоно, Масамунэ опустился на траву неподалёку от девушки, устремив взгляд на блики, игравшие на поверхности пруда. Оба молчали. Дыхание ночи окутывало их мягким покрывалом, создавая ощущение тишины и спокойствия. Где-то там, за высокой оградою сада, большой город спал, мерцая огнями и храня свои тайны за плотно закрытыми ставнями. А здесь, в полумраке уединения, лишь стрекотание цикад да ленивые игры золотых карпов у самой поверхности пруда напоминали о том, что мир живёт и дышит под покрывалом ночи. Масамунэ поднял голову вверх. Усыпанные цветами ветви сакуры сплелись над их головами причудливым кружевом, в прорехах которого виднелись далёкие звёзды, сверкающие в ночной темноте, словно бриллианты на чёрной бархатной ткани небес. Впервые за последнее время Масамунэ прикрыл глаза и наконец вздохнул спокойно, ощутив на лице свежий ночной ветерок, наполненный запахами цветов, и почувствовал, как его сердце бьётся в такт волшебной мелодии ночи. Это потому что Ношико рядом? Озадаченный внезапной мыслью, ронин украдкою взглянул на кицунэ. Частичка этого мира, великолепное порождение дикой природы, она была настолько едина с нею, что находясь подле неё, он каждый раз чувствовал спокойствие и гармонию этого мира. Масамунэ тихо улыбнулся. Чего ещё может пожелать воин, обречённый на смерть? Лишь встретить ту, рядом с которой он сможет найти успокоение в конце своего Пути. Янтарная кицунэ молчала, не тревожа тишину, но казалась задумчивой и чуть рассеянной. — Где блуждают твои мысли? — спросил Масамунэ, внезапно осознав, что просто любоваться ею для него уже недостаточно — что-то внутри неудержимо томило его, жаждая большего. — М? — она отвлеклась от созерцания покачивавшихся на ветру белых хризантем, и перевела взгляд на него. — Я раздумываю о недавних событиях. — Понимаю, — кивнул он. — Бой был тяжёл. Ты прошла через многое… — Нет, не это, — мотнула головою кицунэ, и внезапно замялась, поглядев на ронина с некоторым сомнением. — Эта девушка… ногицунэ… Она не такая, как я думала. — Да, Мэй особенная, — искренне сказал Масамунэ. — Всегда такою была. — Давно ли ты знаешь её? — Примерно полгода. Это небольшой срок для любого другого, однако Мэй за это время прошла через очень многое. Ей ломали жизнь, снова и снова… Но снова и снова она поднималась с колен и шла дальше. В ней сокрыта великая сила духа. — Я вижу, — тихо согласилась Ношико, устремив взгляд куда-то вдаль. — Как нелепо… Я проделала такой путь, чтобы найти и остановить кровожадную убийцу, безумное порождение тьмы, жаждущее только убивать и разрушать. А встретила девочку-сироту с изломанной судьбою, которая, даже превратившись в ногицунэ, стремится спасать и защищать людей. Смятение отражалось на красивом лице янтарной кицунэ, и Масамунэ видел, что противоречивые чувства буквально раздирают ее на части. — Да, — подтвердил он, стараясь успокоить её мягким голосом. — Ногицунэ или нет, я этого не знаю. Я всего лишь воин и не наделён сверхъестественным зрением, как вы, магические создания. Но я знаю, что вижу перед собою. А я вижу Мэй. И она не изменилась. — Понимаю, о чём ты говоришь, — пятихвостая мёбу вздохнула. — Ты действительно не видишь. Не видишь ту борьбу, которую эта девочка ведёт каждый день. Тяжёлую, невозможную борьбу. Но пока что она выигрывает. Не зная, к чему может привести этот разговор, Масамунэ предпочёл промолчать. В этом положении он менее всего хотел бы оказаться — между Мэй, которая была ему бесконечно дорога, и Ношико, которая… которая что? Ронин боялся задавать себе этот вопрос. — Какая она? — вдруг спросила пятихвостая мёбу, поворачиваясь к нему. — Мэй? — Масамунэ задумался, улыбнулся. — Отважная. Сильная, самоотверженная. Сострадательная. Бесконечно преданная. Она самый верный друг, которого я когда-либо встречал в этой жизни. — Я вижу силу тьмы в ней, — задумчиво произнесла Ношико, её взгляд вновь ускользнул, блуждая по вершинам деревьев. — Огромную, ужасную силу. Но я так же вижу и её душу. Светлую и чистую душу… Так имею ли я право убить её? И она добавила очень тихо, опуская голову: — Ведь вместе с тьмою я убью и всё хорошее, что есть в ней… — Всё так, — осторожно согласился Масамунэ. — Но с чего ты взяла, что у тебя есть право решать, жить ей, или умереть? Янтарная кицунэ вскинула голову. Глаза вспыхнули на мгновение, отблеском внутреннего огня освещая гордое лицо… Но тут же она вновь задумалась. — Уверена, что ты непогрешима? — развернувшись к ней всем телом, Масамунэ настойчиво ловил её взгляд. — Никогда не совершала ошибок? — Ох… Безупречно красивое лицо кицунэ на миг исказила тень мимолётно мелькнувшей далёкой боли. Она отвернулась, глядя в пустоту. Масамунэ спохватился, нещадно ругая себя за отсутствие деликатности. Додумался! Пять сотен лет… Кто знает, что могла пережить Ношико за всё это время, какие раны носит её душа. — Прости, — пробормотал он с великим сожалением. — Прости меня за жестокость. Но внезапно Масамунэ увидел, что она грустно улыбается. — Да нет, — Ношико вновь взглянула на него, на удивление, с благодарностью. — Нет, это было необходимо. Спасибо, Масамунэ. Сердце почему-то сладко защемило. Слышать своё имя на её устах было так отрадно, что в душе затрепетало — в груди будто бы зазвучала мелодия счастья, которая разливалась вокруг, растворяясь в вечернем воздухе, наполняя пространство лёгкостью и теплом. Масамунэ пристально посмотрел в большие, чарующие глаза сидевшей рядом с ним кицунэ, поражаясь бездонному и многогранному миру её души, скрывавшемуся за ними. Внезапно, Ношико ответила ему своей сияющей улыбкою, мгновенно осветившей дотоле задумчивое лицо кицунэ. И беззаботно поболтала ногою в воде, распугав золотых карпов, подобравшихся было поглазеть на розовые пальчики. — Я слишком привыкла полагаться на наш Кодекс, — спокойно констатировала она. — Но ему уж много тысяч лет. За пределами Золотого Храма жизнь давно изменилась. И похоже, что оказавшись в её водовороте, мне придётся учиться думать самостоятельно. Слышать это было так странно. Золотой Храм, священная обитель богини Инари, последнее убежище и последний оплот борьбы для кицунэ… Масамунэ попытался представить себе этот другой мир. — Каково было жить там? — спросил он осторожно, не зная, дозволено ли ему проникнуть в это таинство. — В Золотом Храме? Скучно не было, поверь мне, — Ношико беззаботно рассмеялась. — Время там течёт по-другому. Мы и не замечали, как столетия пролетают мимо. Постоянное совершенствование тела и духа, ежедневные тренировки, медитации, охота. К вечеру валишься с ног. — Тебе когда-нибудь доводилось покидать Храм? — Только на короткие миссии, — она слегка пожала плечами. — Я уходила, выполняла задачу и возвращалась. — И ты никогда не жила среди людей? — поразился Масамунэ. — Никогда. А зачем? Я храмовая лисица. Я родилась в Храме. И мне предназначено было служить. — Значит, ты никогда не?.. — едва не вырвалось у Масамунэ, но он поспешно прикусил язык, предательски краснея. — Никогда не-е-е… что? — поддразнила его Ношико, дерзко улыбаясь. — Что ты хотел спросить, Масамунэ Араи? И она залилась звонким, серебристым смехом, таким открытым и искренним, что невозможно было не улыбнуться вместе с нею, хотя более всего Масамунэ сейчас мечтал провалиться под землю. — Я не жила среди людей, но я среди них бывала, — произнесла Ношико, отсмеявшись, и добавила с нажимом: — Достаточно бывала. «Да что же со мною такое сегодня? Говорю то невпопад, то всякие глупости, веду себя неловко, неуместно… Может быть лекарь был прав, и сегодня полнолуние?» И, задрав голову вверх, он принялся тщательно обшаривать взглядом небеса, в безуспешной попытке отыскать на небосклоне полную луну и тем самым оправдать свое странное поведение. Хотя внутренний голос тихо нашёптывал ему, что дело здесь вовсе не в этом. Просто густой запах душистого майского мёда снова дурманил голову, мешая собраться с мыслями. Окутав меня ночной синевою, позволь погрузиться в то, что однажды, возможно, станет подвластно моему осознанию. Я мог бы просидеть рядом с тобою всю ночь, в ожидании плохого или хорошего — теперь, когда я отыскал тебя. Балансируя на грани спокойствия, зная, что где-то за пределами этой ночи опасность идёт по нашим следам, я всё ещё хочу, чтобы ты открылась. Сегодня мы принадлежим этому миру — ты и я, затерявшиеся в этой чарующей темноте, распахнувшей нам объятия столь внезапно. Внутри меня гром, который в состоянии успокоить только твоя тишина, и всего лишь мгновение наедине с тобою длится словно бы целую вечность. Так дай же мне знать, что ты просто будешь рядом, разделяя со мною эту ночь, пока рассветные лучи не заберут мою душу. Сидящая рядом лиса беззастенчиво посмеивалась над ним, не признавая никаких норм приличия, выдуманных людьми. Ну и пусть. Видеть её озорную улыбку и очаровательные ямочки на щеках — оно того стоило. В такие моменты мир вокруг становился ярче и краше, будто бы кто-то взял и разрисовал всё вокруг яркими красками. Не в силах отвести взгляд, Масамунэ глядел на неё, жалея, что не может выразить, как он благодарен этому моменту за то, что тот дарит ему такую редкую возможность ощутить всю прелесть жизни и свободы, которая окружает его повсюду. Да. Рядом с Ношико он чувствовал себя живым. — Хорошая ночь, — сказала она, откидывая голову и с интересом разглядывая россыпь огней, видневшихся вдали, там, где людские постройки обвивали гору. — Я не ожидала, что в городах тоже может быть хорошо. . — Тебе хорошо? — спросил Масамунэ, странно волнуясь. — М-гм, — мурлыкнула она, прикрыв глаза, и снова поболтала ногою в пруду, на этот раз разбросав кругом сверкающие брызги. — С тобой. Чувствуя внутри тихую радость, Масамунэ молча улыбнулся, глядя в глубину мерцающих вод, вроде бы как на золотистых карпов, но на самом деле — на изящный изгиб нежной стопы и на тонкую лодыжку… — Почему я всё время нахожу тебя рядом с водою? — усмехнулся он добродушно. — Мне нравится, — Ношико жмурилась от удовольствия, поглядывая на жемчужные водные брызги. — Вода это стихия, противоположная моей, а противоположности притягиваются. — Только противоположности? — спросил Масамунэ тихо и… будто бы вовсе не о воде. Наступила тишина. Ронин понял, что кицунэ уловила изменения в тоне его голоса и тщательно спрятанный в словах намёк. Отшучиваться не стала, как и прикидываться глупышкою, а значит… обдумывает всерьёз и ответит честно, как и всегда. Дыхание остановилось в груди и Масамунэ почувствовал, как немеют пальцы от внутреннего волнения. Решившись наконец поднять на Ношико глаза, он встретил глубокий, пронизывающий, проникающий в самую душу взгляд. Сердце забилось быстрее, зачастило, а в ушах тонко зазвенело натянутой струною. Казалось, ещё несколько мгновений тишины — и он не выдержит напряжения. — Нет, — сказала наконец Ношико изменившимся тоном. — Иногда наоборот. Притягиваются настолько похожие, что… — Господи-и-ин! — услышали они издалека. — Господин самурай, вот вы где! Вздрогнув, Масамунэ обернулся на голос. По саду стремглав бежала та девушка, служанка старого лекаря… Имя её он едва ли мог вспомнить. Каким-то чудом разглядев его среди деревьев, она скинула сандалии гэта, чтобы не расшибиться на каменистом крыльце, и теперь во весь дух неслась к нему. Ношико отвернулась. Масамунэ не мог больше видеть её лица, но плечи кицунэ стали напряжёнными. — Закончи мысль пожалуйста, — попросил он её очень серьёзно, придвигаясь ближе. Однако кицунэ молчала. Повисшая между ними тишина вибрировала с такой силою, что не оставляла в голове места для мыслей — одни лишь чувства, один лишь порыв… Но вот неугомонная девица, несясь по дорожке, напротив, не умолкала ни на миг, оглашая весь парк своими воплями. — Господин самурай! — кричала она издалека. — Господин самурай! Ваша постель готова! Кицунэ, не глядя на него, подобрала свою обувь, валявшуюся рядом, и явно собиралась встать. Сам не понимая, что делает, Масамунэ в безотчётном порыве схватил её за руку. — Ношико. Прошу. Она замерла, подняв на него взгляд. Огромные, глубокие янтарные глаза оказались прямо перед его лицом. Так близко… И так далеко одновременно. Масамунэ чувствовал её руку в своей — гладкая кожа, такая нежная, мягкая. В горле мгновенно пересохло. Он открыл было рот, силясь что-то сказать… — Господи-и-ин? — протянул совсем рядом капризный голосок. — Вы разве почивать не идёте? Тёплые пальцы выскользнули из его ладони. Разом стало холодно и одиноко. Ношико отвела взгляд и быстро поднялась, кутаясь в накидку. — В другой раз, Масамунэ, — бросила она, отворачиваясь. — Время позднее. Пора спать. И, игнорируя подбежавшую служанку, Ношико молча обошла её, направляясь к видневшемуся среди кустов сирени дому. Больше всего на свете Масамунэ сейчас хотелось кинуться за нею, остановить, удержать этот волнующий миг между ними… Он даже безотчётно дёрнулся в ту сторону, но настырная помощница лекаря вмиг возникла прямо перед ним, преграждая дорогу. — Господин самурай, а я вас всё ищу да ищу, — запричитала она, изобразив на лице жалобное выражение. — Совсем с ног сбилась! Думала, не найду уж сегодня. И с этими словами она кокетливо улыбнулась, складывая руки за спиною, и лукаво взглянула на Масамунэ. Тот досадливо поморщился, с удивлением глядя на неё. Это ещё что за ужимки? Какой разительный контраст со свободной расслабленностью женщины, которая только что была с ним рядом… Не удержавшись, он вытянул голову, силясь разглядеть удалявшуюся грациозную фигурку кицунэ, но та уже скрылась из виду, растворившись в темноте. — Господи-и-ин… — снова раздалось рядом обиженное. — Ну чего тебе, девушка? — стараясь не выказывать досады, вздохнул Масамунэ. — Как твоё имя, повтори ещё раз? — Чико, господин, — просияла она, явно вдохновлённая. — Ваши покои ожидают вас! Там всё в самом лучшем виде, сами сможете убедиться. Я сама вам постель готовила, своими же собственными руками! — Твоё усердие достойно восхищения, — вежливо, но безразлично ответил ронин, всё ещё обшаривая взглядом тёмный сад в смутной надежде. Но нет, никакого постороннего движения более не было заметно. Лишь ветер слегка покачивал ветви деревьев да беззаботно играл с роскошными бутонами белых хризантем. Однако любопытная Чико, проследив за его взглядом, неправильно истолковала интерес Масамунэ, немедленно решив, что господин самурай желает поскорее отправиться почивать. — Идёмте же со мною, господин, — заулыбалась она, кокетливо вертясь перед ним. — Я укажу вам дорогу! На душе у Масамунэ было скверно, вечер казался неправильным, незавершённым, и до щемящей тоски хотелось чего-то неизведанного, другого… Но в этом мире, где каждый день плывет в океане бесконечных тревог и опасностей, тоска давно стала верным спутником его сердца. Она не шептала на ухо свистящим шёпотом, не сжимала душу в своим проморзглых объятиях, а словно тяжёлый плащ, незримо обволакивала сердце, медленно удушая его в своей неумолимом хватке. Ношико стала неожиданным ярким пятном, волею случая войдя в его жизнь и наполнив её неведомыми доселе красками — яркими, светлыми, пламенными, как и она сама. Уже очень давно Масамунэ, разучился чувствовать спокойную гармонию жизни — так, как он чувствовал её рядом с нею. — Господи-и-ин… — знакомый недовольный голосок вновь нарушил его размышления. Да что ж такое. Похоже, эта девица не прекратит терзать его слух своими капризными воплями, покуда не добьётся своего. — Ступай тогда, — он вежливо склонился в поклоне. — Проводи меня в мои покои. Просияв, Чико торопливо побежала по траве, немилосердно топча газон и на ходу прыгая на одной ноге в попытках надеть сандалии гэта. При этом она то и дело поглядывала на ронина озорным дурашливым взглядом — совсем как неугомонный конь Ши́то, упорно находивший для себя неприятности… Ронин искренне устыдился пришедшему на ум сравнению, и, покорно потупив взор, проследовал за девицею. — Вы погодите немножечко, господин, — прощебетала она вдруг, когда они уже подошли к крыльцу, и состроила загадочно-игривое лицо. — Ну что ещё? — осведомился Масамунэ, глядя как она порхнула к ближайшей клумбе, но немедленно отвлёкся, вглядываясь в тёмные внутренности дома с тщетной надеждою. «Ношико сказала, что спать пойдёт, — размышлял он в сомнениях. — День и впрямь был долгим… Но что если перед этим на кухню заглянула? Или к Сатоши зашла?» — Всё готово, можем идти, господин, — запыхавшаяся Чико взлетела на крыльцо. Щёки её от чего-то были покрыты румянцем. — Сейчас только, фонарь сыщу… И она шумно завозилась в темноте у входа. — Послушай, девушка, — задумчиво начал Масамунэ. — А что больные нынче?.. — Все спят уж давно, — отозвалась та из темноты. — Господин лекарь всем сонного чаю даёт. Говорит, что долгий сон скорее выздороветь помогает. Ой! И вдруг она, неловко оступившись, налетела прямо на Масамунэ в темноте, повиснув у него на рукаве. Тело отреагировало само, и непроизвольно подхватив девушку, рослый ронин удержал её, не давая упасть. Его руки нечаянно оказались у неё на талии, а на своей щеке он вдруг ощутил горячее дыхание… — Будь осторожнее, девушка, — пробормотал Масамунэ, поспешно убирая руки и отворачиваясь. — Буду, — игривый голосок в темноте выдавал скрытую в нём улыбку, — И меня зовут Чико, господин, говорила же. Можете прямо так меня и звать. «Тебя не звать хочется, от тебя как избавиться не знаешь…» — в сердцах подумал Масамунэ, и вновь устыдился. Негоже мужчине так думать о молодой девице, каковой бы она ни была. В очередной раз напомнив себе о смирении, он сунул руки в рукава кимоно и принял невозмутимый вид — впрочем, в темноте этого всё равно не было видно. Но тут чиркнуло огниво, рассыпая искры, что-то неприятно звякнуло — и вот уже Чико повернулась к нему, держа в руках массивный старый фонарь. — Вот, теперь шею не свернём, — она светилась задорной улыбкою. — И лекарю работы не прибавится! Кокетливо захихикав, она направилась вперёд, а Масамунэ покорно последовал за нею, мечтая лишь поскорее добраться до своих покоев. Луна опустилась за деревья, давая знать, что ночь перевалила за середину, и в тёмных коридорах стало и в самом деле темно. Неся фонарь высоко над головою и кое-как разгоняя сгустившуюся тьму, Чико прошествовала по коридору и наконец распахнула дверь в предназначавшиеся ему «покои», как она это именовала. На самом же деле это была всего-лишь обычная комнатушка, такая же, как и у Ношико — простой матрас, невысокий стол, таз для умывания… Но свежая постель для воина, привыкшего к странствиям, уже была считай роскошью, поэтому Масамунэ остался вполне доволен. Самым приятным в убранстве этой скромной обители он находил огромное окно во всю стену, которое немедленно распахнул, дабы впустить свежего воздуху. — Ох, закройте, господин, — тут же замахала на него руками Чико. — Москитов ведь напустите… — Значит, мне с ними и спать, — устало улыбнулся ронин. — Ты-то чего волнуешься? — Так ведь за вас же беспокоюсь, господин, — девушка опустила глазки в пол и изобразила смущение. — Хочется, чтобы вы хорошо выспались. — Мне не привыкать засыпать в куда более суровых условиях, — добродушно заметил Масамунэ. — Ну, ступай отдыхать. Пожав плечами, девушка поставила зажжённый фонарь на стол, но уходить не спешила. Как бы невзначай поправила кимоно, кокетливо отряхивая подол. — Всё ли хорошо? Быть может, чаю на ночь подать вам? — любезным голоском поинтересовалась она. — Что? Нет-нет, благодарю, — заложив руки за спину, Масамунэ любовался открывавшимся из окна пейзажем, и лишь слегка повернул голову в её сторону. — Всё прекрасно. Тем не менее, Чико всё ещё медленно прохаживалась по комнате, будто бы поправляя мелкие детали убранства. Затем остановилась на выходе, прильнув к дверному косяку, и, стреляя глазками, вкрадчиво спросила: — Быть может, я могу чем-нибудь ещё услужить господину? На этот раз обернувшись к ней, Масамунэ недоумевающе смерил её взглядом, и благородное лицо его слегка нахмурилось. Это ещё что? Звучит так, будто эта девица чуть ли не напрямую предлагает согреть ему постель. Неужто в самом деле считает, что он способен пойти на подобную низость?! Конечно же, формулировки двояки, и всегда существует вероятность, что он мог что-то не так, понять, но… — Нет, — твёрдо и холодно отрезал он. — Мне не нужно ничего. Ступай. Послышалось, или с её губ сорвался разочарованный вздох? Кинув на Масамунэ томный взгляд из-под длинных ресниц, девица наконец вышла, медленно притворив за собою дверь. Внутренне возмущённый, Масамунэ демонстративно запер её на замок следом за нею, и, наконец-то оставшись в одиночестве, облегчённо вздохнул. Скинув верхнее кимоно, поискал стойку для оружия, но не найдя её, с почтением поставил катану в угол подле кровати и с удовольствием скинул обувь. Деревянный пол холодил стопы, из открытого окна тянуло лёгкой прохладою, напоминая о вчерашней грозе, а в воздухе будто бы витал лёгкий запах хризантем. Не показалось — присев на постель, Масамунэ внезапно обнаружил лежащий на подушке свежесорванный белый цветок. Это ещё что за фокусы? Его не могла оставить та, чей знак внимания он так желал бы здесь сегодня увидеть — Ношико было неведомо, где расположены его покои. Кроме того, своенравная кицунэ вряд ли даже стала бы интересоваться подобными вещами. Значит, опять несносная служанка, готовившая ему постель… как она сказала? Своими собственными руками. Негодуя, Масамунэ смахнул цветок прочь, но всё же валяться на полу не оставил — положил на стол неподалёку и предпочёл забыть о нём поскорее. Предаваться размышлениям о навязчивом внимании юной служанки ему сейчас вовсе не хотелось. Уже достаточно долгое время он стремился просто остаться в одиночестве, дабы углубиться в дебри своих собственных чувств и впечатлений, вспоминая образ, что прочно засел в его сознании — заливистый смех, ослепительная улыбка на загорелом, красивом лице, босые ноги, брызги воды… Присев на мягкую постель, Масамунэ с удовольствием расправил плечи и наконец-то расслабился, глядя на одинокий огонёк, освещавший комнату. Запертый в тесном старом фонаре, тот метался и плясал, то ли негодуя, то ли озорничая украдкой… Совсем как пламенная кицунэ, что умела быть сдержанной и суровой, но могла вдруг стать неожиданно весёлой и смешливой. Единство и борьба противоположностей, то о чем она говорила уже неоднократно. Ронин вспомнил их незаконченный разговор. «В другой раз» — сказала она ему там, у пруда. Когда он настанет, этот другой раз? И настанет ли когда-нибудь? «Настанет! — твёрдо решил про себя Масамунэ. — Я сделаю всё, чтобы настал». Он с удовольствием растянулся на свежей постели и безотчётно улыбнулся, взглянув на свою руку. Пальцы всё ещё помнили прикосновение её теплой, нежной кожи. Они были так близки в тот момент… Или ему это только показалось? Кто может знать душу другого человека, с её тайнами, мечтами, страхами и надеждами? Мы все носим маски пред суетным миром, скрывая истинные свои чувства и мысли. Душа же — это удивительный лабиринт, где способны потеряться даже сильнейшие умы. И всё же мы не прекращаем пытаться, всю свою жизнь — вглядываясь в глаза других людей — туда, где сокрыты самые глубинные порывы и намерения, мы раскрываем их личность, словно лепестки цветка, один за другим, открывая пред собою уникальный, неповторимый букет переплетения чувств и мыслей. Мы не просто наблюдаем за важными для нас людьми, а переживаем каждое их слово, каждую фразу, словно бы читая таинственные символы, отчаянно пытаясь расшифровывать их значение и втайне восхищаясь их красотою. Душа другого человека — как книга с бесконечными страницами, которые мы готовы развернуть и изучить до последней буквы. А затем мы безотчётно стремимся проникнуть в эту душу, заполнить её собою и написать новую страницу в их жизни… Что может случиться, когда вдруг пересекаются две реки, образуя море? Иногда кажется, что вокруг каждый день происходят тысячи историй, подобных нашей с тобою. Хотеть понять твою душу, хотеть чувствовать биение твоего сердца — больше всего в этом мире… неужели это так плохо? Но мы обречены, наши судьбы предрешены и долг, что превыше чувственных порывов, ведёт нас обоих, не позволяя свернуть с пути. И всё же тело жаждет жить, стремясь к тебе, словно бы в ответ на твой безмолвный зов. Ты показала мне, что значит радоваться жизни, чувствуя её течение каждый мимолётный миг, а без этого, что останется? Словно холодная луна, мы восходим на небосклон жизни, поднимаемся в зенит, сияем и неизбежно угасаем с приходом зари… Без любви — в чём же смысл всего этого? Огонёк фонаря мигал, смутные мысли на грани сна и бодрствования роились в голове Масамунэ, наполняя разум приятной лёгкостью и то и дело воскрешая в памяти образы сегодняшнего вечера, уже сами по себе казавшиеся волшебным сном. Утопая в них всё больше, утомлённый ронин и сам не заметил, как уснул.***
Утро пробудило его яркими лучами весеннего солнца, что ласково блуждали по лицу, беззастенчиво проникая сквозь незатворённое им вчера окно, и озаряя комнату мягким светом. Вяло стряхивая остатки сновидений, Масамунэ сел на постели и осторожно потянулся, морщась от боли в раненном плече. Лёгкий ветерок, влетев в распахнутое окно, своим тихим дыханием всколыхнул его длинные волосы. Запахи сирени и хризантем, принесённые им, немедленно напомнили Масамунэ о вчерашнем вечере, заставив безотчётно улыбнуться воспоминаниям. Но тут же он бодро подхватился на ноги и взялся приводить себя в порядок — судьба, словно в награду, подарила ему немного времени рядом с манящей янтарной кицунэ, и Масамунэ не собирался тратить это время попусту. Однако же, не успел он закончить чесать спутавшиеся за ночь длинные волосы, как в дверь настойчиво постучали. — Входите, — воскликнул ронин, поспешно накидывая верхнее кимоно и отпирая замок. Дверь отворилась, и… ну конечно же, его полному надежды взору явилась не та, кого он желал бы видеть этим утром. Пыхтя и неся в руках таз с горячей водою, в дверь ловко протиснулась вчерашняя назойливая служанка, радостно ему улыбаясь. Нынче она принарядилась в яркое, вызывающе-многоцветное кимоно из дешёвой ткани, а в прическе девушки зачем-то гордо красовался огромный, нелепый живой цветок. Масамунэ тихо сник при виде её, но все же взглянул озадаченно, не понимая причин всей этой безвкусицы. — Господи-и-ин, — привычно протянула она, стреляя глазками. — Доброго утра вам! Как почивали? — Всё прекрасно, благодарю, — с безразличной вежливостью ответил Масамунэ и указал на таз в её руках. — Это зачем? — Господин лекарь вашу рану осмотреть велел. И повязки сменить, обязательно, — пояснила Чико, мечтательно улыбаясь, — Так что раздевайтесь. — Это в самом деле необходимо? — холодно спросил ронин. — Я во многих боях бывал, и не такие раны получал, заверяю тебя. — О, я уверена, господин самурай великий воин, — затараторила Чико, ставя таз и подбираясь к нему. — Но нынче вы находитесь во врачевальном доме! И за услуги господина лекаря хорошо уплачено, поэтому уж мы должны убедиться, что вы получите самый лучший уход… Она улыбнулась совсем сладенько, поправляя причёску с нелепым цветком, и двинулась к нему. Стараясь сохранять между ними почтительную дистанцию, Масамунэ невольно пятился всё дальше, но комнатушка и без того была слишком маленькой даже для него одного… — О, прошу, — Чико горестно заломила руки и немедленно сменила тон, видя его реакцию, — У меня строгие указания от господина Хидэхару! Мне предписано сменить вам повязку! Он ведь меня заругает, если ослушаться посмею. А то, чего доброго, ещё и побить прикажет… Масамунэ никогда не умел сладить с женщиною. Особенно с тою, что ведёт себя словно дитя неразумное, игнорируя всяческие правила приличия. И почему только некоторым юным девам кажется, будто бы в этом есть некое особое очарование?.. Хмурясь, ронин присел у окна, закатав рукав. — Ладно, делай что требуется, — проворчал он, недовольно отворачиваясь. — Да поскорее. — О, конечно, конечно, господин самурай, — Чико порхнула к нему и глаза её заблестели при виде его обнажённой кожи. — Я ловко управлюсь, не сомневайтесь. Не первый день уж помощницею лекаря подрабатываю. Принявшись аккуратно разматывать его бинты, она то и дело, словно бы невзначай, ласково прикасалась пальцами к его коже, нежно поглаживая… Масамунэ морщился, предпочитая смотреть в другую сторону. — А это ваша такая красивая серая лошадка у нас на конюшне стоит? — проворковала Чико, придвигаясь к нему всё ближе. — Дорогая, наверное… У вас, поди, много земель, господин? Богатые имения… Она мечтательно вздохнула. Масамунэ хотел уж было охладить её пыл, сообщив, что из имущества у него только эта лошадь, фамильная катана, да клятва мести… Но быстро вспомнил, что путешествуют они тайно, и чем меньше информации он будет выдавать о себе, тем лучше для всех, а в особенности для Мэй. Поэтому пришлось только многозначительно вздохнуть, глядя в окно. Чико, тем временем, всё не унималась: — А ждёт ли вас в этих имениях какая-нибудь прекрасная незнакомка, позвольте спросить? — наигранно хихикая, она делала вид, будто всё это лишь невинная весёлая шутка, но Масамунэ уже догадывался, к чему весь этот разговор. — Меня спутники мои ждут, — с неудовольствием буркнул он. — И прямо сейчас. Так что, прошу тебя, поторопись, девушка. Ощутив острый запах мяты и лекарственных трав, ронин понял, что пришло время смазывать рану и почти уж было вздохнул с облегчением… Пока не почувствовал, как Чико медленно, нежно и с чувством втирает лекарство не только в сам порез, но и в ни в чём не повинные мышцы вокруг! — Прошу прощения, — услышал он сладенький голосок прямо у себя над ухом, пожалуй, уже даже слишком близко. — Но у вас такие руки, господин… — Так, всё, — рослый ронин решительно поднялся, возвышаясь над девушкою и мигом прекращая это непотребство. — Дальше я сам управлюсь. — Но господи-и-ин… — немедленно заныла она, однако умолкла, наткнувшись на его непреклонный взгляд. — Не впервой, — заявил он, кое-как обматывая руку бинтами. — Покажи мне лучше, где разместили моего… эм… молодого друга с раненой ногою. И пройдя мимо неё, Масамунэ уверенно направился в коридор, вынуждая Чико выйти следом за ним. В коридоре на него внезапно обрушился целый ворох новых запахов и звуков. Время было уж не раннее, и во врачевальном доме больше не было так тихо и спокойно, как вчера ночью — помощники лекаря, служанки и повара — все были на ногах, готовые во всеоружии встретить новый день и его вызовы. Запах мяты, которую господин Хидэхару так любил, что похоже добавлял повсюду, смешивался с ароматами цветов и наполнял воздух, создавая атмосферу спокойствия и уюта. Масамунэ быстро огляделся вокруг, отметив, что дверь в покои Ношико плотно закрыта. А Чико, сохраняя на лице слегка обиженное выражение, указала ему дальние покои, отведённые для Сатоши, и намеревалась было проводить его, но… — У меня ранена рука, а не нога, — отрезал Масамунэ и демонстративно коротко поклонился. — Дойти сам сумею. И, развернувшись, он решительно зашагал по коридору — не оглядываясь. «Какова настырность, — мысленно поражался он. — Нет, я понимаю, что девица, по всей видимости, из бедной семьи и невысокого роду… Должного воспитания не получила, хороших манер не имеет. Вот и пытается устроить свою жизнь как может, пользуясь преимуществами симпатичного личика… Но ведь чувство собственного достоинства нужно же иметь!» И, предаваясь скорбным размышлениям о судьбах этого мира, Масамунэ подошёл к покоям Сатоши. Дверь в них оказалась открыта нараспашку, а сам ниндзя возлежал на белоснежном ложе с выражением невероятнейшей скуки на лице. Его перебинтованная нога заботливо покоилась на дополнительных подушках, а на столике рядом стояла большая чаша с сушёными финиками, которые молодой синоби время от времени закидывал в рот. Узрев появление Масамунэ, Сатоши изобразил некое подобие кислой улыбки и махнул ему рукою. — Кланяться сегодня не буду, прошу меня простить, — съехидничал он, указывая на раненую ногу. — Но ты проходи, не стесняйся. Устраивайся со всем возможным комфортом. — Доброго утра, Сатоши, — Масамунэ доброжелательно улыбнулся. — Как твое самочувствие? — Как будто мне ногу чудом не оттяпали до колена, — Сатоши закинул в рот очередной финик. — И под дождём промочили до нитки. А потом две магических лисы да один лунный волк всех нас спасли. Если выживу — внукам эту историю рассказывать буду. Только вот ведь… не поверят. — Ну, всё это уже в прошлом, — примирительно сказал Масамунэ. — А как твоё лечение проходит? — Все плохо, — мрачно сообщил Сатоши. — Я от этого лечения помру быстрее, чем от ран. — Не ворчи, — усмехнулся Масамунэ и заметил: — Под бинтами крови не видно, подлатали тебя, похоже, хорошо. — А то! — фыркнул Сатоши. — Этому господину Хидэхару швеёй бы быть, а не лекарем. Швы наложил такие, даже моя мать бы обзавидовалась. Не зря дед такой врачевальный дом отстроил… — Сатоши! — А что? — наигранно возмутился скучающий молодой синоби. — Это не неуважение, просто констатация факта. К тому же, старый грамотей мне вставать с постели запретил начисто. Совсем, понимаешь? Вот и скажи теперь, он меня лечить собрался, или втайне смерти моей желает? — Ногу он тебе вылечит, я думаю, — рассмеялся ронин. — А вот не помрешь ли ты со скуки в процессе, это уж от тебя зависит. Но я ещё загляну к почтенному лекарю, расспрошу его как следует. И, помявшись немного, ронин как бы между прочим спросил: — А Ношико к тебе не заходила? Сатоши немедленно закатил глаза и откинулся на подушку: — А то как же, заходила. Явилась спозаранку, клянусь — солнце едва встало! Отоспаться мне не дала со своей заботою. — Угу, — протянул Масамунэ, никакого сочувствия не демонстрируя, к пущему негодованию Сатоши, — А куда она потом направилась? — Да почём я-то знаю?! — возмутился молодой синоби, до глубины души оскорблённый тем, что ронин куда больше озабочен ею, чем его благополучием. — Может, медитировать на рассвете отправилась. Может, с нагинатою тренироваться, или что ещё там эти ваши лисы делают… Будь это Сино-Одори, точно отыскалась бы на кухне. А так — кто ж её знает. — Тогда попробую это выяснить, — произнёс ронин, поднимаясь. — Ты поправляйся, Сатоши. Береги ногу. — Слушай… Приходи вечером в сёги играть, что ли? — попросил вдруг синоби, заставив ронина на миг замереть от удивления. — Да-да, представляешь, в каком я отчаянии, раз прошу о компании даже тебя… Вежливо проигнорировав пренебрежительное «даже», ронин открыто улыбнулся. — Приду. — Пообещал он. — Только доску раздобуду где-нибудь. И, увидев унылое выражение лица Сатоши, прибавил поспешно: — Если не раздобуду, то приду всё равно. Я не гейша, но тему для беседы найду уж как-нибудь. Слегка приободрившись, молодой синоби кивнул с улыбкою. Показалось, или в обычно насмешливых глазах сейчас мелькнула признательность? Сохраняя невозмутимый вид, Масамунэ предпочёл удалиться, не желая смущать собеседника, который, как он уже знал, не любит излишних проявлений чувств. Рассудив, что старого лекаря скорей всего можно будет найти в его приемном покое, Масамунэ незамедлительно направился туда. И в самом деле, из-за открытой двери слышался звон медицинского инструмента и невнятное бормотание старца. Вежливо постучав, ронин услышал резкий, скрипучий окрик: — Входи! Ступив в приемные покои, Масамунэ непроизвольно прикрыл рукавом рот и нос. Всю обширную комнату густо заполнял запах отвратительной трупной вони, которую не могли перебить даже зажжённые в нескольких курильницах благовония. Старый лекарь сидел, согнувшись над невысоким столом, спиною ко входу, и что-то сосредоточенно писал в одном из свитков, усыпавших уже весь стол. А в центре комнаты, покрытый белым саваном, лежал человеческий труп. — Чико, это ты, растяпа? — забормотал господин Хидэхару, не оборачиваясь. — Сколь долго можно ждать тебя, девушка?! В каких облаках витает голова твоя… Масамунэ деликатно прокашлялся, давая знать, что произошла ошибка, и пожилой лекарь мигом обернулся к нему. По виду он был старше Чонгана, но несмотря на возраст, в глазах его не было заметно подслеповатого прищура — они смотрели пристально, пытливо и с расчётливой проницательностью. — Господин самурай? — подчёркнуто-вежливо, но холодно обратился он к Масамунэ. — Чем могу быть полезен? — Да, я… — Масамунэ чуть запнулся, не в силах оторвать взгляд от лежащего в центре комнаты покойника. — Я пришёл справиться о здоровье своего соратника. И хотел бы, чтобы вы сказали мне всю правду. Даже ту, что могли бы утаить от него — для его же собственного блага. Будет ли он нормально ходить? — Я никогда не утаиваю никакой правды, — безразлично сказал лекарь. — Ни от больных, ни от членов их семей. Ваш друг будет ходить нормально. Жилы срастаются как следует, хромоты не останется — если, конечно, он будет соблюдать мои рекомендации. — Благодарю вас, почтенный господин Хидэхару, — ронин склонился в низком поклоне, звякнув своими двумя мечами. — Я постараюсь приглядеть за ним… И только нагнувшись, он заметил вдруг руку покойника, вывалившуюся из-под могильного савана… Полностью обглоданную руку. — Господин Хидэхару, — выдохнул он. — Что это? Без интереса взглянув на неподвижно лежащее тело, лекарь равнодушно пожал плечами. — Известно что. — Буднично ответил он. — Покойник это. Привезли сегодня на рассвете. Взглянуть просили. Да, бывает я и досмотром мёртвых занимаюсь. — Позвольте и мне глянуть, прошу вас, — ронин вновь низко поклонился лекарю. — Я много где бывал, многое видел. Со многими боролся. Эти раны кажутся мне крайне знакомыми. — В самом деле? — сухо спросил лекарь и внимательно посмотрел на Масамунэ. А затем откинул укрывавший мёртвое тело саван. — Вы часто видели, как людей съедают заживо? Зрелище было тяжёлым даже для опытного воина. Труп, полуразложившийся и зверски изувеченный, предстал перед глазами Масамунэ, безмолвным свидетельством нечеловеческой жестокости. Кожа его была разодрана, конечности вывернуты под неестественным углом, и изломанные кости, прорвав гниющую плоть, выбивались наружу, торча безобразными обломками. Повсюду на теле виднелись следы изощрённых пыток, длившихся не один день. Кое-где от конечностей остались лишь обглоданные останки, и Масамунэ, похолодев, понял, что к поеданию несчастного приступили, когда он был ещё жив. Его искаженное лицо с навсегда закатившимися пустыми глазами и раскрытым в вечном безмолвном крике ртом выражало последние моменты агонии, и глядя на него Масамунэ невольно отвёл взгляд. Но не от ужаса увиденного. — Я знал его, — севшим голосом проговорил он. — Вот как? — престарелый лекарь впервые с любопытством взглянул на возвышавшегося перед ним воина. — И кто же он таков будет? Пёстрая одежда, измазанная следами бурой крови, куцее нелепое кимоно, насквозь пропахшее рыбой, и жалкие топорщащиеся во все стороны усишки… Сомнений быть не могло. — Это Йоши, — с печалью в сердце промолвил Масамунэ, глядя на покрытое трупной бледностью лицо. — Рыбак из деревни Кёкусен, что выше по реке… — М-хм, — протянул господин Хидэхару, потирая переносицу. — То-то его никто в городе не знает. Принесла же бедолагу сюда злая судьба… Что он тут забыл, не знаете случаем? — Нет, — беря себя в руки, ответил Масамунэ. — Он вызвался указать нам дорогу в эти места. Но расстались мы уж давно и довольно далеко отсюда. Я был уверен, что он вернулся домой. — Что ж, видимо нет, — лекарь лишь развёл руками. — Его нашли сегодня на рассвете, в канаве за городскими воротами. Вот, в этом самом виде. Прищурившись, старый лекарь внимательно поглядел на стоящего рядом ронина. — Сожалею… наверное, — вежливо, но безэмоционально добавил он. — О, близки мы не были, — смешался ронин, вспоминая своё отношение к пронырливому рыбаку. — Но всё же я никогда не желал ему подобной участи. Ужасная смерть. Пытки и эти раны… эти раны… стоп! Ношико! — Что такое?.. — удивился старый лекарь, когда Масамунэ стремглав выбежал из комнаты, по дороге едва не сбив с ног Чико, которая как раз входила с подносом в руках. Она вскрикнула, картинно роняя поднос на пол, в надежде обратить на себя внимание… Однако Масамунэ было не до них. Он понимал, что означают подобные раны. Знал, кто оставляет их. Он охотился на этих тварей уже слишком долго. Óни. Те самые, которые убивают лис. Тело несчастного Йоши нашли в канаве у городских ворот. А это означает, что Óни уже где-то здесь, в самом этом городе. Проклятые твари нашли их! Увязнув в проблемах с враждебными ёкаями, они позволили себе потерять бдительность и забыли о главном враге… Охваченный острой тревогою, Масамунэ заметался в поисках пятихвостой кицунэ, безуспешно побарабанил в дверь её покоев, выскочил в сад, даже мельком заглянул на кухню… Но так и не нашёл запропастившуюся куда-то девушку. Наконец, выскочив во двор, ронин остановился перед конюшнею, с отчаянием понимая, что даже любимая и верная Кирин не сможет сейчас дать ему какой-либо совет. Тут-то Масамунэ и нагнала запыхавшаяся Чико. — Господи-и-ин! — послышалось сзади раздражающе-знакомое, и, обернувшись, ронин вновь узрел пред собою настырную служанку, торопливо поправляющую съехавший набок нелепый цветок в растрепавшейся причёске. — Куда же вы убежали так скоро? Неужто случилось что? — Поди прочь, девушка, не до тебя сейчас… — хотел было отмахнуться Масамунэ, но вдруг его осенила очевидная догадка: — Нет, постой! Да постой же ты, Чико, у меня не было намерения тебя обидеть. Скажи лучше, не видала ли ты сегодня с утра мою спутницу? Ту самую, что ходит с нагинатою? — Да уж видала, — продолжая обиженно дуть губки, Чико отвернулась. — Странная госпожа сразу после завтрака изволила в город на рынок отправиться. Ношико? На рынок? Масамунэ удивился, но сейчас было не до выяснения деталей. Коротко поблагодарив Чико, он принялся седлать Кирин. — Погодите, господин самурай, — верткая служанка вновь замаячила совсем рядом. — Вы ведь и знать не знаете, где рынок у нас! Куда ж вы собрались?.. И, кокетливо прикрыв рот рукою, она залилась визгливым хохотом. Он ударил по натянутым нервам Масамунэ, испытывая на прочность его терпение. Однако эта девица была права, приходилось признать это. — Я отведу вас, так уж и быть, — махнула она рукою, не переставая хитро улыбаться и строить глазки. — Но и вы мне взамен тогда купите подарок… браслет! О! Или веер? А может, кандзаси?.. — Да-да, всё что захочешь, — поспешно согласился Масамунэ. — Только поторопись, я тебя богами заклинаю. «Рынок — людное место. Если Óни и высматривают жертву, то именно там. А Ношико отправилась туда одна, в полном неведении…» Мысли о том, что могущественная пятихвостая кицунэ способна была постоять за себя, сейчас не приходили в голову Масамунэ. Исконно заложенные, инстинктивные реакции побуждали его вести себя самым очевидным и предсказуемым образом — как и любой мужчина, чья женщина оказалась в опасности, он хотел лишь одного. Холодный рассудок спасовал перед силой этого непреодолимого желания — немедленно найти, быть рядом, защитить. — И не нужна вовсе лошадь, — вновь зазвучал рядом надоедливый голосок. — Людей на улицах только передавите. Тут пешком дойти недолго. — Так идём же тогда скорее, — поторопил её Масамунэ. — Не станем терять времени. Девица пожала плечами, ещё раз жеманно поправила съехавшую набок причёску, и, слегка виляя бедрами, направилась вперёд, к воротам.***
На улицах большого города и в самом деле было шумно и оживлённо. В разгар весеннего дня, когда солнце горячими лучами согревало землю, город вмиг оживал, наполняясь особым светом. Сегодня же выходной день, с досадою вспомнил Масамунэ. Ремесленники и торговцы тащили на рынок свой товар, иногда прибегая к помощи небольших ручных тележек, а разряженная публика неспешно прогуливалась по узким улочкам, демонстрируя роскошные наряды и брезгливо обходя стороною грязных крестьян. Масамунэ спешил как мог, но, к счастью, Чико не обманула, и уже вскоре в край обеспокоенный ронин увидел перед собою раскинувшийся на площади огромный рынок. Повсюду пестрели яркие бабочки раскрытых зонтов, стойки с расписными веерами украшали прилавки и изысканные ткани трепетали на ветру, играя узорами. Маленькие лавочки с традиционными изделиями и закусочные с ароматным рисом манили вкусными запахами, приглашая гостей и местных жителей отведать уличной кухни. Повсюду можно было увидеть статных дам в ярких кимоно, ветреную молодёжь в модных одеждах и почтенных старцев в традиционных облачениях, неодобрительно поглядывавших на суету вокруг. Остановившись в растерянности, Масамунэ вдруг только сейчас задумался об очевидном. «Где мне найти её? Где отыскать янтарную кицунэ средь этого буйства красок и многообразия жизни? Что могло её здесь заинтересовать?» Настырная Чико продолжала тянуть его за рукав, увлекая в водоворот толпы, то и дело указывая пальчиком на различные прилавки с украшениями, всплёскивая руками от восхищения, много и неуместно хихикая. Перестав обращать на неё внимание, Масамунэ просто терпеливо шёл следом, высматривая средь толпы знакомый силуэт, почему-то уверенный, что уж её-то он сумеет сразу узнать. И не ошибся — вскоре, подле скромного прилавка с широкополыми шляпами, он заметил огненный блеск янтарных глаз и гибкую, подвижную фигурку, манящие изгибы которой не могла скрыть даже объёмная накидка, которой Ношико прикрыла верхнюю часть тела. Озорно улыбаясь, кицунэ дурачилась, примеряя различные тростниковые шляпы каса и смешила старого торговца, изображая самые разные выражения лица — от чересчур серьёзного, до наигранно-кокетливого. Старик от души хохотал, отложив в сторону незаконченную шляпу, за плетением которой, видимо, коротал время, и утирал слёзы, выступившие в уголках глаз. — Ношико! — воскликнул Масамунэ, направляясь прямо к ней и подходя почти вплотную. Тень рослого ронина легла на девушку, заслоняя солнце. — Я нашёл тебя, — сказал он тише, неожиданно низким голосом. — А ты… искал меня? — поинтересовалась она весёлым тоном, но глаза смотрели глубоко, проницательно. «Искал, — подумалось Масамунэ, внезапно и совершенно некстати. — Искал, кажется, всю жизнь. И не думал даже, что когда-либо найду такую, как ты… Зачем только вошла в мою жизнь, женщина-лисица? Зачем растревожила сердце желанием жить, когда я совсем уж было смирился со смертью…» Но вслух он лишь сказал с открытой улыбкою: — Я просто рад, что снова вижу тебя перед собою. И что всё хорошо. — Что же может быть не хорошо? — поинтересовалась Ношико, вертя в руках очередную остроконечную шляпу. — Мне нужно поговорить с тобою, — посерьёзнев, произнёс ронин, но запнулся, прикусив язык — настырная Чико вертелась прямо рядом с ним, то и дело норовя вклиниться между Масамунэ и Ношико. — Господин, — ныла она, строя капризное личико. — Эти шляпы совсем даже и не симпатичные. Отправимся лучше к рядам с украшениями, а? Но Масамунэ, сохраняя уверенное спокойствие, полностью игнорировал её, глядя только на Ношико. Он заметил, что кицунэ уже успела переодеться в тёмное мужское кимоно с широкими брюками — хакама. — Раз нужно поговорить, то говори, — повернулась она к нему, готовая слушать. — Лучше наедине, — пробормотал Масамунэ и заозирался, в поисках хоть сколько-нибудь уединённого места. Но рыночная площадь в разгар выходного дня была полна людей, они сновали меж торговыми рядами, толпились и теснились у прилавков, шумели, торгуясь и рассматривая товары, глазели на уличных музыкантов. Ронин лишь руками развел, беспомощно поглядев на Ношико. — Уж не ожидал, что из всех возможных мест ты решишь отправиться именно на рынок, — сказал он ей. — Мне нужна одежда, — пожала плечами кицунэ, и, повертев в руках чёрную широкополую шляпу, нахлобучила её на голову. — Взгляни. Ну как? В такой одежде сойду за мужчину? Плотно надвинутая на лоб шляпа и правда хорошо скрывала верхнюю часть лица, но вот изящный подбородок и полные губы девушки скрыть никак не удавалось. Засмотревшись на них, Масамунэ никак не мог подобрать нужного ответа. Но тут Чико, наконец-то соизволив заметить Ношико, взглянула на неё высокомерно, словно на простолюдинку, которая, к тому же, ещё и имеет ужасный вкус. — А почему же госпожа не желает купить красивое женское кимоно? С узорами и цветами… — пряча неприязнь в слащавом голосе, сквозь зубы процедила Чико, осуждающе поглядывая на янтарную кицунэ. — Драться неудобно, — коротко пояснила та, возясь с завязками пояса. — Драться?! — удивилась служанка и вновь капризно надула губки. — Но зачем же женщине драться, если рядом есть такой воин, как господин самурай?.. И, лаская ронина томным взглядом, Чико почти повисла на его рукаве, тихо млея. Янтарная кицунэ приподняла бровь, иронично наблюдая эту сцену, и вид у неё был таков, будто бы не прыснуть от хохота было для неё сейчас непростой задачею. Сам же Масамунэ мечтал сию же секунду просто-напросто провалиться под землю, в самые тёмные бездны Нараки. — Чико, не беспокой госпожу, — с усилием произнёс он наконец, чувствуя некоторую необходимость оградить Ношико от назойливости этой девицы. — Перед тобою Онна-бугэйся, досточтимая дева-воительница, что происходит из древнейшего рода самураев. — Ага, — поддакнула Ношико, однако голос её был полон сарказма, а в смотревших на Масамунэ глазах плясали озорные огоньки. — Вроде того. Но на Чико сказанное, казалось, не произвело особого впечатления. Она ещё раз с сомнением оглядела странную госпожу — всем своим видом выражая, что по её мнению, особе благородных кровей тем более не подобает одеваться подобным образом… Да и вести себя столь развязно! Она ещё раз жеманно поправила цветок в своих волосах, не замечая, что он уже давно завял, и повернулась к Масамунэ, явно решив сосредоточить на нём всё своё внимание. — Господин обещал мне браслет в награду за помощь, — сказала она, накручивая на пальчик выбившийся из причёски локон. — Ну так я помогла. Разве нет? Это было действительно так, и Масамунэ, верный своему слову, со вздохом принялся искать взглядом первую попавшуюся лавку украшений поблизости. Чико, не упуская своего шанса, поспешно унеслась вперёд, присматривая для себя самый дорогой подарок из возможных. А не обращавшая на них внимания Ношико сиятельно улыбалась старому торговцу, расплачиваясь за только что приобретённую шляпу каса. — Носи на здоровье, дочка, — скрипучим голосом проговорил старик подслеповато щурясь на солнце, от чего морщинки в уголках его глаз разошлись лучиками по сморщенному лицу. — И пусть моя работа принесёт тебе радость, какую и ты принесла мне, старику, сегодня. Тепло попрощавшись с торговцем, Ношико задумчиво брела по улице рядом с Масамунэ, пока не заметила наконец на себе его внимательный, наполненный странной теплотою взгляд. — Что? — спросила кицунэ, неожиданно немного смущаясь. — Тебя удивляет то, как я общаюсь с обычными людьми? — Немного, — признал он. — Ведь ты привыкла жить вдали от них и совсем другой жизнью. Наверное, их обычаи тебе непривычны? — Поначалу были, — признала Ношико. — Но люди всегда люди. Не важно, какова оболочка, внутри все они такие же создания этого мира, как и мы. — К тому же, — продолжала мёбу, беззаботно пнув подвернувшийся на дороге камушек. — Не забывай, я ведь дала обет их защищать. А как же я могу защищать тех, кого не понимаю? Или, что ещё хуже — не принимаю? Молча идя рядом с нею, Масамунэ внезапно задумался о том, какая огромная бездна веков лежит на самом деле между ним и его странной спутницею. Она пережила столь многое, и иногда простая мудрость, звучащая из её уст поражала — такая очевидная, естественная и понятная для всех. А иногда янтарная кицунэ внезапно превращалась в озорную, игривую девчонку с дерзкой улыбкою и ямочками на щеках, которой, видимо, она была когда-то раньше… Или никогда и не переставала ею быть? Создание, застывшее в вечности — ты всё, и ничто одновременно. Как же постичь тебя обычному мужчине, у которого в этом мире осталось так мало времени?.. Чико вертелась где-то поблизости, то и дело взывая к нему капризным голоском и указывая на лавки с украшениями, однако Масамунэ напрочь перестал замечать настырную служанку. Что за странная магия кицунэ — как бы много людей не окружало их, а он видел лишь её одну… Но внезапно Ношико резко остановилась, застыв на месте как вкопанная. Встревоженный Масамунэ немедленно проследил за её взглядом. Глаза янтарной кицунэ неподвижно смотрели на одетого в потёртый доспех мужчину, что без особого интереса околачивался подле прилавка неподалёку. В его внешности, казалось, не было ничего примечательного… Но уже в следующий миг Ношико крепко схватила ронина за руку и отвернулась, надвигая шляпу ещё ниже на глаза. Возмущённая её манерами, Чико недовольно надула губки, но Масамунэ отреагировал мгновенно. — Что? — спросил он напряжённо, разворачиваясь к ней всем телом и закрывая кицунэ собою от любопытной Чико. — Óни, — шепнула Ношико одними губами, но Масамунэ моментально всё понял. Продолжая заслонять янтарную кицунэ, ронин быстро обернулся и довольно бесцеремонно схватил Чико под локоть. — Мы уходим отсюда, — тихо бросил он. — Но господи-и-ин… — заныла служанка, явно собираясь немедленно напомнить про обещанный ей браслет. — Мы уходим. Быстро! Тревога и напряжение в его голосе заставили Чико подчиниться, хоть она и показательно демонстрировала при этом крайне оскорблённое выражение лица. Но Масамунэ сейчас это было в высшей степени безразлично. «Как я мог! — мысленно корил он себя. — Ведь шёл же, чтобы предупредить Ношико об опасности. Расслабился! Поддался сладкому очарованию момента, утонул в счастливой обыденности, которую мне никогда не суждено иметь. На миг позволил себе представить, будто это обычный выходной день, и мы просто отправились прогуляться вместе по рынку с женщиной, которая… которая…» Он не находил в себе сил закончить мысль, давясь едкой горечью вины. Сердце тяжело стучало в груди, словно пытаясь выбраться из плена сомнений и раскаяния, в которые Масамунэ сам же и вверг себя. Каждый вздох был словно удар под дых — гнетущее, болезненное напоминание о сделанной ошибке, каждый выдох — безмолвная мольба о том, чтобы она не обернулась безвозвратной утратой. — Масамунэ, — услышал он рядом тихий голос Ношико. — Соберись. Кицунэ уже шла впереди, держась поблизости от него и умело лавируя в людском потоке так, чтобы случайные прохожие всегда заслоняли её от предполагаемого врага. Лицо её было спокойно и сосредоточено, а взгляд, который она бросила на него, выдавал едва уловимое беспокойство. Нет, ей не придётся беспокоиться за него, решил Масамунэ, кладя ладонь на рукоять катаны. И пусть он всего лишь человек, но он человек, посвятивший всю свою жизнь борьбе с Óни. Перед глазами моментально встало лицо его доброго господина, которого он не сумел уберечь от смерти, проклятая маска того самого Óни, что отнял его жизнь, и имя на ней — имя, которое он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Его месть, его священный Путь… Забыв, кто он такой, Масамунэ позволил дурманящему счастью затмить свой разум ненадолго, но сколь бы сладок ни был запах пряного майского мёда, ему не по силам разрушить данную ронином клятву. Когда они скорым шагом дошли наконец до врачевального дома и скрылись за его массивными воротами, Ношико ловко избавилась от негодующей Чико, отослав ту на кухню — готовить обед для утомившегося «господина самурая». Служанка была красна от распиравшего её возмущения, но ослушаться не посмела и удалилась с оскорблённым видом. А Ношико обернулась к Масамунэ, мигом превращаясь в ту самую серьёзную и собранную воительницу, каковой он видел её всегда в напряжённые моменты, когда на них неминуемо надвигалась смертельная опасность. В полумраке коридора, освещённого лишь скудным светом дальнего окна, остро блеснули внимательные янтарные глаза. — Что ты не рассказал мне? — её настороженный голос резанул нотками неожиданного недоверия. — Прости, — Масамунэ сделал шаг к ней. — Я пытался. Он открыл уж было рот, собираясь всё немедленно объяснить… Но только им двоим показалось, будто они наконец-таки остались наедине, как вдруг в дальнем конце этого длинного коридора показалась фигура старого лекаря, господина Хидэхару. — Почтенный самурай! — окликнул он Масамунэ, щурясь на свету. — Почтенный самурай, это вы? Я прошу прощения… Я по поводу… ммм… усопшего, обнаруженного сегодня утром. Вы сказали, что были знакомы с ним, господин самурай. Ну так тут стражники явились. Они с вами говорить желают. Что-то тихо прошипев себе под нос, Ношико быстро вытолкнула Масамунэ из коридора в сторону ведущей в сад двери. Рослый ронин налетел с размаху на какую-то хозяйственную утварь в полутьме, и, запутавшись в широких полах своего одеяния, едва не свалился с грохотом. Но проворная кицунэ, времени не теряя, схватила его за запястье и потащила следом за собою в сад. Они быстро пронеслись по аккуратным каменистым дорожкам, распугивая прогуливающихся больных, шарахавшихся от них во все стороны. Чувствуя себя крайне неловко и обеспокоенно одновременно, Масамунэ виновато улыбался на бегу, однако Ношико на прохожих внимания совершенно не обращала. Затолкав ронина в раскидистые кусты сирени в дальнем конце сада, она решительно развернулась к нему. — Выкладывай, — сказала коротко. Масамунэ склонил голову, безоговорочно соглашаясь. Если не ей доверять, то кому же тогда? Он коротко и обстоятельно изложил всё, что было ему известно на данный момент — про жуткую смерть несчастного Йоши, про характерные раны на его теле, про свои подозрения… — Да, — кивнула Ношико, что-то сосредоточенно обдумывая. — Óни нашли нас. Сколько их я не знаю, за которой из нас они явились — тоже. — За… которой из вас? — Угу, — буркнула янтарная кицунэ, принимаясь ходить взад-вперёд. — Охота ведётся на всех лис, помнишь? Могли прийти за мною, а могли и за Мэй. Йоши пересекался с нами обоими, обоих примерно знал где искать. Всё зависит от того, что именно он им рассказал. И как много… Вспомнив жуткие следы нечеловеческих пыток на теле рыбака, Масамунэ нахмурился, и с мрачной уверенностью сказал: — Всё. Он рассказал им всё. Не сомневайся. Ношико остановилась, взглянула на его посмурневшее лицо, прочитала ожесточённость в суровых глазах и коротко кивнула понимая. — Тогда придут за нами обеими, — резюмировала она спокойно. Масамунэ вздрогнул, отшатнулся, но от этой жестокой правды было не сбежать. Маленький островок душистой травы, тонущий в окружавших их высоких кустах, кипучие цветы сирени повсюду вокруг… Среди этого буйства жизни только лишь им двоим почему-то приходилось думать о смерти. Ронин вдруг отрицательно замотал головою, в глазах появилась мольба: — Нет… Ты не понимаешь… нельзя, чтобы они пришли за Мэй. Она… она важна. Склонив голову набок, Ношико слегка прищурила глаза, пристально вглядываясь в черты лица ронина, изучая их. — Важна? — переспросила она. — Говори яснее, если хочешь, чтобы я поняла тебя. — Не мне тебе это рассказывать, — выдохнул Масамунэ, чувствуя себя беспомощным, оказавшимся меж двух огней. — Я не имею права. Это тайна Мэй, и лишь ей решать, с кем ею делиться. Просто… поверь мне. Поверь мне, если сможешь. Пятихвостая мёбу тихо хмыкнула. Выражение горькой иронии проступило на её красивом лице, заставив опустить голову. Размышления заняли лишь несколько мгновений, но Масамунэ они показались вечностью. — Хорошо, — неожиданно спокойно произнесла она, вновь вскидывая на ронина ясный взгляд. — Я тоже не хочу, чтобы Óни, вынудив Мэй защищаться, пробудили в ней дикую ногицунэ. Поставив тем самым под угрозу выживание всего города, а быть может и всей Империи. Они не знают, что она такое. — Тогда нам нужно остановить их! Ношико покачала головою, грустно улыбнулась. — Всё не так просто. Мы не можем позволить тем Óни, что уже здесь, добраться до Мэй. И мы не знаем, не ищет ли её уже кто-нибудь в соседнем городе. — Ты предлагаешь… — Масамунэ осёкся. Внезапно резко стало не хватать воздуха. — Я предлагаю тебе седлать коня, Масамунэ Араи. И скакать во весь опор, так быстро как только сможешь — в соседний город, чтобы предупредить Мэй, пока не стало слишком поздно. — Нет! — он отшатнулся, мотая головою в бессмысленном отрицании очевидного. — Я не могу. А как же ты? — Со мной всё будет в порядке, — улыбнулась Ношико тепло, почти ласково. — Или ты забыл, каково количество моих хвостов? Одному Óни не одолеть меня. К тому же, я и не собираюсь с ним драться. Я обману его, отвлеку на себя, уведу прочь, в другую сторону. Запутаю следы, заставив блуждать по лесам да горам. А сама вернусь к вам, разыщу в другом городе… Но Масамунэ вновь упрямо покачал головою, на этот раз твёрдо и решительно. Голос прозвучал сурово, когда произнёс: — Не забывай, кто я, Ношико. Я полжизни убиваю Óни не просто так. Мой Путь мести это священный долг, который я обязан исполнить. А что, если этот Óни — тот самый? — Ну… — янтарная кицунэ печально усмехнулась и взглянула ему прямо в глаза, — тогда тебе придётся выбирать, Масамунэ Араи. Кто в итоге для тебя важнее — твой друг или твой враг? Он понял её. Понял, как понимал всегда. Остаться и сойтись в смертельной схватке со своим врагом, надеясь, что он окажется тем самым? Или бросить всё и унестись прочь — чтобы спасти Мэй, бывшую ему верным другом с самого момента их встречи… Масамунэ колебался один лишь краткий миг. А затем сделал шаг вперёд, внезапно сжал тонкую руку Ношико в своей руке. Краткое прикосновение — словно обещание, словно безмолжное выражение тысячи несказанных слов… Он грустно улыбнулся, прощаясь. И разом развернулся, двинувшись прочь, решительно раздвигая кусты сирени на своём пути. Лишь благоухающие цветы, дождём из крошечных изящных звёздочек, кружась, медленно опадали на смятую им траву. Если бы я только мог купить у судьбы больше времени… Если бы я только мог сказать то, что по-прежнему скрываю. Ты уверена в своих знаниях и умениях, ты уверена, в своём понимании истины. Я вижу, как ты пылаешь внутреннем огнём, как сквозь внешнюю скорлупу пробивается ослепительный свет. Разрывая свою душу и покидая тебя, как мне унести хоть частичку его с собою? Я ухожу, потому что ты просишь, я ухожу, потому что ты права. Так дай же мне сил, чтобы выдержать это испытание сегодня…