Годовщина

Он ненавидел пафосный кладбищенский официоз и всерьез опасался, что придется говорить и выслушивать «ты навсегда в наших сердцах», «такого человека потеряли», «земля пухом», «покойся с миром». Это все годится для самой острой, самой больной минуты — для похорон, когда горе требует простых и понятных слов, надежных и бессмысленных, как формула воды или нулевой меридиан. Все слова на похоронах — для живых. На годовщине — для мертвых. Тем более на пятнадцатой, когда для большинства все давно затянулось и подернулось пеплом. Лучшее, что можно устроить покойнику на годовщину — побродить с ним за пределами кладбища, на машине прокатить. Просто поговорить. Можно даже в театр сводить, в кафе посидеть. Но живые об этом не подозревают, а проводники… Ну не будет, в самом деле, Рыжий всех знакомых мертвецов выгуливать?! Жизни не хватит. А Слепой за эти дни уже сам себя прекрасно выгулял. Даже в клуб сходил. Речи шли туго — водку пили только четверо: Валет, Кролик, Мешочник и неожиданно Черный. Они с Курильщиком даже поспорили по этому поводу. Остальные растягивали бутылку красного на всех, а в основном налегали на соки из коробок. Один Стервятник, брезгливо отказавшись от водки, налил Ральфу из собственной фляжки, а сам прихлебывал томатный сок. Но в итоге все разрешилось наилучшим образом. День памяти по законам жанра быстро перетек в марафон воспоминаний и слухов. Надгробные речи быстро наскучили даже покойнику, а живым больше всего хотелось посплетничать про самих себя. Лэри чувствовал себя шафером на свадьбе и демонстрировал фантастическую осведомленность обо всех и вся. Рыжий даже расслабился. Закуска исчезала с поразительной быстротой.   — Даа, Четвертая — это была легенда, — протянул Тишеедешь. — Знаешь, сколько про вас слухов ходило? Один ваш Табаки чего стоил! Не представляю, как можно было с ним в одной комнате жить. Застрелиться же можно.  — Скажу больше — на одной кровати спали, — хмыкнул Лорд, не переставая, тихо матерясь, тыкать в телефон. К могиле Слепого он приковылял на костылях, поэтому был не особо мобилен, устроившись на скамеечке возле облезлой ограды, а остальные поневоле сгрудились вокруг. Он удивительным образом участвовал в беседе без отрыва от мессенджеров.  — Памятник тебе при жизни, Лорд. — Школа жизни — это школа капитанов, — напел эльф, не попав ни в одну ноту, а стоявшие рядом с ним Стервятник и Рыжий совсем не по-кладбищенски хохотнули. — У меня, представь, до сих пор его фенька валяется. Выменял на кепку, как сейчас помню. Кстати, как он? Слышно чего-нибудь про него?  — Неа, вообще пропал. С выпуска ни слуху, ни духу. Думал, в ПНИ где-то сгинул, так тоже следов нет, Рыжий узнавал вроде. Может, и в живых уже нет. Что скажешь, Рыжий? — со странной интонацией поинтересовался Лэри. Он достаточно долго прожил в общине, чтобы задавать такие вопросы.  — Это вряд ли, — усмехнулся Рыжий и глянул на Слепого. Тот покачал головой. Жив, значит. — У меня на него ничего нет. Вероятно, жив.  — Значит его просто нет в соцсетях, — сделал вывод Лэри.  — Не удивлюсь, если он сидит где-нибудь на Гоа и пишет книжки под четырьмя псевдонимами, — заметил Курильщик.  — С него станется, — согласился Черный.  — А про Горбача известно? Он же учился вроде где-то? То ли на ветеринара, то ли на биолога.  — По заповедникам кочует. То с волками по Кавказу мотается, то какого-нибудь медведя выхаживает, — продолжал болтать Лэри. — В Гималаях четыре года прожил. А сейчас у него росомаха ручная живет, прикинь?!  — Откуда ты все это знаешь? Ты же с автозаправки не вылезаешь, — перебил его Лорд, и в его надменном голосе мелькнули нотки восхищения.  — Социальные сети, Лорд, социальные сети! Всемирная сеть — гениальное изобретение! Да вы же сами статьи пишете, не выходя из кабинета!  — Некоторые пишут. А я всегда на место выезжаю. У меня, знаешь ли, темы не кабинетные. Но хорошо шарить в сетях — тоже ценный навык. Может, тебя позвать, чтоб ты наших малограмотных спецкоров научил пользоваться поисковиками? А то ведь слезы одни. Реально не могут правильно запрос сформулировать!  — Да ну, это ж просто, — загордился Лэри. —  На просторах интернета можно найти почти все про современных людей. Хоть словечко, хоть следочек. Тот же Горбач, уж насколько отшельником живет, иногда выкладывает свои подвиги в инстаграм.  — Ну-ка, покажи, — попросил Рыжий. — Ядрена вошь! Точно ведь, Горбач! Хеее, бородища-то какая, Птица, глянь! Да, медведи что надо. Не женился?  — Да какой там! При таких медведях — какая жена?  — В каком-то смысле я его очень даже понимаю, — пробормотал Лорд, глядя в экранчик телефона. Тень плавал между Ральфом и братом, как сдувающийся гелиевый шарик на невидимой ниточке — его то прибивало к ним вплотную, то относило подальше. Видно было, что Большая Птица слегка нервничал — мял в руках букет и все время посматривал на Рыжего, но тот либо не реагировал, либо ободряюще отмахивался, мол, не сейчас. Бывшего воспитателя поначалу стеснялись, но потом как-то перестали обращать на него внимание, стали говорить свободно. Немного послушав сплетни, Р Первый в свою очередь немного рассказал о себе и о своей школе, а потом, забрав у Стервятника часть цветов, подошел к Рыжему и о чем-то спросил. Тот отрицательно покачал головой, и Ральф, вздохнув, ушел вглубь кладбища. Тень остался с братом. Макс, помянув со всеми Слепого, отошел в сторонку и молча наблюдал за отцом и его приятелями. Он далеко не всегда понимал, о ком и о чем шла речь, чужие воспоминания причудливо тасовались с деловыми переговорами и беззлобными перепалками. Потом он поймал себя на мысли, что настолько привык к присутствию бестелесных призраков, что казалось, что сидит не на кладбище, а просто в осеннем парке, ловит последнее осеннее тепло. — Не, ты по-нормальному разливай, тебе здесь не «Кофейник»! — возмущался Валет на Кролика, плеснувшего ему водки на донышко, как себе. — Лей, лей, не дрожи, больше расплескаешь. Вооот, а то будто я лох какой, меры не знаю. — … Да помню я! Ты ж за эти сапоги меня чуть не отпиздил! — Да тебе, Лэри, что в лоб, что по лбу…  — Иди ты, Сфинкс, знаешь куда! Бледный сам мог до полусмерти напугать! Я однажды ночью вышел в душ, сперва и не заметил ничего, а когда разглядел… стоит у раковины Бледный, волосней завесился, с серым кафелем сливается… вода журчит… Как в склепе. Я чуть не обделался.  — Он просто слушал воду, вот и все. — Знаешь, это у вас с ним были тонкие настройки, а со стороны это все выглядело кошмарненько, если честно. Я, когда фильм «Звонок» через несколько лет посмотрел, чуть не обделался во второй раз.  — Ты чет, Лэри совсем уже, — приструнил его Кролик, покосившись на Сфинкса. — Что за фильм? — поинтересовался Слепой у Рыжего.  — Так, ужастик один. Ничего особенного. В вакханалии воспоминаний Сфинкс почти не участвовал, но не замыкался, общался охотно. Рыжий хорошо помнил, как тогда, на похоронах, он напоминал бессловесного биоробота, способного выполнять простейшие команды — сесть, встать, налить, выпить. Потрясение его было так велико, что он не проронил ни слезы, ни слова. Рыжему искренне было его жаль, он и сам был шокирован внезапной смертью Слепого, но тогда почти вся его поддержка и сочувствие достались другому человеку. Он не любил вспоминать эти дни. Сегодня же Сфинкс выглядел слегка отстраненно, но живо, даже произнес короткую, немного сердитую речь про умение Слепого исчезать в самый нужный момент. Слепой с веселым вниманием выслушивал высказывания о самом себе, то и дело подплывая к лучшему другу, прислушиваясь к чему-то, но особых знаков внимания не проявлял. С объятиями и разговорами не лез. Потом Валет начал петь свои песни, а Лорд, перебрался к соседней могиле и, прикрыв рот ладонью, орал в телефон, распугивая кладбищенских ворон:  — Какого хрена?! Я практически все заново переписал, а ты ставишь невычитанный вариант! Ты сам-то не видишь, что в тексте написано «так звезды легли»?! Как это «что такова»? Серьезно?! Звезды, дорогой мой, не ложатся, а встают. Как часы. Как солнце. Как хуй над Янцзы. Не важно… А карта ложится! Ложится, блин. Как снег. Как баба. Это устойчивое, выражение. Девицу эту малограмотную чтоб близко ко мне не подпускали, пока не научится прямую речь оформлять! Ну парня… Их сейчас и не разберешь, пока не… Что значит, не кипятись?! Пусть язык учит, блядь! Ладно, сейчас еще раз вышлю… Благодари, что у меня все в облаке… Не за что… Нет, я на кладбище… Чего?.. Не дождетесь. Отбой! Высказавшись, Лорд перебрался к остальным. Валет бил по слабым струнам, и их нестройный звон путался среди крестов и деревьев. Голос у Валета был сипловатый, надтреснутый, но звучный, из-за плохих зубов он чуть шепелявил, но все шероховатости терялись в экспрессивном самозабвенном камлании. Слепой подпевал вместе со всеми. Солнцеворот все быстрее кружится Ёбанный в рот, ижицы да лужицы Журавль в небе с хитрою мордой Свинцовый цеппелин стонет септаккордами Свинцовый цеппелин уходит на снижение Солнцеворот до головокружения По полю конница с пиками да саблями Не стреляйте в свинцовых дирижаблей! За всем этим Макс и не заметил, как вернулся Ральф и тяжело опустился рядом с ним на скамью. Он осунулся и даже еще сильнее постарел, что ли. Цветов с ним не было. Какое-то время они сидели молча, а потом Макс решился зачем-то спросить: — У вас здесь на кладбище еще кто-то есть? — Много… Воспитанники, — похоже, Ральф не намерен был поддерживать разговор. А через минуту заговорил сам. — Рекс рассказал мне про тебя вчера. Значит, ты, как Рыжий, можешь говорить с умершими? Такой прямой вопрос Макса смутил. Как если бы Ральф начал расспрашивать о его сексуальной ориентации. Вроде как и скрывать нечего, но на такие темы с посторонними не говорят. Несмотря на то, что он слышал просьбу Слепого. Несмотря на то, что думал, что готов к разговору.  — Ну да. Только я недавно совсем. Но приходится приспосабливаться. — Ты будешь говорить с Тенью?  — Не знаю. Я так понимаю, проводника выбирают умершие.  — Когда?  — Не знаю. Я пока мало чего понимаю в этом. Не привык еще, — заметил Макс извиняющимся тоном. — А я вот почти привык, — ответил Ральф.  — К чему?  — К тому, что ничего не понимаю. И, видимо, уже никогда не пойму. Против часовой на полных оборотах Солнцеворот до седьмого пота До седьмого неба — по пожарной лестнице Печки крематорные с плясками да песнями Мотыльки на свечку в пекло пожаров Печки крематорные бальными парами  — …не знаю, я его совсем не боялся, — ветер, пошумев листвой, принес к ним негромкий голос Стервятника. — И вопросы он умел решать. По-своему, но умел…  — Вы ж, Чумные, с детства друг друга знали. А ты, Птица, сам кого угодно среди бела дня мог напугать!  — Да, у Слепого чуйка была что надо, — подтвердил Валет. Когда он прекратил петь, сразу стало заметно, что он уже пьян. — Без него хрен бы мы тут все… С Помпеем, сильно, конечно, вышло, но…  — Помпей вырыл себе могилу сам, — жестко сказал Стервятник. — И хватит об этом. — Да уж, настоящую музыку делают наглые… При Помпее у нас такое пекло было, не дай боже. Это при Черном уже порядок настал, рекспект тебе, вожак, а тогда… Так что спасибо Бледному.  — Помолчи, Валет, — промямлил Тишеедешь.  — Да че теперь — помолчи, — возмутился Валет. — Слепой был вожак и поступил, как вожак! Макс рассеянно слушал их, обдумывая то, что ему сказал Ральф, и не сразу обратил внимание, как переменилось у всех настроение — разговоры стихли, и ему показалось, что все дружно заозирались в их с Ральфом сторону. И Макс отчетливо услышал голос Слепого:  — Рыжий, попроси Валета еще что-нибудь сыграть. Быстрее. Тень, Макс, вам пора. Зовите Ральфа. Макс вздрогнул, а Рыжий тут же широко улыбнулся и, приобняв Валета за плечи, сказал:  — Слышь, Валет, давай нашу любимую. Про молодость, а? Слепой очень ее любил. Он будет рад.  — Ладно, — неохотно, но довольно легко переключился Валет и снова шваркнул по струнам, заглушая взбудораженное перешептывание. Потом Рыжий подошел к Максу с Ральфом и коротко сказал:  — Вам пора. Тень ждет. Ральф ничего не сказал, только понимающе хмыкнул и встал. Стервятник, нахмурившись, подошел к ним, но Рыжий его мягко приостановил:  — Потом ты, Птица. Не волнуйся. И ободряюще похлопал сына по плечу. …Они остановились перед склепом из потемневшего, выщербленного от времени шершавого камня с кривыми горгульями по углам. Тяжелая чугунная решетка у входа была приоткрыта, но внутрь Тень заходить не стал, а повел всех влево, обогнул склеп и через несколько метров вывел их к небольшой мраморной плите, вокруг которой рос вечно-зеленый можжевельник, а на сером мраморе в переплетениях колючих растений было высечено имя одного из сиамцев. Максу было странно видеть рядом с этим именем фамилию босса. Ральф присел на скамеечку рядом с надгробием, на ходу смахнув с него сухие листья. Тень устроился прямо на плите, по-турецки скрестив длинные ноги. Выглядел Ральф спокойно и буднично. Похоже, его действительно не надо было готовить к беседе с призраком. Но Макс решил все-таки уточнить.  — Вы понимаете, с кем вы сейчас будете разговаривать? Вы уж простите за вопрос. Мы с вами едва знакомы, да и с Максом… так скажем, мы познакомились всего пару дней назад. Но обещаю — все, что я здесь услышу, останется между нами. Отец запретил мне даже ему что-либо рассказывать. И я понимаю, почему. Я уже знаю, что разговоры с умершими бывают, гхм... весьма откровенными.  — Да, я все понимаю. Я буду говорить с умершим братом Рекса, — успокоил его Ральф. Говорил он медленно и спокойно. — Макс умер в интернате в возрасте пятнадцати лет, в больничной палате. Ты его видишь? Он здесь?  — Да. Он сидит перед вами. Вот здесь, на плите, ноги скрестил.  — Как он выглядит? Как Рекс?  — Нет. Он выглядит, как подросток. Да, лет пятнадцати. — Можно, наверное, начинать? Я готов. Рыжий Макс постарался пристроиться так, чтобы Ральф мог его видеть. Накануне отец, коротко объясняя принципы перевода, заметил, что, по возможности, надо не только пересказывать слова, но и жесты. Втянешься, будешь и мимику их повторять, говорил он. Ральф коротко вздохнул и поздоровался:  — Ну здравствуй, Макс. Зачем звал? У рыжего близнеца немедленно закружилась голова, потому что ему показалось, что Ральф обращается к нему. Сделав глубокий вдох, он заставил себя собраться и повторил вслед за призраком, как учил его отец. И постарался улыбнуться, как это сделал Тень. — Я поблагодарить. За Рекса.  — Поблагодарить… Вот, значит, как. Ральф неспешно вытащил сигареты, закурил и спокойно сказал:  — Ублюдок ты, Макс. *здесь и далее цитируются песни В. Бурдина