Я присмотрю за тобой (I'll watch over you)

Спок, вздрогнув, распахнул глаза. От сна остались лишь краткие обрывки, с каждой секундой становившиеся все более блеклыми. И он не мог этому не радоваться. Воспоминания, слишком яркие и реальные, во сне словно оживали и вулканец уже потерял счет тому, сколько раз за эту ночь ему пришлось пережить весь ужас, что он так старательно пытался изгнать из памяти. Истома медленно исчезла, взгляд наконец-то удалось сфокусировать, а ладоням почувствовать мягкую ткань. Донельзя приятное тепло затапливало, переполняло, и ему потребовалось слишком долгое время, чтобы осознать, от чего именно исходит этот благодатный сияющий свет. Голова Спока мирно покоилась на груди капитана и вулканец чувствовал, как пульсирующее, спокойное биение сердца импульсами проходит по нервам, даря блаженное успокоение. Крепкая рука Кирка мягко обхватывала талию, давая до этих пор немыслимое ощущение полнейшей безопасности. Как будто Джим своим бессознательным движением закутал Спока в мягкий теплый кокон, ослабивший беспокойство, заставивший на мгновение забыть обо всех бедах. Даже боль, казалось, ослабела, не в силах сопротивляться исходившей от капитана надежности и силе. Все это чувствовалось так нестерпимо правильно и великолепно, и с удвоившейся болью Спок осознал, что стоит только Джеймсу открыть глаза, как тот тут же отстранится, восстанавливая пролегавшую между ними границу, унося с собой свое мягкое сияние. И вулканец закрыл глаза, впитывая и запоминая каждое мгновение. Ничто, абсолютно ничто не волновало его сейчас, когда он находился за этой самой крепкой на свете стеной. Ни все эти чувства, борьбу с которыми он бросил в первую же секунду, сдавшись им, безгранично сильным и прекрасным. Ни боль в ребре, которая пусть и благодаря стараниям капитана стала слабее, все равно тянуще отзывалась где-то на задворках его сознания. Ни отступившие на задний план воспоминания, ни мысли о том, что может подумать Джим, стоит только ему проснуться. Ничто не было сейчас важнее и ярче этих первых теплых объятий, которые - Спок был почти уверен - станут и последними. Неожиданно рука капитана напряглась, пальцы, мгновение назад расслабленно лежавшие на талии вулканца, сжались и тот с наступающим страхом осознал, что Джим вот-вот проснется. И Спок потеряет то почти волшебное чувство, благодаря которому ему на мгновение показалось, что он был очень близок к тому, что люди называют счастьем. - Ты не спишь? - неожиданно раздался голос капитана, спокойный и сонный. Спок успел и сам задуматься над этим вопросом, сомневаясь в реальности происходящего. Рука Джима осталась на прежнем месте, также как и сам капитан, не сдвинувшийся ни на сантиметр в сторону и вулканец с усилием подавил желание прижаться еще крепче. В разум незаметно прокралась глупая надежда на то, что Джеймс не против его присутствия рядом. И Спок тут же мысленно отругал себя за то, что ослабил контроль над вырвавшейся на свободу человеческой половиной. Подняв взгляд на капитана, он задержал дыхание. В глубине затопивших невозможно синюю радужку зрачков плескалось что-то, что вулканец видел впервые. Яркое и густое оно заполнило натянувшуюся между ними пустоту, и Спок, не в состоянии даже моргнуть, коротко кивнул. *** Вулканец был болезненно близко. Его тепло было почти материальным, потому что Кирк был уверен - ничто тактильное не могло вызвать ощущений настолько реальных. Каждая клеточка тела дрожала, упиваясь великолепием этой близости, и Джим, не сдержавшись, слегка улыбнулся. Рука почти бессознательно начала свое движение, мягко поглаживая, проводя от скрытых повязкой ребер до талии и тут же продолжая путь в обратном направлении. Он почти мог ощутить, как расширяются зрачки, как сердце наращивает темп, когда Спок встретился с ним все еще сонными глазами и кивнул. Даже несмотря на то, что теперь вулканец потерял ментальный блок, то, что он не отстранился или того хуже не сбежал, пугаясь нарушения собственного личного пространства, Джим приравнял к чуду. Он остался рядом, словно вся интимность того, как они лежали, была абсолютно нормальной. Словно это было ему приятно. - Как твое ребро? - тихо спросил Джим, прерывая затянувшуюся паузу . Спок снова поднял на него глаза и ответил: - Намного лучше, капитан. - вулканец осекся, и через мгновение продолжил: - Если говорить про мое самочувствие в целом, можно упомянуть низкую температуру в помещении, которая вкупе с долгим пребыванием под седативными заставляет меня замерзать. - Снова холодно? - нахмурился в ответ Джим, надеясь, что это действительно всего лишь последствия снотворного и обезболивающих, а не болезненный озноб. Разумеется, Джеймс знал, что он должен подняться и повысить температуру на термостате, но стать инициатором окончания их объятий он был просто не способен. Не способен был прекратить то, чего так долго желал. Поэтому капитан подтянул одеяло так, чтобы оно закрывало вулканца до самых плеч, а потом чуть крепче прижал его к себе, размеренными движениями поглаживая холодную ладонь друга, что лежала у него на груди. Спок вздрогнул, заставив Кирка бросить на него взволнованный взгляд. Разум медленным потоком затопила кислотная паранойя. То, что вулканец не отстранился, не означало, что Джим своими действиями не перешел черту, пресекая границы дозволенного и нарушая зону комфорта. Он привык быть уверенным в чужих чувствах, видеть все в одном лишь взгляде. Но теперь, кроме тяжких грызущих сердце сомнений не осталось ничего. Неожиданно друг будто обмяк под его руками и расслабился, тихо выдыхая, мгновенно заставляя разлиться мягкие волны прекрасного облегчения. - Спок, все хорошо? - наконец не сдержался Кирк. Ему хотелось быть абсолютно уверенным, а не довольствоваться мелкими крупицами догадок. Почти жизненно необходимо. Спустя несколько мгновений вулканец, напряженно вздохнув, ответил: - Да, капитан. И эти слова по щелчку отключили любые колебания, когда Джим еще крепче прижал его к себе. Спок, успокоившись, наклонил голову, дыханием опаляя руку капитана, который, казалось, мог бы в эту самую минуту умереть от остроты нахлынувших ощущений. Неожиданный шум заставил Кирка поднять глаза на окно. С темного, затянутого тучами неба обрушился ливень, заставивший мысли капитана пойти в другом направлении. Если бы предчувствие тогда не взяло верх, этот ливень сейчас мог бы идти на похоронах коммандера, оплакивая и завывая о потере. Думать об этом было почти физически больно, но правда была такова - Спока могло и не быть в живых, как он сам и сказал. Чувства вины, боли и страха переплелись, наполняя вены густой смесью, упрямо прорывавшейся к сердцу и Кирк дал себе обещание, пытаясь хоть как-то смягчить собственный гнев. Никогда он больше не оставит его. Сделает все, что будет выше его сил, только чтобы быть рядом и уберечь от всего, что может случиться. Этот обет не прощал его опрометчивости, прошлое теперь ничто не исправит. Но вот о будущем он знал с непоколебимой твердостью - больше такого не повторится. Грянул гром, басовито и протяжно, и Кирк почувствовал, как вздрогнув, сильнее прижался к нему Спок. Он был рядом, пусть лишь идущий на поправку, осторожно ступающий по руинам, что остались от ментального блока, но все же живой. Ушибы скоро пройдут, трещина срастется, и даже стена отрешенности от любых чувств вновь восстанет во всем своем великолепии. И все вернется на круги своя. И Спок возможно забудет об этих мгновениях близости. Вот только Кирк не сможет этого сделать. Никогда, никакими средствами он не сможет вывести из памяти ощущение этой мягкой кожи под пальцами. Не забудет так крепко вжавшегося в него друга, словно он сам был спасательным кругом среди бушующего моря из боли и беспокойства. Хотелось навсегда задержать это мгновение - они одни, весь окружающий мир испарился, оставив лишь их спасительные объятия. Три гудка и идиллия была разрушена, уступая место холодной реальности. Кирк, выругавшись, хотел было не обращать на это внимание и остаться рядом, но Спок поднял на него глаза и тихо произнес: - Капитан, вы должны идти. - Не должен. Я должен быть рядом с тобой, потому что ты сейчас гораздо больше нуждаешься во мне, чем кто бы то ни было. - сказал Кирк, поджимая губы и проводя кончиками пальцев по ладони вулканца, скулы которого, как Джиму показалось, слегка позеленели. - Капитан, неявка в случае действительно важной ситуации, а вас бы не стали беспокоить в ином случае, может грозить реальными последствиями. И Джеймс не смог поспорить. Во-первых, сейчас, когда друг был настолько искренен в том, что не хотел очередного выговора для капитана, противоречить ему было равносильно удару поддых. И во-вторых, проблемы действительно могли быть и очень серьезные. Самая худшая из них - неожиданное появление в его комнате посторонних, разыскивающих не желающего подчиняться капитана. Кирк нехотя встал с кровати, тут же чувствуя, как его заполняет пустота и безжизненность, словно мир в одно мгновение потерял краски, а дождь за окном еще сильнее усугублял нахлынувшее ощущение бесконечной тоски. Он чувствовал, что готов послать к черту даже самого адмирала, лишь бы вернуться обратно в постель, где объятия вулканца были лучом ярчайшего солнечного света, пробивавшегося сквозь тучи. Взглянув в глаза Спока, капитан увидел сожаление, ничуть не меньше своего собственного, но и это, пусть и яркое свидетельство того, что друг нуждался в нем, показалось Кирку очередной иллюзией, что рождал его мозг в попытке взрастить то крохотное, почти погибшее зерно надежды. Подняв коммуникатор со стола, Джим тут же ответил: - Кирк, слушаю. - Капитан Кирк, адмирал требует вас к себе для продолжения переговоров. Начало через пятнадцать минут. Раздраженно Джеймс захлопнул аппарат, с трудом поборов желание швырнуть его в стену. Ему придется не только оставить вулканца, но и пробыть по меньшей мере пару часов в одном помещении с виновниками его теперешнего состояния, и он не был уверен, что сможет удержать в узде свой сокрушающий гнев. Он обернулся обратно к коммандеру, который словно прочитав в глазах причину его беспокойства уверенно сказал: - Капитан, вы должны успокоиться. Мир между Землей и Клингоном гораздо важнее и, я уверен, стоит того, чтобы вы не вступали с ними в открытый конфликт. Тем более… - И что же, они улетят обратно на свою планету и будут жить припеваючи после того, как искалечили тебя?! - прервал вулканца Джим и тут же осекся, заметив, как тот мгновенно сжался из-за того, что он повысил голос. - Прости… Я просто не могу знать, что те, кто сделали такое с тобой смогут жить спокойно, безнаказанные и не раскаявшиеся. Спок встретился с ним понимающим, печальным взглядом, а потом, глубоко вздохнув, почти прошептал, словно бросаясь на лезвие ножа: - Ради меня, капитан. Драка с тремя клингонами опасна, один смог с единственного удара оглушить меня, что они втроем могут сделать с вами страшно даже представить. Кирк на мгновение перестал дышать, кожей ощутив заботу настолько сильную, что он не мог поверить, что сосредоточена она лишь на нем. И видел он ее в тех единственных глазах, в которых мечтал и никогда не надеялся найти, живую, искреннюю и неподдельную. Джим прикрыл глаза и кивнул, соглашаясь, на что тут же получил благодарную, едва заметную улыбку. Злость никуда не исчезла, но лишь на время успокоившись улеглась, тихо ворча где-то в самой глубине подсознания. Подхватив лежащую на стуле форму, он зашел в ванную, а затем, умывшись и переодевшись, вышел, тут же бросая взгляд на Спока и чертыхаясь. Эта неуемная зависимость, казалось, усиливалась с каждой секундой, не оставляя места в разуме, заставляя дрожь пробегать по телу, и Джеймс уже боялся представить, как тяжело ему будет, когда вулканец вновь отдалится. Боялся подумать о том, какая боль обрушится на него стоит только исчезнуть этой прекрасной, но хрупкой, словно стекло, связи. Подняв коммуникатор со стола он вернул его на ремень, а потом, подойдя к термостату, спросил: - Спок, какую температуру поставить? - Тридцать восемь градусов, капитан. - тихо пробормотал он, не отрывая взгляда от Кирка. Несколько нажатий на небольшом экране и из створок кондиционера повалил горячий воздух, отчего по телу Джима пробежали мурашки. Остановившись, он в последний раз оглядел вулканца и беспокойным, но твердым тоном сказал: - Все в твоем распоряжении. Если что-то случится, или состояние снова ухудшится - твой коммуникатор на тумбочке, сразу же звони мне, - он осекся и опустил глаза, пытаясь правильнее подобрать слова, - я постараюсь вернуться как можно скорее. - наконец, ослабевшим голосом выдал он, поворачиваясь к двери. Тысячи других фраз готовы были сорваться с губ, останавливаемые лишь страхом непонимания. Но только произнесенные вслух они принесли бы облегчение, снимая с плеч невыносимо тяжелый груз скрываемых чувств. - Капитан? - позвал вулканец нерешительно и осторожно, заставив Кирка повернуть голову настолько, чтобы краем глаза видеть его, присевшего на кровати и слегка ссутулившегося. - Пожалуйста, будьте осторожны. Кирк слегка распахнул глаза, а затем, опомнившись, улыбнулся и кивнул, тут же покидая комнату. Еще одна секунда и он бы, не выдержав, вернулся к нему, снова ложась рядом и обнимая, не в силах покинуть никогда больше. *** Войдя в зал, Джим к своему облегчению не заметил клингонов, и, не подумав, решил, что сегодня они не сопровождают послов, но потом, не найдя и их, нахмурился. Он боялся, что просто не сможет контролировать себя, стоит ему только увидеть их лица, но знал, - нужно было сделать над собой усилие ради спасения собственной планеты от неминуемой в таком случае войны. Ради Спока, глаза которого давали сильнейшее несомненное подтверждение словам, полные абсолютно искреннего страха за благополучие друга и чего-то другого, тщательно скрываемого, но все равно достаточно яркого, чтобы капитан смог заметить. С каждой секундой успокаивающая близость вулканца становилась все более призрачной и он, как ни пытался задержать ее великолепие, вскоре осознал, насколько стал от нее зависим всего лишь за несколько минут. Ему казалось, что когда их жизнь вернется в свое прежнее русло, вновь строя тот барьер, что делал подобные объятия невозможными, его жизнь потеряет всякие краски и каждое, пусть и легчайшее, едва заметное прикосновение, станет для него глотком живительного чистого воздуха после долгого времени в сырой темнице собственных грызущих мучений. И уверенность в том, что игнорировать свои чувства он будет не в силах, злорадно посмеивалась где-то в глубине сознания, напоминая о себе и скором будущем - сером и неумолимо одиноком. Неожиданно его безрадостные мысли прервал мягкий, уверенный голос. - Здравствуй, Джим. - Здравствуй, Ниота. - капитан удивленно сморгнул, мгновенно вспоминая еще одно из тысячи препятствий, стоящих между ним и вулканцем. Его девушку. Сердце ворчливо ухнуло в груди, вернув чувство абсолютной неуверенности, что раскачивало его сознание, как маленькую лодку раскачивает на волнах сильный шторм. - Ты рано вернулась. - наконец смог произнести он, поборов желание замолчать и погрузиться в собственные мысли. - Ты же знаешь, что мне плохо от безделья. Тем более, я никогда бы не простила себе то, что пропустила мирные переговоры с Клингоном, а тем более оставив свои полномочия на Уотерс. Она отвратительный лингвист, от одного жуткого акцента тянет закрыть уши даже меня. - Ухура усмехнулась, бросая короткий взгляд на Кирка, а потом, ее улыбка неожиданно потускнела. - Спок что, не придет? Джим взглянул на нее, чувствуя, что вопросов о нем не избежать, и мысленно подыскивая ответы, как можно меньше походившие на ложь, а затем, помотав головой, ответил: - Нет, не придет. - Я думаю это к лучшему. Мы не виделись после расставания, и чем дольше мы будем продолжать в том же духе, тем быстрее все забудется. Надеюсь, у него все в порядке? - в глазах девушки не было ни капли обиды, или грусти. Лишь добрая заинтересованность. И Джим, с легким угрызением совести почувствовал облегчение - тепло, прокатившееся по телу от осознания того, что расстались они мирно и в согласии. Растолковать это, разумеется, каждый мог по-разному, и капитан мысленно возненавидел себя за то, что надежда все сильнее разрасталась, вплетаясь бронзовой нитью в его здравый реализм. Закравшаяся мысль о том, что Спок хотел расставания по причине, хоть самую малость связанную с Джимом, заставила его вздрогнуть, чувствуя ее во всей полноте - такую безнадежную, но прекрасную. - Ему нездоровится. - ответил Джеймс настолько честно, насколько был способен в данном вопросе. - Но он уже идет на поправку, так что все будет хорошо. Ухура на его слова улыбнулась, а потом, обернувшись к двери, мгновенно нахмурилась. Джим, напрягшись, бросил взгляд вошедших и крепко сжал кулаки. Послы степенно и статно вошли в зал, и Джим почти мог почувствовать идущее от них благородство, которое оскверняли отвратительные нотки наглости, неуемной злобы и уверенности в собственной безопасности - охрана, на этот раз в лице двух клингонов следовала за послами, а затем, стоило им только занять свои места, расположилась в нескольких метрах от капитана. Он ощутил, как собственные ногти впились в ладони, а руки почти болезненно напряглись и с трудом сдержал желание немедленного отмщения. Слегка успокоило его лишь то, что среди них он не заметил того самого клингона, что он в ту ночь оглушил выстрелом из фазера. От осознания своей небольшой победы Джим ухмыльнулся, наблюдая, как Ниота, окинув его ошарашенным и обеспокоенным взглядом, отошла к столу. Через несколько минут воздух наполнило напряжение, и лишь голоса адмирала Эджа, послов и лейтенанта Ухуры, изредка переводившей длинные, слишком сложные фразы, эхом разносились по залу. Кирк едва ли слышал хоть слово, снова с головой окунувшись в собственные мысли, стараясь изгнать из разума назойливое желание размозжить череп каждому клингону о стену, и не заметив, как подошел почти вплотную К’Хал. - Ну здравствуй, Джеймс Тиберий Кирк. - послышался тихий, едва слышимый шепот. - Не ожидал тебя здесь увидеть. Я-то думал, что ты будешь весь в заботах о своем вулканце и не почтишь нас своим визитом. Как он, кстати? Вспоминает о нас? - Джим различил в голосе легкое изменение, словно тот широко улыбнулся своим словам. Капитан чувствовал, как мышцы с каждым мгновением каменеют все сильнее, пытаясь не поддаться командам, что отдавал разум. Он изо всех сил старался усмирить свой гнев, который, казалось, превратился в разрушительный пожар, вспыхнувший в голове и начавший поглощать все, что попадалось ему на пути. Терпение и здравый смысл все еще боролись с его напором, но Джим не был уверен в том, что они смогут продержаться достаточно долго. - Нет. - отрезал Кирк, сложив руки на груди. - Вы сделали вполне достаточно для того, чтобы каждое воспоминание стало для него болезненным. И рано или поздно поплатитесь. - последнее Джим со злостью выплюнул, на мгновение бросив взгляд на клингона, который чуть было не рассмеялся. - Очень жаль. А я вспоминаю, как он кричал. Как извивался подо мной от боли. - К’Хал склонился к нему, заговорив совсем тихо, но с еще большим удовольствием от того, что Джим с каждой секундой все болезненнее хмурился. А тот, в свою очередь, почти физически мог ощущать, как распаленный еще сильнее огонь заполоняет все существо. Он мог бы вот-вот зарычать, если бы не звенящие в голове слова Спока - единственное, что удерживало его от того, чтобы немедленно броситься на ублюдка, не достойного жить ни секунды больше. Боль, казалось, потекла по венам, густея и превращаясь в вязкий деготь. Хотелось вернуться к вулканцу, прижать его к груди и не отпускать до тех пор, пока все воспоминания не исчезнут из его памяти, а лица клингонов не забудутся, станут чем-то незнакомым, приобретая лишь смутные очертания, которым никто не придал бы значения. Они заплатят за все, что натворили. За каждое мгновение боли, что причинили другу. Все, а К’Хал в особенности, самым жестоким и неприятным способом, на который только Джеймс был способен. Кирк поклялся себе в этом. - Как же он сильно кричал. И звал тебя, так громко, что я решил, что ты его услышишь. - вновь раздался над ухом шепот. - Видимо правду говорят о вас, людях, - у тех, кто настолько сильно привязан друг к другу определенно есть связь. Последние слова заставили капитана вздрогнуть и сжать губы, борясь с почти слетевшим с его губ рычанием. Через несколько мгновений он, не выдержав, произнес: - Был бы ты на самом деле таким смелым, каким пытаешься показаться, сказал бы мне это там, где я смог бы тебе ответить, как мне на самом деле хочется. Но ты предпочитаешь делать это у всех на виду, думаешь, что я поддамся своему гневу и врежу тебе на глазах послов, но ты ошибаешься. Пусть ты заслуживаешь этого, как никто другой, но есть чувства, что гораздо сильнее любой ненависти, какой бы сокрушительной она не была. - Джим осознал суть сказанного только через несколько мгновений. Словно его подсознание пыталось заставить его озвучить правду, которая трепетала у него на губах вот уже второй день, а сам он не решался позволить ей превратиться во что-то более реальное и значимое - произнесенное. И пусть недосказанная, истина явилась свету, тут же распадаясь и тая потому, что предназначалась она не для того, кто сейчас стоял перед ним. Она была создана и расцветала благодаря одному лишь Споку, и высказанная именно ему имела бы вес и значение. Но то, с какой уверенностью и силой она была произнесена, заставило клингона слегка отшатнуться, словно под напором мощной волны. - Удивлен твоей силе воли, обычно у людей она почти отсутствует. Любой из вас давно бы не сдержался, а ты… Крепкий. - К’Хал ухмыльнулся, а потом добавил: - Ты неплохой парень, капитан. Иначе я бы немедленно ответил тебе за то, что ты назвал меня трусом. - Но так и есть. Ты трус. Иначе ты бы не боялся за то, что все, в том числе и твои послы, увидят твою истинную сущность. Не напал бы с двумя громилами на одного, а тем более не избивал бы связанного. - решительность и абсолютная серьезность этих слов потерялись в воздухе, произнесенные приглушенным шепотом, когда Кирк отвернулся и отошел на несколько шагов, чувствуя, как успокоился бушевавший внутри пожар, превратившись в раскаленные угли. Странно было удерживать собственные эмоции, обличая их в слова, а не в кулаки, но от этого где-то глубоко в груди поселилось чувство, что такое решение было абсолютно правильным. Спок гордился бы им. Неожиданно раздавшийся возглас адмирала заставил всех, включая клингонов, обернуться к столу. - Прекрасно! К завтрашнему дню секретари подготовят бумаги, и после подписания мирное соглашение будет установлено. - Эдж, пусть и не показывал этого внешне, буквально сиял от облегчения. Все прошло гладко. - Мы очень рады, что все было учтено. Спасибо, что шли нам навстречу, учитывая особенности нашей нации. - послы почти синхронно кивнули, а затем удалились. Кирк тут же направился к выходу, надеясь, что больше нужды в нем не возникнет, когда услышал, как чертыхнулся К’Хал. Обернувшись на клингона, тот увидел в его глазах неверие, смешанное с неожиданным разочарованием, и тут же понял - план провалился. Видимо, тот был уверен, что за время переговоров сможет вывести Кирка из себя, заставить сдаться первым, но ничего не вышло. И теперь от мирного соглашения их отделял лишь один шаг, и на место радости и ликования в душу Джима с тихим змеиным шипением вернулись страх и беспокойство. Теперь, когда осталось так мало времени, клингоны могут перейти к более решительным мерам. И первым делом пойдут они по проверенному пути, зная, что Кирк был на волоске от того, чтобы сорваться, и выдержал по известной лишь ему причине. В груди снова вспыхнуло дрожащее предчувствие, которое, как Джим надеялся, ошибалось,тихо нашептывая ему свое ужасное, но вполне вероятное предсказание - они снова попытаются навредить Споку. И единственное, что успокаивало - стоит им только приблизиться к нему хотя бы на шаг, они могут смело попрощаться со своими никчемными жизнями, ведь Кирк не пожалеет ничего, ни мира, ни самого себя, лишь бы не позволить этому произойти. Как же было бесконечно приятно чувствовать себя уверенным хоть в чем-то, не видеть сомнений, твердо знать, что с этим у него есть силы справиться. Он выбежал из зала, не удосужившись даже попрощаться с адмиралом. Нужно было как можно скорее вернуться. *** Войдя в медотсек капитан поразился царящей там абсолютной тишине. Не было видно в панике снующих из угла в угол стажеров-медиков, испуганных очередным криком Боунса. Все пациенты словно испарились, как будто в один момент исцеленные, и единственным, что нарушало мертвенное молчание, были осторожные шаги Джима, который кожей мог ощутить холод пустого, вымершего помещения. Леонард сидел за одним из столов, опустив голову на ладони, слишком погруженный в себя, чтобы заметить, как подошел Кирк. - Боунс, что тут происходит? - тихо спросил Джим, наблюдая как друг, резко подняв голову, несколько раз моргнул, словно изгоняя сонную истому. Уставший, поникший и измотанный, как будто не спал несколько дней подряд, он, казалось, постарел лет на пятнадцать, и Джеймс не удивился бы, заметив на его голове выбивавшуюся среди темных волос, поблескивающую серебром в синем свете медотсека седину. - Ничего. - ответил тот с непривычным мягким равнодушием, бросая на капитана полный неизлечимой тоски взгляд. - Я распустил всех по домам. Пациентов, на удивление, нет, так что нечего этим назойливым кровопийцам мешаться мне под ногами. Тебе кстати тоже. Я совершенно не в подходящем настроении для беседы. - Маккой поднялся с места, отходя к одной из больничных коек скорее не из необходимости убрать с бортика карту пациента, видимо выписавшегося совсем недавно, а пытаясь оказаться как можно дальше от любого живого существа. Джим не сдвинулся с места, с каждой секундой хмурясь все больше. Впервые он видел Боунса таким. Не было видно уже привычной взгляду фляжки, к которой врач прикладывался, пребывая именно в таком расположении духа. Даже в самые худшие времена он продолжал отпускать иронические замечания, но то, что он слышал сейчас, не шло и в сравнение с прежними язвительными комментариями доктора. - Я что, непонятно выразился? - процедил Леонард, поворачиваясь к Джеймсу. И пусть в голосе сквозила злоба, Кирк видел, что на самом деле переполняло Маккоя. В его глазах стояла заледеневшая грусть, на поверхности которой в тонких трещинках проглядывал почти детский испуг - неожиданность, заставшая врасплох самого Боунса. - Леонард, мне нужна мазь для Спока. Того флакона хватило только на одно применение, а, как я понял, наносить ее нужно каждый день. - подождав мгновение, он добавил: - И я настаиваю на том, чтобы ты объяснил мне, в чем дело. Доктор бросил на него сердитый, измученный взгляд, а потом неожиданно усмехнулся. - По-моему, я неподходяще одет. Забыл свою розовую пижамку. А ведь чаепитие уже закончилось, пора заплетать косички и обсуждать мальчиков! - Маккой на мгновение состроил мечтательное лицо и похлопал ресницами, на что Джим, если бы эта колкость не была неудавшейся попыткой скрыть настоящее состояние, определенно рассмеялся бы. Но тот лишь смерил его настороженным взглядом тут же замечая, как вновь погасшее секундное веселье уступает место истинной владелице, безраздельно властвующей сейчас душой доктора. Запустив руку в сумку, Боунс, на мгновение задумавшись, вытащил два флакона и, бесцеремонно ударив Джима по ладони, отдал их ему, тут же, словно бы обессилев, падая на стул. Джеймс хотел сделать еще одну попытку уговорить, подтолкнуть Маккоя к тому, чтобы выговориться, ведь знал по собственному опыту - так будет гораздо легче. Но неожиданно тот, даже не оборачивая головы, хрипло проговорил: - Я не могу справиться со своими чувствами. - тот сглотнул, словно каждое слово давалось ему с трудом. - Впервые в жизни веду себя как глупый мальчишка, который не может совладать с собой даже несмотря на то, что знает - шансов нет и никогда не будет, и все эти эмоции абсолютно безнадежны и глупы… Джеймс смотрел на Маккоя и осознавал, что просто не может поверить. Слышать такое от Леонарда - циничного, повидавшего все горести жизни, а в частности отношений и любви, человека, было чем-то сродни смещению планеты с орбиты, и это заставляло одновременно и испугаться, и успокоиться. - Поверь, Боунс, я ощущаю то же самое и сам пока не придумал способа бороться с этим. Это чувство опустошенности, холода, которое исчезает только на краткие мгновения, когда ты рядом… - “с ним”, хотел закончить он, но понял, что это скорее всего станет предметом непонимания со стороны друга и закончил: - с тем, к кому ты неравнодушен. - Джим, ты и впрямь очень глуп, если думаешь, что я не знаю о ком ты. - неожиданно сказал он, наконец обернувшись и встретившись с капитаном слегка поостревшим взглядом. - Но как?... - растерянно моргнув, спросил Джеймс, чувствуя легкое облегчение от того, что хотя бы кто-то достаточно умный, чтобы не осудить, знает. - Я твой друг, Джим. - сказал тот так, словно эта фраза действительно могла все объяснить. - И наши ситуации действительно похожи, кроме одной небольшой детали - я не располагаю роскошью, что есть у тебя. У тебя есть шанс, и ухватись за него, пока не поздно. Кирк напряженно сглотнул, не веря тому, что слышит и тут же пытаясь успокоить разросшуюся в его разуме надежду, которая, казалось, пустила новые корни и позволила распуститься хрупким бутонам, что ядовитым, но прекрасным медовым ароматом вселили мысль. Одну-единственную, повторяющуюся раз за разом. Есть шанс. И капитан понял, что если раньше у него была возможность противостоять лишь секунду назад бывшей хрупкой вере, то теперь от нее не осталось и следа. Ни одно слово поддержки не было в силах пробиться через крепкую преграду идеи, одержимой в своем стремлении заполнить собой мозг капитана, поэтому тот, не найдя что ответить, коротко кивнул и вышел из медотсека, уже не сопротивляясь разливавшемуся по телу теплу. *** Спок так и не смог заснуть несмотря на то, что даже долгий сон не смог полностью избавить от усталости, оставлявшей неприятный тянущий осадок на веках и заставляя то и дело на мгновение закрывать глаза, даря секундное облегчение самому себе. Время тянулось неумолимо медленно, и иногда начинало казаться, что секундная стрелка идет в обратном направлении. Ожидание, казалось, изнуряло не только духовно, но и физически, и вулканец извелся, пытаясь хоть как-то ускорить время, каждые десять секунд бросая взгляд на часы. Как же он хотел вновь почувствовать крепкие руки, объятия, в которых часы могли бы показаться мгновением, пронесшимся быстро и незаметно по материи вечности. Капитан, разумеется, делал это, пытаясь спасти друга от холода, и сам того не замечая, на эти короткие минуты избавлял вулканца от всех страданий, словно его тепло стало лекарством от всех болезней. Знание, что совсем скоро о подобном нельзя будет даже задуматься, медленно и злорадно резало сердце острым бритвенным лезвием, но вулканец понимал - он должен обуздать свои стремления, которые - Спок знал - не смогут найти ответа в душе капитана, а лишь заставят его отдалиться еще сильнее. И коммандер вряд ли найдет в себе силы это пережить. Время текло, густея и застывая, словно глина, оставленная на солнце, и Спок, изнывая от обволакивающего его ожидания, решил подняться с постели, уверенный, что его состояние вполне может ему это позволить. Он знал, - капитан, возможно, не будет обрадован этому, но понимая, что бездействие заставляло его страдать гораздо больше, чем боль в ребре, которая медленно и верно теряла силу, оставляя после себя лишь собственное жалкое очертание, поднялся на ноги. На мгновение в глазах потемнело, но потом, когда мозг вновь привык к вертикальному положению, взгляд удалось сфокусировать. Он, почти не раздумывая, направился в ванную, чувствуя, что только лишь вода способна заставить его почувствовать себя спокойнее и чище, дать ему крупицу того, что в полной мере дарил ему лишь Джим. Проходя мимо зеркала, тот намеренно не взглянул в на собственное отражение, боясь увидеть то, во что превратили его клингоны. Игнорируя легкую боль в ребре, Спок стянул футболку, тут же аккуратно и бережно складывая ее на узкую полку. Снимая пижамные брюки, вулканец старательно не смотрел вниз, зная, что увидит - синяки, отчетливые следы чужих рук, что словно бы специально напоминали обо всем, что произошло, заставляя обрывки слегка ослабевших, благодаря времени и капитану, воспоминаний проноситься перед глазами. Ступая под горячую воду, тот слабо выдохнул, чувствуя как мягкие струи смывают неприятный, липкий осадок с кожи, даря несколько мгновений блаженного забытья. Спок осторожно провел рукой по животу, смывая тонкий налет и морщась от самой мысли о причине его появления. Сморгнув воду, он прикрыл глаза, откидывая голову и тяжело вдыхая через нос. Единственным, что смягчало воспоминания о чужеродных ладонях на собственных бедрах, были руки капитана, одновременно и невообразимо надежные, и беспредельно чуткие к каждому малейшему движению. Спок опустил взгляд на кончики пальцев, тут же потирая их и делая тщетную попытку восстановить частицу того тепла, окутавшего его всего несколько часов назад. Теперь, когда ментальный блок был разрушен, вулканец осознал, что не только его эмоции стали открыты, беспрепятственно выставляемые напоказ. Теперь он сам лучше чувствовал их, замечал и видел в каждом действии, не в силах поверить в то, что не обманывает сам себя. В каждом прикосновении Джима, легком касании, просвечивало приглушенное сияние трепета, заботы и чего-то крайне похожего на искреннюю, неподдельную привязанность. Спок видел, но боялся, что стоит ему один раз впустить подобную возможность в собственный разум, она навсегда укоренится там, поклявшись не уходить ни под каким предлогом. Выйдя из душа и быстро одевшись, Спок тут же бросил взгляд на часы. Несмотря на то, что тому показалось, что прошло по меньшей мере полчаса, минутная стрелка сдвинулась всего на десять делений вперед. Время - сложная материя, суть которой невозможно выразить в обычных часах, минутах. Вечное и многогранное, оно имеет множество загадок, и для коммандера главной из них стала - как могло оно, стоило ему оказаться рядом с Джимом, лететь, - свободное и невообразимо быстрое? И лишь только одиночество, в том понимании, что избрал для себя вулканец, вновь возвращало свои права, время обращалось во что-то медленное, ленивое и праздное, никуда не спешащее словно бы специально, чтобы напомнить вулканцу - такие мгновения не полны, не могут назваться жизнью. Спок, решив, что сделает что угодно, лишь бы отвлечься, занялся уборкой. Через полчаса от былого беспорядка не осталось и следа - яблочные косточки отправились в мусорную корзину, вещи бережно, с глупой заботой, сложены, мундир с аккуратно застегнутыми пуговицами занял место на вешалке. Но больше в голову ничего не приходило, поэтому Спок вернулся в кровать, вновь пытаясь заснуть. Голова казалась на удивление тяжелой, и стоило только ей коснуться подушки, веки сомкнулись и тот мгновенно заснул, безмерно благодарный за такую возможность. *** Проснулся он от звука открывающейся двери, что за секунду согнал сонную истому, прояснил глаза, а сердце забилось быстрее, наполняя трепетным теплом. Но стоило ему только поднять голову, как тот вздрогнул, а глаза расширились от шока и, совсем немного, испуга. На пороге стояла Ниота. Удивленное выражение лица мгновенно сменилось обиженным равнодушием, и та прошла в комнату, хмуро, с заметным осуждением глядя на вулканца. - Я раньше не верила в интуицию, "женское чутье" и подобные вещи. - на губах девушки мелькнула улыбка, - А теперь я понимаю, что такое скорее всего существует. - Здравствуй, Ниота. Я полагаю, ты имеешь в виду, что пришла сюда, ведомая чутьем? - он пытался выглядеть уверенно, так, словно ничего не произошло, но знал - получалось плохо. - Именно. Хотя, это скорее было выводом из поведения Джима, чем догадкой. Так заметного нетерпения и желания уйти я не видела никогда. Удивлена, что не застала его здесь, но это, пожалуй, к лучшему. Это... - она кивком указала на него, давая понять, что имеет в виду слегка посветлевшие синяки. - Это ведь были клингоны, верно? Можешь не отвечать, - тут же добавила она, заметив как Спок приподнял брови, - у Джеймса глаза кровью налились, стоило им только войти. Ее слова жгли, заставляя тепло, что бережно взращивало ростки уверенности, прокатываться по телу, чтобы тут же схлынуть под взглядом лейтенанта. - Единственное, за что я действительно отдаю должное собственной интуиции, это твои отношения с ним. Ведь с самого начала я видела, как ты смотришь на него. Ты был счастлив, где-то глубоко внутри. Просто смотреть. Но тогда я не придала этому значения. А потом просто не смогла терпеть то, что я для тебя не являюсь даже утешением. К тому же, сейчас я с человеком, с которым у меня, я надеюсь, все наладиться. И я рада за вас, действительно рада. Отрицать ее слова не было ни смысла, ни желания. Констатация факта, обличенные в слова чувства вулканца, Ухура была права во всем, кроме одного. Причин для радости не было, равно как и "вас". И Спок сомневался, пусть далеко не так сильно, как раньше, в том, что надеяться на это есть смысл. Разумеется, тонкий, но невообразимо теплый луч надежды, всеми силами старался рассеять любые раздумья, заставить сделать шаг, но тот был уверен в одном - никогда и ни за что, не имея достаточных доказательств в том, что его чувства взаимны, он не станет своими действиями отдалять капитана еще сильнее. Это убьет его, разорвет душу на части длинными когтями голодного стервятника. - Ниота… - голос вулканца был чересчур мягким, осторожным, и девушка мгновенно нахмурилась. - Не говори ему об этом. Мы не состоим в отношениях, и я прошу не упоминать мое… - тот осекся. - мои чувства. - Не могу поверить. Я-то надеялась, что раз ты ничего не замечаешь, Джиму хватит смелости самому признаться. Но раз нет, ты сам должен ему сказать. - Нет, Ниота. Я не могу потерять то, что есть сейчас из-за собственной слабости в данный момент. Я должен выдержать хотя бы ради того, чтобы он не ушел. - Это глупо, Спок! - неожиданно повысила голос девушка, мотнув головой. В ее взгляде читалось абсолютное непонимание, но вулканец знал - его решение правильно. - Нет, Ниота. Я все взвесил, оценил с точки зрения… - Идиот! Ты же любишь его! - вскричала, не выдержав, лейтенант. Вулканец замер, чувствуя как кровь застывает в жилах, как холодеют от ужаса и непоправимости происходящего пальцы. Капитан стоял возле двери, хмуро глядя на Ухуру. *** Чужой голос в собственной комнате заставил закипеть лишь совсем недавно успокоившийся гнев. Войдя, он увидел стоящую возле кровати Ниоту. В голове галопом пронеслись тысячи мыслей: злость, ревность, желание немедленно выставить нежданную гостью, чтобы вновь жмуриться от мягкого света так желанного сейчас уединения. Она не имела права являться сюда, а беспокойство и неожиданная грусть в глазах Спока лишь подтвердили - лейтенант заставила его волноваться, чего нельзя было допускать ни в коем случае. От одной мысли о том, что девушка закатила скандал, по телу прошелся недобрый холод. Джим уже хотел было окликнуть ее, когда та неожиданно выпалила: - Идиот! Ты же любишь его! Мир в одно мгновение покачнулся, унося ощущение твердой почвы, и Джеймс услышал, как гулкое, слишком медленное биение сердца, отстукивает в ушах неравномерный шокированный пульс. Смешались в странную массу радостный трепет и боль, заставляя нахмуриться и почти задрожать от мелькающих вспышек, что проносились по нервам. Неуверенность вновь восстала из пепла, могущественная и сильная, стараясь как можно скорее укоренится в сознании капитана. И лишь все та же глупая вера тихо, но неугомонно шептала: “Любит. Тебя.”. Фраза звучала в голове словно мантра, - непрерывная, мягкая и твердая в своей незыблемой решительности внушить Джиму свое послание - но успокоения не приходило. Росли, крепились сомнения, перекрикивавшие несчастную благодетель: “Любит. Другого.” Окутавший его кокон, казалось бы, состоял из шторма и молний, крепко держащих его в самом центре бури - торнадо, неумолимо кружащего и не сдающегося. Впервые в голове родилась идея признаться. Спросить. Желание вновь ощутить камень под ногами, вместо уже привычных зыбучих песков, было слишком велико, несмотря на то, что Кирк знал - скорее всего его отвергнут, оставят тонуть и молить о помощи на дне колодца вечного одиночества. Ведь Кирк сомневался, что сможет когда-либо ощутить что-то подобное вновь. Встретился взглядом с вулканцем и тот мгновенно сжался - в уголках глаз собрались слезы, задерживаясь на подрагивающих ресницах, что не давали им упасть, продолжить свой путь по, казалось, побелевшей еще сильнее коже. Тело двигалось без участия разума, который бился о прутья своей клетки, пытаясь остановить, когда Кирк, не произнеся ни слова, бросил на столик злосчастные флаконы с лекарством и, подойдя вплотную к Споку, опустился перед ним на колени и прижал к себе. Хрупкое тело вздрогнуло, сначала нерешительно, а потом исступленно и крепко обнимая в ответ. Какой бы ответ на так и не озвученные вопросы он не получил, Джим знал, что никогда не уйдет. И сейчас он хотел, чтобы вулканец понял это. Тот медленно сжал форменную рубашку на спине капитана, роняя горячие слезы на шею и опаляя дыханием ключицу, отчего по коже Джеймса пробежали мурашки. Вот оно - лишь одно из сотен мгновений, о которых так мечтал Кирк. Объятия, успокаивающие и нежные, отгораживающие Спока от мира крепкой спиной. И ничто не имело значения, кроме прижимающих все крепче рук и тепла, в котором они оба так нуждались, пусть и не зная о том, что их надежды не так уж и несбыточны. Неожиданно раздавшийся голос заставил их обоих очнуться и быстро отстраниться друг от друга. Спок тут же утер слезы, а Джим почувствовал, как потяжелело дыхание от того, что его выдернули из собственной мечты - вдруг возникшего посреди пустыни оазиса, прекрасного и яркого. Путь к нему был далек и труден, а стоило только Кирку его преодолеть, как оазис исчез, оставляя после себя опустошенность и жажду. Жажду вновь ощутить, как замирает сердце, трепетно дрожа вместо того, чтобы биться, толчками наполняя артерии кровью. - Джим, нам нужно поговорить, - Ухура приблизилась к нему и Джеймс поднялся, настороженно глядя на нее. - Тебе лучше уйти отсюда. Ты не имела права появляться. Ему нужен был покой, иначе он никогда не оправится, ты это понимаешь? - капитан подошел чуть ближе к девушке, угрожающе хмурясь. - Я уйду, но ты пойдешь со мной, - ответила Ухура, смотря открыто и прямо, без капли страха в глазах. - Нам нужно поговорить. Многозначительный взгляд, что она бросила на вулканца, заставил недоверие проступить еще ярче, но, подумав мгновение, капитан согласно кивнул. Спок выглядел напуганным, разбитым, словно его застали врасплох, обвинили, и теперь тому не оставалось ничего, кроме как ждать своей участи, хмурясь и сдерживая слезы. Слишком беззащитен. Слишком хрупок. Настолько, что Джиму пришлось собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы все-таки решиться уйти. - Все хорошо, - почти прошептал Кирк, глядя вулканцу прямо в глаза, - я скоро вернусь. В ответ тот покачал головой и зажмурился, отворачиваясь, заставляя сердце капитана болезненно сжаться и ускорить ход. Через секунду он вышел вслед за лейтенантом, старательно не позволяя себе оглянуться вновь. - Ниота, будь добра, побыстрее. - "Я обещал ему вернуться так скоро, как смогу". - Джим, присядь, - настойчиво проговорила девушка, указывая на стул. Комната отдыха была абсолютно пуста, как и обычно, стоило только вечеру перевалить своей тяжелой поступью через отметку одиннадцать, - у меня к тебе лишь один вопрос. - Ниота села, внимательно, слегка прищурившись, вглядываясь в лицо капитана. - Ты хочешь причинить ему боль? - Меньше всего на свете. - честно ответил Джеймс, не обращая внимания на то, что уже не боится выдать себя с головой. Плевать, лишь бы как можно скорее вернуться к нему. Тем более, лейтенант, казалось, видела все, словно читая открытую книгу. - Ты же прекрасно знаешь об этом. - Знаю. Но не могу понять, зачем ты мучаешь его? - Я бы просто не смог мучить его, лейтенант. Если ты собралась предъявлять мне бессмысленные обвинения, то я предлагаю на этом закончить. - тот поднялся и уже было сделал шаг к выходу, когда она неожиданно добавила: - Ты говоришь, что не мучаешь его, но лишь потому, что сам в это веришь. Ты должен знать как никто другой, как на самом деле мучительно думать, что любовь безответна. Он знал. Прекрасно знал это терзающее душу чувство, которое заполняло все существо и переливалось через край, не оставляя места ни для чего, кроме грызущих, рвущих на части сомнений. Ухура подошла к нему, мягко заглядывая в глаза, а затем, стоило ей только удивленно нахмуриться, как доброжелательность во взгляде тут же сменилась легким укором. - Неужели ты и вправду ничего не видишь? Только слепой мог не заметить, как он смотрит на тебя. Столько… - она запнулась. - Скажи ему. Сказать. Просто сказать. Рискуя потерять его навсегда, не имея полной уверенности в том, что тот не отстранится, а тем более - ответит взаимностью. Сомнения все еще жили, пусть и потерявшие последние силы, несмотря на то, что надежда заполонила его, заставляя верить. Впервые за эти нескольких месяцев абсолютной слепоты, потерянности в вакууме неизвестности, шансы действительно высоки и можно без страха бросаться вперед, на острый меч, обязанный растаять при первом же шаге. В памяти вдруг всколыхнулось тихое слово, позабытое под влиянием всего, что навалилось в последнее время. Ashayam. Тогда Кирк не придал этому значения, терзаемый болью вулканца так, как будто она невидимыми нитями передавалась ему самому, но теперь он и сам не мог понять, почему именно сейчас, когда слова девушки, неожиданно для него самого, подарили ему ощущение твердой почвы под ногами, появилась острая необходимость в ответе. Словно бы подсознание, в отличие от Джима, понимало, насколько это важно - знать, что Спок шепнул ему в бреду, когда у того не было возможности задуматься над произнесенным, а тем более волноваться о последствиях. Момент полной открытости и уязвимости. - Ухура! Что по-вулкански значит "ashayam"? - Джим, не заметивший, как отошла Ниота, окликнул ее, когда она уже стояла возле двери, ведущей в коридор. Кирк увидел, как промелькнула в ее глазах, чтобы тут же всплыть в улыбке, радость, когда она ответила: - Любимый. Легкие, казалось, забыли свое предназначение, сердце пустилось вскачь, сходя с ума от того, что его обладатель, лишь секунду назад бывший в миле от настоящей веры, неожиданно пал, признавая полную капитуляцию, добровольно и абсолютно счастливо сдаваясь победителю - надежда, наконец, одержала верх, перерастая в знание, плохо держащееся на неокрепших ногах, но существующее. Уверенность, у которой будет время, чтобы подняться и предстать во всем своем сверкающем величии, пробиваясь наружу и тут же выливаясь в слова, пусть и не способные описать всех чувств, бушевавших внутри, но готовые попытаться. Джим задыхался, ощущая как по венам мощными редкими толчками пульсирует кровь, пытаясь просто задуматься над тем, что делать дальше. Слишком многое свалилось на его плечи в один момент, и он чувствовал как сдается мозг под тяжелым весом, больше не имеющий возможности думать и выдавать какие-либо внятные мысли, кроме одной, сладкой и терпкой, одновременно и невообразимой, и, возможно, все-таки реальной. У него есть шанс. Желание вернуться обратно стало просто нестерпимым, с каждым мгновением все увеличиваясь и разъедая неприятным чувством неизвестности и нетерпения. Но ноги подкашивались от мягкой дрожи, то и дело пробегавшей по телу. Джеймс просто не мог поверить - осознание все еще не пришло, а лишь витало где-то высоко над головой, медленно, слишком медленно опускаясь, несмотря на то, что все действия вулканца стали, наконец, обретать смысл. Теперь все, казалось, вдруг встало на свои места, получило название и осязаемость. Его словно окатили холодной водой, оставляя делать резкие вдохи от неожиданности и невозможности происходящего, задумываться над каждой секундой прошедших двух дней. Хотелось увидеть его, прижать к себе и говорить, говорить до тех пор, пока будет способен, чтобы объяснить все, что он чувствовал, а потом замолчать, ожидая приговор. Не было ничего на свете, что могло успокоить его сейчас, кроме теплых объятий и слов - правдивых, высеченных на основании незыблемого, вечного монумента, режущих воздух острым лезвием меча, своей накопившейся силой и мощью. И что-то глубоко внутри, заставлявшее трепет в груди разрастаться, обещало - его примут, он не будет отвергнут. И наконец-то сможет заменить существование настоящей жизнью, что - он знал - могла наступить только тогда. когда Спок будет рядом. Рядом, как никогда прежде. Идти быстро не удавалось физически, поэтому переступил порог собственной комнаты он нескоро. Сердце тут же учащенно забилось, чтобы мгновенно успокоиться. Спок спал, изредка вздрагивая под одеялом и обнимая вторую подушку. На белоснежной коже подсыхали соленые дорожки слез, и Кирк тут же сжался от осознания и заставившего нахмуриться чувства вины - именно он, явившись на пороге в тот самый момент, когда Ухура произнесла то, что знать капитану, по его мнению, не следовало, стал их причиной. Тонкие пальцы крепко сжимали белый хлопок, и где-то глубоко внутри Джим не смог сдержать глупой улыбки. Лишь он видел его таким - слабым, чувствующим, открытым, похожим на человека. Лишь ему позволялось быть рядом, прикасаться к нему, дарить тепло и защиту, которые он отдавал самозабвенно и добровольно. И этот факт сам по себе уже имел вес больший, чем любые слова Ухуры. Спок доверял ему, безгранично и без сомнений, не только свою жизнь, но и душу. Доверие было единственным, что он мог по праву назвать настоящим доказательством, греющим сердце подобно раскаленной печи в злобный холод. Разбудить друга в такой момент казалось больше, чем преступлением, поэтому Джим, с трудом забыв о собственной, так и не утихшей буре недосказанности, которую мог приструнить лишь он сам, выговорившись и открывшись, опустился в так и оставшееся рядом с кроватью кресло. Монолит собственных чувств теперь никуда не исчезнет. Пройдут годы, тысячелетия, а он будет все так же крепок, не познает трещин и расколов. Вечное и прочное чувство, что любой, будь он вулканцем или человеком, испытывает лишь один-единственный раз за всю жизнь, какой бы долгой она не была, укоренилось в его сердце, закрепляя себя постоянным и неизменным владельцем. И Кирк будет ждать так долго, как будет нужно.