***
Это был маленький принц, заточённый в башне огромного замка. Глядящий в ледяную пустоту пустям взглядом. Уязвимый и бесконечно одинокий. Прекрасный, как огонь и ослепительный. Единственное пламя, уцелевшее в холодных водах этого места. Этого мира. Они настигали его. Они омывали кончики его пальцев, тянулись к нему. Солёные и бурлящие воды, мечтающие поглотить и потопить его пламя. Во всяком случае, так он для себя решил, когда принц рассказывал. От того, как он был прекрасен - каждому хотелось обладать этим пламенем. Так он выживал и боролся за выживание. Однажды какой-то мальчишка ухватился за пламя грязной рукой и поволок по полу в туалет. Двое других взяли за ноги, третий отвлекал старших. Пламя давилось и не могло позвать на помощь. Пламя тушили о дно унитаза, легко удерживая руками всё его тощее тело. Позже в столовой давали полдник и пламя пожелали погасить горячим чаем. Обжигающие потоки струились по его бледным плечам и за шиворот, но он не издавал ни звука, потому что мальчики велели сидеть тихо. Обещали ломать ему палец за каждый крик. У пламени часто воровали еду, поэтому он был таким худым. Это был замкнутый круг - они отнимали его еду, потому что он был слишком слаб, чтобы бороться, а оттого, что не доедал, ему не хватало сил, чтобы возразить. Воды эти вокруг него бурлили и закипали, пенились и взрослели. Издевательства их становились хуже, пока однажды пламя не вспыхнуло. Старшие мальчишки затеяли с ним драку и главный, обнаружил вдруг, что совершенно странным образом к нему прижимается, но не может перестать. Пламя снова держали за волосы и крепко сжимали руки. Они часто хватали его за волосы – огонь манил их, как мотыльков и каждому хотелось обжечься. Под чьим - то коленом запястье его хрустнуло, а тот взрослый мальчик пытался что-то сделать (что именно - пламени было неясно: ему было пять). Пока в отупляющей и бесконечной боли остывающие угли его не вспыхнули стихией. Он вырвался из пальцев, оставив клок волос в сжимавшей руке, и бросился вперёд, как неистовый лесной пожар. Одна воспитательница не могла его оттащить и бросилась звать охрану. Воды расступились, как перед Моисеем. Он набросился на этого мальчишку и драл ногтями, бил коленями, пинал ногами, грыз зубами и кричал, кричал, кричал, так что снопами из пламени вырывались искры и от такой могучей стихии отпрянули волны. Они стояли, глядя на него в ужасе, пока вопли бушующего костра сливались с агонизирующими криками этого мальчика. Тот за волосы пытался оторвать его от себя, но пальцы его в огне сгорали. Огонь пожирал его плоть, огонь до углей его изничтожал, заживо кремировал и на глазах обращал прахом противника в два раза старше и крупнее себя. Зрелище это в кошмарах потом виделось одной девочке – торжественный оскал бесконтрольной стихии. Он успел откусить ему кончик уха и лишиться нескольких клоков волос. Его оттащили двое охранников и позвонили в скорую помощь. Пламя не гасло, пока не приехали врачи и не сделали укол. К пламени боялись подходить. На пламя боялись смотреть. О пламени начали рассказывать страшные сказки. Так он заперся в высокой-высокой башне, куда не долетали даже птицы. Его боялись. Его обожали. Гонимое, в одиночестве пламя стало поглощать само себя. Призраком бродил он по коридорам, слыша вокруг лишь эхо – отзвуки других детей. Он мало ел, хоть никто больше не отбирал его еду, мало пил, не смотрел в окно, только читал всё, что приносили - история России, самоучитель по радиотехнике, истории о рыбалке, "Капитал", ужасы, комедии, детективы. Про дружбу, про путешествия, про любовь. Не гулял и почти ни с кем не общался. Его поселили в дальнем крыле и оттуда он уже не выходил. Возводил пыльные крепости из книг, чтобы оберегать своё королевство. Люди боялись показываться в этом коридоре, и много лет спустя, это место обросло тысячами легенд, в каждую, из которых, малыши до сих пор верят. Огонь же только читал и спал, и в бесконечных и блаженных своих снах, маленький принц путешествовал в разные миры. Он открывал новые планеты. Он находил новых друзей. Маленький принц рисовал барашка и возлюбил розу, маленький принц познавал собственный огромный Космос и не знал, как зажигается сквозь сон его пламя. Он был счастлив и в своих бескрайних мирах, смеялся, и погасшее снова вспыхивало пламя. Вспышками из окон башни, озаряя мир вокруг себя. Он сиял, но света этого некому было увидеть. Он маячил кому-то, но боялся оказаться замеченным. Боялся людей, но боялся одиночества. Его личное колесо сансары даёт оборот. Птицы не долетали до его высокой башни, поэтому пусто и тихо было в его бастионе. Ночью светила Луна и от стен отражались звуки шагов. Его комната находилась в дальнем крыле, где был ещё запасной выход, поэтому туда никто не ходил. Он мог гулять по длинному коридору до той черты, где его коридор переходит в общий. Там разостланы ковры, в его же коридоре только линолеум – кромка ковра была абстрактной чертой отделяющей его вселенную от их. В тёплом ночном воздухе не слышно ни шороха – мир остановился. Будто от его пробуждения в ужасе, затаивши дыхание, мир пустыми глазами чёрных окон следует за каждым его шагом и ловит на ходу каждый вдох. Он выходит наружу из комнаты, лишь, когда все ложатся спать. Жуткий хранитель дремучего бастиона. Днём он путешествует в своих мирах, ночью функционирует и отправляется на разведку до черты ковра, иногда и дальше, чтобы положить книги на журнальный стол. Она - как полоса пляжа, отделяющая его башню от океана. Он замирает у самой кромки и вслушивается в их плеск. В их дыхание. В обрывки их путешествий по их мирам, в стрёкоте ночных насекомых и шелесте далёких деревьев по ту сторону глазниц. Этими звуками звучит его жизнь и в них, худой и бледный он снова и снова ощущает своё одиночество. Представляет себя единым целым с миром этих людей, но вдруг кто-то на кромке мира всхрапывает, и он бросается назад в черноту своей башни. Всё-таки ему известно, почему он живёт здесь. Шлёп-шлёп. Босыми ногами по прохладному линолеуму. Цок-цок. Он замирает и прислушивается. Показалось. Звук на секунду будто стал похож на щёлканье. Как если стучать по стеклу. Или, как птицы шагают по крыше. Иногда он их слышал – как на чердаке они дерутся с кошками. Иногда он смотрел в окно и представлял, как сам стал бы птицей. Огромной, как альбатрос и хищной, как орёл. Он мог бы улететь так далеко, как захочет или выцарапать глаза тем, кто захочет его обидеть. Есть ещё птица феникс – она умеет делать огонь. А у птицы грифона тело льва. Галки воруют блестящее. У павлина красивые перья. Когда-то воспитатель говорила, что он точно станет орнитологом, но он как-то забыл им стать.***
Тогда-то и появился мальчик. Он не позволял взрослым себя трогать и ругался с детьми в своём интернате. Он был одиночкой, страдающим от одиночества. Глупый парадокс, искалечивший его личность в момент формирования. Однажды им рассказывали об экологии и лесных пожарах и, среди прочего, показали фото черепахи, которая выросла с пластмассовой стяжкой на панцире – он приобрёл форму песочных часов и органы её переместились так, что долго жить бы она не смогла. И себя он на секунду вдруг сравнил с этой черепахой, когда многим позже думал о детстве. Глупо. Он отталкивал от себя людей, но никто не замечал того, как на самом деле он в них нуждается. Детей было слишком много, у них не было времени заниматься каждым. Он боялся одиночества, но боялся людей. Его личное колесо сансары. Даёт оборот. За это воспитатели прозвали его волком - он смотрел вокруг с ненавистью побитой собаки и огрызался на каждого, кто пытался заговорить, и от того лишь больнее становилось его одиночество. Говорили, что он волк одиночка, но забыли, что волки стайные животные. Мальчика водили к докторам со спокойными голосами, но он не хотел говорить с ними. Некоторые даже думали, что он немой и стали водить к другим врачам. Он боялся так сильно, что начал обижать каждого, кто подойдёт слишком близко. Девочки, мальчики, взрослые, животные. Дети прекращали шуметь в его присутствии. Звуки стихали, время застывало, на полуслове обрывались разговоры и топором перерубался смех. Он даже забыл, как долго не слышал смеха. О прошлом он помнил только это - как в его присутствии застывала жизнь, поэтому, кажется, прошлого и не было вовсе. Что было ещё раньше - до него, он даже не задумывался. Как он попал в интернат, почему так боялся всех вокруг? Кто те люди, что произвели его на свет? Эти вопросы стёрлись в воспоминаниях о том дне. О том драгоценном дне. Лето. Рука пожилой женщины ведёт его за собой по длинному коридору. Его привели сюда и воспитатель захотела взять его за руку. Он, разумеется, сразу попытался её ударить, в ответ она схватила его за ухо и громко сказала: - Так! – И мощно, но не слишком больно шлёпнула его… (Всю свою жизнь, вспоминая этот момент, он густо краснел, так что никто так и не узнал, по какому сокровенному месту его шлёпнула тогда рука). Больше никаких противоречий не возникало. - Раз ты у нас такой волчонок, живите теперь вдвоём. Нечего… «Что нечего?..» - Хотел было он спросить, но вдруг настигло страшное осознание – он будет жить с кем-то вместе. Вдвоём. Он уже представлял, где и как будет избивать наглеца, который осмелился жить в комнате, в которую мальчика собрались подселить. Уже дыбом встала шерсть на загривке. Он уже готов был рвать и метать, готов был перегрызть горло тому, кто ворвётся в его мир с наглым: «Привет сосед», но вместо этого обнаружил только пламя. Это его почти парализовало. Рука оставила его в комнате и закрыла дверь за спиной, но его никто не встречал. Кажется, этому костерку было всё равно на мир вокруг. Наглец накрылся одеялом с головой и из под края торчали только несколько язычков его пламени. Мальчик и не думал вести себя тихо, чтоб не разбудить, но внезапно пламя вспыхнуло. ПУФ. Вспышка озарила помещение, багрянцем окрасились стены, от вещей растянулись тени, свет брызнул из окна на волны, пламя засияло под звонкий смех. Он был прекрасен. Он звенел золотом, он струился ручьями, он хрустел карамелью, и сладкими соками вливался в уши. Его смех сверкал. У мальчика ослабли ноги, и он едва не припал на колени перед этим смехом. Почему совсем расхотелось его обижать? Он так давно не слышал смеха, что перед этим мгновенно рассыпалась на нём броня. Это волшебство. Он порабощал. Мальчик ненавидел себя за слабость, но уже всецело принадлежал этому смеху. Он уже готов был драться за этот смех. Пожар спал под своим одеялом и блистал смехом той жизни, в которой мог жить по - настоящему. Мальчик позволил себе лишь дотронуться до его волос, и пальцы его дрожали, касаясь такого великого пламени. Он ещё не слышал, что мальчики должны любить девочек. Он еще не вполне сознавал себя мальчиком, он только недавно начал сознавать себя, но уже был приручен и стоило услышать зов своего принца, он понял – от того так больно было жить. От того так страшно и пусто всё вокруг. С треском с орбиты сорвалось и рухнуло колесо сансары, и лопнула стяжка на панцире. От того такими страшными казались вокруг эти волны, что не видел в них с башни своего маяка. Потому что волк всегда ищет хозяина.***
Ночь. Кажется, остановился вокруг весь мир, только звенят насекомые. Единственное безопасное время суток – когда он может бодрствовать. Иногда просыпается днём, но сразу засыпает обратно и это здорово на нём сказывается, но сказать об этом ему некому. Кажется, взрослые вообще забыли о том, что он ещё здесь. От того таким огромным молотом ужаса оглушает его зрелище в постели напротив другого человека. Он замирает и расширившимися зрачками смотрит на чёрную фигуру, посапывающую в кровати напротив. Что за чудище? Такое чёрное и тихое? Как оказалось здесь? Этот зверь мог убить его, пока он спал. Жаль выбросил все свои ржавые гвозди – мог сделать из них оружие на случай, если чудовище проснётся. Он делает неуверенный шаг и глядит в черноту, но тут же понимает: это не чернота – просто на нём красное одеяло и в темноте кажется чёрным пятном. Это осознание прохладным водопадом озноба стекает с плеч и позволяет оттаять. «Это человек» – Понимает он. Наверное, тоже сирота. Здесь не бывает других. Он стоит, покачиваясь на своих тощих стебельках, и трясётся от нереальности происходящего и мыслей. Он знает, что у него проблемы. Его возят лечить в голубое здание. Та женщина говорила ему, что он чудовище, называла зверёнышем, но потом извинилась. Сказала, что он всего - лишь не такой. Сказала, что в его голове есть кое-что, что работает неправильно, поэтому он и живёт один. Она тогда сказала, что если с ним и поселят кого-то, то только такого же «Не такого». А что же этот? Эта чернота. Что от него ожидать? Спит – прямо, как самый обычный мальчик, но он точно знает – нельзя вестись на глупости, вроде внешности. Цок-цок. Неважно. Чудовище ему не мешает. Маленький принц так привык жить один, что это недоразумение из его памяти просто стирается, оно однако же, сегодня прибавляет ему некоей уверенности, которая, впрочем, растворяется сразу же, стоит слишком далеко зайти за «береговую линию». Окна открыты и на него струится ночной воздух с запахами цветов и трав. В темноте и тишине этих коридоров их ароматы кажутся убийственно чужеродными. Запах свободы. И сам он себе начинает казаться каким-то чужеродным. Ступает по мягкому ковру, будто по углям и в нос снова ударяет это чувство одиночества. Что он такое? Чувство чуждости выступает на веках горячими слезами и отпускает лишь, когда светает. Когда заканчивается ночь и наступает время отправляться. Так проходит пара дней – принц игнорирует чудовище, мальчик позволяет себе только трогать пламя. Умирают и засыхают мухи, распускаются цветы и паутиной порастают тёмные углы. Колесо вращается. Всё это лишь странный сон – уверяет себя маленький принц, изредка, вновь освещая своему чудовищу мир, и сам об этом не знает. Если он покрепче уснёт, если позволит людям в том здании пробраться внутрь поглубже - всё это пройдёт. Чудовище рассеется, нужно только в это поверить. Нужно загадать желание. Нужно покрутиться трижды на месте, поплевать через плечо и сложить галочкой пальцы на следе от самолёта. Проходит пара дней полной уверенности в том, что мальчик не настоящий, но надежда на это рушится, когда наступает очередная ночь. Он открывает глаза, ворочается и спускает с кровати ноги. - А! – Тихо вскрикивает от неожиданности, наткнувшись на что-то пальцами и внутри всё холодеет. Он опускает голову и внимательно глядит вниз. Под его пальцами, перевязанный кусочком бечёвки лежит букет цветов. Материальный. Пахнет сладко – свободой. Потому что он смеялся для него каждую ночь. И когда страшно и когда одиноко, маяк вновь зажигался среди тёмных вод раскалёнными углями и на них танцующим рыжим огнём, и светил он только ему одному. Его голос впитался в плоть. Его голос стал его кровью. Его голос потом выступал на спине и влагой окутывал слизистые. Голосом его обратилась вся его сущность и от кончиков пальцев и до луковиц волос, от нервных окончаний и до самых глубоких нейронных связей мозга, в костных жидкостях и венах – пламя выжгло на глазах свои ориентиры. Пульс морзянкой выбивал его координаты. Только на пламя указывали стрелки компасов и к нему вели дороги. Ленты северного сияния струились по небу в сторону пламени, и лишь над ним в ночи загоралась полярная звезда. Этот человек стал всем. Мальчику было так страшно оказаться в новом месте. Страшно с незнакомыми людьми и в незнакомых звуках и запахах, но стоило увидеть на расчёске новый волосок, увидеть, как на два сантиметра сдвинулись ботинки, заметить, что стало меньше зубной пасты в тюбике, понять, что этот человек просыпается и живёт, пока мальчик спит – стоило подумать о нём, как гейзерами извергались внутри эндорфины. Вдох и выдох – слабая тень пламени мягко ступает босыми ногами по половицам и качается на волнах его дыхания, чтоб нечаянно не разбудить. Он здесь уже каждую выучил наизусть и знает, как можно пройти бесшумно. Какое-то странное зрелище - видеть вторую кровать в своей комнате занятой и слышать чужое дыхание рядом. Страшно, будто оказался в каком-то другом мире, где есть ещё один человек. Кто он? Откуда он взялся? Спящее чудовище выглядит почти беззащитным, если бы не его запах. Он подходит и, слабо вдыхая рассматривает его спящее лицо. Никогда с ним рядом никто не был так спокоен. Прямо сейчас он мог бы воткнуть ручку в сонную артерию этого мальчика, но тот об этом не беспокоится. Он принёс ему цветы. Почему?! Это дар? Как в книжках про вождей? Он принёс подношение в надежде снискать милости у хозяина этих земель? Так спокойно смог уснуть рядом с ним. Он поднимает руку и касается его лица кончиком пальца. Обычное лицо обычного мальчишки, но нервов от этого столько, что будто ток ползёт от его щеки и передаётся во всю руку. Так от него пахнет, что колени подкашиваются. Листьями и мокрой шерстью, глиной, металлом и сладким ледяным ужасом. Мягко надавливает на щёку кончиком пальца и старается не вдыхать. Мягкий. Дышит ему на ладонь и изредка всхрапывает. Тёплый. Кажется, он уже целую вечность не касался живого человека, но он стоит, не дыша, в темноте над его постелью и очерчивает спящее лицо кончиком пальца. Потому что он подарил цветы. Потому чудовище возложило к его ногам кусочек свободы. Пламя горит и пышет жаром, исторгая из себя искры, но вдруг замирает. Мальчик взгляда не может оторвать от этой красоты, поэтому даже дышать забывает. Ещё не видел его лица, но уже считает его самым прекрасным на свете. До боли. До ужаса. Его сосед, наконец, вздрагивает и поднимается с подушки. Мальчик рад. Даже не верится. Специально проснулся позже, чтобы сегодня точно... Волосы - настоящий пожар – растрёпаны и блестят в свете лампы. Как горячо. Он даже дышать прекращает, во все глаза, пялясь на его затылок. Затылок оборачивается и в мальчика серебряными пулями врезаются два мерцающих льдистых осколка. Его глаза. Ранят. До крови. Тьма на них тут же расширяется, пламя выдыхает и в ужасе отползает назад. Мальчик снова перестаёт дышать и глядит на него так же испуганно. Что, если он пожелает прогнать его? Что, если ему не понравились цветы? Что, если он ему сам не нравится? Он знает, что не самый красивый на свете. Нужно было лучше причесаться!.. Этот человек глядит на него и лесными пожарами опаляет загривок. Огнём отражается в зрачках, адреналином стучит по вискам изнутри и от жара его вскипает в венах кровь. Этот человек настоящая преисподняя на Земле, но красота его, как смерть завораживает. Проходит несколько долгих секунд, пока они пялятся друг на друга как из засады. Мальчик уже долго ни с кем не говорил, потому нужно сперва вспомнить, как это делается. - Ты чего? - Вдруг доносится из угла, в котором затаилось пламя. Его голос - его голос – его голос. Звучит для него. - А?.. – Удаётся лишь выдавить, чуть приоткрыв рот. - Хы… - Выдыхает этот рыжий мальчишка, увидев, что у мальчика нет двух передних зубов. Застывает, вдыхает и разражается хохотом. Хохотом заражается и мальчик, хохотом заражаются и птицы, и воздух, и всё вокруг. Мальчик падает на свою кровать, пламя пышет, держась за живот, и оба гогочут так, что едва не звенеть начинает лампочка. Отсмеявшись, раскрасневшиеся оба вытирают глаза. - Ты чего смеёшься? - А ты чего? - Я твой новый сосед, меня подселили. - Тебя подселили, а зубы забыли? - Я… мм… Олег.***
Их привозят сюда два раза в неделю. Там сначала звучат добрые голоса и от них ещё горше. Он больше не доверяет добрым голосам. Добрые голоса звучат около нескольких минут, после чего зажигается гудение огромной машины. Какого-то монстра, которого он боится даже увидеть. Монстра, в пасть которого бросают его маленькое пламя. Свет пропадает, пропадают звуки и голоса, остаётся ревущая стихия огня, рвущаяся из его горла в криках, от которых не сбежать. Олег мог бы сидеть на лавочке в фойе, мог бы гулять, пока это происходит, смотреть на деревья, читать журналы, чтобы не слышать, но он не может уйти. Знает, пламя не хочет быть услышанным, но он просто не способен уйти. Сидит на холодном полу у этого окна, скукожившись, глотая горячие слёзы, и с каждым воплем отчаяния сжимается крепче. Слушает, как эти люди мучают его свет. Хотел бы вовсе окаменеть и превратиться в один большой кулак. Такой, как в комиксах – большой каменный кулак, раскатывающий всех в лепёшку. От ужаса и боли краснеет и холодный пол остужает его. От работы этого монстра в здании пропадает свет и зажигается пламя. Странные мгновения – кошмары наяву. Остаётся только синее свечение из окна той комнаты, где гасят пламя. - Ничего, ч-ш-ш, успокойся. - Бубнит голос. - Не-е-ет! – Доносится в ответ и из гудения снова вылупляется искра, и искра снова возжигает пламя. Снова пропадает свет и весь его мир окрашивается безотлагательным синим. Серёжа кричит, зовёт на помощь, а Олег только слушает, сжимаясь на полу, выпуская новые и новые ручейки слёз. Он велел не заглядывать в окно и сам никогда не рассказывал о том, что там с ним происходит, поэтому Олегу всегда оставалось только бояться, и плакать, представляя, что происходит в этой комнате с его пламенем. Ненавидеть синее окно, разделяющее их, ненавидеть синий, окрашивающий всю его беспомощность. Уничтожающий его.