Dance for me

Афанасий никогда не был человеком трусливым или обладающим слабой волей, но когда у стриптиз бара останавливается три черных внедорожника, то рука невольно тянется к пистолету за поясом. Сначала выходят телохранители Ивана — рыжебородый Бельский, тип поганый, беспринципный, и известный «Русичам» своим пристрастием к наркоте Грязной, извечно шальным взглядом смиряющий байкеров со смесью непонимания и будто даже брезгливости. Вяземский не понимал, как Царь терпел такой сброд, ведь сам Афанасий, как и его отец, строго следил за тем, чтобы его ребята не скурвились в подворотне, но дела мафиози это дела мафиози. Благодаря нему они смогут выйти на европейский рынок, он посодействует беспроблемному открытию филиала за рубежом, ведь всем известно, что среди копов у Ивана знакомых было больше, чем среди бандитов с района. Он знал, с кем заводить дружбу. Когда Царь выходит из машины, Афанасий идет ему навстречу, улыбнувшись в бороду. — С прибытием. Всё готово, все ждут вас. — Отлично. — Довольно басит Иван, пожав руку молодому человеку. — Не будем заставлять твоих молодцев ждать. Внутри было темно, пахло спиртным, играла русская народная музыка в современной обработке. Девушки, выступающие в клетках у барной стойки, то ритмично виляли бедрами, то двигались плавно, аки лебеди, четко следя за тем, чтобы с головы не слетел высокий кокошник, а когда толпа совсем уж разгорячилась, принялись снимать трусики под свист зрителей, призывно изгибаясь у шеста, а одна из них вовсе подошла вплотную к решетке, прислонившись всем телом, и позволила одному из посетителей лизнуть себя языком между ног. — А у вас здесь занимательно. — Ухмыляется Иван, засмотревшись на девушек, танцующих в паре, оглаживая друг другу груди, что полностью оголял сшитый особым образом летник. — А матрешки на стойке с чем? — С водкой, разумеется. — Скалит зубы Афанасий, хлопнув по заду проходящую мимо девушку, гордо дефилирующую в одном лишь кафтане да сафьяновых сапогах. — Всё с уважением к культуре. Все рассаживаются на втором этаже, откуда открывался отличный обзор на сцену. Разговор идет не спеша, весьма мирно, и чем больше ведется беседа, тем больше Ивану начинает нравиться этот молодец с пшеничными кудрями, отличающийся хваткой и быстрым умом. Речь заходит про конкурентов «Русичей» на рынке, ввести на котором те хотели монополию и подмять под себя наркотрафик, и тут Афанасий недовольно кривится. — Делу мешают татары. Они здесь с иранцами широко шагают, даже порнобизнес подмяли под себя. Их девки бегут к нам массово, не выдерживают. Но после предательства Анжелы. — Понимаю. — Царь по-дружески хлопает Вяземского по плечу, опрокинув в себя вторую стопку самогона. — Но этим мы займемся. Как и басурманами. Мне кино не интересно, есть другой рынок, где будут рады видеть молодых красивых девок. Однако чаще товар требуют непорченным. — Торговля? — Афанасий вновь кривится, потянув руку к коробочке на столе. Там с горкой лежал свежий, еще никем не тронутый порошок. — Не знаю, не знаю. — Хочешь забрать себе всех девок, ищущих пристанища? — Криво ухмыляется Иван, пригладив аккуратную темную бороду. — Брось, ты парень смекалистый. Не хочешь торговать, так я и не неволю, но мне нужны твои связи в доках, потому как один коп слишком активно под меня роет и светиться лишний раз я не хочу. Найди мне ребят, кто поможет с перевозкой девок до Нью Йорка, там их будут ждать мои люди. — Добро. — Кивает Вяземский, подкрепив соглашения долгой затяжкой. — Скажи, а не тот ли назойливый русский тебя допекает, который и нам кровь портит? Никитой зовут. — Да, Никита. — Иван тоже тянется к коробку, отсыпав себе вдвое меньше, чем Афанасий. — Хорош жук. Его бы энергию да в нужное дело. — Убрать его не так легко, в том году он дважды пережил аварию и даже несколько огнестрелов. — Вяземский энергично растирает лицо руками, чувствуя, как наркотик уже пошел по венам и к щекам прилил жар. — Везет идиоту. — Он не идиот, а потому до сих пор жив. Я уважаю серьезных противников больше, чем слабых друзей. Внезапно толпа жаждущих сотрясает здание дикими визгами и свистом. Музыка сменяется на восточную, плавную и чарующую, а на сцену выходит он, одетый на манер невольниц шейха в какой-нибудь далекой стране, пленяя своей невероятной красотой и страстностью движений. Он ступает неторопливо, избавляется от одежды не до конца, то и дело стреляя глазами в сидящих рядом со сценой посетителей, и Иван понимает, что не может оторвать глаз от этого чудесного танцора, что, казалось, полностью поглотил его разум. — Кто это? — Басит Царь, не сводя взора с сильного, гибкого тела, густых волос цвета вороного крыла, и дивных томных очей, будто подчиняющих своей воле. — Это? — Афанасий тоже смотрит на сцену, то и дело облизывает губы, а перед глазами уже рисует куда более откровенные картинки, нежели то, что демонстрировал юноша у пилона. — Изюминка нашего заведения. Иван, будто зачарованный следит за плавными движениями поджарого молодого человека на сцене, что аки восточная царевна изгибался под текучую подобно ручью музыку, прогибался в спине, очерчивая в воздухе руками изгибы своего тела, и в один прекрасный момент юноша поднимает глаза на верхний этаж, где, он знал, обычно сидел Афанасий и наблюдал за его выступлениями, и видит Царя. Их взгляды сталкиваются, как два корабля во время крушения, и Федор буквально физически чувствует на себе горячий, алкающий взор, пронизывающий до глубины души, и по его телу пробегает волнительная дрожь, от которой почти подкашиваются колени, а к щекам приливает румянец. Иван сам сгорает от неведомого ранее жара, а в висках бешено стучит сердце — вот он, тот юноша из его снов, безумно красивый и столь же желанный, чьи губы хочется смять в собственническом поцелуе и ловить каждый стон, срывающийся с его уст. Федор продолжает танцевать, теперь уже бросая будто невзначай короткие взгляды на незнакомца, в то время как сам мужчина едва ли может вернуться к реальности. Он так и смотрел бы на этого искусителя, если бы в этот момент его не отвлек чей-то громкий смех да похлопывание ладонью по плечу. Иван недовольно оскалился, скрипнув острыми зубами, и видит, как Бельский, утирая слезы с глаз, зовет его «поглумиться над пропоицей», не осозновая из-за хмельного, на какую дерзость решился и от чего посмел отвлечь своего хозяина. — Что ты себе позволяешь? — Рявкает Царь, громко ударив кулаком по столу. — Страх потерял? — Да я же ничего, просто там Грязного девка дерет… Григорий бледнеет, как полотно, тотчас протрезвев, будто и не пил вовсе, и по одному только взгляду босса понимает, что лучше сейчас выйти и какое-то время вообще не показываться перед мужчиной на глаза. — Твои ребята уже вовсю развлекаются, Царь. Может и тебе стоит отдохнуть? Только сейчас Иван замечает, какой недовольный и злой взгляд у Афанасия, как он почти что стремится испепелить им собеседника, если бы только мог. — Отчего бы и нет. Отдашь любую танцовщицу мне на ночь? Вяземский напрягается, скрестив руки на груди, но старается демонстрировать внешнее спокойствие, вальяжно откинувшись в кресле, всем видом показывая, кто все же хозяин в здешнем баре. — Танцовщицу — да. Но не танцора. — Отчего так? В голосе Ивана слышится вызов, ястребиный взор становится резким, как у хищника, и он слегка поддается вперед, опираясь локтями о колени. — Потому что я не привык делиться тем, что находится лишь в моем пользовании. Царь ничуть не меняется в лице, хотя внутри него бушевала буря. Этот союз выгоден обоим, но гордость грозного мужа слишком велика, чтобы простить отказ, а потому приходится призвать все силы разума, слегка опоенного наркотиками, дабы не сглупить и не повести себя как шпана с района, чуть что сразу хватающаяся за нож для отмщения. Он бизнесмен, он умеет держать себя в руках, тем более, что любым путем, сейчас или позже, но он получит свое, как и всегда. Вскоре все расходятся по разным комнатам, ибо Афанасий распорядился, чтобы девочки бара обслужили каждого на высшем уровне. Сделка прошла хорошо, настало время ее отметить. Иван сидел все на том же месте в окружении нескольких девушек разных национальностей, но ни одна из них не могла занять его даже на время. Все его думы и желания крутились вокруг этого искусителя с волосами цвета глубокой ночи, и в итоге мужчина не выдерживает. Он бредет по длинному коридору, шагая мягко, как дикий зверь на охоте, расправив широкие плечи и слегка расфокусированным после наркотиков взглядом всматриваясь в каждое проходящее мимо лицо. Он слышит чьи-то стоны из-за полуприкрытой двери, заглядывает и видит любопытную картину — как и говорил Гриша, Грязной воплощал в жизнь явно давно сидящие внутри фантазии, которые на утро аукнутся ему смехом в спину со стороны других «Опричников». На полу лежал кнут, сам мужик стоял на четвереньках, а сзади его ритмично натягивала на себя какая-то смуглая длинноволосая девушка, с крепкими, мускулистыми ногами. А может вовсе и не девушка. Она с недюжей силой держала его за бедра, полы ее достаточно короткого летника задрались слегка выше, когда она потянулась, дабы схватить клиента за волосы, и тогда Иван увидел то, что подтвердило его догадки: по ягодицам Грязного шлепали отнюдь не малого размера шарики. Царь затворяет дверь, слегка усмехнувшись, и идет дальше по коридору. Лестница, ведущая на нижний этаж, привела его к комнатам для приватного танца, где уже вовсю развлекались его верные служивые. Иван чувствует, как кровь начинает быстрее бежать по венам, в штанах становится тесно, жар бьет изнутри, подобно извергающемуся вулкану, и он быстрее начинает искать эти заветные смоляные кудри да чувственные губы, что видел уже столь давно в своих снах, да к своему несчасть находит. Но не одного. В глазах Ивана вспыхивает нечеловеческая злоба и ревность, которую он едва находит в себе силы взять под уздцы. Он слышит чужие стоны, видит чужой поцелуй, и отшатывается от затворенного одной лишь занавеской алькова, стиснув кулаки как перед ударом. Удар приходится на картину с изображением трех богатырей, которую мужчина вполне мог бы разнести в дребезги, будь это панацеей от телесных мук. Гнев, ярость, страсть — все переплетается в необузданном нраве воедино, и Царь уже не может себя контролировать. Какая-то девушка, вроде бы как официантка, проходит мимо, одарив его широкой улыбкой. Она слегка вскрикивает, когда мужчина хватает ее за запястья, начинает вырываться, когда ее тащат за ближайший угол и грубо толкают к небольшому столику у стены. — Не надо, пожалуйста! Иван не слышит чужих просьб. Он бьет ее по лицу, однако не со всей силы, стремясь лишь прекратить столь раздражающие крики и жалобный скулеж, после чего задирает девушке кафтан, рывком стащив тоненькие, как паутинка, трусики. Он берет ее зверино, яростно, врываясь в молодое тело с беспощадной ярью, а перед глазами видит смоляные кудри и томные глаза молодого танцора, который, теперь мужчина был в том уверен, явился в его жизнь дабы стать погибелью его и без того пропащей души.