59

      Казалось, после всего случившегося с ними, в общество они нормальными уже не вернутся. Два напуганных волчонка, не умеющих взаимодействовать с социумом, но, кажется, только того и ждали, чтобы их насильно заставили жить вместе. Вместе. Серёже так нравится это слово. Оно теперь ассоциируется у него с этим человеком. С запахом металла и цветом его глаз, с его голосом. Это слово стало ассоциироваться с семьёй – с их семьёй. Все думали, что они вместе не уживутся, но всего за несколько дней они срослись, как сиамские близнецы, так что даже во сне были вместе. Во всяком случае у Олега: раньше ему снилось что-то хаотичное и бесформенное, жуткое, пустое, как вся его реальность. Шепчась, взрослые называли его социальным инвалидом за спиной, но он был ещё слишком мал, чтобы понимать, что это значит. Тогда многое было сложно понимать: почему людям нравится проводить столько времени вместе, как люди друг друга узнают, как друг друга понимают, почему обижаются на других, почему общаются и смеются? Это было чем-то слишком сложным, как, например, водить самолёт или строить космические станции. Реальность, слишком отдалённая от него, слишком большая и пустая, как океан, полный черепах, уверенных, что с Олегом что-то не так, но что-то не так пошло в слишком раннем возрасте, чтобы он мог понять, что проблема есть. С этим он рос, это стало им: его органы вытянулись и раздвинулись в теле так, чтобы вырасти в человека, которым он теперь являлся. Как он сам, сны его были темны и пусты. Пока его реальностью не стал Огонь. Теперь он всё время снится. Он теперь течёт по венам и собой составляет его мир и во сне и наяву. Лесной пожар, захвативший его со всех сторон, сжигающий его, ставший для него всем. Он просыпается и засыпает, украдкой всё время, поглядывая на этот огонь. Он на него теперь вообще всё время смотрит. На него, обжигающего, умного, смеющегося, родного, такого прекрасного - никак не удаётся поверить в существование такого, и за это внимание он сполна вознаграждён - Серый тоже стал считать его другом. Быть его другом. Быть его близким. Жить с ним рядом, слышать, как он смеётся, дышать одним воздухом. Может ли вообще быть что-то лучше этого?       Удалось даже уговорить его изменить режим дня, поэтому теперь Пламя, как нормальные люди, спит по ночам, выходить стали вместе, вместе спать и есть. С Олегом даже перестало страшно выходить из комнаты и, держа его за руку, Серёжа научился жить с мыслью, что комната его вовсе не башня, и он в мире вовсе не досадная случайность, что жить можно не только во сне. А потом Олег даже уговорил его вместе ходить на уроки. Он бы не ходил, если бы рядом не было Олега, но с ним всё стало по-другому. Он всегда себе казался каким-то неполноценным, неправильным, как эта штука в его голове, но с этим беззубым мальчиком он наконец-то целиковый и может, как все ребята учиться и драться на переменах. Может выходить на улицу, может слышать голоса, может рисовать птиц, может вырваться, наконец, из своей башни.       Когда он увлёкся футболом, Олег приклеился к нему, просто чтобы быть рядом. Не интересовался спортом, но начал, чтобы с ним тоже можно было об этом поговорить. Чтобы Огонь не ходил обсуждать свои достижения с другими мальчишками. Олег увлёкся музыкой, когда Серый решил слушать Арию. Читал те же книги, что и он, искусственно и сурогатно взращивал в себе любовь к искусству, технике, птицам, всему, что могло бы нравиться его свету. Лишь бы не оставить снова одного. Потому что нельзя такого чудесного оставлять одного. Ему, кажется, способен навредить даже воздух, если Олега рядом не будет. Он, как мираж рассеется, если хоть на секунду отвести от него взгляд, поэтому Олег стал его продолжением. Его перьями, его крыльями, его глазами. Тенью по пятам следовал за ним даже в его мысли. Он даже во сне всегда теперь с Олегом. Вместе. Смог вместе с ним вырваться, наконец, из своего бастиона, только не учёл того, что Олег теперь и есть его бастион.       Но разве возможно было иначе? Его мучили в голубом здании, мучили дети и взрослые, а Олег просто не мог ничем помочь и, просыпаясь от кошмаров, привык, что успокоить нервы можно, если находиться к нему, как можно ближе. Если спать как можно более чутко. Если слушать внимательнее, о чём он смеётся по ночам, внимать, чему так радуется его огонь. Успокаивало слышать, как он смеётся. Смеётся, значит жив. Значит в безопасности, здоров, рад. Разве могло что-то звучать лучше, чем его смех? Так иногда, не слыша ночью смеха, стал просыпаться, а потом ходил сонный и всем казалось, что смотрит злобно.       Позже заметил, что тем лучше и крепче удаётся уснуть, чем лучше слышит ночами его смех, так появилась привычка спать рядом. Где-нибудь в ногах, чтоб не мешать ему. Они срослись настолько, что их даже называть стали не по именам. У них уже были свои фамилии. Их, сирот, всех называют случайно. Одну девочку нашли на обочине дороги и дали фамилию Придорожная. Ещё был мальчик от рождения бледный, которого назвали Бледнё, и думать над фамилиями для Олега и Серёжи тоже долго не стали, но так друг с другом они срослись, что им, как единому двуглавому существу окружающие дали имя Сероволк.       Серый и сам на Олега иногда смотрит. Как бы изучая его повадки. Прямо как сейчас - смотрит из убежища своей кровати, как сорока на блестящее. Всё старается свыкнуться с мыслью, что в этом мире он теперь не один. С ним теперь вот этот мальчишка с царапиной на носу и без передних зубов (уже отрастают). Он так же не любит выходить из комнаты, но не потому, что боится, а потому что, кажется, беспокоится, что вернётся, а Серёжи уже не будет.       Серый ловит его взгляд каждый раз, стоит отвернуться. Олег пьёт из его бутылки, недавно доел его яблоко, однажды надел его футболку и, Серёжа готов поклясться, что ворует черновики рисунков из мусорки, но он ещё ни разу не поймал его. Поначалу подумал "Что, если неспроста его назвали Волковым? Что, если он оборотень и собирается съесть?", но недавно проверил и убедился - Олег отражается в зеркале.       Он поднимается и идёт в сторону окна, но не доходит, потому что на полпути его сшибает с ног небольшой ураган. Выпрыгнул из-под одеяла и набросился на него, как на добычу и начал колотить. Не потому, что зол, а потому что хочется поколотить его. Он отбрасывает волосы назад и, стараясь скрутить его руки, бьёт и пинается, в то же время Олег, краснея и отдуваясь, делает ровно то же самое, правда изо всех стараясь делать это как можно мягче, чтобы случайно не сделать больно. - Н-ну ч-чего? - Выдыхает он, получая кулаком в живот. Снова стал хуже говорить, потому что до этого не говорил несколько часов. - Ну что ты д-д-дерёшься? - Спрашивает Олег, как бы недовольно, мысленно про себя тая и растворяясь в ощущении его тела рядом. - Потому что ты меня бесишь! - Отвечает, продолжая слабо, почти ласково его колотить. Не потому что зол или не любит. Просто иногда забывает, что Олег и правда настоящий, поэтому хочется снова его потрогать, послушать, понюхать, посмотреть на него поближе. Не знает, что Олегу и самому этого хочется.       С переходным возрастом всё стало меняться. Всё чаще Огонь уходил, чтобы подумать, чаще отказывался спать и мыться вместе. Дольше принимал душ, у него появились свои секреты и от того ещё больнее стало справляться с собственными. "Что же делать? Неужели я стал тебе не нужен?" Он встретил своё пламя, но что будет, если он его лишится? Тошнило даже думать об этом, потому не осталось других вариантов, кроме как приклеиться к своему пламени навечно.       Кто-то из старших ребят, как-то принёс перочинный нож и пришлось несколько раз для них бегать за сигаретами и отмывать спорт-зал, чтобы его отдали. Это было его сокровище. Настоящее холодное оружие, которое можно воткнуть кому-нибудь в шею. Кому-нибудь, кто снова оскорбит Серёжины длинные волосы. Кто коснётся его без разрешения. Кому-нибудь, кто снова ехидно усмехнётся. Кто снова странно на него посмотрит. Кому-нибудь, кто плохо о нём подумает. Иногда пугала мысль о том, на что он готов пойти, чтобы защитить его. Иногда пугало то, что расцветало внутри с переходным возрастом. Было ясно, как день – таким ему придётся жить. Его голос стал грубее, тело наливалось неясной энергией, всё чаще хотелось побыть одному, Олег чаще злился, сам не понимая почему, но однажды понял.       Очевидно, он - оборотень. Как те, про которых пишут в книгах. Серёжа рассказал – в полнолуние эти люди становятся волками и охотятся на других людей. Олег проснулся и посмотрел на друга, спящего рядом, и снова во все нервные окончания брызнула эта страшная энергия. Горячая и сияющая, она до краёв переполняла каждую из его частиц. Солнце освещало пожар, рассыпавшийся по подушке, он тихо дышал и источал запах своего тела. Странным образом этот запах сливался и резонировал внутри с энергией оборотня. Казалось, хочется его съесть. Наклониться и надкусить его шею, как фрукт и каждый кусочек его поглотить. С костями и волосами впитать пламя в себя. Мысли эти в голове бурлили и закипали, пока не брызнули из носа горячей кровью. Окропили простынь и подушку, полились на пижаму и в ужасе он бросился в ванную комнату. «Что-же делать? Если превратится прямо при Сером не сдержится и сожрёт». Не зря он стал так бояться его зубов, когда они выросли. - Олег, ты чего? Эй! – Позвал Серёжа, разбуженный этой внезапностью, и встал возле двери, ожидая, пока друг вернётся. – Ты в порядке? - Уйди! – Донеслось из-за двери. Даже обидно стало. Чего он его прогоняет? - Совсем дурак что ли? - Ты сам дурак! – Пробормотал Олег глядя на себя в зеркало. Больше нельзя спать рядом. Лучше вообще стараться реже на него смотреть. Иначе в полночь обратится зверем и сожрёт. И снова в этом мире останется один. - Ну, хватит, хватит дурачиться, Олег. Выходи. – Зовёт он и только больнее становится от его зова. Он зовёт. Как сопротивляться? Человеку, что цепями врос в твои кости? Как сопротивляться голосу, каждое слово которым для тебя становится действием? Звукам, которые стали продолжением твоего тела. Он говорит «замри», а ты застываешь. Говорит «Молчи» и слова не можешь выдавить. Повелит выпрыгнуть в окно, и ты тотчас ищешь, чем разбить стекло и броситься. Скажет убить, и ты хоть голыми руками раздавишь, а не сможешь – сломаешь себе руку, чтобы проткнуть его врагу горло своей костью. Лишь бы не велел уйти.       Он однажды сидел и натачивал свой нож, привалившись спиной к двери в душевую на случай, если что-нибудь случится с Серым, пока он моется. Просто сидел и точил лезвие, слушая плеск воды за дверью, размышляя «Почему он больше не хочет мыться вместе?», но правильность об идее раздельного туалета стала ясна в тот же день. - Твою мать! - Слышится вопль, перекрывающий шум воды и сразу вонзается действием Олегу в центр мозга. - Сер! - Зовёт он и ту же вламывается к нему. - Что слу?.. - Дурак, я же моюсь! - Что случилось? - Спрашивает и смотрит на него, сжимая нож. - Да блин, шампунь в глаз попал... - Бурчит Серый, кое-как прикрываясь руками (ещё одна особенность его взросления, почему-то он стал стесняться его). - Нож тебе зачем? На шампунь с ножом будешь нападать? - Усмехается и трёт мокрыми руками глаза. - Дай мне. - Олег садится на корточки рядом, и джинсы сразу намокают в воде. Кое-как пальцами убирает мыльные волосы с его глаз и смотрит. Секунду, две и чувствует, как это происходит снова (видимо, скоро полная луна). Голубой глаз покраснел и слезится. В ноздри впитывается запах шампуня, а в носки и штаны вода с его голого тела... Что же делать? Нервно сглатывает, стараясь не потерять равновесие и, притянув его лицо к себе, поддаётся бродящим потокам огня внутри. - А?! - Успевает только вскрикнуть его пламя, как Олег мягко и мокро проводит языком по зрачку. Мокро и солёно. Тепло. Руки нещадно трясутся и подгибаются колени. Кажется, каждый вкусовой рецептор вздрагивает на языке и дыбом на теле поднимается каждый крохотный волосок. Жидкость с его глаза растекается по языку и вниз, обволакивая горло, устремляется по венам в позвоночник. Заставляет в оцепенении, дрожа и задыхаясь, опуститься вниз. Туда, где горячее и влажное вырывается дыханье, туда, где растаял на губах новый удивлённый вскрик. В ту темноту, куда ужасе спрятался мокрый язык со вкусом зубного порошка. Целоваться, конечно, он тогда не умел, но так захотелось, что иначе с ума бы сошёл.       Он велел забыть об этом дне. Велел так больше не делать, стал запирать душевую, пока моется, стал с опаской иногда смотреть на него. Он приказал об этом даже не думать, но есть внутри Олега всё-таки кое-что, что уцелело той ночью, под атакой его смеха. Что-то, что он почти может назвать самим собой. Что-то, что, вопреки приказу, сохранило воспоминание о поцелуе в его костях навечно.       Но меняться всё продолжало неумолимо. Кажется, даже трава стала другого цвета и по-другому стали ощущаться вкусы и запахи. Чаще слышалась ругань и крики на первом этаже, чаще у Серёжи стало появляться желание «Пройтись» и чаще же он стал смотреть в зеркало, но дело было не только во взрослении. Кажется, всё стало идти наперекосяк сразу после того, как прекратили доноситься крики из-за синего окна. С тех пор, как его курс лечения перешёл на фармацевтический. С тех пор, как в огонь посыпались таблетки.       Он снова ехидно ухмыляется, глядя на своё отражение в зеркале и поворачивается к брату. - Ну как? - Что как? - Красивый? – Спрашивает, застегнув на себе новую рубашку, а Олег снова нахмуривает брови. Не знает, что отвечать. Иногда кажется, что ему снова семь и он не может произнести и слова, потому что снова несколько дней ни с кем не разговаривал. Сер снова собрался куда-то идти. Он стал ходить куда-то каждый день и, конечно опять не говорил куда, а Олегу оставалось только дожидаться, но сегодня он решил. Больше не может мучиться в неизвестности и страхе, что он однажды не вернётся. Сегодня он пойдёт с ним. - Угу. – Отвечает и молча отправляется следом за другом. Идёт и думает «Красив ли Серый?» Глупый вопрос. А красивы ли цветы? Птицы красивые? Красивое ли Солнце? Не важно, красивы или нет – растения, животные, свет и тепло – это жизнь. Вот и он тоже – его жизнь. Не успел спросить, куда тот собрался в новой рубашке и причёсанный, но ответ ударился болью где-то в мозгу, когда на третьем они свернули налево. - Погоди, это же женское крыло. - Говорит он, глядя Серёже в спину и застывает. - Ага. Не хочешь? - В смысле? – Поднимает глаза и пытается по его выражению прочитать ответ. - Ты можешь погулять где-нибудь, пока меня не будет. – Отвечает Серый и улыбается. Слишком светло улыбается, чтобы остались хоть какие-то силы для того, чтобы думать. Они продолжают идти, медленно погружаясь в потусторонний мир – чистых комнат и женских голосов, сохнущих на верёвках бюстгальтеров и чулок, а Олегу кажется, что он оказывается в какой-то совершенно другой реальности, попадать в которую ему совсем не хочется. Как это случилось? Как он не успел заметить, что Серёжу стала вдруг интересовать компания кого-то, кроме него? Женская компания. Мечется в своих мыслях от стенки к стенке и пытается вообразить, что же сейчас будет. - Разумовский, приветик. – Слышится впереди и Сер кому-то машет. Этот короткий жест отдаётся на загривке дрожью. Будто так не должно быть. Будто он делает что-то плохое, здороваясь с этой девочкой. Со стороны восточных окон малышня начинает играть, и слышатся вопли, откуда-то тянет запахом духов, кто-то, проходя мимо, легко задевает плечо косой и кому-то Серёжа снова красиво улыбается. Как такое? Почему? Он улыбается кому-то ещё. Девочке. Нервно было от того, что в эту реальность его втянули. Олега затащили сюда силой. Той самой силой, против которой он остался беспомощен. Силой, которая стала его аксиомой ровно в тот момент, когда он впервые услышал его голос.       Они заходят в чью-то комнату. Пахнет потом и лаком для ногтей, на стене плакат с мужчиной и подписью «Прощай, цыганка Сэра». Жутковато, незнакомо, но спокойнее от того, что Огонь здесь. Теперь Олег знает, что с ним не происходит ничего плохого – он просто ходит общаться с девочкой. Этой девочкой. Они обнимаются и трогают друг друга, потом целуются и, кажется, собираются раздеться, а Олег стоит возле двери, как растение, потому что знает, что лишний, но не может уйти. Смотрит, как руки снимают с его религии рубашку, слушает, как он дышит, как он двигается, как переливаются его волосы на солнце. Как он снимает с неё брюки. Каждое движение звоном зудит в животе, будто наглотался сигаретного дыма. Ему двенадцать, он ещё не думал о таких вещах, ему это ещё не нужно, но взгляда оторвать не может. Как Серый ложится, как он погружается, как стонет. Его голос… голос-голос-голос, звучит не как, как обычно. Он сейчас такой хриплый и возбуждённый. Такой… - Эй, Волков, хочешь к нам? – Слышится голос той девушки, и Олег впервые с прибытия сюда вспоминает о её присутствии. Точно, это та забыл имя, с которой брат пару раз общался. Улыбчивая блондинка с добрым голосом. - А? Ты… - Спрашивает пламя, застыв. - Пускай с нами. Весело ведь. – Улыбается она и всё.       Ему не нужно повторять дважды, не нужно просить, не нужно предлагать раздеться, объяснять, что делать, он уже думать не может ни о чём на свете и просто тонет. Не успевает сообразить, что его приглашали развлечься с этой девочкой и просто отдаётся желанию быть рядом с ним. Обжигаться о его пламя лицом, оберегать его спину, впитывать его тепло и звуки. В голове мутится, и в темноте этого чувства растворяются мысли. Остаётся только тело человека рядом с ним. Тонкое, прохладное от пота, долгожданное. Кажется, двигается и чувствует уже не Олег, уже не человек даже, и его мыслями и движениями руководствуется одно лишь это ослепительное и оглушающее желание чувствовать его. Касаться его, впитывать его, изучать и запоминать. Поглощать. Ладони опускаются на талию, скользнув по мягким выступающим рёбрам, а Серёжа его, словно, вовсе и не замечает, толкаясь в эту девочку. Такой тонкий, будто и правда целиком состоит из одних лишь костей и перьев. Волосы его пахнут чем-то, чему даже названия не удаётся подобрать. И правда – в словах Олег всегда чувствовал себя, как без лодки в океане. Речь вообще не для него, потому-то так укоренилось в теле желание к передаче мыслей физически. Во взглядах, интонациях, касаниях, этих кратких сигналах на тех частотах, которые никто пока ещё не способен уловить, потому что он и сам не знал ещё, что сигналит. Снова и снова на частотах, уловимых только его ощущениям «Заметь меня. Заметь меня. Заметь меня. Что готов ради тебя убивать и быть убитым. Что готов ради тебя отбросить в себе всё, что есть человеческое, что так пугает и манит мысль о том, какие ещё твои проклятья я готов простить ради одного лишь твоего смеха. Ради того, чтобы снова касаться твоего пламени, пока ты спишь».       И прямо сейчас это пламя рядом. Почти обжигает лицо и на подбородке плавит нежные иголочки ещё детской растительности на лице. Его огонь вливается в ноздри и по телу в каждой артерии разносится огненным заревом, блокирующим работу мозга и в крови испаряющим кислород. Он скользит по тонкому и угловатому телу вверх, накрывая ладонью плоскую грудь, которая от страсти вздымается часто-часто и в кисти отдаётся сладкими вибрациями. Он так увлечён этой девушкой, что даже не замечает, как Олег прижался к его спине грудью и так жадно жрёт лёгкими запах его пота и волос. Кажется, чувства соками сейчас начнут выступать и в атмосферу испаряться ядовитой эссенцией его похоти. Одна за другой страшные и безумные картины всплывают в голове и от вороха их, как от огня не скрыться, потому он так беспомощен сейчас в собственных чувствах. Руки дрожат от эмоций и горячей слюной проступают на кончике языка. «Я тебя хочу» прошептал бы, если бы способен был сейчас произнести хоть слово, не боялся так, что его принц сразу же вышвырнет его. Осторожно, стараясь не сгореть и не сжечь всё вокруг себя, исследует его самыми кончиками пальцев и невесомо потягивает носом его запах, словно только лишь для того, чтобы поддержать эту их на двоих расцветающую пурпурно-розовую атмосферу первого секса. Знает, что третий лишний, но оглушительное пламя под кожей уже дотла испепелило в рассудке каждую здравую мысль, так что даже о последствиях думать он уже не в состоянии. Будто когтями становятся кончики пальцев, скользящие по телу и сверхчувствительным становится нос, зарывающийся во влажных от пота раскалённо-рыжих волосах. - И..из-звини. – Выдавливает глухо и где-то из самого нутра вырывается действие. Олег накрывает ладонями его бёдра и, напрягшись каждым мускулом, прижимается к брату той частью тела, которая от пламени его сейчас так раскалилась. На воспалённую плоть кожа его ягодиц нисходит мокрой прохладой и будто возвращается способность дышать. - Ребята, я вам там не мешаю? – Доносится насмешливый голос этой девушки, будто режущий ему сейчас уши и в голове сливается в странные водовороты мыслей. Кто она такая? Почему она? Почему её? Что в ней такого особенного, чтобы он позволил ей получить его первый оргазм? Кто такая, чтобы, как Олег, сейчас касаться его, но от жара её мутится и у Огня в голове, так что сам перестаёт мыслить здраво и не замечает, как тесно и грязно к нему между ног прижимается чужая плоть. Так правильно и близко, будто в этом горячем и мокром месте с хлюпаньем в одно сливаются их тела. В раскалённом плену его тела, кажется на атомы распадается разум, поэтому в холодное оружие превращаются зубы. Невозможно успеть подумать. Тонкая шея, истекающая потом, в миллиметре от его губ. Он стонет и выгибается, трахая эту девочку и потому в ощущениях своих будто не замечает или позволяет себе не заметить, как вместе с ним двигается Олег. Он уже готов и уже дыбом на загривке становится щетина. Ещё одно неверное движение и Серёжа точно прогонит его, а он уже не способен уйти. Он уже готов руками разорвать на себе кожу, чтобы внутри себя такого прекрасного и беззащитного от мира его упрятать. Воздух изнутри сдавливает лёгкие, в порах кристаллизуя запах его волос, отравляющий в голове даже первичные инстинкты. Конечно, он не мог его не заметить, просто растерялся на секунду в ощущениях. Просто пытается понять, что чувствует, хотя и сложно. Спереди острое удовольствие, доводящее до прострации, а сзади влажное дыханье знакомым голосом и ко всему этому между ног… Он скользит между ног, мокрый от Серёжиной смазки, надавливая на яички, так дрожащие сейчас от желания, и спереди тепло надавливает ладонями на грудь. Стоны его прекрасным голосом разносятся по телу музыкой огня, внутри Олега возжигая каждую клетку. Так что не остаётся сил, чтобы успеть подумать, что он делает, когда рядом с тонкой шеей обнажает острые зубы и в горячей и потной этой темноте, с силой вонзается в его сладкую кожу.       Идиот, так желал Олегу скорее отрастить зубы, даже отдал ему свою вкусную апельсиновую пасту, и трогал его голые дёсна. Кажется, ему даже нравилось чувствовать холодные пальцы Серого у себя во рту. Если бы Серёжа только знал, что взросление сделает с его зубами, сразу бы все напрочь выбил. Когда в один прекрасный день проснулся и привычно оттянул вверх его верхнюю губу, чтобы проверить зубы, не сумел сдержать едва слышимый вздох. Острые и такие длинные. Красивые. Просто охуительные. Его улыбка стала ещё страшнее его взгляда. Можно было умереть, просто увидев, как обнажаются эти жуткие зубы и как сияет взгляд вонзившихся под рёбра чёрных глаз. Иногда становилось трудновато дышать, просто от того, что увидел его улыбку вблизи, так что однажды, краснея, Сер тихо и неловко был вынужден попросить его стараться улыбаться поменьше. Иначе возрастали шансы ослабить контроль за собственным безумием. И сейчас эти зубы впились в его шею. - А?! А…а-ах…- Вскрикивает Серый, застыв, и вместе с болью, изливается внутрь этой девушки, которая в сплетении их тел и сама уже не понимает, чьё семя сейчас затекает внутрь.       Разумовский внутри неё, но к самому входу так же тесно прижался Волков и тоже изливается. Будто заполняют её вдвоём, и внутри в какую-то смесь смешивается их семя.       В ощущении пропадают звуки. Металлом наливаются нервы. В сверкающую пыль истирается вокруг всё на свете и в бездне этой остаётся только вкус кожи во рту. Звенящее, острое, пугающе животное желание укусить его в шею вспыхнуло так скоро, что он и подумать не успел, прежде, чем сделать. Застывший, Олег боится даже думать, только снова и снова упивается цунами нахлынувших чувств. Он укусил. Так крепко и сильно, что Серый даже понять ничего не успел. Он останется красными уродливыми отпечатками зубов на его шее, но всюду, куда бы ни приник, будет рядом. На его коже. В его плоти. В душе его и костях Олег останется до тех пор, пока он лично не решит вместе с кожей срезать с себя его след. Он продолжает скользить и скользить пальцами по его телу, а Серёжа так бессилен, что и отказать нет сил. - Что ты сделал?.. - Н-не знаю… - Шепчет на ухо, утонув лицом в пламени его волос и всё касается, касается, не в силах остановиться. – Хотел о себе память оставить. - Зачем? - После выпуска все друг про друга з-забывают. - Волче…       Возбуждение вспышкой ударяет по ушам. Так сильно, что мутится в голове, становится даже жутко. Жутко от того, насколько сильно и как легко это происходит. Он знает, что это происходит между мальчиками и девочками, что так правильно, но за одно лишь это краткое мгновение обращается пламенем всё внутри и по артериям мозга огненные струятся мысли, которые Олег уже сдерживать не в силах. Страшно, страшно, и тем страшнее, чем глубже в лёгкие позволяет пробираться сладкому запаху его кожи. - Ты чего? - Вскрикивает Серёжа, чуть обернувшись, и смотрит в глаза. Одного лишь взгляда хвата, чтобы понять - Олега больше нет. Он сломан. В жизни ничего страшнее не мог себе представить, чем увидеть его таким. С пустым взглядом, тяжело дышащего, будто изрыгающего дыханьем пламя. Остатков мозгов хватает, лишь чтобы выдохнуть "Прости". В голове срывает предохранители и моментом, как взрывом уничтожается всё, что до сих пор называлось Олегом. Кажется, его больше не существует, остаётся лишь ощущение тела в его руках. Жаркого, мокрого. Трудно понимать, что происходит, но, кажется, он осознаёт, что Серёжа пытается вырваться. Брыкается, бьётся, ругается, кусает его пальцы и пальцами царапает плечи, от чего ещё приятнее, но Олег, случайно оступившись, провалился в такие глубокие и чёрные недра собственного сознания, откуда никакими мольбами его уже не вытащить. Олега больше нет. Он так долго жаждал этого. Не знал, но желал его так сильно. Ощущения его тела, принимающего целиком, горячего скользкого, дрожащего, молящего. Ощущение его прохода врывается катаклизмом во все органы чувств разом. Он бы сожрал его прямо сейчас, если бы мог. Он отбивается, вырывается и, кажется, кричит но не слишком сильно, чтоб не пришли взрослые. Крики его внутри будоражат жгучее чувство стыда и от отвращения к самому себе. Оказывается Олег и правда настоящее чудовище, но сопротивляться этому он больше не способен, так что сил хватает, лишь чтобы снова и снова в его маленькое ухо повторять как молитву, жарко и мягко "Прости-прости-прости" желая успокоить, желая унять боль своего огня. Руки легко, как жертву, скручивают и переворачивают Серёжу на спину. Он забрасывает его ступни к себе на плечи и наваливается сверху всем телом, чтобы окончательно ограничить свободу "Проси-прости-прости" слабое доносится изо рта, где-то на периферии сознания. Он хватает своё пламя за руки так крепко и сжимает запястья до синяков. Здесь, кажется, кроме них был кто-то ещё, но мозги уже давно отключились, так что уже всё равно, что происходит во всём остальном мире, потому что отныне и присно этот человек весь его мир.       Ему больше не нужно бояться демонов вокруг, больше не нужно беспокоиться о чём-бы то ни было, ничто в этом мире больше не имеет значения, пока в его руках теплится и от ужаса мерцает вспышками его прекрасное пламя. Он накрывает его губы горячо и мокро, вбирая, как воздух в себя его крики и ощущение это будто исцеляет душу. Будто все на свете ужасы исчезают, потому что до сих пор бесцельно скитающийся по миру атеист, наконец, приходит к своему богу. В шёпоте своего бога вдруг слышит неподдельный ужас. - Олег! Замри!       До сих пор это был ужас. Его Волче ещё никогда не был таким чужим, как сейчас и это, и неспособность до него докричаться, приносили боль куда сильнейшую, чем то, что происходило с его телом. Больно и страшно, но не больнее и не ужаснее, чем видеть пустоту в его глазах. Понимать, что Олега здесь больше нет, но этот бессмысленный неразборчивый шёпот прорывается сквозь собственный сорванный голос и достигает мозга. "Прости, прости, прости... Я те... Я так сильно тебя.." Он ещё здесь, это осознание новые страшные искры зажигает в теле, потому что с новым толчком Олег вдруг касается внутри чего-то - Стой! Нет, стой, не сейчас! - Выдыхает Серый, но Олег вдруг накрывает губы и затягивает в этот поцелуй все его мысли. Он двигается снова и снова, пока жар внизу усиливается и в мокрой и бесконечной этой темноте теряется всякое ощущение реальности. Серёжа сейчас с ним. Вокруг его тела. Внутри его рта. В мыслях. Повсюду. Пытается что-то шептать и сладко стонет прямо в его лёгкие и в жалобном скулении этом слышатся доселе неслыханные оттенки. Где-то появляется проблеск разума, так что на пару секунд возвращается способность видеть и Олег видит. Видит заплаканное и покрасневшее лицо перед собой, видит трепещущее от страха мягкое тело, раз за разом принимающее в себя это зудящее пламя изнутри, и видит, что его Огонь возбуждён. — Н-нет, нет, Олег, пожалуйста, не сейчас! Остановись, если ты. Если... - Выкрикивает он на остатках воздуха в его губы, но бушующее пламя из его тела захватывает теперь двоих с головой и в немом и бесконечном этом потоке огня оба погибают. — Так н-не.. нельзя… Не до-доводи меня… Серёжа бьётся и мечется, снова плача и взывая о помощи к тому Олегу, который в недрах собственного удовольствия парализован, и даже вдохнуть не может, пока собственное тело в его руках выгибается и внутри пульсирующее поднимается удовольствие. В этих ощущениях остаётся лишь одна мысль «Нельзя». «Нельзя кончать». Нельзя, иначе будет педиком, но... Хочется кончить. Так хочется кончить. Ничего ещё так сильно не хотелось. С самим собой было не так. С девушкой было не так. Словно из Олега прямо внутрь врывается безжалостное чувство, на части рвущее душу. Так ему сейчас будто весь он пропадает и обращается целиком одним лишь этим чувством. Чувством члена давящего на что-то внутри. От пяток до кончиков волос, целиком становится своим удовольствием, рыдая и проклиная себя за это унижение, но в таком отчаянии цепляющийся за человека рядом с собой. Сжимается вокруг него и обвивает и лапами и крыльями, почти когти вонзает и стонет. Испуганно, сладко, не имея сил, чтобы сдерживаться и глядит в пустоту в ужасе, охваченный чувством настолько великим и первобытным. Потому что в эти мгновения впервые его безмолвный слуга становится всем для него. Для своего господа впервые сам становится целым миром. — Олег, пожалуйста, только не внутрь. - Снова слышится откуда-то голос, но к нему он не в сила прислушаться. Так хочет. Кажется, только к тому и стремился. Словно все эти годы лишь о том и мечтал, пока касался каждую ночь его волос и слушал тайком его смех. Пока охранял его сны и берёг внутри это чувство.       Оно струится по каждому позвонку с хрустом его ломая, и током перетрясает в теле провода. В ощущении этом, запахе мокрой шерсти Олега у Серёжи теряется связь с собственным разумом, так что здесь и сейчас заживо погибает ещё один человек и на этом самом месте в объятьях его тоже превращается в существо. Истекающее, стонущее и, как он, бесконечно жаждущее его касаний. - Что случилось?.. - Выдыхает Олег, теряясь пальцами в тепле его кожи. Ощущение, будто потерял сознание и очнулся. - Вы оба уроды! - Слышится откуда-то с границ его мира женский голос, сразу отрезвляющий. Странно. В этом апокалипсисе погибли оба, но он всё ещё его мир. Лежит прижавшись и смотрит в глаза, а Олег щекой у него на груди. Приятное чувство. - Ты сама уродка, ясно? - Выдыхает Серый и вибрация его голоса через грудь приятно отдаётся в щёку. - Вас чуть не застукали, а ты, Разумовский, опять кончил на мою простынь! - Да пошла ты! Я отдам тебе свою... Он там с кем-то ругается, а Олег, дрожа и сжимаясь, продолжает по крупице растворяться в этом ощущении.       Это стало началом одного из самых громких скандалов в приюте со времён, когда «Разумовский на кого-то напал». Девушку таскали по психологам, с Сероволком разговаривали воспитатели, на них давили, их ругали, а они и понять не могли за что. Разве так плохо заниматься сексом? Они точно знали, что им занимаются взрослые, знали теперь, как это приятно, уже пару раз сделали это вдвоём, но взрослые всё ругались, будто они сделали то-то ужасное. Они всё уговаривали ту девочку сделать что-то, но что это было, они не могли понять. Неприятное, горькое слово, будто зарядили дверью по лицу и вышибли зуб. Всё ругались, пока девочка не заплакала. - Я сама буду решать! Я сама буду решать! - Не в четырнадцать лет! - Я слышала, так можно. Можно продать! - Кого ты собралась, продавать? Душу! Чужую душу! - Это моя! Моя! Я так хочу! - А вы что? – Громыхнул вдруг голос, обращённый на них, так что Сероволк невольно сразу же под столом схватились за руки. - А м-мы… - Начал Олег, у которого от нервов речь ещё сильнее зависла. - Что мы сделали? - Кто отец!? – Снова громыхнул голос, задавая вопрос, который они слышали уже миллион раз. Их спрашивали кто из них отец, но им было по двенадцать, так что понять суть вопроса было невозможно. Им ещё не объясняли, что бывает, если тычинка попадёт в пестик, а девочка всё плакала. - Они оба! - Сделай аборт, пока не поздно! Идиотка, сломаешь жизнь и себе и ребёнку и парням! - Никогда! – Вскрикнула она и вскочив со стула, перевернула его – Будет Валерой в честь Меладзе. – Она повернулась на каблуках, готовая бросаться в руки своей подруге, чтобы поплакаться. – Будет мальчик, будет Валера, а будет девочка, будет Лера. А мне заплатят усыновители! У меня на начало жизни будут деньги!