La fleur

      Юнги никогда не думал, что его сердце сможет занять что-то, кроме скульптур. Ему казалось, он до конца жизни будет не понят всем миром, потому что творцы всегда одиноки. Когда на молодого мужчину направлен знакомый взгляд прекрасных и совершенно не похожих ни на что больше глаз, он не может вдохнуть, расслабив лёгкие. И пусть это не Чимин, а лишь его статуя, скульптор рассматривает это создание как смотрел бы на кого-то очень особенного. Юноша часто появляется в его мастерской, приносит с собой цветы и улыбается очень невинно, каждый раз забирая у Юнги способность говорить. Мужчина забывает обо всём вокруг, когда он рядом, перестаёт замечать время и то, как оно, на самом деле, скоротечно. Если бы можно было остановить его и никогда больше не отпускать молодого натурщика, скульптор бы ни за что на свете больше не возвращал эту жизнь на круги своя. Когда их взгляды, Юнги и Чимина, пересекаются, у старшего заканчивается воздух в груди, а мысли спутываются, не позволяя думать ни о чем. Мин не понимает, почему натурщик так сильно меняет его, заставляет мечтать о встрече и ждать целый день, когда та настанет. Чимин уже целый месяц приходит к Юнги. Он появляется в мастерской то утром, то вечером, задерживаясь лишь на пару часов, а после исчезает, словно самый прекрасный на свете сон. Юноша может приходить в разное время, но его визиты являются постоянными. Скульптор ни в чём в своей жизни так не уверен, как в том, что натурщик обязательно придёт к нему. Это их самая большая тайна. Чимин так часто кажется Юнги невесомым и эфемерным, что скульптор задумывается о собственном безумстве. Может быть, он просто выдумал себе этого юношу? Этого скромного ангела, красота которого не просто восхищает, а помогает Юнги творить и дышать искусством. Юношу, который приносит цветы с собой каждый раз и является таким невинным и чистым, добрым и искренним, что мужчине хочется защитить его от всего мира. Ведь среди всех цветов он является самым нежным, самым прекрасным... Юнги никогда не искал счастья в других людях, потому что любил искусство слишком сильно, но совсем недавно он поймал себя на мысли, что Чимин стал ему намного дороже самого дорогого, что было в его жизни. Скульптор осознал, что полюбил этого юношу всем своим сердцем, впервые в жизни найдя человека, который стал его смыслом. Мысли о Чимине были чем-то настолько глубоким и всепоглощающим, что томились у скульптора в сердце с поразительной частотой. Перед сном, после пробуждения, во время очередного прилива вдохновения на рассвете и за бокалом красного вина на закате — то было время, когда совершенно воздушный юноша занимал весь его рассудок. И нет, Юнги никогда на это не жаловался. Напротив, его губы напоминали собой полумесяц, мягко содрогаясь в улыбке. Никогда раньше Юнги не любил кого-то столь сильно. От этого чувства, порой, становилось больно, настолько оно было ощутимым. Скульптор видел его в своих снах, писал портреты натурщика по памяти и иногда ночами напролёт вытачивал его скульптуру, так и не сомкнув глаз. Словно в голове его было одно единственное имя, а сердце билось лишь благодаря ему. Но Чимин — мужчина, пускай и совершенно особенный. Возможно, такая любовь была неправильной и не считалась нормой. Возможно, это было настоящим грехом — мужчине любить другого мужчину. Юнги было всё равно. Раньше ему казалось, что эта нескончаемая нежность в его душе при виде Чимина есть лишь благодарность и восхищение человека, который любит красоту вокруг себя. Он думал, что натурщик являлся для него чем-то вроде рассвета и заката, ведь они оба так же незренно прекрасны. Но после скульптор осознал, что не представляет без него своей жизни. Мин смог бы прожить без чего угодно, даже без табака, необходимого ему так сильно, но без Чимина он бы в миг потерял смысл просыпаться каждое утро. Этот юноша со светлыми волосами, очаровательными ямочками на щеках и своей непомерной мягкостью был кем-то намного больше, нежели зависимость. Юнги очень любит его как человека, с которым хотел бы быть до последнего вздоха. Которого целовал бы очень чувственно, оберегал от этого мира, словно крохотного ребёнка. Которого не отпускал бы от себя ни за что на свете, подарив всё, что у него есть, и больше. Мужчина не понимает, когда Чимин окончательно поселился в его сердце, потому что отношение скульптора к своему натурщику всегда было таким. Возможно, впервые полюбив, Юнги не смог осознать этого сразу, а потому открывал свои чувства постепенно со временем. С каждым подаренным Чимином цветком. Мин смотрит в окно, дыша слишком взволнованно. Его взгляд устремлён в спину натурщика, уходящего после очередной встречи. Этот юноша приходит к нему уже целый месяц, а Юнги не может попрощаться с ним даже тогда, когда снаружи наступает ночь. Слишком непосильным ему кажется расставание, слишком долгим — ожидание следующей встречи, но он согласен даже на это. Потому скульптор, тяжело вздыхая, медленно крадётся к деревянному столу, вытаскивая сигару из футляра и поднося к ней зажжённую спичку. Он закуривает, прикрывая глаза и вновь погружаясь в свои мысли. Темнота окутывает мастерскую в свои объятия. Юнги так привык к одиноким вечерам, но сейчас они кажутся ему очень тяжёлой ношей. Раньше он не знал, что можно жить немного иначе и проводить целый день не только со скульптурами, а с его невероятной музой. Его сердце сжимается с некоторой болью, ведь скульптор прекрасно осознаёт, что Чимин никогда не ответит ему взаимностью и исчезнет сразу же, как только его скульптура будет закончена. Увидятся ли они ещё хоть раз или же их пути навсегда разойдутся? Подержав обжигающий дым с привкусом пряностей во рту, скульптор медленно выдыхает его наверх, прикрывая глаза. Так прекрасно любить Чимина и так больно осознавать, что он никогда не сможет быть его. Молодой мужчина слегка напуган своих чувств, ведь они изначально не естественны. Бог создал Адама по своему подобию, а из ребра его сотворил Еву. Мужчина и женщина — так было задумано с самого начала, так правильно, но Юнги никогда не был правильным. Он всегда знал, что отличается от большинства людей, словно ему приоткрыто чуть больше, нежели остальным. Чувствительный и чувственный скульптор кажется другим, ведь видит этот мир иначе. Он слишком долго рассматривает вещи вокруг себя, слишком часто, закрыв глаза, рисует картины в своей голове о том, как должны выглядеть его скульптуры. Находит прекрасное повсюду и очаровывается им, даже там, что простому человеку покажется слишком обыденным и невзрачным. Он всегда отличался тем, что то, что ему нравится, поглощало его полностью, не давало думать ни о чём другом, занимая все его мысли. Это же относится и к Чимину, ведь Юнги уверен, что если он полюбил его, это на всю жизнь. Ему не нужен никто другой, потому что скульптор будет видеть его во всех и во всём, он станет замечать лишь его одного и думать лишь о нём, причём всё время. Эта черта кажется Мину некой особенностью, что делает его тем человеком, которым он сейчас является. И пускай другие не поймут его — всё это неважно. Пока он любит, ему не нужен целый мир. Утро наступает быстро, ведь всю ночь Юнги думал о том, как ему быть. Отныне к каждой их встрече с Чимином молодой мужчина будет относиться ещё более трепетно, постарается запомнить свою музу в мельчайших деталях, чтобы вспоминать одинокими вечерами, как сильно он был счастлив. На самом деле, Мин ничего не смыслит в делах любовных, а потому ему хочется спросить совета у своего верного друга — Намджуна. Скульптор знает, что он сейчас в парке. Художник пытается вдохновляться другими людьми и рисовать их за небольшие деньги, вновь вспоминая своё прошлое. Неспешной походкой Юнги направляется прямо туда, то и дело поправляя манжеты своей белоснежной рубашки от чрезмерного волнения. Разговоры о любви были у них и раньше, однако художник больше настаивал на том, что скульптору нужна семья, в то время как второй всё твердил, что для него это вовсе необязательно и что он любит своё одиночество слишком сильно, чтобы скрасить его с какой-нибудь дамой. Обнаружив Намджуна собирающим свои инструменты, Юнги тяжело выдыхает. Он надеялся потянуть время, как следует придумать целую речь о том, что произошло, но ему приходится сразу начать. — На сегодня ты свободен? — спрашивает Мин. — Юнги, — Намджун поднимает взор на друга, медленно растягивая губы в улыбке, — как я рад тебя видеть... — Я тоже, — кивает скульптор, — давно мы не разговаривали. — Безусловно. Неужели ты сам меня нашёл, потому что соскучился? — Искать тебя мне нетрудно, я знаю тебя почти как себя самого. Твою любовь к живописи непосредственно в месте, которое кишит ею, знаю ещё лучше. — Ты прав, ты прав, — Ким снова улыбается, — ноги приводят меня к истокам вновь и вновь. Ничего не могу с собой поделать. Здесь я получаю самые настоящие живые эмоции. Они проходят ко склону, присаживаясь на мягкую зелёную траву, пахнущую недавно пролитым дождём и, совсем немного, росой. — Как жил всё это время? Что нового приключилось в твоей жизни? — интересуется Намджун. — Всё так же не спишь по ночам, вдохновлённый своей музой? — Так и есть, — Юнги улыбается, — произвёл на свет множество картин и заказы даются мне намного легче. — Ох, ты обожаешь свои творения. Любишь нежно как собственных детей. — Люблю. Может, чуточку больше. — Что ты имеешь в виду? — Прости за то, что лгал тебе, — произносит Мин вдруг, замечая в миг ставший ничего не понимающим взгляд Намджуна. — Я всегда говорил тебе, что люблю каждое свое творение одинаково, но у меня появилось одно по-настоящему особенное... — Какое? — негромко спрашивает Ким. — Скульптура моей музы, моего натурщика. Для меня особенно всё, что с ним связано... Юнги не посмеет признаться в открытую, иначе от него отвернётся его самый близкий человек. Намджун вдруг замолкает, а Мин не знает, что ещё сказать. После художник думает какое-то время, а скульптор надеется понять, о чём. — Все художники влюблены в свои работы так или иначе. В этом нет ничего странного, полагаю, — произносит, наконец, Ким. — Ты просто всё чувствуешь по-другому, намного сильнее, чем обычные люди, потому что твоя душа совсем как у ребёнка. Ты думаешь, что жизнь чиста и прекрасна, видишь её не так, как все, поэтому и любишь каждую её часть. Замечаешь детали и считаешь их потрясающими. Тебе кажется, будто мир и есть идеален всем, что ему присуще, ведь все части составляют ту самую гармонию, то самое равновесие. — Я люблю мир... — слегка хрипло произносит Юнги. — Иногда я действительно поражаюсь тому, насколько ты прекрасный человек. — Понятие «прекрасный» — действительно растяжимое, особенно если ты видишь мир моими глазами. Но есть кое-что, что действительно отличается от всего этого, но так ли это плохо лишь потому, что не похоже на всё остальное? Я не чувствую, что это плохо... И я не знаю, что с этим делать.