Темные воды

— Изу, я дома. Старший Учиха закрывает за собой дверь, оказываясь в пустом мрачном коридоре. Опускает тяжёлые пакеты на пол и, не включая свет, прислушивается к звукам, доносящимся со стороны дальних комнат. Мягкий голос звучит из глубины дома, разносится эхом по стенам, разрушая мёртвую тишину их с братом квартиры. — Изуна! Брат не показывается. Отсиживается в одной из спален, что-то напевая себе под нос. Мелодичное, тихое, заунывное. Похожее на колыбельную из их далекого детства. Мотив знакомый, но слов не разобрать. — Мог бы и помочь, — шипит мужчина, вынимая ключ из скважины. Направляется по коридору на кухню, оставляет покупки на столе. Оглядывается по сторонам и недовольно хмыкает. Кухня сияет чистотой, посуда разложена по местам, на полу ни крошки. Значит, младший опять ничего не ел. Объявил голодовку, паршивец. Как протест его личному тюремщику. — Прямо вынуждаешь тебя с рук кормить! — Мадара идёт к спальням, на голос, который становится все громче. Нежный напев мягко резонирует в голове, заглушает собой все звуки, но, стоит старшему остановиться у двери, вмиг затихает. — Изу? — Мадара стучит в дверь. Брат не отвечает. Спрятался, затаился. Как маленький хитрый зверёк, подаривший ему имя. — Не смешно… — мрачнеет старший, и, отложив все формальности, заходит в комнату. В спальне Изуны беспорядок. На столе горы конспектов, маленькие блокноты, которые братишка скупает забавы ради, вытащенные из альбома семейные фотографии. Из открытого настежь шкафа выброшены вещи, часть которых раскидана по полу, часть валяется на кровати. «Гнездо себе делал, что ли?» — закатывает глаза Мадара, опускаясь на постель. Ненадолго расслабляется, падая в ворох одежды, вдыхает любимый запах и вдруг понимает, как невозможно скучает по младшему. Трудно представить, как вообще пережил эти пару дней, пока Изу ошивался невесть где. Заставил понервничать, сучёнок. Сбежал, ничего не взяв с собой. Соврал, что едет к знакомому. — На глаза попадаться не хочешь? Предатель. Мадару бесит его попытка исчезнуть. Он просто не понимает, ведь делал для брата всё. Любил, баловал, потакал прихотям, качественно трахал, в конце концов. Что ещё нужно-то, черт возьми? — Как ты мог? — спрашивает он пустоту, сжимая в руке подаренный брату худи. — Ты не имел на это права… Как ты смел уйти от меня?! Младший ему не отвечает. Затих где-то, то ли от страха, то ли оттого, что и сказать на это нечего. Он ведь правда пропал на два дня, глупый маленький Изуна, думая, что старший не найдёт его и не притащит домой. Сильно взбесил своей выходкой, до того, что Мадаре еще долго придется разгребать последствия своего психоза. Но, несмотря на это, он все еще нужен ему. — Изу? Ну не прячься. Я не буду больше ругаться, правда, — говорит мужчина вполголоса, будто бы опомнившись. Сладкий запах щекочет ему ноздри, тоска по родному человеку нещадно сдавливает грудную клетку. Жизненно важно прикоснуться к нему сейчас, надеясь, что братишка простит ту сумасшедшую вспышку гнева, как он простил предательство. — Прости, родной. Прости меня… — Братик… — зовёт Мадару младшенький. Неслышно ступая, доходит до комнаты, застывает на пороге, виновато глядя на мужчину. На худой шейке видны синеющие полосы, запястья перемотаны бинтами, острые коленки покрыты ссадинами, запекшейся кровью. Вид у малыша страдальческий и такой невинный, что у старшего на секунду замирает сердце. Он тут же подскакивает с места, сгребает Изуну в объятья, беспорядочно целуя. — Где ты был? — голос мужчины дрожит, он крепко прижимает парнишку к себе, зарываясь пальцами в его волосы. Они влажные, пахнут прелыми листьями, и этот запах, чужой, инородный, почему-то заставляет Мадару сильно волноваться. — Где я был? Да здесь, — отвечает Изуна с улыбкой. — Я теперь всегда здесь, куда мне деваться? — он берет брата за руку, тащит его на кухню, насвистывая что-то веселое. — Ты чего-то вкусного принес? Я видел… — Я тебе пятнадцать раз звонил, — строго говорит Мадара, не давая перевести тему. Крепче сжимает узкую ладошку, будто если отпустит, братишка тут же растворится в воздухе, — пятнадцать! Почему телефон отключен?! — Нии-сан… — Изу оборачивается. Дует губки, обидчиво хмурится. — Я ж его утопил! Забыл, что ли? — Ну да… утопил, — Мадару отчего-то передёргивает. Он и правда забыл. Забыл, что побег младшего был неудачным. Забыл, как стоял у канала, выискивая глазами знакомый силуэт. Забыл, как держал в руках вымокшую насквозь пахнущую листьями одежду, спрашивая у кого-то, почему на ней багровые пятна. — Нужно купить тебе новый. А то как искать тебя, если что? — говорит он и почему-то холодеет от ужаса. — Зачем искать. Я ведь… здесь… — безэмоционально отвечает Изу, и на его лице застывает улыбка. — Все время дома. Вечно… «Вечно…» — Как зачем? А если ты опять исчезнешь? — Мадару вдруг срывает. Он хватает брата за плечи, сжимает их чуть ли не до хруста, заглядывает в его глаза, пустые чёрные омуты, чувствуя саднящую боль в районе груди. Что-то не так, что-то неправильно, но мужчина не успевает понять, что. Мягкие губы накрывают его, сухие, обветренные, и младший виснет у него на шее, тихо шепчет на ухо: — Я никогда больше не оставлю тебя. Я всегда буду рядом. Не думай об этом… хоть немного… не думай. — Не могу не думать. Это страшно, Изу, одна мысль… — Мадара зажмуривается, крепче прижимает к себе младшего, не в силах продолжать этот разговор. Изуна встаёт на цыпочки, целует его в щеку и говорит так же нежно, стараясь успокоить такого взрослого, такого сильного брата, утешая его, как малого ребёнка. — Я здесь. Здесь. Чувствуешь? — он гладит мужчину по плечам, берет за руки и снова смотрит на него, мягко, чарующе. Его взгляд больше не пустой, в глазах пляшут озорные огоньки, и на душе старшего вмиг становится теплее. — Я был неосторожен. Нырнул в эту чёртову канаву, — шепчет Изуна, виновато улыбаясь, — и ты заболел. Я не хочу, чтобы ты болел. Поэтому буду дома. Всегда дома. — Обещаешь? — произносит Мадара одними губами, но младший только кивает в ответ. Он кажется таким чистым и искренним сейчас, что мужчина почти ему верит. — Всегда рядом, — заключает Изуна, и, вырываясь из объятий, исчезает в соседней комнате. — Всегда рядом… — повторяет старший эхом и вымученно улыбается. Теперь он в этом уверен. Его Изу никуда от него не денется, а значит, он может вернуться к обычной жизни. Восстановиться в должности, приступить к оперативной работе, и, может, получить новое звание. Осталась мелочь — убедить комиссию в своей адекватности. Мадара усмехается. Он почти доволен. Почти счастлив. И только одна мысль, сверлящая воспалённый мозг, не дает ему покоя. Давит на больное сознание, пробуждая неприятное, гадостное воспоминание, заставляя старшего Учиху невольно скрипеть зубами: Мокрая изодранная одежда со следами крови, налипшие на волосы листья, синие пятна на бледной фарфоровой коже… «Ты не нырнул в ту канаву, малыш. Тебя сбросили.»