La fleur

      Лучи только-только появляющегося на горизонте солнца постепенно освещают набережную. Ненавязчивым теплом они касаются и тёмных прядей, что отливают ночным небосводом, их оттенок столь же глубок. Юнги неспешно открывает глаза, будучи лежащим на деревянной скамье резной формы с витиеватым рисунком. Он задремал прямо здесь и даже продрог. Мин усаживается на твёрдой поверхности, неспешно водит ладонями по плечам, пытаясь согреться и согнать мурашки с собственной кожи. Как же ему повезло, что на улице тёплое лето, иначе подхватил бы воспаление лёгких и принял бы свою неизбежную кончину. Мужчина неторопливо оглядывается по сторонам. Перед ним всё та же вчерашняя пристань, а берег омывают изумрудные воды пролива la Manche, большие волны разбиваются о камни белоснежной пеной, после чего возвращаются к своим истокам, словно перелётные птицы с юга по прошествии холодной зимы. Скульптор не может перестать смотреть на сию завораживающую картину, видит и корабли, уходящие в самую даль, не забывшие попрощаться. Навсегда ли покинули родную землю? Вернутся ли сюда вновь? Юнги всё никак не перестанет думать о том, что в одном из таких мог быть и его Чимин. Он стал называть его своим в мыслях, считал, что по праву превозгласил юного натурщика неотъемлемой частью себя самого, но вовсе его не присвоил. То есть две противоположности, Мину всегда важно было его согласие, взаимность, совершенное доверие, ведь они оба равны друг перед другом. Однако, взрослость мужчины и зрелость его говорили сами за себя: он считал, что обязан быть рядом, когда его музе тягостно и боязно, когда сердце тоскует и не хватает ощущения дома. Желание защитить его казалось столь естественным, что скульптор не позволял себе усомниться в правильности сего чувства. Ради юноши Юнги готов был на всё, а потому согласился бы ждать следующего корабля, чтобы отправиться к нему, в далёкий Нью-Йорк, и больше никогда от себя не отпускать. Этим утром Мин был объят непривычным ранее холодом, несмотря на согревающее своей лаской Солнце, что дарит жизнь всему вокруг. Оно рождает чудесный рассвет, окрашивает в цвет спелых персиков небо и даже лицо самого Юнги. А Мин, высоко приподняв голову и задрав подбородок, смотрит на переливы прекрасных оттенков, однако мысли его не о картинах, что из пары мазков на девственном полотне могли бы стать целым шедевром в его руках. Он дышит столь тихо, слушая в груди громкий стук сердца, и всем собой ощущает Чимина где-то поблизости. Должно быть, юноша, подобно ему самому, смотрит на это же небо, и если закрыть глаза и представить его сидящим рядом с собой, то можно почувствовать его едва уловимый мягкий запах. Он всегда пахнет цветами, непринуждённой лёгкостью и совсем ещё юной невинностью. А вкус его губ, Мин поклясться готов, столь же сладок и непорочен. Отныне, когда их чувства оказались взаимными, а сердца позволили себе забиться в унисон, словно неотделимые друг от друга детали одного механизма, Юнги мыслит о том, как это — поцеловать Чимина. Мужчине так хотелось отдать ему всю свою нежность, коснувшись его бархатных губ, и дышать с ним одним воздухом, пока не закружится голова. Отнюдь, неизвестно, когда это будет возможным. Юнги, предавшись мечтам, снова ощущает окутывающую с новой силой боль в сердце. Как же скульптору не хватает его прекрасного юноши. Мин неохотно открывает глаза, снова смотря по сторонам и всё ещё находя себя в Гавре, а не в привычном сердцу Париже. Чимин с ним не рядом, а вместо утончённых цветов раздаётся запах морских волн. «Чересчур резкий, — сказал бы Юнги, — совсем ни как у него». Скульптор привык к совершенно иному, а потому даже эта деталь, но отнюдь не мелочь, напоминают ему обо всём. И о том, что Чимин больше не рядом, и о том, что Юнги так и не смог приблизиться к нему вновь. Мужчина закусывает губу, опуская взгляд на одинокий светлый берег. Скульптор совсем ничего не съел со вчерашнего дня, его тело отдаёт болью, ведь уснуть удалось лишь под утро. Мин, увы, так долго не мог сомкнуть глаз. Все его мысли были лишь о натурщике и о терзающем осознании перед неспособностью сделать что-либо, чтобы вновь взять его за руку. До чего же сильно ему хотелось знать, как там его Вдохновение. Душа болела за него с каждым вздохом лишь сильнее, а выдохнув, спокойнее не становилось. Тоска по нему неумолимо росла. Юнги совершенно некуда пойти, этот город столь чужд, а домой в одиночку ему не добраться. У него не осталось совсем ничего и в груди чувство нескончаемой боли. От безрадостных мыслей становится столь мучительно. Мин, одиноко сидящий на скамье, слушает море, почти безмолвный шум прибоя, и завидует его спокойствию. Жизнь сама по себе состоит из разного рода событий, отнюдь не всегда сказочных и прекрасных, однако скульптор вовсе не спешит опускать руки, ведь их с Чимином вечность лишь положила своё начало. Мужчина ни за что на свете не станет думать о том, что они больше не встретятся. Он поднимается на ноги, глазами выискивая место, где уже был вчера. Небольшой павильон, в коем сидит человек, продающий билеты на паром, ничуть не изменился. Юнги тяжело вздыхает: его сигары остались дома, а потому ему не выпустить всех своих чувств вместе с дымом. Мужчина пальцами поправляет разлетевшиеся от ветра в стороны волосы. Он спускается по склону, покидая песчаный берег. В его груди два несовместимых чувства: надежда — светлый её проблеск, отчего немного легче дышать, однако боль заглушает то ощущение, шепча мужчине о его беспомощности. Ему бы хотелось услышать о том, что ближайшее судно отправится уже сию минуту, отнюдь Юнги осознаёт, что мечты его наивны. В павильоне столь тихо. Он проходит всё дальше, стуча в закрытое окно с табличкой «fermée» на нём. Ему отворяют не сразу, но Юнги ждёт весьма терпеливо и то есть его новый смысл — ждать. С безукоризненным спокойствием, пока заветные слова не будут произнесены из чужих уст. Перед ним появляется мужчина, тот сидит здесь день и ночь, а скульптор разбудил его своим отчаянным нетерпением. — Я бы хотел попасть в Нью-Йорк, — выдыхает Мин. — Нет ли новых вестей, мсье? — Сожалею, — мужчина мотает головой, опуская глаза. — Насколько скоро Вы можете сказать, когда состоится следующая поездка? — хмурится Юнги, тоска душит собой непомерно. — Люди бежали из Франции, их поездка — обстоятельство вовсе не по счастливой случайности. Попасть в Новый свет просто так не удастся. — Я понимаю... — кивает скульптор. — Merci. — Чем Вам не нравится здесь, мсье? Отчего Важе желание оказаться в Америке столь велико? — Я собираюсь последовать за любовью всей моей жизни... Мужчина выходит раненным, но отнюдь не разбитым. Юнги оглядывается по сторонам: этот город прекрасен по-своему и, кажется, Гавр собирается стать его новым домом. Он не в праве возвращаться обратно в Париж. Безумство — удел любящих сердцем и Мин из них самый безумный, ведь готов бросить всё ради одного лишь юноши, потому как Чимин дороже целого мира. Одно лишь воспоминание о нём способно вдохнуть в него жизнь, заставить улыбку сиять на лице, даже в столь тяжёлое время. Юнги так сильно привязался к своему натурщику, своей неповторимой музе, не представляя себе существования без него. Он стал кем-то намного большим, нежели невероятной красоты юноша. Тот плавно перерос в продолжение самого скульптора, позволив ему впервые полюбить и сразу же столь сильно. Мужчина не перестаёт думать о нём ни секунды. Скульптор прогуливается по спящему городу, держа руки в карманах. Он никогда не бывал здесь, а потому каждый камушек ощущается совершенно чужим. Париж отличается всем вокруг и кажется, будто бы Мин впервые скучает по этому городу. Будучи там и наблюдая уже привычные дома и картины, Юнги не представлял, что ему станет всего этого не хватать. Однако сейчас вся его жизнь зависит лишь от одной поездки, кою пропустить он не в силах. Скульптор решает остаться здесь. Юнги достаёт пару монет из кармана. Осознаёт своё бедственное положение, отнюдь не отказывает себе в булке свежего, только что испечённого хлеба из пекарни, что находится рядом. Он не ел так давно, однако ему нужны силы. Мин, не успев отойти от заведения, вдыхает сей аромат с таким удовольствием, словно это — самое вкусное, что ему когда-либо удавалось попробовать. Скульптор держит свой завтрак двумя руками, лицом зарываясь в ароматную выпечку и кусая ту с нетерпением. Может быть, судьба, напротив, оказалась к нему слишком благосклонна, позволив скопить чуть больше франков, ведь Юнги был столь отчаян, что совсем не подумал, на что купит билет. Мужчина, сытый вдоволь и оставивший немного хлеба себе на потом, усаживается прямо на крыльцо той самой пекарни. Он размышляет, как ему существовать и протянуть до того самого дня, когда из Гавра в Нью-Йорк отправится судьбоносный корабль, что подарит ему встречу с самым прекрасным на свете юношей. Мин волен вспомнить своё мастерство, создавая скульптуры. Он постарается вернуть себе то, чем занимался в Париже, и начнёт сначала. — Где же мне взять средства на материал? — шепчет Юнги. Он прикрывает глаза, головой опираясь на двери пекарни. — Чимини, я, вероятно, и вправду безумец... — шепчет мужчина. — Но я не теряю надежды увидеть Вас снова.

{ }

Юнги был готов взяться за любую работу, не столь важны были деньги, как место, где можно остаться на ночлег. Он спрашивал у разных прохожих, не пригодятся ли тем, случаем, его мужские руки. Скульптор способен был помочь в любом деле, ведь жизнь его никогда не была сладкой и сахарной, приходилось осваивать новые умения. Мин заходил в разные лавки и даже в таверны, но, увы, работы для него не нашлось. Ныне та является особой роскошью, отыскать себе место — немыслимое отягощение. Мужчина обошёл весь город, так и не сумев устроиться. Темнеет и постепенно наступает вечер, скульптор остался ни с чем и даже тот самый утренний хлеб канул в небытие. Юнги — мужчина столь сильный духом, ему вовсе не страшно остаться на улице снова. Он утешает себя сладкой улыбкой в мутном от устали сознании. Когда тяжело, Чимин сможет придать ему сил, Мин уверен. Его муза — его талисман. Элексир жизни, что разбудит посреди самого тёмного сумрака. Скульптор готов пойти на подвиги, положить весь мир к его лишь ногам. Юнги любит и задыхается от сего чувства: то нежностью теплится в его душе с послевкусием горьким. Гавр сам по себе есть невеликое место. Обойти его можно так скоро, не успев осознать, что уже покидаешь сие поселение. Мин оставляет город за своей спиной, желая осмотреться. Делает несколько шагов, а после смотрит перед собой: там целый лес как на ладони. Юнги рос простолюдином, коими были его мама́н и папа́, всё детство своё он помогал собирать тем дары щедрой природы в плетёную корзинку. Любимым лакомством его являлась черника. Оттенок её напоминал мальчишке ночное небо, что заслонено дымчатыми облаками, он держал маленькие ягодки в руках, кладя в рот по одной штучке и высоко задрав голову. В каждой секунде ему виделось особое очарование того момента. Юнги представлял, будто бы небо рассыпало своё ожерелье на землю, а черничные ягодки — крохотные жемчужины, взяв в руки которые, люди смогли бы его потрогать. Узнать, каково это — ощутить тёмную небесную лазурь в своих ладонях. Скульптор неторопливо проходит всё дальше, вглубь деревьев. Он теряется среди их величественных стволов и широких крон, будучи всего лишь человеком. Наслаждается шумом зелёной листвы, что собой напоминает колыбельную. Мин смотрит по сторонам, глазами выискивая съедобные плоды, и вскоре находит небольшой куст черники. Юнги склоняется перед ним благодарно, подушечкой пальца проводит по гладкой и тонкой кожице тёмно-синих жемчужин. Каждая ягода отделена от других, они не растут горсткой. Мужчина срывает их: ребёнком он и не замечал, насколько те одиноки. Мин прикрывает глаза, когда приторно-сладкая мякоть ягод растворяется на языке. Столь долго он не пробовал вкуса их и своего дивного детства. Ему вспоминается смех и ребячество, мамины руки, что дарили ласку, ничего не прося взамен. Мужчина не видел её очень долго, Париж заменил ему всех родных, подарив мечту и исполнив её. Здесь он отучился, окончил университет и стал человеком. Отныне ничего не выдавало его простоты, кроме оставшегося столь чистым и искренним сердца. Он повзрослел, возмужал, но в душе остался всё тем же мальчишкой, что взгляда не способен отвести от прекрасного вокруг себя, только теперь его новые ягоды — это вино. Мин чувствует прохладу, заключая в объятия себя самого. Ему нужно вернуться назад, отнюдь пойти совсем некуда. Мужчина поникши опускает голову, прикрывает глаза и тяжело вздыхает. В Париже у него совершенно мягкое ложе, есть друг и призвание, а здесь — лишь слепая надежда. Он пробыл в Гавре целый день, всё вокруг словно настроено против него, но Юнги не поедет домой. Ничто не заменит ему Чимина, ничто не оживит его сердце и даже скульптуры в один миг покажутся бессмысленными. Мужчина ощущает упадок сил, столь тяжкой ношей кажется собственное тело. Мин смотрит под ноги, шагая дальше. Не оглядываясь, не останавливаясь и с трудом осознавая смысл своего пути. Разумным казалось обойти каждое заведение вновь, с самого начала, быть может, он мог что-то упустить? Его судьбой не может быть скитанье, ведь неумение справиться с трудностями есть хаос в собственной душе. Юнги, напротив, прекрасно ведает о том, что ему необходимо. Нужно лишь время. Ожидание снова шепчет на ухо, оно — главнее всех отныне. Юнги задумчив, он устал от сего дня, но мысли не привыкли отдыхать. Те породить сомнения пытаются, стараются запутать и без того мутный от всех событий рассудок. Вестей из дома ждать несомненно приятнее, нежели здесь, мужчина слышит подобные слова в голове и понимает, что смысл в этом немалый. Однако, ему поведали о том, что судно может появиться в любое время. Мин не простит себя, если упустит такую возможность. Юнги любит Чимина, боготворит его целиком и полностью и даже то, что отныне его юноша не будет жить во Франции. Осознание заставляет любить его лишь сильнее, ведь Мин не согласен мириться с их долгой разлукой. Мужчина не придаётся совершенному отчаянию, хоть то и зовёт к себе непрерывно. Ему будет непросто, порой невыносимо, но никакая боль не сумеет разрушить его трепетных чувств. Небо торопится покрыться звёздами, а Юнги, задумавшись о своём, вечном, вдруг замечает лавандовое поле. Там тихо так, что нарушить сие безмолвие кажется самым страшным на свете грехом. Оно бескрайне: куда ни посмотришь, везде лишь высокие стебли. Далеко впереди этих земель застенчиво касается небосвод. Одно перетекает в другое, пока два несхожих контраста встречаются в своём поцелуе. Мин не может отвести взгляда от картины, что была нарисована самым одарённым художником. — Неужели... — шепчет Юнги столь восхищённо. — Не могу поверить, что Вы снова меня спасаете. Цветы... Несомненно это были цветы... Мин вспоминает дары своей музы. Он любил смотреть на них часами. « — Это очень романтично — сравнивать меня с цветком. — Не сравнивать, а видеть в цветах Вас. » Юнги осознаёт, что ответ на главный вопрос всегда был рядом. Он станет продавать их, эти цветы, ведь так мужчина сможет вернуть себе и свой цветок. Тот, что самый драгоценный и чуткий из всех.