{ }
Когда тонкое пение соловьёв слышится через открытое окно, а ласковый ветерок пробирается в светлую комнату, Чимин открывает глаза и сладко потягивается, вспоминая, что ему сегодня снилось. Он помнит мягкую траву под босыми ногами и её сильный аромат после дождя, что приятно тревожит душу. Молодой парень бежал так долго, что устал, вокруг него виднелся большой луг с красивыми цветами. Они все были мягких пастельных тонов, вроде нежно-василькового, персикового и розового, но в то же время эти оттенки казались друг с другом одним целым. Солнышко грело так осторожно и ненавязчиво, а воздух был таким обжигающе приятным. Пак оглядывается по сторонам. Его бежевая кровать с балдахином всегда дарит Чимину только самые хорошие сны. Он спит здесь прямо как в детстве, ощущая полное спокойствие. Парень сидит какое-то время на мягкой постели, а после встаёт. В дверь тихонько стучат, а после в комнате появляется прислуга. — Bonjour! As-tu bien dormi? — произносит зашедший внутрь мужчина. Чимин тепло улыбается, отвечая немного смущённо: — J'ai bien dormi, merci. Молодого юношу ведут на водные процедуры, усаживая в медную ванну с тёплой водой и лепестками роз. Из серебряного ковша его голову поливают мягкой струёй чистой воды. Чимин от удовольствия прикрывает глаза и расслабляется. Его щёчки краснеют, а после помывки на него накидывают халат и отводят обратно в комнату. — Новый день, мсье Пак. Пусть он подарит Вам новые прекрасные переживания, — прислуга помогает Чимину одеться к завтраку, а тот смотрит на себя в зеркало, наблюдая за этим процессом. — Как Вы думаете, отец разрешит мне наведаться в город, если я вежливо его об этом попрошу? — Всё возможно, — неоднозначно улыбается прислужник, — однако, почему Вам туда так хочется? Вы живёте во дворце и, кажется, жизнь у Вас прекрасна. — Моя жизнь, но не то, как живут горожане. Это несправедливо, — парню застёгивают пуговицы на рукавах белоснежной рубашки, — простой народ голодает, а мой отец устраивает балы. — Такова действительность у людей высшего сословия. И в этом тоже есть что-то хорошее. — По мне, всё это — лишь пыль в глаза другим. И маскарад, и маски — тому лишь подтверждение. Никто не знает, что они скрывают. — Вы говорите так заумно. В каждом Вашем слове есть несколько значений, но я привык к тому, что каждый, кто живёт здесь, доволен этой жизнью. Простите, что из-за отсутствия должных знаний я не могу понять Вас, мсье. Вы слишком умны для разговоров с обычным простолюдином. — Ох, что Вы… Ваших знаний должно хватить даже на то, чтобы попасть на бал. Ведь чем Вы хуже папиных гостей, что лишь за вечер вина заглатывают бочку? — Чимин вздыхает так тяжело, — Ведь Вы достойны хоть раз узнать, какое вино на вкус. Но гости о других совсем не думают. — Мсье, Вы слишком благородны. И если нашей стране достанется такой правитель… Вы осчастливите каждого человека. Пак берёт мужчину за руку, кланяясь ему, а для того это — привычный жест, хотя именно он здесь прислуга. За завтраком собирается вся семья. Тэхён — кузэн Чимина — приветствует его, делясь своими снами. Они оба одного возраста, поэтому являются очень близкими друг для друга. Пак присаживается за стол. Глава семьи — его отец — медленно садится на своё место. Его стул с мягкой обивкой двигается ближе к столу. Он берёт приборы в руки, не разговаривая с сыном. Чимин не привык к тому, что его папа́ ведёт себя с ним так, ему это молчание кажется пыткой, но вида он не подаёт. Мама Пака тоже молча трапезничает, и самому юноше ничего не остаётся, как делать то же самое. Прислуга наливает ему свежевыжатый сок в стеклянный стакан, в белую угловатую тарелку кладёт творожную запеканку. Парень разрезает её серебряным ножом, подцепляет вилкой из того же материала и отправляет в рот. Их стол, такой длинный, стоит в самом центре большой комнаты, над ним висит великолепная люстра с прозрачными и переливающимися дорогими хрусталиками. Их дом огромный, но от этого кажется, что вся семья намного дальше друг от друга. Чимин неспешно жуёт свой завтрак, украдкой поглядывая на кухню. В столовой, где они подчуются, стоит пианино молочного цвета. Пака часто просят сыграть на нём на разных вечерах и балах высшего сословия, и Чимин всегда соглашается, мягко и невинно улыбаясь. Родители воспитали его гордостью семьи, настоящим ангелом, который никогда их не ослушивался. И юноша действительно был таким, пока однажды не услышал разговор отца с казначеем. Тот жаловался на бедность в городе, просил франки, но папа отказал. — О чём задумался? — вдруг спрашивает глава семьи, и Чимин прямиком возвращается из воспоминаний. — О прошлом, — честно отвечает Пак. — Сегодня приедут мои хорошие друзья из Италии, я устраиваю бал по такому поводу. Уверен, они захотят с тобой познакомиться. — Для меня это большая честь, — Чимин кланяется отцу сидя, склоняя голову совсем немного. — Вечером прибудет их карета. Спустись к нам ближе к восьми часам. Я бы хотел, чтобы ты встретил гостей вместе с нами. — Слушаю-с. Чимин, после ужина, возвращается в комнату. Он глазами водит по своим покоям довольно быстро и судорожно ищет свою мантию. Надев её вместе с капюшоном, парень спускается на кухню. Там берёт кое-что себе в дорогу, а после аккуратно и незаметно для всех исчезает из дворца.{ }
Юнги открывает глаза. Он и не помнит, как заснул вчера, но сегодняшняя ночь была необыкновенной. Молодой мужчина ещё никогда в жизни не спал так хорошо. Причина ли всему этому вино или же невероятное вдохновение, но скульптор чувствует себя счастливым. Он встаёт с тёплой постели, смотря в окно. Солнце уже высоко, оно светит ярко, ослепляя. Мин сощуривает глаза от его лучей, просачивающихся через стекло, а тепло чувствуется даже в мастерской, белоснежные скульптуры освещены и отбрасывают тени на паркетный пол. Сегодня обещал прийти хозяин и взять плату. Юнги подготовил её ещё пару дней назад, внутри себя благодаря Всевышнего за то, что у него получилось отложить эти двести франков. И вскоре появляется тот самый мужчина во фраке. Он смотрит на скульптора выжидающе, а тот подносит ему плату. И кажется, что она слишком большая, но Юнги очень любит эту мастерскую. В ней он трудится уже пару лет и не представляет без нее своей жизни. И Мин готов платить так долго и так много, пока она не станет принадлежать ему полностью. — Вы сдержали обещание, — хозяин пересчитывает плату и довольно улыбается, — Я благодарен Вам за это. Сейчас времена непростые, удивительно, как Вам удалось добыть две сотни франков. — Искусство нужно всегда. И в сложное, и в обычное время оно помогает найти смысл. Даже если тот давно потерян. — И всё же, видеть то самое лучшее там, где его отыскать невозможно — необыкновенная способность. Если же Вам удаётся это, то у Вас настоящий дар. Юнги чувствует, как его губы медленно растягиваются в мягкой улыбке. Ему весьма приятно слышать чужую похвалу. Тем более, от человека, близкого больше к незнакомцу, чем к другу. — Мне пора, — произносит мужчина. — Я закрою за Вами дверь, — Юнги кланяется, и лишь после, когда владелец скрывается в людном переулке, снова оказывается наедине с собой. Стук в дверь. Должно быть, мужчина в шляпе забыл что-то, раз решил вернуться. Юнги поспешно отворяет её, но видит совсем иного человека. Мантия и капюшон на пол лица, ему не скрыть лишь эту нежную, невинную улыбку. Скульптор замирает на месте, а когда прекрасные глаза показываются из-под плотной ткани, окончательно теряет дар речи. Красив до невозможного. — Доброго дня, — так тихо, но взволнованно, — я проходил по Вашей улице и мне почудился Ваш голос. — Всё верно… — шепчет Юнги, глаз от него не отрывая, — ко мне зашёл владелец за платой. — Так значит, сама судьба свела нас сегодняшним днём. Мин видит эту кожу, глаза и губы. Светлые волосы и ямочки на столь юном лице. Изобразить, запомнить, восхищаться… Муза по своей натуре идеальна, словно песня ангелов. — Прошу, я ждал Вас… — Мин рукой показывает путь в свой крохотный мир. — И я ждал встречи, — Чимин оказывается внутри, стягивая с себя капюшон. — Ко мне вернулось вдохновение, — получается так тихо, но в то же время — счастливо. — Если Вы скажете, что я служу всему причиной, то я не поверю, — светловолосый улыбается смущённо, взгляд свой прячет быстро, боясь со скульптором встретиться глазами. — Вы и никто больше, — Юнги просит пойти за ним, к огромной скульптуре. Чимин поднимает голову, видя что-то большое и накрытое полотном, словно он сам в своей мантии. Его дыхание становится взволнованным, а после рука молодого мужчины тянется к ткани, срывая ту на пол. Пак замирает. — Она похожа на меня… — почти шепчет юноша. Его и тело, и черты, даже манера действий, хоть материал и обездвижен. — Вы правы, но Вашей красоты здесь лишь отчасти. Я ведь творил по памяти, но этого слишком мало. И лишь поэтому хочу Вас спросить: не были бы Вы так милы, чтобы стать моим натурщиком и появляться здесь немного чаще? Взамен на это я бы подарил весь мир. — Весь мир? — спрашивает Чимин, с любопытством переводя взгляд на скульптора. — Вот этот, — Юнги рукой показывает вокруг, на свои скульптуры и картины, — он не велик, но уверяю Вас, он мне всего дороже, и даже того, что за окном. — Я так почтён… Но мне всё ещё льстит Ваше ко мне отношение. — Напрасно, Вы заслуживаете всего самого прекрасного, — Юнги смотрит на Чимина, мягко ему улыбаясь. Пак снова смущённо опускает глаза, растягивая губы до глупого мечтательно. По телу разливается невероятное, такое приятное чувство, которое невозможно описать словами. Когда тебя ставят выше всего на свете, делая центром своей Вселенной. Когда смотрят так, как смотрит Юнги. Нежно, трепетно, абсолютно осторожно, но всепоглощающе. — Я бы с радостью стал Вашим натурщиком, — произносит Чимин, убирая за ухо светлые волосы, а после поднимая глаза и чувствуя, как пылают щёки. Он знает, какое у него теперь задание, а ещё Пак слышал, что натурщики позируют обнажёнными. Это его смущает до красных кончиков ушей.