pov: Драко
Когда наш ректор предложил бригаде студентов от имени университета подписаться на недельное посещение самых известный галерей города – Я первым поднял руку, обратив на себя внимание Смольника*, который, кажется, игнорировал меня вот уже второй месяц. Я был прилежным и послушным студентом, что значит – выделяться только на фоне бунтарей, коих тут, как собак нерезаных, но в тоже время быть кротким и незаметным, как серая мышь. В группу меня всё же взяли, сказав, что всю необходимую информацию отправят мне на почту. Неделей позднее, наш декан, Минерва, дала мне именной пропуск в галерею, который обладал своими привилегиями. План посещений был составлен на все будни недели; каждый день по музею, по итогу – пять. Это было отличное предложение. Во-первых: освобождение от пар на целую неделю; возможность прикоснутся к искусству, не телом так душой; и конечно же – поток вдохновения, который мне необходим как кислород. Ну, ещё надо будет настрочить парочку рефератов, но это вторично. Я уже какой месяц не могу ничего написать*. Что послужило этой апатии я не хочу знать. Единственное в чем я уверен – она меня раздражает. Забини сказал, что мне нужна муза, а Панси посоветовала – бухнуть хорошенько, если курнуть я против, а я – против, ведь когда это Панси имела в виду табак? Я ответил, чтобы они закрыли ебальники и не советовали ересь. Одна учится на журфаке, второй – на филфаке; у нас совершено разные понимания искусства. Поэтому, как только я услышал об посещении галерей от ректора – без лишних раздумий – попросился. Первый пункт назначения – Мансарда Художников. Я опоздал на сорок минут, покаялся, чуть ли не поклоняясь перед усатым охранником, он с горем пополам попросил показать свой бейдж. Я кивнул, открывая свой кожаный рюкзак, выискивая глазами кошелёк. И меня осенило, что я его, скорее всего, забыл дома. Истинный ужас, видимо, отразился на моем лице, ибо охранник подозрительно прищурился. Я спросил не должно ли у него быть списка студентов, прибывших от университета. Он недовольно фыркнул и сказал, что список имеется, но он у какой-то там важной дамы. Мне ничего не осталось, как требовать её прийти сюда. Охранник осмотрел меня с ног до головы, вроде бы что-то подумал и сказал, что пустит меня по доброй совести, но, если окажется, что я не студент того вуза – на выходе меня ждёт штраф. Я согласился, поблагодарив мужчину. Войдя туда, меня сразу окружили десятки красочных картин, на глаза попадались такие красоты, что я просто не смог устоять перед соблазном рассмотреть их, хотя бы немного. Спустя пять минут блужданий по галерее, я догнал свою группу из пятнадцати человек со всего потока, и начал внимать рассказ гида. — ...работа создана маслом, если вы заметили. Жанр – пейзаж... — дальше можно было не слушать, так как пейзажи перестали меня влечь ещё пару лет до поступления. Честно сказать, даже при минимальных навыках можно нарисовать поле, небо и закат. Лично я умел это делать уже лет в восемь. Маменька с детства приучала меня к "прекрасному". Среди моих учителей были лучшие художницы и художники не то, что страны – а целой Европы. Естественно, первое, что мы взялись изучать были пейзажи, теперь они мне поперёк горла стоят, особенно когда я вспоминаю нашу гостиную, где таких картин в позолоченных рамах, штук двадцать на каждой стенке; но мамина самая большая гордость – семейный портрет, написанный мною в четырнадцать лет. Я нарочито зевнул и вместе со всеми подошёл ко второй картине. И вот она мне понравилось куда больше. — О, это очень интересная работа, — закивал гид, протягивая руку к картине. Любуясь произведением. — "Сальфиды" Вострецовой Анастасии, также написана масляными красками... Картина действительно была прекрасной. Я стал всматриваться в портрет. Глаза старались охватить каждую деталь и изюминку, оббегая взглядом прекрасных девушек-балерин, их нежно голубые наряды, оголенные ключицы, плечи и утончённые профили лиц. Портреты – моя чистая слабость; водить кисточкой по холсту, подбирая нужный оттенок, подыскивая тот самый ракурс – будто наделяя полотно дыханием, побуждая начать собственную историю под названием Жизнь, заставлять танцевать свой одиноко-вечный танец. Это будоражит мой нрав, как хороший коньяк. Я люблю посвящать свои работы кому-либо. Технически, картины не принадлежат уже мне, и я готов делиться ими, как ни странно. Мною обожаем тот момент, когда я соединён с полотном карандашом и красками, когда на моих глазах она приобретает цвета, будто это мгновение я полностью отдаю своему наитию с холстом, игнорируя всё окружающее меня; увы, смотреть на портреты, писанные мною – удовольствия не приносит. Есть парочка произведений, которые для меня имеют огромную ценность и не сравнятся ни с какими деньгами и они – единственное, что у меня осталось моего авторства. Я люблю воплощать моменты из жизни – на бумагу, и когда очередной раз, поднося карандаш к холсту – я не могу ничего нарисовать, руки трясутся будто в припадке, а мысли мешаются, дышать становится тяжело – я чувствую себя больным. Будто я живу пока рисую и мертвею, когда этого не делаю. Спустя три часа, я уже сидел за столиком в компании Забини и Паркинсон. Мы каждые будни протирали голубые диванчики в Surf Coffe & Gallery, попивая их кофе, да смакуя пышки с эклерами. После окончания школы и поступления в ВУЗы, нам просто необходимо было место для сплетен и посиделок – и Сэрф(как назвала его Панси) – прекрасно нам подошёл для этого. Забини заказал эклеры и джинджер, Паркинсон по-классике предпочла латте на миндальном молоке и круассан. Я же, сидел и пил американо, хмуро глядя в окно, за которым все ещё моросил дождь; что-то очередной раз набрасывая в скетчбуке, пока эти двое обсуждают своё- житейское. — Ничему тебя жизнь не учит, Забини, я поняла, — подытожила их беседу Паркинсон, откусывая круассан, да постукивая чёрными ноготками по стеклянному столику, её серьги в виде фиолетовых мармеладных мишек, слегка покачивались, особо выделяясь на фоне чёрных, как воронье крыло космах, подстриженных под каре. — Нашлась мне тоже, — цокнул Забини, потягивая кофейный напиток. — А сама где была вчера? — спросил он, наклонив голову, заглядывая ей прямо в глаза. Панси фыркнула. — Где была там уже нет, — отвела взгляд Паркинсон, в очередной раз укусив выпечку. — Логично. Так где же? Ответь, — настаивал Забини уже отставив стакан на столик, облизывая губы, попутно играя с септумом пальцем, переключив все своё внимание на девушку. — А хуем по лбу – не щекотно? — Ни разу. Ясно всё с тобой, Паркинсон, так что давай не будем, — Забини поставил точку в этом разговоре, потянувшись к эклеру. — А ты, Драко, — спросила Панси, наконец вспоминая о моем присутствии, немного нагнулась в мою сторону, — как выходные провёл? Если я скажу правду – ничем хорошим это не закончится. В прошлый раз, она отвесила мне нехилую оплеуху за тот случай. А если совру сейчас на счёт этого – Панси уж точно заметит, что ещё горше. Если Паркинсон что-то непонятно – это её злит, а в гневе она может противостоять только Мефистофелю. Как ни странно, прекрасное владение боевым искусством никак не отражается на её образе и фигуре, но дать в жбан ей не в труд; даже в радость, я бы сказал. Её жаркий темперамент отражался на каждом, кто знает Панси. Острый язык и увесистый удар – её парафия. Это забавно контрастировало на фоне Забини, который предпочитал решать конфликт словесно и по-фактам, или лаконично слать нахуй, приправив посыл своими божественными наречиями и очередными брильянтами его словарного запаса. И я, который предпочитал вообще не вступать в какие-либо конфликты, ибо, как говорил отец: "Мы не сброд, что кулаками машет". Сказал бы он это в присутствии Паркинсон – я бы на это посмотрел. Решив ответить максимально нейтрально – пожал плечами, неловко уходя от вопроса и перевёл взгляд на окно. — А чья мордашка на бумажке? — спросила Паркинсон, кивая на мой скетчбук. Я упорно не смотрел на бумагу, будто пропуская её слова мимо ушей. — Что-то я такого не знаю, — на её лице появились хищная улыбка. А она знает, что... — последний кого ты рисовал вот так... — она запнулась, поджав губы. Забини пихнул её локтем. Я вздохнул, наконец опуская взгляд и... Быть того не может. Я сам того не понимая, нарисовал парня, который спас меня сегодня. Отразив каждую мелочь, что попалась мне на глаза в тот момент – на бумагу. С листка скетчбука мне улыбался юноша с бардаком на голове, в очках и ямочках на румяных щеках. Такой... Видимо мое замешательство, удивление и осознание – поочерёдно отразились на лице, ибо Забини и Паркинсон начали переглядываться. А когда эти слизни переглядываются, их мысли телепатическим образом переправляются друг другу. — Мы чего-то не знаем? — осторожно спросил Забини. Я поднял на него глаза, снова пожимая плечами. Упаси. Боже, чтобы Паркинсон сейчас не бросила в меня чашку.end pov.
***
pov: Гарри
Столкнувшись с тем парнем, Драко – довольно необычное имя, кстати, – я совсем забыл куда шёл и зачем. У него, кажется, выпала бумажка, на которую я смотрел, как истукан, наблюдая как впитывается вода из лужи в пергамент, попутно поливая из небес. Подняв рисунок, я смог его осмотреть более детально. Это оказался портрет какого-то юноши, кучерявого и миловидного, начёрканный синим карандашом, а внизу подпись – настольно аккуратно, тонким, витиеватым почерком, что рассмотреть тяжко. Что ж, я должен рисунок каким-то способом вернуть – вдруг это что-то важное. Эти серые глаза Драко запечатались перед взором и теперь, кажется, что куда бы я не посмотрел – везде они, а платиновые волосы мокрые от дождя казались будто из другой вселенной... Ощущение, что я встретил ангела наяву, а тот без крыльев чуть не умер от колёс машины. Я даже сам не понял, как отдернул Драко от гибели; по всей видимости, сработали отточенные рефлексы; надо будет похвастаться Люпину, что мои тренировки по теннису не проходят зря. Но он все равно упрекнёт меня за пышки, съеденные втихую, будто они как-то препятствуют моим умениям. Вон, даже человека спас и это только девять утра. У меня ещё было много времени до тренировки, после которой мы с Гермионой и Роном встретимся в "Склад 17", поэтому я пошёл в магазин музыкальных инструментов, пускать слюни на рок-гитары, чтобы потом выйти с комом в горле и в очередной раз сказать Шерри, которого я знатно подзаебал: "Простите, не сегодня". И так дважды в неделю. Мужчина уже просто с пониманием пожимает плечами. Люпин, хоть и похвалил меня за реакцию, нагрузку не убавил: "Плюс ещё пять кружочков по полю". Пф, пустяки. Хоть и Римус, на вид, кажется мягкотелым, увы – это не так. Строгий и спокойный тон, непроницательный взгляд, подобно сканеру смеряет тебя, читая, как открытую книгу. Сначала его тренировки были не слишком напряжёнными, и я думал, что спорт не так уж сложен, как о нем говорят. Как бы не так. После месяца "разминок" он посадил меня на жесткую диету, которую я все равно нарушаю по искушению, и увеличил нагрузку в полтора раза. Недели сменяли месяца и результат налицо: мышцы на икрах и бёдрах подтянулись, бицепсы неплохо заметно даже сквозь футболку, а вот кубики мне пока что только снятся, но Люпин сказал, что и к ним не далеко. И это всё во имя Полицейской академии в Лондоне. Римус был категоричен, заявляя, что если я не буду пахать день и ночь, то Академия пожмёт плечами и помашет ладошкой на прощанье – всегда будут индивиды получше, быстрее и сильнее. Я поблагодарил Люпина за честность и сказал, что всецело готов к тренировкам. Осталось каких-то восемь месяцев и меня ждёт успех. Я верю в это. Для отта́чивания моих рефлексов мало было подбрасывать монетки. Это конечно эффективно, в какой-то мере, но недостаточно для высокого результата. Римус предложил мне теннис – это может послужить как средство для снятия стресса, так и тренировкой реакции. Я настолько этим увлёкся, что мной заинтересовалась одна популярная команда, когда я играл с Луной в теннисном корте, но я им благодушно отказал, сказав, что меня это не интересует. И какого, спрашивается, хера за мной не бегают из какой-то лондонской академии? Тяжело приехать в Питер? Посмотреть по сторонам, а вдруг где-то там ходит мускулистый шатен, который спит и видит вашу академию? — Как ты, Гарри? — рачительно спросила Гермиона, подливая из чайника горячий напиток; пар поднялся и затуманил мне очки. Гермиона ойкнула, на что я засмеялся, махнув рукой. Пора бы уже сменить окуляры на линзы, это давно мне говорит Люпин – велик риск, что я их попросту разобью даже на обычной тренировке. — Всё нормально, — сказал я, опустив глаза на яичницу в тарелке, переводя взгляд на смузи в стакане. Здоровое питание и никаких пышек. — А вот у меня нет. Я поспал два часа, — заныл Рон, начиная свою нудную речь о боли в голове. Каждый божий понедельник. — А нечего было на Думскую переться. Каждую неделю одно и то же. Тебе, что, неймется? — поучительным тоном, сказала Гермиона, накручивая на вилку спагетти, даже, впрочем, не смотря в его сторону. Рон поднял рыжие брови, глядя прямо на неё, будто та посмела сказать что-то невразумительное. — Кончай меня воспитывать, и так голова болит, — сказал Рон, поворачивая голову к окну, хмуря при этом брови и надувая веснушчатые щеки. Совсем, как в детстве. — И незачем врать. Не может болеть голова, внутри которой – пусто, — она сказала это настолько спокойно и непринуждённо, что я слишком громко фыркнул, не сдержав порыв. Уголки губ Гермионы поднялись. Она знала, насколько это злит Рона. — Я не виноват, что ты такая набожная, Гермиона. Щас начнётся. Лишь бы музыка звучала. Гермиона выпучила глаза, пробивая потолок бровями, а Рон напыжился, как индюк, готовый к драке. Я закатил глаза, втыкая вилку в кусочек омлета и положил на язык, отключая фоновый звук, словно в голове есть какая-то кнопка способная сделать это. Если эти двое начинают спорить, то их пыл просто не унять. Рон талдычит, что он не маленький, и она ему не нянька, Гермиона отвечает, что часто его опрометчивое поведение не соответствует возрасту и он мог бы брать пример с более интеллектуальных людей, а не: "Таскаться по Думской в поисках наития. Не хватало, чтобы ты там ещё компанию завёл – отличное место для поиска друзей". Уизли вообще считал, что она ему завидует и ведёт себя как мышь церковная лишь потому, что у неё "комплекс отличницы" и она предпочитает книги общению. Она фыркала и отвечала, что с большей охотой прочтёт двести книг, нежели будет вести с ним беседу. "Начинай хоть сейчас!", — отвечал ей он. И так каждый понедельник, по накатанной схеме. После их расставания такие дебаты между ними – не редкость. — Да заткнитесь вы уже оба, Господи, — взвыл я, привлекая к себе внимание. Они синхронно повернули головы и нахмурились. Я закатил глаза, потягивая смузи. Внезапно, я снова вспомнил о том парне. Драко. Помнится, он что-то бросил мне напоследок о галереях. А если он не шутил? Может, я смогу его найти? Отдать ему рисунок, познакомиться, может пообщаться. Драко показался мне интересным юношей с глубоким внутренним миром, который скрывался за серостью глаз. В последнее время, мне стало проще читать людей лишь взглянув на них более внимательным и цепким взглядом, аки Шерлок, замечающий каждый изъян. Этому меня научила Гермиона. До Холмса мне ещё далеко, но крёстный говорит, что подобная наблюдательность более чем уместна с моей-то будущей профессией. Теннис так тем более усугубил мою реакцию и внимание. Теперь я практически влажная мечта любого экзаменатора в Полицейскую академию. Если герои, не носят плащи, то они носят кожаные куртки, ведь так? Мне захотелось узнать о Драко на толику больше, чем удалось этим утром, всего-то зацепив его рукой, спасая от мечущей машины. Тем более, после расставания с Джинни, я довольно... одинок. Не то чтобы я слезно жалел о разрыве... я не чувствовал себя с ней открыто и свободно. Как если я просто могу быть собой без предрассудков – открыт, как книга. С Джинни это никак не клеилось. Я ощущал чувство долга, словно пообещал что-то ей – и не выполнив, старался сделать вид, что все под контролем. К счастью, комедию не пришлось ломать долго. Мы, как люди взрослые, решили этот конфликт словесно изливая душу, сойдясь на мнении, что мы друг другу – не пара. Она не моя, а я – не её. Отпустив эту ношу, мне и Джинни стало легче, значит – мы всё сделали правильно. Тем не менее это "беспокойство" снова покидало спячку, вместе с препирающимися друзьями. С Роном и Гермионой мы начали отдаляться с поступлением, вернее они поступили, а мне приходится ждать ещё год чтобы отправится в академию за границей, поэтому и придумали эту традицию – каждый понедельник сидеть здесь и обсуждать что-то, делится переживаниями и идеями, но всё же чувствовался какой- то... холодок. "Ты всегда можешь найти меня в галерее", — вот, что ты сказал тогда мне. Что ж, я буду искать, Драко.end pov.
***
*** Драко закончил рассказ о том, как его спас некий "Гарри" и парень с девушкой уставились на него. Они внимательно слушали, не перебивая, Малфой даже успел удивиться, что смог их присмирить. Впрочем, рассказ сам по себе не длинный, поэтому быстро закончив, он вернулся к рассматриванию панорамных окон, бросая взгляды на кофе. — Хуясе, — только и сказал Забини, дожевывая эклер. Панси кивнула. — А че ты на тэшку* не сел? За метро я даже спрашивать не стану. — Думаешь, я не пытался? Везде образовалось вавилонское столпотворение с первыми каплями дождя. Да меня бы вусмерть задавили. — Забини с пониманием закивал. — Меня вот, что больше интересует... — начала Панси, неловко теребя салфетку в пальцах. — Первое: что ты такое вытворял в выходные, что даже впервые в жизни опоздал; и второе: уже столько месяцев ты не можешь рисовать людей и тут... ну ты понимаешь, о чем я, — закончила Паркинсон, кидая салфетку на стол и внимательно заглядывая в глаза Драко. "Лучше бы ты меня уебала этой чашкой, дорогуша", — мысленно прикрикнул Драко, прикусывая нижнюю губу. Он не знал, как ответить ни на один из наведённых вопросов. Что ж, хочешь жить – умей вертеться. Главное – сказать это непринуждённо, чтобы Панси не учла толику лжи в его словах. — На выходных я был у родителей, — тихо сказал Драко, не поднимая взгляда с американо, которое уже успело стать холодным и пресным. — А на второе у меня ответа нет. И я не хочу это обсуждать. Это ещё ничего не значит, ты же понимаешь. Просто рисунок, просто парень. "Которого я даже не отблагодарил, кстати говоря", — припомнилось Драко, закусывая губу сильнее. Забини наблюдал за их взглядами, а Панси коротко кивнула. — Могу лишь сказать, что если это судьба, то вы ещё не раз встретитесь, — девушка допила свой напиток, звонко поставив чашку на стол. — Мне пора, мальчики, дела не ждут. Сегодня всё оплачивал Забини, поэтому Драко даже не пришлось смущаться отсутствию кошелька. Они платили поочерёдно. На улице, к всеобщему удивлению – моросить перестало. Осталось добраться домой и написать реферат о картинах, которые ему больше всего понравились из представленных и отправить на почту Минерве. Взяв такси прямо из центра, Драко поехал в свою студию на Литейном проспекте. Это место жительства ему подарили родители, когда узнали, что их сын поступил в лучший ВУЗ Санкт-Петербурга по изучению искусства, сами они живут за городом, в большом доме, практически изолированном от цивилизации. Когда-то они приезжали туда только на лето, хотя раньше жили на постоянной основе только там, а когда дело дошло к школе для Драко, и престижных учреждений поблизости не оказалось – вся семья переехала в съёмную квартиру в центе Питера, где Драко ходил в школу, позже лицей, художку и на фехтование. Когда Драко окончил школу – родители вернулись в загородный дом. Драко тепло улыбнулся, смотря на фотографию, стоявшую на комоде, возле искусственного фикуса и кожаного кошелька, благополучно забытого утром. На фото улыбались подростки, обнимая друг друга за плечи. То лето было самым прекрасным и красочным за всю его жизнь и каждый раз, когда он вспоминает его – на лице цветёт улыбка практически до ушей, а взгляд теплеет. Томно вздохнув, он поставил фотографию на место, снимая тяжелые слипоны со стоп. Тёплых тонов студия встретила Драко устоявшемся ароматов свечек, которые он как сумасшедший скупал в Bath and Body Works. Пушистый ковёр щекотал стопы Драко, пока тот шествовал к кухонной части студии. После тяжелого дня он обычно заваривал себе травяной чай с корицей, кидал два кубика сахара и садился за мольберт, вдыхая духмяный аромат напитка. Может хотя бы сегодня у него получится что-то нарисовать? Выполнив рутинные процедуры, он все же сел перед холстом, задумчиво закусив нижнюю губу. На столике стояли только масляные краски, что значит – рисунок будет без набросков карандашом. Медленно взяв в руки кисть, макнув ею в краску, он бездумно начал выводить линии на холсте. У него что-то получается, впервые за такой длительный отпуск от рисования. Шаг за шагом, линия за линией, оттенок за оттенком и через полчаса он с восхищением осознаёт, что действительно рисует. Но восторг сменяется недоумением, когда, отойдя немного от мольберта, он видит, что снова нарисовал того парня, а точнее – его профиль. Нахмурившись, он подошёл обратно и не касаясь полотна пальцем – повторил линию челюсти в воздухе, вдыхая запах краски. — Почему это снова ты? — вопрос в пустоту студии, на который очевидно – ответить было некому. Реферат был написан и отправлен Минерве на эмейл. За окном небо уже окрасилось в оттенок спелого, налитого солнцем персика, которые мама выращивала на заднем дворе поместья. Невольно захотелось туда: лечь на газон, босиком, ощущать холод земли, чтобы трава щекотала шею, а солнце выглядывало из туч, грея бледные щеки, правда из-за этого на коже являлись эти мерзкие веснушки покрывающие скулы, крыло носа, переносицу, мелкими вкраплениями рассыпаясь по лице. Тем не менее, захотелось ощутить всё это снова. Прямо, как в детстве. Драко, сам не заметил, как задремал, держа в руках карандаш, который уже успел нанести макет юноши в очках в углу листика.***
— А этот? — с нескрываемым интересом прощебетала Панси, поднося телефон к Забини, на уровне его груди. Сегодня на её ушах красовались сережки в виде прозрачных пакетиков с золотыми рыбками. Каждый её образ – искусство в чистом виде, даже Драко этого не отрицал. У Панси действительно был хороший вкус. Забини поднял брови и хмыкнул, отпивая кофе. — Гей, на крайняк – бишечка, но это вряд ли, — спокойно ответил Забини, глядя строго прямо, будто не замечая сияние в глазах подруги, настолько сильное, что вот-вот искры посыплются с глаз, оседая на пышных ресницах. — Надо же, а он как раз таки твёрдо уверен, что – гетеро, — сказала Паркинсон, очевидно листая галерею, для поиска следующей жертвы анализа профессионального взгляда Забини. Тот снова поднял краешек губ. — Уверяю – это ненадолго, — как-то сакрально сказал Блейз, по привычке теребя септум на крыле носа, пожевывая пышку с тарелки подруги, пока та не видит его вороватых рук. — А этот? — всё те же движения в сторону Блейза. — Би. Драко наблюдал за ними, невольно улыбаясь так рачительно, что казалось, мгновение – и слезинка покатится с глаз. Он все набрасывал что-то в скетчбуке: кисти рук, пальцы, чьи-то глаза с густыми и короткими ресничками. Панси, как не старалась, не узнала: тот это юноша, что три дня назад его спас – или нет. Малфой щурился в её сторону и с самым серьёзным тоном вторил: "Точно шиза". Она отмахивалась от него, как от назойливой мухи и наконец отстала с допросом. Сейчас между Панси и Блейзом происходит своего рода обычай – выяснять сколько парней с нетрадиционной сексуальной ориентацией учатся на журфаке. Это был так-званый "Васильковый четверг", когда Панси открывала для себя всю прелесть дружбы с Блейзом и диву давалась сколько всего не замечает в однокурсниках. Что удивительно – Забини никогда не ошибался и через несколько недель/месяц/год все его слова оказывались реальностью, что ещё больше подкупало Панси с её вопросами. — Обосраться можно, — на выдохе сказала Панси, её глаза округлились от шока, и она успокоительно потягивала чай, блокируя телефон, где секунду назад была фотография какого- то парня. Блейз фыркнул. — Можно, но не нужно, — сказал Забини, похлопывая руками от сахарной ваты, щедро усыпанной на пышках. Драко последний раз что-то черкнул в скетчбуке, закрывая его и откладывая в сторону. — Ты что ли скоммуниздил у меня пышки? — опомнилась Панси, глядя на свою пустую тарелку. — Не понимаю, о чем ты, Горбатка, — невозмутимо ответил Забини, переводя взгляд на неё, будто та задела его за что-то действительно живое. — И вообще – это оплата за мои услуги. — Ах ты... Таракан говнистый! Никто не помнит, как именно наступил тот момент, когда они все начали называть друг друга насекомыми. Вроде бы, эта идея принадлежала Забини, который в школе интересовался флорой и фауной. Однажды он назвал Панси – горбаткой, а та ответила, что он – таракан, тогда Драко, как часть их трио, тоже следовало бы придумать кличку с этим связанную. И тогда Панси придумала ему... — Кузнечик, ты вообще с нами? — то ли обеспокоено, то ли насмешливо спросила Панси, глядя прямо Драко в глаза. Тот несколько раз моргнул, растеряно кивая. — Какой-то ты в последнее время рассеянный. — ...с улицы Бассейной, — дополнил Забини. — Вообще согласен с Горбаткой. Что-то у тебя явно не клеится. Удивительно, но тот же самый вопрос завис между тремя друзьями в кафе неподалёку. Рон закатил глаза, а Гермиона ждала ответа на вставший вопрос. Гарри посмотрел на неё, нахмурив брови. Зачем он вообще согласился с ними сегодня обедать? Неужели ничего лучше, чтобы сбежать от Люпина пораньше, он не придумал? — Всё в порядке, Гермиона, — тихо ответил Гарри, напрягаясь под взглядом подруги. Эти слова были частично ложью, потому что из его головы никак не выходил образ парня, того самого Драко, которого он начал искать ещё два дня назад по тем же галереям, но все попытки были тщетны. Во вторник, после тенниса, он попросил Луну пойти в галерею с ним, девушка любезно согласилась, но пройдя пару-тройку вернисажей, он так никого и не нашёл, с одного его даже выгнали, сказав, что сейчас там экскурс у студентов и галерея на весь день забронирована для них. В среду ситуация повторилась и его опять выгнали, он спорил, но это не принесло никаких результатов, и Гарри, опустив руки, отправился домой. Сегодня он уже не знал: стоит ли ему пытаться или нет? Гермиона поджала губы, смерив его серьёзным взглядом. Она явно ему не поверила, да и Рон, не заинтересованный в разговоре раньше, повернул голову и сверкнул недоверчивым взглядом по другу. Гарри вздохнул, прикрыв глаза. Он доверяет друзьям, но сложно обьяснить зачем ему сдался неизвестный парень, пусть с платиновыми волосами, пусть у него выпал рисунок, пусть что-то в нем зацепило Гарри, но в целом Питере этих галерей пруд пруди и шанс найти его действительно невелик, но всё же – шанс есть. И только эта надежда греет Гарри. Неловкое молчание повисло между друзьями, слышался только фоновый шум кафе и голоса других посетителей, но в этот момент, кажется вокруг этих троих был вакуум из молчания и неловкости. — Слушайте, — робко сказала Гермиона, будто бросая камешек в море, а тот с хлопком утонул в нем, пробивая тишину так же, как это сейчас сделала Грейнджер. — Я тут подумала... Может нам стоит собираться тут каждые будни? — сказала она, поочередно смотря на парней. Те молчали. — Гарри скоро уедет и мне, как наверняка и тебе, Рон, хотелось бы провести с ним как можно больше времени до отъезда. Рон, в осознании того, что скоро Гарри – покинет их надолго – распахнул глаза и перевёл взгляд на молчаливого Поттера. И решительно закивал. — Согласен, — сказал Рон, со звоном положив вилку на стол. — Я буду только рад, — честно ответил Гарри. Да, его донимали ссоры между друзьями и неловкие вопросы Гермионы, но без этого всего – он сам будет не свой. Он любил своих друзей больше жизни и с грустью осознавал, что ему будет очень их не хватать. Драко молчал. Молчал четыре секунды – между ними повисла неловкая тишина. Молчал минуту, две минуты, пока наконец не вздохнул, выпуская весь воздух из лёгких, и не начал: — Мне кажется, я нашёл человека, который снова разбудил мою воображаемую музу, — он перевёл взгляд на Блейза, который глухо хмыкнул, — но я не знаю его и боюсь, что больше никогда не увижу. — Я правильно понимаю: ты не можешь третий день выкинуть из головы какого-то парня? — спросил Забини, прищурившись. — Случаем не того самого, что тебя спас в понедельник от Киа Рио? — добавила Панси. — Я знаю, что вы уже успели подумать, — закатил глаза Драко. — Как это мило: Драко влюбился в своего спасителя, — захлопала глазками Панси, имитируя "принцессу", явно подшучивая над дилеммой друга. Забини засмеялся. — Я этого не говорил! — насупился Драко. — Тише-тише, Кузнечик. Ты тоже перестань, Панс, заладила со своими подколами, — Паркинсон закатила глаза и отпила латте, явно не желая больше вмешиваться. — Драко, это отлично, что ты снова в духе. Я действительно очень рад за тебя, но не стоит слишком вдаваться в рефлексию. — Резонно, Блейз, — подметила Панси, облизывая губы. — Помнишь, что я тебе говорила в понедельник? — перевела она взгляд на Драко. Тот поднял бровь, а потом лицо озарилось пониманием. — Думаешь, мы ещё увидимся? — тихо, с надеждой в голосе, сказал Драко, хлопая глазами. — Думаю да. А если нет, то игра не стоит свеч, Драко. Отпусти это и оно само к тебе прийдет, — сказала Панси с улыбкой. Драко оценил это и в очередной раз напомнил себе, какие у него прекрасные друзья.***
Пятница у Гарри началась с тяжкой тренировки Римуса. Тот, не жалея парня, сказал, что сейчас ему надо немного больше заниматься, а не наедать бока в кофейнях. Гарри проигнорировал замечание, скрипя зубами. Люпин был прав, но сказать, что Гарри поправился или потерял форму – кощунство высшей степени, ну ей-богу. Гарри уже даже подумывал отказаться от посещения галерей сегодня, но всё-таки решил не опускать руки так быстро – всего четыре дня прошло, это ещё не конец света. Поэтому с энтузиазмом выполнял все поручения Люпина, чтобы тот смилостивился и отпустил его к обеду. Выпотрошив из парня всю душу – он сказал, что может одна пышка ему все-таки не навредит, но только одна. Тем более, что после большой нагрузки ему надо небольшая порция углеводов. Гарри был согласен, как никогда. Заскочив по дороге, за пышкой с малиновой глазурью, он решил сегодня отправится в Люмьер-Холл. Говорят, там прекрасные картины и атмосфера так и кишит искусством. Этот музей отличается своей площадкой, где люди окружены темнотой и единственный свет излучают как раз таки – картины. Поэтому сегодня, он может и не сильно расстроится, если не найдёт Драко. Хоть, творчество оценит, в конце-то-концов, а то с этими спешками вовсе не обратил внимания на красотку окружающих картин, ища свой главный экспонат. На входе его встретил охранник. Недовольно пошевелив густыми усами, он сказал Гарри то, что тот слушал уже третий день подряд: "Извините, Вы не сможете пройти по таким-то сяким- то причинам". Настроение Гарри испортилось в эту же секунду. — Да что за напасть? Почему куда бы я не пришёл, постоянно тут тусуется какая-то кучка студентов? — начал возмущаться Гарри, прямо в лицо мужчине. Тот, кажется, абсолютно не оскорблён таким тоном, даже моргнул лениво. — Приходите завтра, — пожав плечами сказал мужчина. — А если я хочу сегодня? — Перехочется, в конце концов, молодой человек, покиньте помещение, если Вы – не студент Санкт-Петербургского Государственного Университета Культуры и Искусств, — отточенно сказал мужчина, все таким же спокойным тоном. — Боже милостивый, да пожалуйста! — Гарри насупился и направился к выходу, как вдруг, его окликнул чей-то голос: — Гарри? Поттер резко обернулся и увидел того, кого искал уже какой день, прошёлся по стольким галереям и улицам, чтобы снова увидеть это лицо, эти неестественно-платиновые волосы и серые глаза – Драко стоял в пяти метрах от него, на нем висел всё такой же рюкзак, как и в понедельник, а сам парень смотрел, будто глазам своим не верил. — Драко...