Dance for me

      Никита Романович всегда был человеком честным и, безусловно, понятливым. Он сразу понял, насколько тесные отношения связывают этого байкера и Федора, и эти отношения, к несчастью, были добровольного характера. Вмешиваться в такой союз Никите не позволяла совесть и честь, ведь он желал счастья для бывшего возлюбленного, даже если это счастье было бы не с ним. Он поднимается по ступенькам участка медленно, перебирая в голове случившееся, а заодно вспоминая некоторые моменты из прошлого, которые были связаны с Басмановым. Он никогда не забудет их первый поцелуй, выпавший на первый снегопад в декабре, когда снежинки, запутавшиеся в густых волосах Федора, придавали ему вид настоящей Снежной Королевы, растопить лед которой было для Никиты Романовича вопросом крайней важности. Юноша вырос в неблагополучной семье, а потому не сразу привык к простой, но хорошо обставленной квартире полицейского, ведь в его собственной никогда даже не ведали, что такое ремонт. Федор очень любил целоваться на кухне, после завтрака, когда от него так приятно пахло свежесваренным кофе, которое он сам научился варить, и вскоре это превратилось в некое подобие каждодневного ритуала, без коего Никита категорически отказывался идти на работу. А еще Басманов предпочитал мыться в душе вместе, что зачастую оканчивалось отнюдь не водными процедурами, однако теперь от этого остались одни только воспоминания, которые было невозможно вытравить из памяти… " — Я опоздаю на работу… — Плевать на твою работу… Кожа юноши мокрая, скользкая, нежная, и Никита покрывает поцелуями каждый дюйм молодого тела, прижимая к себе, оглаживая ладонями узкие бедра и упругие ягодицы, отчего любовник ластится ближе, приподнимая бедра так, что его возбуждение касается чужого. Федор вздрагивает, когда его естества касается большая теплая ладонь, уверенно сжавшаяся у основания, после чего скользнувшая по всей длине, задержавшись у самой головки, которую партнер обводил по кругу подушечкой большого пальца, будто дразня. — Издеваешься? — Сам начал. Никита смеется, как всегда с Федей, легко и непринужденно, вовлекая его в очередной долгий поцелуй, лаская юношу медленно, нежно, хотя самому безумно хотелось войти в это гибкое скульптурное тело и заполнить его до остатка. Он издает долгий стон, когда Басманов обхватывает его изнывающее по ласке естество и сплетает их пальцы, двигаясь с партнером в унисон, покуда они вдвоем не достигли кульминации. — Все-таки ты опоздаешь сегодня на работу, Никита…» — Никита! Никита! Кофе из автомата едва ли не выплескивается на свежевыглаженную рубашку другого офицера полиции, когда тот дергает русского за локоть. — Тебя шеф зовет. Предупреждаю сразу, он сегодня очень не в духе. Ничего не подозревая, Никита Романович быстро допивает свой напиток и идет в кабинет, ловя на себе странные взгляды сослуживцев. Странное дело, думает он, заметив, как демонстративно его напарник избегает его взгляда, а шеф караулит аж у самых дверей в кабинет. Будучи от природы не пугливым, мужчина заходит в «логово зверя», как поговаривали в отделе, и садится за широкий стол. — Скажу сразу — я в это говно не верю, но события складываются таким образом, что с этим необходимо что-то делать. — С чем делать? — Непонимающе сводит брови к переносице Никита. Начальник выдыхает шумно, тяжело, устало промокнув покрытый испариной лоб платочком, и рассказывает тому, чья бескомпромиссность в борьбе с преступниками уже стала чем-то вроде гордости отдела, в чем именно обвиняют честного копа. — Что? — Вскакивает с места Никита. — Да это же наглая ложь! Спросите моего напарника, он знает, во сколько я уехал из участка! — Он говорит, что не помнит точного времени. Более того, есть еще один коп, который уверяет, что ты лично давал документы на подпись, когда за этого нарика принесли залог. Никита, будто после удара, опускается обратно на стул. — Но это же клевета. Пускай проверят камеры из кафе, что напротив. Они подтвердят. — Твой напарник уже затребовал пленку. Мужчина сидит недвижимо, сцепив руки в замок между ног, и тут его будто бы озаряет. — Это он. — Кто? — Мой напарник. Он копает под меня. А может не только он. Черт возьми, стоило догадаться, как вычислили место, где держали свидетельницу из бара «Русичей», ведь именно я и этот гаденыш везли девушку туда! Царь и наших уже купил… — Так, стоп! Никита, объяснись и как следует. — Дайте мне четыре дня, шеф! Четыре дня и я подловлю этих ублюдков на деле! У меня есть последний шанс разоблачить их всех и если не получится, можете меня отдавать хоть под трибунал! Шеф полиции уверенно кивает, положив ладонь на плечо Никиты Романовича. — Добро. Четыре дня и ни сутками больше. Удачи тебе, Никита. Мужчина кивает и спешно покидает участок, не глядя никому в глаза, лишь бросив напоследок уничижительный взгляд на напарника, который тотчас покрывается слоем краски, быстро догадавшись, что Никита все понял. За окном льет как из ведра, народ спешно прячется под навесами, и лишь один русский из Бостона идет под холодными каплями, спешно набирая заветный номер на старой Нокиа. — Да? — Слышится в телефонной трубке. — Малафей, говорить можешь? — Да. — Информация актуальна насчет девушек в доках? — Да. — Царевы слуги там будут? — Да. — Хорошо, спасибо. Никита заходит за угол и проверяет наличие патронов в оружии. Раньше он уже оповестил бы отдел, совершил облаву, действовал сообща, но теперь у него нет веры никому, а значит действовать придется в одиночку. Но перед тем, как он пустит пулю в лоб какому-нибудь ублюдку, он запечатлит на камеру то, что будет его спасением и очистит доброе имя, которое посмели оклеветать предатели.

***

— Малафей, с кем ты там трепешься? — С девушкой… — Завязывай с бабами речи вести, иди сюда! Молодой человек в ответ кивает головой, быстро стирая вызов из списка звонков. Царь собрал их всех в главном зале как раз насчет завтрашней переправы девушек в порт Нью Йорка, которых отбирали для эскорта одного шейха в Эмиратах, который славился неуравновешенным нравом, и не каждой девице удавалось покинуть его постель живой. Когда-то так пропала сестра Малафея. Когда-то юноша поклялся отомстить. И судьба словно сама свела его дорогу с Никитой Романовичем, вероятно, единственным, кто был готов вершить правосудие во что бы то ни стало. Малафей был юн и ему было страшно. Царь, подозрительный и в последнее время излишне нервный, мог окончить его жизнь в одно мгновение, однако не того стоило в данный момент бояться молодому «опричнику». К особняку подъезжает пятеро байкеров, впереди которых был Афанасий Вяземский. — С чем пожаловал, Афоня? — Напряженно вопрошает Иван, натянув на уста улыбку. — С тем, чтобы сообщить тебе лично о прекращении сотрудничества между «Русичами» и «Опричниками». Больше мы не ведем дел вместе. Царь на мгновение будто зависает, однако, обладая быстрым умом, понимает, с чем связано такое решение молодого байкера. — Вот как? Кто бы мог подумать, что этот паренек столь крепко держит тебя за яйца. Неужто столь хороша Федора, раз ты сеешь семена вражды меж нами? — Не смей! — Шипит ему в лицо Афанасий, чувствуя, как тяжело ему сдерживать рвущуюся наружу злость. — После того, что ты с ним чуть не сделал… — Не сделал, так сделаю! Или ты что считаешь, что коли ты разорвешь договоренности, я не трахну мальчишку? Ты дурак, Афоня! Слабый дурак, который из-за какой-то дырки… Удар, пришедшийся как раз в челюсть, заставляет Ивана отступить на пару шагов назад. В глазах его плещется неописуемый гнев, который не уступает по силе с той яростью, которая обуяла Вяземского от слов про его любовника. Тучи грозили разразиться кровью. — Твареныш… Убить их, а этого сучонка брать живым! Первыми выстрелили байкеры, успев уложить троих, но когда за дело взялся Григорий Бельский, шансов у них не осталось. Афанасий, коему пуля Грязного пробила колено, мужественно держался до тех пор, пока слуги Царя не навалились на него всей кучей, а Иван лично не вышел против него, держа в руках свой шипастый ремень. — Раздеть суку. Сейчас ты отведаешь, каков на вкус мой гнев! В общей суматохе никто не замечает, как побледнело лицо Малафея, стоявшего поодаль с трясущимися руками. Все летело коту под хвост с геометрической прогрессией, а это значило, кое-кого следовало предупредить. — Тащить его в подвал. Он мне еще нужен живым. — Будь ты проклят, ублюдок! Ты сдохнешь, тварь, не от моей руки, так от чужой! — Это мы еще посмотрим, Афоня. — Утирает кровь с губы Иван. — Меня вам не взять даже всем городом. Я непобедим.