Исцеление любовью

Разгоряченные после бурного секса, мы лежим, тесно прижавшись друг к другу. Сердце Гарри бьется так громко, что я отчетливо слышу его стук. Где-то в глубине дома раздается мерный бой часов на каминной полке. Удар. Еще удар. И еще. Неужели уже три часа ночи? — Скажи мне, что это действительно происходит со мной, — еле слышно шепчет Гарри, оплетая меня руками и ногами, точно до сих пор не верит, что я — живой человек, а не плод его воображения. — Это действительно происходит с нами обоими, — поправляю я его и целую в макушку. — Где ты был так долго?! — вырывается у него запоздалый вопрос. — Ты просто не представляешь, каково это — жить с абсолютной пустотой в сердце... — Отчего же, — грустно усмехаюсь я, — очень даже представляю. Мне невероятно жаль, что тебе пришлось испытать все это. А насчет того, где я был... — я покрепче обнимаю его, — это длинная история. — Люблю длинные истории, особенно если они с хорошим концом, — Гарри бережно касается губами одного из моих шрамов. Кожа в этом месте удивительно тонкая и чувствительная, и я невольно покрываюсь мурашками и втягиваю воздух сквозь зубы. По крайней мере, я больше не опасаюсь, что ему неприятно прикасаться к моей изуродованной зубами Нагини шее. — Да, — моя рука зарывается ему в волосы. — Эта история совершенно точно с хорошим концом. Хотя самую увлекательную ее часть я пропустил по весьма уважительной причине: я был при смерти. Как мне рассказал потом синьор Ферруччи — знаменитый флорентийский целитель и, между прочим, ученик небезызвестного тебе Николаса Фламеля — летом тысяча девятьсот девяносто шестого года к нему явился Альбус Дамблдор. Взяв с него клятву о неразглашении, Альбус поведал ученику своего друга о том, что в обозримом будущем одному из его преданных сторонников будет грозить смертельная опасность. Ему потребуются укрытие, документы и работа, а возможно — и даже скорее всего — услуги самого лучшего колдомедика Флоренции, каковым и являлся синьор Ферруччи. Дамблдор оставил ему значительную сумму денег и попросил пристально следить за развитием событий в магической Британии, посоветовав уделить особое внимание резкой смене курса в отношении магглорожденных. Имени своего «преданного сторонника» Альбус не назвал, сообщив лишь, что тот прибудет в дом Ферруччи порталом. Помимо этого, Альбус передал флакон с собственными воспоминаниями, с наказом просмотреть их только после его смерти. Зная, что Дамблдор не бросает слов на ветер, синьор Ферруччи в точности выполнил его инструкции. Из газет он узнал об убийстве Альбуса, тихом перевороте в Министерстве магии и последовавших вслед за тем гонениях на грязнокровок и, наконец, о моем назначении на пост директора. Из воспоминаний Дамблдора он понял, кто был тем самым сторонником, и принялся ожидать моего прибытия. Незадолго до своей гибели Альбус преподнес мне прощальный подарок: медальон с портретом Лили. «Всегда носите его с собой, — сказал он мне, — а когда будете в смертельной опасности, просто сожмите медальон в кулаке». Не обладая даром прорицателя, Альбус, тем не менее, превосходно предвидел события: умирая от потери крови и яда Нагини в Визжащей хижине, я в агонии стиснул медальон, который ты вложил мне в руку, и он перенес меня прямиком во Флоренцию, в дом синьора Ферруччи. Получается, что за свое чудесное спасение мне следует поблагодарить сразу троих: Альбуса, подарившего мне портал, Ферруччи, вытащившего меня из-за Грани, и тебя... — А меня-то за что? — искренне удивляется Гарри. — Если бы ты не сдернул медальон с моей шеи и не вложил мне его в ладонь, я бы умер буквально через пару минут, — просто, словно мы беседуем о чем-то обыденном, говорю я. — Медальон! — потрясенно восклицает он. — А ведь я совсем забыл о нем! Я вообще обо всем забыл, когда понял, что тебя больше нет... — он прикусывает губу и замолкает, словно заново переживая те ужасные минуты в Визжащей хижине. — Ну-ну, успокойся, — тихо, будто ребенка, уговариваю я его. — Это все в прошлом. — Да, — шмыгает он носом, — рассказывай дальше! Мне не терпится услышать все! — Итак, будучи при смерти, я оказался в доме знаменитого целителя. На мое счастье, флорентийцы издревле славились тем, что великолепно разбирались в ядах, в том числе и животного происхождения. После трех недель, проведенных в магической коме, я очнулся для новой мирной жизни, уготованной мне Альбусом. От Ферруччи я узнал, что война окончена, а монстр, едва не отправивший меня на тот свет, пал от твоей руки. Словами не передать, как я ликовал, поняв, что ты избежал смерти! Благодаря завещанию Дамблдора я был полностью оправдан и похоронен с почестями, как герой, — я останавливаюсь, чтобы перевести дух, а затем продолжаю, решив благоразумно не упоминать имени Николо: — Я отклонил любезное приглашение Ферруччи поселиться у него. На деньги, оставленные мне Альбусом, я приобрел домик на берегу озера Комо, оснащенный довольно приличной лабораторией. Впервые в жизни я получил то, о чем мечтал долгие годы: свободу. Только вот что делать с этой самой свободой, я не имел ни малейшего представления. Это меня и сломало. А еще — снившиеся мне ночь за ночью кошмары, от которых не спасало зелье Сна без сновидений. Было и еще кое-что — так, ерунда, — я морщусь, злясь на самого себя за свои немыслимые глупость и упрямство по отношению к Гарри, — не люблю вспоминать об этом... В общем, я сам загнал себя в ловушку, откуда не мог выбраться. Я начал пить. Сперва рюмку-другую перед сном, затем — все больше и больше, пока не дошел до совершенно скотского состояния. Однажды, будучи в сильном подпитии, я взглянул в зеркало и увидел небритого, нечесаного мужчину с мешками под налитыми кровью глазами. Ты ведь тоже видел моего отца в Омуте памяти... И вот теперь в зеркале отражалось все то, что я так ненавидел в нем. Его лицо было моим лицом. От отвращения к нему и к самому себе я разбил ни в чем не повинное зеркало вдребезги, а потом... Я вылил все остававшееся у меня спиртное и засел за книги по артефакторике. В юности мои интересы были достаточно разносторонними. Помимо Темных искусств и, разумеется, зельеварения, я увлекался и этой сложнейшей наукой. Даже весьма успешно зачаровал пару-тройку артефактов для собственного употребления. Позже, как ты понимаешь, стало немного не до этого, — грустно усмехаюсь я. — Мои обязанности декана отнимали практически все свободное время, а несколько лет спустя в Хогвартсе появился один мальчишка, обожавший влипать в неприятности, — я опять целую его в макушку и ласково глажу по спине, отчего Гарри ежится и еще теснее прижимается ко мне. — Хочешь сказать, что я помешал тебе стать мастером артефакторики? — фыркает он, поднимая голову и касаясь моих губ своими. — Хочу сказать, что мне помешало стечение обстоятельств, — снова усмехаюсь я. — Однако несмотря на годы, пролетевшие с тех пор, как я зачитывался трудами по артефакторике, теорию я так и не забыл. В общем... Через пару месяцев мне удалось создать прототип вот этого браслета. Для его испытаний мне вновь пришлось воспользоваться помощью синьора Ферруччи, который в очередной раз вытащил меня из-за Грани, когда после первого же глотка огневиски меня скрутил мощнейший магический откат. Чуть оклемавшись, я понял, что мое изобретение наверняка пригодится многим волшебникам в возвращавшейся к мирной жизни Магической Британии. Я не сомневался, что после всего пережитого не у одного меня могли возникнуть серьезные проблемы с алкогольной зависимостью. Я связался с Кингсли. Напомнил ему о Долге жизни передо мной — я спас его от готовящегося покушения Пожирателей смерти — и, взяв с него клятву о неразглашении, вернулся в Англию под своим вымышленным итальянским именем и под фальшивой личиной Армандо Нери. Имелась у меня и еще одна весьма веская причина... Мне требовалось убедиться, что с тобой все в порядке. - Но почему? — допытывается он. — Ты же терпеть не мог меня в Хогвартсе. Прямо-таки ненавидел. Или... нет? Он приподнимается на локте и, затаив дыхание, ждет моего ответа. — Нет... — тихо говорю я, — я не ненавидел тебя, Гарри. Просто очень долго отказывался признать очевидное. Боюсь, что именно моя трусость и привычка не доверять никому и привели тебя на грань отчаяния... Прости меня за это! — я привлекаю его к себе, целую, и скоро мы забываем обо всем на свете... * * *   Когда мы вновь в состоянии адекватно воспринимать действительность, часы бьют уже пять утра. — Рассказывай дальше, — нетерпеливо требует Гарри. — С подачи самого министра магии мой проект с восторгом встретили в Отделе тайн, — продолжаю я. — Невыразимцы помогли мне доработать браслет. Теперь надевшему его бедолаге грозил «всего лишь» довольно серьезный откат, способный навсегда отлучить незадачливого пьяницу от бутылки, а не путешествие за Грань, как едва не произошло со мной. Ближе к Пасхе я запатентовал браслет. Несмотря на то, что я отказался от гонорара, которой настойчиво предлагал мне Кингсли, международная Гильдия артефакторов вручила мне весьма приличное вознаграждение. Благодаря Дамблдору я не нуждался в деньгах, поэтому все вырученные средства отдал Нарциссе Малфой, чье финансовое состояние сильно пошатнулось. — Нарцисса знала, от кого получила столь щедрый подарок? — Да, я написал ей после того, как вышел из комы и достаточно окреп, чтобы держать в руках перо. Гарри напрягается, и я почти физически ощущаю его ревность ко всем, кто был причастен к моей тайне. Малфои и Шеклболт знали о том, что я жив и здравствую, в то время как Поттер мучился от горя и одиночества. — Во время своих частых визитов в Министерство весной я не раз видел тебя, — продолжаю я, — и, признаться, мне совершенно не понравилось то, как ты выглядел. Я уговаривал себя, что это никак не связано со мной, что это — последствия войны: в конце концов, все мы носили в душе и на теле шрамы, а тебе досталось куда больше, чем прочим. Однако сердце мое было не спокойно. Возможно, именно поэтому я и направился туда, где не планировал когда-либо появляться. К месту собственного упокоения. — Значит, — он судорожно сглатывает, — ты присутствовал на церемонии? — Еще как присутствовал! — хмыкаю я. — Пришлось, правда, воспользоваться мощнейшими чарами конфиденциальности — у синьора Нери слишком приметная внешность, а я не хотел привлекать к себе ненужного внимания. Я следил за тобой, все сильнее утверждаясь в своих подозрениях. От меня не укрылись ни изменившийся цвет твоего лица, ни потухшие глаза, ни подрагивавшие руки. Разумеется, все это можно было списать на горе и волнение, ведь на кладбище Хогвартса покоилось много твоих друзей, но я, привыкший всегда прорабатывать самые худшие сценарии, думал иначе. То, что происходило с тобой, до мельчайших деталей напоминало мой собственный горький опыт. Я стоял за твоей спиной и слышал, как ты обращался к моему надгробному камню... Ты не представляешь, какая буря поднялась в моей душе, когда я внезапно понял — ты все еще любишь меня... А я-то, честно говоря, надеялся, что твое юношеское увлечение мной со временем пройдет. Ведь — строго между нами! — подобная влюбленность не сулила лично тебе ничего хорошего, учитывая мой возраст, не слишком — и это мягко выражаясь! — привлекательную внешность и отвратительный характер. Я был потрясен... Никто и никогда не испытывал ко мне столь сильных чувств. А я сам... Я, профессор, влюбившийся в своего студента, годами безуспешно пытавшийся справиться с неуместной страстью и почти убедивший себя, что связь со мной не принесла бы тебе ничего, кроме разочарования. Твои слова, твоя искренность перевернули во мне все с ног на голову. Я начал приходить на Хогвартское кладбище каждую субботу, чтобы наблюдать за тобой. Видеть тебя стало чем-то вроде навязчивой потребности. Я осознавал, как тебе плохо, но не решался обнаружить себя и предложить помощь... Прости, я вел себя как последний трус... Я знаю: после того, что я слышал на кладбище, я просто обязан был снять чары гламура. Избавить тебя от душевных страданий, которых и так выпало на твою долю предостаточно. А потом мы случайно столкнулись в Косом переулке… Сколько раз, сидя у твоей постели в Мунго, я корил себя, что не открылся тебе сразу же! Насколько я понял из объяснений Сметвика, ты едва не умер от магического отката... — Ну не умер же! — шепчет Гарри. — Смерть, очевидно, обходит меня стороной. Сам не знаю, почему так получается. За прошедший год я неоднократно звал ее, но... она не торопилась за мной. В отличие от меня, ей было прекрасно известно, что ты жив, а значит, и у меня не имелось ни единой причины умирать. Особенно теперь, когда ты рядом... Ты же останешься, правда? Какое-то время я молчу, не зная, как сказать ему правду. — Честно сказать, я надеялся, что ты согласишься поехать со мной в Италию, — нерешительно говорю я в конце концов. — Для всех, кроме Кингсли и Нарциссы с Люциусом, я мертв. Представляешь, какая шумиха поднимется вокруг моей персоны, когда выяснится обратное? А я, признаться, порядком устал от того, что мое имя треплют по поводу и без. Я хочу просто наслаждаться тишиной и покоем... и твоей любовью, если ты примешь мое предложение. Теперь настает черед Гарри задуматься. Судя по его ошарашенному виду, в душе у него происходит нешуточная борьба, однако я искренне не понимаю, что мешает ему согласиться? Неужели он так держится за свою должность в Министерстве?! Разумеется, то, что он делает — очень важно, но я уверен, Кингсли без труда подберет на это место другого кандидата. — Я не могу уехать с тобой, Северус, — с усилием произносит Гарри. Он садится на постели и обнимает себя руками, точно пытается унять сердечную боль. — Почему? — не веря своим ушам, я смотрю на него, а затем хватаю за руку, разворачиваю к себе и заглядываю в глаза. Гарри не сопротивляется. Он словно приглашает меня в свое сознание, и я без труда вижу все, что происходило с ним на протяжении этого года. Вижу его горе и отчаяние, беспросветное одиночество и пьянство, чтобы хоть как-то унять душевную боль. Вижу Тедди. Скрупулезно, словно страницу за страницей, я пересматриваю его воспоминания о маленьком мальчике, так же, как и он в свое время, потерявшем родителей. Пожалуй, только теперь я начинаю понимать Гарри по-настоящему, и хотя его выбор почти наверняка лишит нас будущего, я не могу не восхищаться им. — Прости, — он переплетает пальцы с моими. — Я очень люблю тебя! Я счастлив, что ты выжил, но... я не могу уехать с тобой... — он сглатывает и пытается скрыть выступившие на глаза слезы, — я просто не имею права. Я должен помочь миссис Тонкс поднять Тедди на ноги. Кроме меня, у них двоих никого нет. — Я понимаю, — негромко говорю я, — и уважаю твой выбор. — Когда отбывает твой портал? — В его голосе столько боли, что мне хочется наплевать на все и просто остаться с ним. Впрочем, не у одного Гарри гипертрофированное чувство долга. Именно это мордредово чувство долга требует от Гарри остаться с Тедди и миссис Тонкс, а от меня — отправиться в Италию к Джованни и Франческе. Дамблдор воспитал достойных учеников, нечего сказать! — Через три часа, — откликаюсь я. — Ты можешь провести их со мной? — еле слышно произносит Гарри. — Я хотел попросить тебя о том же, — шепчу я, притягивая его к себе. Мы опять занимаемся любовью, полностью растворяясь друг в друге. Я и не представлял, что можно так безраздельно принадлежать другому человеку! Гарри стонет и выгибается в моих руках, а я думаю только о том, как мы сумеем жить друг без друга. И сумеем ли вообще. Судя по тому, что по его щекам текут слезы, он думает о том же. Перед тем как перешагнуть каминную решетку, я наколдовываю перо, чернильницу и лист пергамента и пишу на нем координаты для аппарации. — Это координаты моего дома, — поясняю я. Гарри с понимающей улыбкой смотрит на мои мелко подрагивающие от волнения пальцы. Вряд ли он представлял, что Северус Снейп может выглядеть таким... растерянным. — Если ты захочешь видеть меня, только напиши. Я пришлю тебе портал с совой. — Я обязательно напишу! — обещает он и, не выдержав, на миг прижимается ко мне и целует. — До встречи, Гарри! — говорю я, бросаю в камин горсть летучего пороха и исчезаю в вихре зеленого пламени...