Бёдра

      Какаши испытывал стыд за каждую свою мысль на протяжении полугода, потому что честно думал, что это – ненормально. Началось оно так сильно и мучительно около месяца назад (но, как бы не прискорбно, присутствовало у Хатаке в голове всегда, и признаваться в этом было даже унизительнее, чем просто поддаваться бессознательному наедине с собой) с момента, когда Узумаки решил, что прийти на тренировку можно в обтягивающих шортах длиною даже выше колена, а разминаться, практически садиться на шпагат и приседать прямо напротив сенсея будет вполне хорошей идеей.       Они с Наруто уже практически год состоят в отношениях, о которых знает только Паккун, и то случайно. С остальными Какаши делиться слишком страшно, что на собственного ученика встало и, блять, не падает. Вообще, весь Узумаки вызывал в Хатаке какой-то непередаваемый огромный спектр чувств, начиная от «я хочу заправлять волосы за твоё ухо» до «я хочу трахать тебя, пока ты не закричишь и не заплачешь, и после смерти будем ебаться на дьявольском одре». Только почему-то Хатаке думал, что раз он старше на тринадцать лет, то на такие желания он никакого права не имеет и всеми силами старался скрывать это, чтобы не напугать Наруто.       Хотя, находясь с ним в романтических отношениях и развивая их, Какаши прекрасно видит, что напугать Наруто может лишь полное исчезновение рамена с планеты или невозможность поспать до обеда в выходной. Остальное этот смелый и крепкий парень берёт целиком и полностью, смотрит на это с отвагой в глазах и гордо задирает нос, хмурит брови и всем видом кричит о своей стойкой уверенности. Узумаки его этим всегда восхищал – и Какаши прекрасно знал, что смотрит на него глазами-сердечками и не скрывает этого. Хотя больше его поражали те, кто на него с такими глазами не смотрят – как?       Вряд ли его бы напугало желание секса чуть чаще, чем он у них есть, но проблема была явно не в простой нехватке дофамина и неожиданных стояках в свои практически тридцать лет. Он прекрасно понимает, на какую часть Наруто ему нравится любоваться больше всего (кроме глаз, естественно, ведь глаза Наруто не переплюнет ничто и никогда), прекрасно понимает, от чего член колом встаёт и не даёт никакой возможности отвлечься на что-то, кроме собственных фантазий.       Хатаке не может перестать думать о его упругих бёдрах.       Совсем.       Какаши искренне не понимал, почему его извращённым подсознанием была выбрана именно эта часть тела. Только смотря на то, как он делает что-угодно, взгляд всегда цеплялся за точёные, мальчишеские, упругие и манящие бёдра. В его голове всегда возникало миллион и одно прилагательное для их описания, и он не мог перестать думать о них в любой момент своей жизни. Когда они занимались сексом, при любой возможности Хатаке оставлял на них поцелуй или укус, сжимал, шлёпал и мял, не позволяя себе этого слишком долго, ведь мало ли, что подумает его мальчик и мало ли, как отреагирует и, не дай Боже, отпрянет от него и уйдёт к кому-то, кто не фетишист.       Исследуя своё внутреннее извращённое желание ощутить чужие бёдра, он пытался понять, почему и как он пришёл именно к этому: что побудило его думать именно о них. Конечно, они привлекательны – как и всё тело Узумаки. Ему нравилось абсолютно всё – от бездонных голубых глаз до пальцев ног. Только даже в книгах Джирайи, ни в одной, не было ничего, похожего на его мысли. Он никогда не видел этого, он даже не знает, существует ли такое у других или только ему нравится представлять, как Узумаки сжимает свои бёдра, заставляя член Какаши ныть и двигаться меж них, ощущая нежную кожу и крепкие мышцы.       К выводу он пришёл абсолютно нулевому и позволял себе думать и представлять наедине с собой всё, что так хочется и желается, не напрягая своего парня. Если раньше это хоть как-то контролировалось, то в последнее время Хатаке совсем не может удерживать своих грязных и извращённых мыслей – ничего не помогает ему и при одном лишь взгляде рисуется эта грязная картина, которая даже его уже откровенно подзаебала, но заставляла член всё так же ныть и головкой упираться в резинку белья. Из-за своего страха, стыда и постоянного возбуждения он старается держаться от Узумаки как можно дальше, пока его личный пубертатный период кризиса среднего возраста не прекратится, отмахиваясь делами и отчётами, слишком важными для Конохи, да только всё слегка затягивается.       Они уже три недели нормально не общаются: Хатаке укрывается делами и срочной занятостью, прячась у Цунаде или Тензо, всеми силами отвлекаясь на работу и важные поручения – хотя, как назло, именно сейчас в Конохе всё замечательно – стоит закрыть глаза, а там, словно наяву, ультра-чёткая картинка чужих упругих бёдер, неважно, в каком виде, потому что любой вид заставляет его прикрывать чем-нибудь промежность. Наруто может просто стоять, прямо и ровно, показывая свою потрясающую осанку, а может стоять на четвереньках с разведёнными, влажными от пота ногами и неважно, после секса или после изнурительной тренировки; может сидеть, закинув ногу на ногу; может призывно раздвигать их – честное слово, ему не хватает только поманить к себе пальцем – заставляя Какаши лишь кое-как сглотнуть и сделать заинтересованное лицо под недовольный взгляд Пятой, честное слово, кое-как сдерживаясь, чтобы не опуститься перед ним на колени.       Резкая пропажа и холодность сенсея не могла не напугать Наруто – конечно, он переживал и волновался. Не было в его жизни ещё человека, к которому он бы испытывал всё то, что чувствует сейчас, при взгляде на него, нелюдимого и серьезного, кто лишь при нём такой нежный, заботливый и заинтересованный. Он вообще был поражен тому, как это всё умудрилось развиться от того, как в свои двенадцать он обозвал причёску своего сенсея и, будучи привязанным к столбу в конце их испытания, пролепетал «он такой крутой» с собирающимися слезами в глазах к тому, что в свои практически семнадцать он готов убивать за мужчину, у которого видно лишь четверть лица, а ещё и ноет под Какаши от чувства заполненности, покрывает поцелуями его шею, ощущая, как потрясающе член двигается внутри него и заставляет выгибаться дугой, упрашивая никогда-никогда не прекращать, даттебайо. Наруто до отношений с джонином и не думал, что секс – это так классно, и что ему так сильно понравится, но сейчас он здесь – и он не понимает, какого чёрта творится.       Сенсей стал вести себя странно последнее время – срывался на миссии, желательно, без него и Сакуры, что сильно расстраивало, всегда старался ночевать у себя и без Узумаки. Пропадал за чтением пошлятских книжек Джирайи вместо того, чтобы воплощать сюжеты в жизнь, ни разу не сходил с ним в Ичираку и их поцелуи можно было пересчитать по пальцам. Про уединение и занятие любовью можно просто молчать – ведь этого в принципе не было.       Наруто стал переживать, что Какаши нашёл себе кого-то другого. Со всей присущей себе решительностью он пытался обсудить это со своим возлюбленным, но, как бы ни старался, получал от Хатаке многозначительное «ма-а, детка, у меня столько дел», жалкий поцелуй в щёку и исчезновение с Тактиками в руках.       Конечно же, Наруто не мог не поделиться этим с Сакурой – с исчезновением Саске и образованием команды-номер-семь в таком виде, как сейчас, они сильно сблизились – и одному бы ему было безумно сложно пережить начавшиеся с собственным учителем отношения и принять свою ориентацию. Харуно, отчего-то, даже сама себе удивлялась, что не имела ни одной негативной эмоции по отношению к этому – она просто видела, с каким упоением Хатаке смотрит на Наруто, и как Узумаки светится от счастья, стоит Какаши обнять его чуть крепче, чем других или провести рукой по волосам или обвить ею талию, и была счастлива за своего лучшего друга. Она уверена, что все в деревне прекрасно понимают, что между этими двумя происходит, но они просто не считают, что это на хоть сколько-нибудь процентов их дело. Все были уверены в отсутствии любого принуждения, потому что принудить к чему-то Наруто вероятно настолько же, насколько котята перестанут быть милыми – то есть, в районе минус бесконечности. Да и Какаши, страдавший большую часть своей жизни и сумевший запустить в своё сердце любовь, радовал безумно откровенно и сильно.       Сейчас он один сидел в Ичираку, ожидая вторую чашку рамена, и возвращался мыслями к Какаши-сенсею. Теучи прекрасно видел напряжённое настроение паренька, поэтому не докучал его опросами – ведь если бы Узумаки хотел, давно бы выпалил о беспокоющем его душу событии сам. Тот крутил палочки меж пальцев и наблюдал за приготовлением своей самой любимой еды, всё больше раззадоривая интерес внутри мужчины, но тот смирился, что сегодня вряд ли что-то сумеет узнать.       Когда рамен был готов, и тарелка оказалась перед парнем, тот лишь выдохнул и поднял взгляд голубых глаз.       — Итадакимас, – кивнув самому себе, он взял палочки в руки, взяв ими лапшу, и закусил нижнюю губу, смотря, как с неё стекает бульон обратно в чашку. Наруто не проронил ни слова, хотя, конечно, ему безумно хотелось обсудить с кем-то всё, что происходит между ним и Какаши. Сакура была занята с бабулей Цунаде по каким-то их безумно важным медицинским делам, а Наруто не смел позволить себе отвлекать подругу.       Даже ел он медленнее обычного. Мысли путались, бегая от одной к другой – то он думал о каких-то незначительных вещах, то о возвращении Саске, то о самой будоражащей его теме в виде отстранённости Какаши-сенсея. И, конечно, отойдя от мыслей обо всём, в его голове оставался только он и страх за то, что совсем скоро это всё закончится. Вообще не думать о Какаши казалось чем-то катастрофичным – без него Узумаки было очень тяжело, поэтому в голове он всегда был рядом, но сейчас он был доведен уже до практической точки кипения и желание впечатать его в стенку и заобнимать до смерти было колоссальным.       Наруто вообще раздражался с самого себя, что почему-то не идёт напролом и не решает дело так, как обычно, а отчего-то боится и спокойно принимает отсутствие любимого в своей жизни. Он этим был категорически недоволен. И сейчас, допивая бульон, понимает, что только он способен это решить, ведь так? Это дело только между ним и Какаши-сенсеем. Парень обязан узнать, что происходит.       Утирая рот рукой и оплачивая свой ужин, он, как обычно, по-доброму прощается, улыбаясь, и заученным маршрутом идёт до дома самого важного человека в своей жизни. Всё было настолько плохо, что Наруто даже не знал, в деревне ли Какаши. Это всё его раздражало и бесило, и для себя Узумаки решил – он не намерен сидеть и ждать момента, пока педантичный и аккуратный Какаши захочет его бросить и найдёт правильный момент – нужно пойти и спросить напролом, а если дело не в этом, то всё узнать и покрепче обнять его, дурака с навязчивыми мыслями.       На улице – тёплый летний вечер. Узумаки обожал такую погоду: было свежо, небо отдавало скорейшими воспоминаниями о закате и близящейся ночи. Жару Наруто не очень любил, поэтому обожал то, что им с Какаши обоим более комфортно гулять вечером, залезая на любимые для Хатаке деревья, где он читает книжки, и целоваться, крепко держась за его шею и не боясь ничего, потому что он – рядом. Губы невольно трогает улыбка. Какаши всегда вызывал в сердце Наруто невообразимый трепет; сейчас, идя к его квартире, хотелось либо зацеловать его до смерти, либо придушить до того же.       Спустя минут пятнадцать он стоит у заветной двери и не успевает постучать, потому что Хатаке сам открывает дверь, стоя с заполненным мешком для мусора. Он был расслаблен, в маске, в кофте без рукавов, в спортивных штанах и с бинтами на икрах, что всегда заставляло Узумаки закусить губу – почему-то ему так шла эта стандартная форма шиноби, но смотрелась она на нём так иначе, чем на других, что у Наруто никогда не оставалось сил сдерживаться. Отдельно он обожал, когда они доходили до постели в моменты, в которых всё, что оставалось на Какаши – бинты на икрах и чёртова повязка, кое-как держащаяся на голове. Да и сам мужчина сейчас оглядывает его с ног до головы, ощущая, как соскучился и понимая, как сильно он хочет его во всех смыслах, и даже в том, своём самом позорном и, как ему кажется, способным оттолкнуть парня от себя. Но от чувства восторга Узумаки быстро переходит к чувству обиды – брови хмурятся, губы смыкаются, и он смотрит Какаши в один единственный открытый миру глаз, и он приподнимает бровь, чувствуя быстро сменяющееся настроение своего ученика.       — Наруто, мы…       Парень, как всегда, не стремится выслушивать и перебивает мужчину, заставляя его расслабленно выдохнуть и слабо улыбнуться.       — Какаши-сенсей! Почему Вы уже вернулись с миссии, и мы всё ещё не увиделись, т'тебайо!?       Наруто хмурит брови и разводит руками, ожидая ответа. Хатаке лишь вздыхает, прикрывая глаза, и, выставив пакет за дверь, делает несколько шагов назад, пропуская Узумаки в квартиру. Тот послушно проходит, не собираясь уходить, пока не получит ответ.       — Давай попьём чаю, ладно?       Какаши выглядит замученным. Наруто оглядывает его и закрывает за собой дверь, и кивает, понимая, что Хатаке и правда устал, вернувшись с миссии и сразу принявшись за уборку. Тот, стягивая с лица маску, вымученно улыбается и оставляет на щеке своего парня поцелуй, исчезая в тени кухни.       — Пойдём, малыш.       И Наруто не может сдержать улыбки, несмотря ни на что.

***

      Прошло уже минут двадцать, и Наруто выпил практически всю кружку чая, в то время как Хатаке буравит взглядом деревянный пол, изредка поднимая взгляд не выше чужих колен и сразу отводя взгляд. У Наруто в голове самые разные мысли – начиная от того, что случилось что-то страшное и поразившее сенсея на миссии, заканчивая тем, что он не может подобрать слов, чтобы бросить его как-то аккуратно, не ранив.       Во второе верить не хотелось – сердце неприятно кололо. Парень сжал рукой чашку, и это не ушло от взгляда Какаши.       Конечно, ему сейчас безумно стыдно – потому что он слышал обиду в голосе своего мальчика. Мужчина прекрасно понимал, чего Наруто хочет и о чём думает – но сам не мог пересилить себя и предложить это, естественно, как ему казалось, получив отказ. Наруто разглядывает Какаши – его волосы так красиво спадают на лицо, когда у него нет протектора на лбу, и его родинка под губой так к себе влечет, что у Узумаки еле хватает сил не наброситься. Он метался от чувства к чувству, но всё-таки пересилил своего внутреннего влюблённого ребёнка, уступив место серьёзности и рассудительности.       Он не видел в Хатаке какое-то развлечение, просто секс или «перевалочный пункт». Ему хотелось держать его за руку в момент, когда Наруто наконец-то станет Хокаге, хотелось прижимать к себе во сне и заправлять спадающие на глаза волосы за ухо, хвастаясь всем, что он знает, как выглядит его лицо.       Отпускать это не хотелось, но, если придётся – он отпустит.       — Вы так и будете молчать, Какаши-сенсей?       Какаши наконец-то поднимает взгляд, видя его серьёзное, напряжённое, даже немного злое лицо, не удерживая себя от того, чтобы прикусить губу. Незаконно быть таким, даже будучи злым и напряжённым. Он, не думая о вопросе, отвечает, представляет сомкнутые сейчас в полоску губы вокруг своего члена и прикрывает глаза, опять опустив голову. «Ты ведёшь себя, как девственник, Какаши».       А он всё так же, как и всегда, хочет добиться своего.       Потрясающий.       — Да.       Наруто хмурит брови, сильнее сжимая в руке любимую у Хатаке чашку, которую он всегда дает ему, и не удерживается, чтобы не стукнуть ею по столу. Какаши вновь открывает глаза и смотрит исподлобья, слегка пожав плечами.       — Может, я вам больше не нужен? – голос предательски дрожит на последнем слове, но решимость во взгляде никуда не уходит. Он продолжает сжигать взглядом сидящего напротив мужчину, ожидая хоть какой-то реакции, пока тот лишь явно расслабляется и выдыхает, выпуская из лёгких воздух. — Я пойму, мы можем расстаться, если это вам необходимо, т'тебайо…       Виснет противная тишина. Наруто разглядывает его, словно видит в последний раз, но не успевает понять, когда Какаши оказывается перед ним и втягивает в желанный поцелуй, которых так давно не было.       Пусть парень и счастлив чувствовать его губы на своих, он всё ещё не получил ответа, поэтому не может в полной мере наслаждаться лаской. Он отвечает, но кладет руки на чужую грудь, сжимая пальцами ткань, но не смеет отталкивать его от себя.       Отстранять его сейчас было бы кощунством.       Поцелуй получается таким медленным и томным, долгим, что Наруто не хватает воздуха. Какаши в излюбленной манере проводит языком по его, вплетается пальцами в мягкие, пшеничные волосы, чувствует на своих губах вкус выпитого Наруто чая и медленно опускается перед ним на колени, обнимая его ноги.       Наруто нужно некоторое время, чтобы перевести дыхание, и он кладет руку на чужой затылок, поглаживая чуть жестковатые волосы, наматывая их на пальцы. Хатаке вновь молчит, и это напрягает. Укладывает голову на коленях и жмётся щекой, подобно коту. Только потереться не хватает.       Думает, как расстаться? Как сказать эти заветные три слова – «давай останемся друзьями»? Парень глупо моргает.       — Какаши-сен-       — Наруто, – Какаши утыкается носом в чужое бедро, чувствуя себя максимально повернутым, и поднимает взгляд, – ты нужен мне, как кислород. Хотя, думаю, без него я бы прожил дольше, чем-       — Тогда почему вы не обращаете на меня внимания уже так долго, сенсей, даттебайо!? Я же скучаю! Расстаться хотите? Так чего вы ждёте-то, а…       Какаши вновь вымученно улыбается (только этот первый по непредсказуемости ниндзя может испортить очевидный романтический момент такой фразой и начать тараторить без разбору), чувствуя подрагивающие пальцы, и смотрит в глаза – в этот раз обоими, что всегда заставляло Наруто почувствовать, словно его током прошибает. Парень наивно, открыто, но всё-таки серьёзно смотрит в ответ. Какаши проводит ногтями по левому бедру, выдыхая, с упоением смотря на него, чувствуя, как внутри сердце орёт и хочет его всем своим существом.       Пора признаться миру, что ты, Хатаке – чёртов извращенец, повернутый на книжках Джирайи и теле собственного бывшего ученика, и напугать этим любовь всей своей жизни.       — Я не поэтому избегал тебя последний месяц, Наруто.       — Вы?..       — Наруто… – Хатаке продолжает смотреть на него с таким желанием, с такой лаской и любовью, что Узумаки даже стыдно становится, что он спросил у него про «не нужен» и «расстаться». Какаши прижимается щекой к внутренней стороне бедра, выдыхая, левой рукой проводя по икре, ведёт носом по чувствительной даже сквозь штаны коже и прикрывает глаза. Парень искренне старается не дрожать от возбуждения; он не выпутывает пальцы из волос, продолжая массировать кожу головы и наматывая слишком длинные прядки на пальцы, видя, что Хатаке… сложно. Правда, из-за чего – Наруто не знал. И дыхание спирало от того, насколько сильно хотелось узнать. Пальцы на ногах поджимались, коленки ныли, пальцы рук дрожали, поглаживая чужую голову. Горячее дыхание мужчины на ногах обжигало и заставляло щёки краснеть, а ткань штанов в районе паха натягиваться от возбуждения. Наруто прекрасно знал, что Какаши в курсе всех его эрогенных зон, и ноги всегда были главной из них.       — Пожалуйста, если захочешь мне отказать, то откажи.       — Какаши-сенсей, да в чём дело, д-даттебайо?       Он вновь поднимает взгляд на Наруто – а тот смотрит, заинтересованно и открыто, вместе с этим – злостно и отчего-то ревниво, напряжённо и даже немного испуганно. Какаши всегда поражался гамме эмоций на его лице – как они бегали от одной к другой, как это всё отражалось в таких больших, красивых голубых глазах и как сводило с ума.       — Тебе интересно, почему я отстранён от тебя в последнее время, так?       Наруто лишь кивает. Какаши выдыхает и прикусывает губу, окончательно и бесповоротно не смев больше себя сдерживать.       — Потому что…       Мужчина прикусывает зубами кожу вместе с тканью, закрывая глаза, а после короткими чмоками от середины бедра опускается к коленке, прижимаясь к ней щекой. Наруто любуется – не верит своим глазам, что вновь видит Хатаке на коленях перед собой. Какаши оглаживает одной рукой икру левой ноги, к которой он прислонен щекой, и кладёт руку на правое бедро, не сдерживаясь, мнёт его, чувствуя нежность кожи и крепость мышц даже сквозь одежду. Наруто краснеет, чувствуя себя взбудораженным и возбуждённым. Какаши тихо-тихо хрипит, мычит что-то, после вновь смотря в чужие глаза, продолжая мять бедро и прижиматься губами к коленке. Смотрит на него: Наруто читается, как открытая книга. На лице написано – он напуган, он не понимает, но он хочет.       Доверяет ему – и от этого сердце тает, как оставленный на летнем солнце пломбир.

Люби горячо — и Ад тебе покажется прохладным

      — Я хочу выебать твои потрясающие, блядские, упругие бёдра так влажно и мокро, как только могу, – голос Какаши такой хриплый и низкий, он шепчет это так интимно и грязно, что до Наруто даже не столько доходит смысл самих слов, сколько всё понятно по интонации; на последнем слове Хатаке чуть ли не скатывается в скулёж, чувствуя, как дёрнулся член, – я хочу завладеть тобой и твоим телом и, – Хатаке произносит слово за словом, делая паузы, словно они сочетаются с толчками внутри Наруто – Какаши помнит, как им обоим нравится болтовня во время секса, – трахать, трахать, трахать, пока ты не закричишь от удовольствия и не заплачешь от оргазма.       Узумаки чувствует, как он краснеет целиком – щёки, лоб, даже мочки ушей. Сексуальное давление от этого мужчины всегда превосходило все существовавшие ранее в голове Наруто рамки, но сейчас он и вовсе не понимает, как без этого жил. Этому сразу хочется отдаться и подчиниться, если честно. Слышать что угодно, связанное с сексом от сенсея всегда было чем-то приятным, горячим и интимным. А здесь… Наруто не до конца понимал, что именно Какаши хочет сделать, но смотря на крепкого, сильного шиноби перед собой, выцеловывающего его ноги и прижимающегося щекой к его коленке так искренне и нежно, обнимая его и смотря так любовно, он понимает лишь одно: он доверяет ему своё тело и душу на сто процентов, и сейчас – тоже.       Неужели Какаши так боялся просто… предложить что-то новое в их сексуальную жизнь? Будто Узумаки когда-то страшился чего-то неизведанного. Наруто улыбается, смотря в его глаза, проводит пальцами другой руки по щеке, ловя немного непонимающий взгляд мужчины, продолжает гладить по волосам, чувствуя его крепкие руки, оглаживающие и мнущие кожу так чутко и трепетно.       — Какаши-сенсей, вы такой взрослый, но такой глупый иногда, – он улыбается, смотря Хатаке в глаза, и склоняется к нему, заставляя и самого мужчину встать с колен.       Они оба чувствуют, как возбуждены и как оба скоро в лужу растекутся – настолько соскучились и настолько хотят. Наруто обвивает чужую шею, утыкаясь носом в щеку, и шепчет в кожу, вдыхая его запах.       — Прошу тебя, Какаши, – Наруто оставляет поцелуй, а после прикусывает кожу, зарываясь в волосы обеими руками, – сделай со мной всё, что хочешь, – он знает, как на Какаши влияет это редкое, горячее обращение на «ты» из его уст, и умело им пользуется, – всё, что тебе угодно… Всё, чего ты так хочешь, сенсей.       Хатаке пах мятой, летним ветром и свежестью – Наруто вело от этого запаха, спирало дыхание и заставляло прижиматься покрепче, поближе, вдыхая вплоть до невозможности глотнуть кислорода. Какаши вслушивается в сказанное, обвивает руками его талию крепко-крепко, поднимая на руки и заставляя обвить собственный торс ногами, и утробно рычит, впиваясь ногтями в кожу сквозь кофту.       — Я сделаю тебе хорошо, – Какаши медленно делает несколько шагов к выходу из кухни, идя к спальне, – обещаю, Наруто…       Узумаки вздыхает, крепче обвивая чужую шею.       — Больше не смейте скрывать от меня ни одного своего желания, понятно, Какаши-сенсей?       Хатаке стыдливо кивает, занося парня в комнату и укладывая на постель, нависая сверху. Он опирается руками по обе стороны от его головы и смотрит в глаза – так влюблённо и долго, чувствуя поглаживающие его по загривку пальцы, вплетающиеся в волосы, ощущает бедром его возбуждение, чувствует и сам, как ноет член, любуется его покрасневшими щеками и уверенным взглядом, не желая сдерживать улыбки. И как он мог вообще позволить себе думать, что его осудят и не примут?       Этот чертёныш наверняка и сам думает о чём-то не самом приличном.       — Боже, детка, прости меня.       Хатаке впивается в чужие губы, наконец-то даря поцелуй, полный страсти и похоти – Наруто, несмотря на всю романтику между ними, обожал, когда сенсей не может сдерживаться. Он шире открывает рот, позволяя языку Какаши творить невообразимые вещи в своём рту, чувствуя его на своих зубах, кружащим по собственному языку и переплетающимся с ним.       — Я не смел оставлять тебя одного с такими мыслями так надолго, Наруто…       Член Наруто откровенно ноет, когда Какаши прерывает поцелуй, делая два тяжёлых, глубоких вдоха, и всасывает чужой язык в свой рот, заставляя Наруто откровенно застонать и оставить на чужой шее несколько следов от отросших ногтей. Он прикусывает его зубами, тяжело дыша в чужой рот, крепкими ладонями проводя по бёдрам.       Они вновь смотрят друг другу в глаза, и Наруто прикусывает губу Какаши, оттягивая на себя, а после решает что-то сказать, пока мужчина лишь недовольно мычит и облизывает немного прокусанную парнем губу.       — А вы могли бы и сказать, что так сильно хотите какую-то часть меня… неужели вы думали, что обижусь, что хотите только бёдра?       Какаши глупо моргает, не находя ответа. Узумаки всегда мог загнать его в тупик, заставляя глупо пялиться и искать ответ. Наруто лишь хихикает и вновь втягивает в грязный поцелуй, обвив Какаши и руками, и ногами, как мартышка ветку, прижимаясь своим разгорячённым телом к его, заставляя мужчину всей своей жизни простонать ему в рот.       Они отстраняются, давая себе пять секунд на то, чтобы отдышаться.       — Какаши-сенсей, – Наруто закусывает губу, проводя своим носом по его, – позвольте себе всё, чего так желаете.       Хатаке лишь чувствует дёргающийся в штанах член от каждого его слова и утыкается носом в шею, мокро и широко проводя языком, заставляя Узумаки издать неторопливый вздох и томный стон.       — Я хочу всего тебя, – прикусывает кожу и оттягивает на себя, зализывая укус, – а не только бёдра, маленький негодник.       Мужчина продолжает покрывать кусачими поцелуями чужую шею, пока Наруто пытается снять с себя мешающие штаны. Лишняя ткань в такие моменты очень сильно раздражает и напрягает, если честно – и Хатаке его понимает, отстраняясь и садясь на колени на кровати, сдёргивая с себя обтягивающую майку, заставляя Наруто чуть ли не слюни пускать на его в меру накаченное, крепкое тело в мелких шрамах и рассыпавшихся родинках. То, какой Хатаке бледный и как это контрастирует со слегка смугловатой кожей самого Узумаки, всегда сводило с ума и доводило до исступления.       Узумаки остаётся в одной лишь футболке – Какаши проводит руками от щиколоток до бедёр, сходя с ума от гладкой и нежной кожи. Прощупывает косточки, прикусывает губу и касается губами.       — Встань на четвереньки, – Какаши задыхается, кое-как отстраняясь. Кусает внутреннюю кожу щёк, наблюдая, как вальяжно и медленно, явно специально, Узумаки привстаёт на кровати, сбрасывая с себя ненужную футболку, и медленно укладывается на живот. Затем кажется, что в комнате больше нет кислорода; Наруто аккуратно приподнимает бёдра, медленно вставая так, как потребовали; выгибается в пояснице, упираясь коленями в матрац, укладывается щекой в матрац и, как Какаши обожает, заводит руки за спину, потому что знает все фетиши своего мужчины.       — Я буду гореть в аду из-за тебя, Наруто, – Хатаке дёргается всем телом, ощущая прилив крови к члену и щекам. Это не сравнится ни с одной фантазией, которая возникала в его голове за последний месяц. Ничто не было так хорошо, как жгучая под подушечками пальцев реальность, когда Какаши наконец коснулся чужих ягодиц под рваный выдох и довольное, тихое «даттебайо».       — Будем в одном котле, – Наруто мычит, сжимая руки в кулаки, сильнее прижимая их к спине; хнычет, пытаясь покрутить бёдрами, чтобы почувствовать родное прикосновение; – умоляю, Какаши, трахни мои бёдра, как ты и обещал.       Какаши слышит, как бьётся собственное сердце в ушах, чувствует, как сильно хочется кончить, вдыхает запах чужой кожи и аккуратно разводит чужие ягодицы, языком касаясь нежной дырочки, слыша нервный и вместе с этим довольный скулёж от Наруто. Укладывает одну свою руку поверх сведённых рук парня, усмехаясь нутром, сильно сжимая их, чтобы не смел даже пробовать дёргаться.       — Какой послушный мальчик, Наруто, я горжусь тобой.       Когда конкретно Наруто понял, что любая похвала от Какаши в постели становится для него отдельным поводом для оргазма, он не знал. Но Хатаке прекрасно знал, что Узумаки сходит с ума от каждого приятного слова, особенно проговоренного с членом, языком, пальцами внутри; вжимая в кровать, или когда он скачет сверху, или когда они только нежно целуются, желая перейти к большему. Какаши умело пользовался всеми его слабостями, и, чёрт, Наруто не мог сказать, что он хоть когда-то был против.       Оральный секс, казалось Какаши, изобрели боги; никакая пенетрация не сравнится с тем, как Наруто ноет от его языка внутри себя. Ноет так по-блядски, откровенно по-стыдному, честное слово, если бы он мог записать эти звуки и воспроизводить у себя в голове, реальный мир в отрыве от Узумаки просто перестал бы существовать и потерял всякий смысл и легитимность для его головного мозга.       Наруто ощущал, как сильно соскучился. Как безумно ему этого не хватало, как он этого желал и как он счастлив сейчас, пытаясь подаваться бёдрами назад, не дёргая руками, чтобы мужчина оставался полностью доволен. Он прикусывает нижнюю губу, трётся щекой о ткань пододеяльника, приоткрывает глаза и тут же их закатывает – от удовольствия. Ноет, хрипит чужое имя, откровенно сходит с ума.       Его нельзя оставлять без секса так надолго.       Какаши медленно отрывается от чужих ягодиц, облизываясь; его подбородок и щёки в собственной слюне и естественной смазке, и он проводит свободной рукой по чужим яичкам и члену, слыша чужой скулёж. После шлёпает по ягодице – с размаху, сильно, чтобы звонкий шлепок отлетел эхом от стен и подарил обоим табун мурашек по спине. Он недолго думает, прежде чем улечься головой меж разведенных ног Наруто, укладывая одну из рук на бедре, крепко сжимая его, и слегка приподняться, вбирая головку чужого члена в рот и без особых церемоний вводя внутрь его средний палец.       — Блять-блять-блять, Какаши! – парень сильнее вжимается щекой в кровать. Он стонет с широко открытым ртом, чувствуя, как не может удержать слюну во рту; откровенно кричит, когда чувствует внутри себя палец и практически полностью заглатывающего его член Какаши, наглаживающего кожу его ног и доводя до блядского пика. — Пожалуйста... разреши мне... убрать руки, – Наруто хнычет, – я хочу привстать на локтях и, блять, смотреть меж собственных... н-ног... о Господи, ещё...

Люби горячо — и Рай тебе покажется убогим

      Наруто спирает лёгкие, когда Хатаке берёт целиком до самого горла и выпускает изо рта, покашляв. Лишь согласно мычит, разрешая, приговаривая «мой хороший, маленький, любимый», слегка выгибая шею и подглядывая, как Узумаки, дрожа, пытается встать на руки. Библейская, блять, картина.       Он находит в себе силы крепко удержаться на руках и разъезжающихся коленях, когда чувствует внутри уже два пальца и ощущает, как Какаши кружит языком по основанию члена и яичкам. Он смотрит расфокусированным от удовольствия взглядом; он не знает, существует ли мир за окном вообще, существует ли что-то, кроме рук, языка, губ и сладких похвал, которые издает мужчина меж его бедёр.       Спустя пару минут резкое удовольствие с громкими стонами и мольбами прекращается; Хатаке подрывается, вынимая из парня пальцы и не трогая чужой член. Наруто недовольно хнычет, виляя бёдрами; Какаши, довольно улыбаясь и наблюдая за тяжело вздымающейся спиной, втягивающимся от активного дыхания животом и красного от руки Хатаке бедра, вновь возвращается к риммингу, вызывая новую волну «блять, Какаши, умоляю, ещё».       — Какаши... боже, Какаши-сенсей, я т-так хочу кончить, пока твой член будет меж моих б-бёдер, – Наруто почти шепчет, бубнит про себя, а Какаши вслушивается, отстраняясь на пару мгновений. «Повтори, детка, что ты сказал?» – «пожалуйста, выебите мои бёдра, Какаши-сенсей» – «какой послушный, умный мальчик, ты этого заслужил, не так ли?» – «пожалуйста, милый, быстрее, и да, я пиздецки умный мальчик, д-даттебайо».       Какаши не нужно просить дважды – он стёр на эту фантазию все свои ладони, и Боже мой, насколько же она была ничтожной по сравнению с тем, как всё обстоит в прекрасной, мягкой, потрясающей на ощупь реальности.       — Встань на четвереньки и... блять, сожми ноги, детка.       Наруто прикусывает нижнюю губу и, наконец, имеет возможность полностью оглянуться на своего мужчину. Растрёпанные волосы, чёртовы бинты на ногах, красные губы, влажные подбородок и щёки (он ещё и покраснел, так очаровательно и мило, что Наруто хотел бы это сфотографировать); большой и вставший член, прижатый головкой к животу, смазка, валяющаяся рядом с коленкой Наруто, и глаза, полные похоти и обожания. Какаши тоже любуется; лохматая прическа, щека, помятая от того, что была прижата к постельному белью, влажные от слюны губы, глаза на мокром месте от всех громких стонов и удовольствия...       Наруто разворачивается, Какаши тянется за поцелуем; целует крепко, страстно, почти лишая всякой возможности подышать. Довольно улыбается в поцелуй, позволяя Наруто доминировать и играться с его языком так, как вздумается, кусать любимые губы, рычать, зарываясь в чужие волосы и оттягивая их от корней. Какаши лапает полностью – ведёт руками от нежной шеи до лопаток, ниже, по пояснице, крепко сжимает ягодицы и шлёпает по обеим, чем вызывает дрожь. Наруто впивается ногтями в плечи, второй рукой слегка касается чужого члена, на что слышит недовольное «шшш», хнычет в поцелуй, закатывая глаза от удовольствия. Какаши кое-как заставляет себя отстраниться, тяжело дыша. Они смотрят друг другу в глаза.       — Будь послушным, малыш. Встань на четвереньки и сожми свои блядские бёдра.       Парень лишь кивает, не находя в себе ничего иного; встаёт так, как требуется, сжимает ноги, крепко прижимая друг к другу коленки. Снова упирается в матрац щекой, заводя руки за спину, и у Хатаке что-то обламывается внутри. Какаши проводит ладонью по своему лицу, не находя в себе не единого слова; эта картинка преследовала его так давно, он так давно этого хотел и, Господи Боже, он сделает всё, чтобы Наруто понравилось это настолько, что это была не единственная их попытка попрактиковать это.       Какаши на всякий случай капает на член смазку; он был так увлечён телом Наруто, что совсем себя не трогал, от чего обычное растирание смазки по всей длине, очевидно, приблизило оргазм настолько, что он простонал в голос, заставив дёрнуться даже Узумаки. Долго он бы в любом случае не продержался – слишком об этом мечтал, чтобы строить из себя не скорострела сегодня.       Мужчина прикусывает нижнюю губу; капает немного смазки и на чужие бёдра, пользуясь случаем в очередной раз их помять и послушать довольное мычание. Удобно подстраивается, одной рукой держа член у основания и подводя головку меж упругих бедёр, второй рукой сжимая руки своего парня; и, наконец, входит меж бедёр, откидывая голову назад и издавая громкий стон. Если Рай и существует, то только между его ног.       — Наруто, ёбаный, блять, Боже... сожми сильнее.       Парень закатывает глаза, чувствуя, насколько нежная кожа внутри бедра; хнычет и ноет, послушно сжимая сильнее, чувствуя, как хорошо скользит смазанный член; как второй рукой Какаши тянется к его волосам, перебирая их, оттягивая от корней, начиная двигаться с каждым толчком все быстрее, нашептывая лишь «сожми их, сука, крепче», «я пиздец, как люблю тебя» и «кричи, Узумаки, покажи, как тебе это, блять, нравится».       Наруто послушный; он наслаждается каждым толчком, каждым касанием подушечек пальцев к коже головы, каждым сильным сжатием рук за его спиной, каждым отточенным толчком меж его ног; член мужчины часто касается его яичек, и это сводит с ума. Кричит, ноет, стонет, скулит, как приказали. Подаётся назад, иногда крепче сжимает бёдра, иногда разводит их, чтобы сделать резкий контраст и услышать утробное «блять». Узумаки даже не заикается про кончить – он ждёт похвалы, а потом приказа, чтобы сойти с ума и пропасть из физического мира на пару минут.       Хатаке рычит, нашёптывает признания в любви и грязные, пошлые словечки, наконец чувствуя, как исполнил одно из своих желаний, касательно Наруто. Каким же он был придурком, скрывая что-то от этого парня; судя по тому, как парень еле держится, кричит и просит, ему нравится ни капли не меньше.       — Хочешь кончить? – Какаши усмехается, двигаясь уже хаотичнее; закатывает глаза, грязно смеётся по привычке, кусает нижнюю губу. Продолжает двигаться, пока не слышит заветное мычание, похожее на «пожалуйста».       — Громче, дорогой.       — Пожалуйста, Какаши, я так сильно хочу кончить. Господи, блять, я люблю тебя, Какаши. Это-о наст-о боже блять-настолько охуительно, что... что я б-больше не могу, – Наруто еле дышит и скулит, он держится из последних сил. Только на собственной силе воли и знании, что Какаши это пиздец, как нравится.       — Ты такой умница, детка, – Наруто закатывает глаза, полностью растворяясь в бархатном тембре. — Ты так хорошо постарался для меня, чёрт, конечно же, кончай, малыш.       Наруто требуется одно касание к головке, чтобы почувствовать, как он начинает кончать. Улететь куда-то в космос от ощущений; заныть во весь голос, всё ещё стараясь удержаться в нужной позе; и абсолютно громко завыть, когда он чувствует, как Какаши кончает на его ягодицы, тяжело дыша и оглаживая руками бёдра.       Они оба без сил падают в кровать, сразу залезая в объятия друг друга; тяжело дышат, не пытаясь пока начать разговор, просто отходя от головокружительного нового опыта. Какаши улыбается, пока не подпуская к своему чувству удовлетворения те остатки совести, которые могли бы начать задвигать за мораль. Тишину пустя пару минут прерывает осипший голос Наруто.       — Я хочу, чтобы вы, Какаши-сенсей... может... связали меня, знаете?       Какаши усмехается, качая головой. Целует парня в висок и покрепче обнимает, смотря в чужие глаза.       — Хорошо. Свяжу.       Как же хорошо принимать друг друга извращенцами.

Люби. Горячо.