Я присмотрю за тобой (I'll watch over you)

Его терпение подвергалось одному из самых непосильных испытаний. Кирк сидел в кресле, обреченно хмурясь и потирая виски. Как же тяжело было наблюдать за мирно спящим вулканцем, не зная, что будет, когда тот наконец очнется. Чувство неизвестности раздирало, усугубляемое тем, что во сне Спок казался еще более хрупким и великолепным - мраморная кожа почти сияла, отливая мягким синеватым цветом, шедшим от стоящей на прикроватной тумбе лампы, ровно очерченные губы, что слегка приоткрывались на каждом вздохе, заставляли Кирка вздрагивать, мгновенно отводя глаза. Ресницы - словно пятно чернил на чистом листе бумаги - подрагивали, и Джим мог лишь гадать, что заставляет вулканца периодически дрожать и болезненно хмуриться, мечтая о том, чтобы каким угодно средством избавить его от пугающего сна. Лечь рядом и вновь прижать к себе, чувствуя как благодарно отвечает тело друга, расслабляясь и успокаиваясь. Наблюдать как прекращают судорожно дрожать веки, как с каждым выдохом замедляется разъяренное сновидением дыхание, а пальцы оставляют подушку, ложась на грудь, заставляя от контрастного ощущения холодного прикосновения к горячей коже вспыхивать искры, чтобы тут же угаснуть. Хотелось быть его рыцарем, вечным стражем, что сумеет оградить от всего, будь то кошмар или любые невзгоды. Время тянулось слишком медленно, обращая секунды в минуты. Неотрывное и чуткое наблюдение не успокаивало, не могло прогнать мысли, что толпились и взгромождались друг на друга, пытаясь выплеснуться в слова и теряя терпение. Единственным, что сдерживало Джима от того, чтобы попытаться разбудить друга, была забота, которая тихим, миротворным шепотом успокаивала, расслабляла мышцы, что напрягались при каждом движении вулканца, и напоминала - Кирк будет ждать терпеливо и стойко. Несмотря ни на что. Слишком многое потребовалось от него, чтобы отдать хоть толику внимания, которым безраздельно овладел Спок, тому, как по коже солеными каплями заструилась влага, прилипла к телу рубашка, а голова загудела, словно раскалываясь на части и пульсирующей болью отбивая ритм в висках. Почти невозможно было неожиданно очнуться от окутавшего транса, хотя бы моргнуть, чтобы почувствовать как защипало в глазах. Слишком тяжело протолкнуться сквозь заполонившие разум густые волны лишь слегка схлынувшего шока, чтобы вспомнить о том, как пальцы меняли температуру на маленьком экране, почти не отдавая в этом отчет. Стремление сделать для него все в какой-то момент стало механическим, доведенным до автоматизма, и тело действовало прежде, чем мозг успевал отдать команду, импульсом несущуюся по нервам, чтобы опоздать. Кирк был словно погружен в легкую дрему, одновременно ясный и прозревший; глаза не заполонила присущая сну дымка, наоборот - прозрачность и кристальная чистота океана, излучавшая пристальную настойчивость, направленную на одного человека, лишь для которого и могла быть предназначена. Собственное дыхание стало вдруг обжигающим, с каждым размеренным выдохом касаясь губ языками пламени, но Джим понимал - ничего нельзя сделать. Он был одновременно и болезненно слаб, и неимоверно силен, грозил смертью любому, кто посмеет попытаться из-за низменных, эгоистичных потребностей потревожить так необходимый другу сон. В том числе и самому себе. А понизить температуру значило поставить под угрозу хрупкое забытье, и Джим помотал головой, запрещая себе бросать краткие изможденные взгляды на термостат. И в этой раскаленной пустыне, над песками которой воздух начинал плавиться, Спок казался айсбергом, величественным и сверкающим. Кожа напоминала лед, манящий своей собственной, уникально мягкой прохладой, что могла одним прикосновением охладить тело и распалить сердце, оставляя разум наблюдать издалека за этой тонкой и вечной гранью. Дышать стало трудно, жара, казалось, сдавила грудную клетку, и Кирку захотелось вдохнуть холод, живой и морозный, заполонить им легкие, давая им несколько мгновений на то, чтобы вернуть телу очертания, что потерялись в горячем воздухе. Перед глазами вдруг поплыли темные круги, которые исчезали лишь на мгновение, стоило Джеймсу мотнуть головой. Тот бросил взгляд на дверь ведущую в ванную, а затем снова всмотрелся в лицо Спока. Вулканец, наконец, успокоился, ослабил хватку на подушке, позволив наблюдению стать спокойнее, пассивнее, не заставляя больше вздрагивать, стоило только измениться дыханию или поджаться губам. Исчезло почти болезненное напряжение, веки замерли, оставляя недвижимыми ресницы, и Джим сдался в борьбе с жарой, поднимаясь с кресла. В ушах тут же загудело, но Кирк смог сдержаться и не повалиться обратно. Холодный душ оказался благодатным спасением, который с каждой прохладной, падающей на разгоряченную кожу каплей дарил облегчение, срывая с губ расслабленные выдохи. Разум медленно яснел, пропало ноющее гудение заполонявшее голову, боль медленно отступала, оставляя после себя странное опустошение. Словно город после пронесшегося урагана. Возвращалась в тело легкость, и Джиму казалось, что на влажной плитке душа его удерживает лишь беспокойство и что-то другое, более глубокое и вечное, чем обычная привязанность. Чувство, что Кирк решился назвать самому себе совсем недавно, свалившееся на него слишком неожиданно, заставившее в шоке глотать воздух, словно рыба, выброшенная из воды. Он опустил голову, так, чтобы крупные капли не падали на веки, заставляя то и дело моргать, и прикрыл глаза, уже не помня в который раз за день полностью погружается в себя, наплевав на окружающий мир. Теперь, после долгого времени, что он провел раскачиваясь на тонкой леске над разверзшейся пропастью - опытный канатоходец вдруг бросивший взгляд вниз, в черную всепоглощающую бездну - ощущение твердой почвы под ногами было чем-то чужеродным. Всего час назад он пытался изгнать из разума слепую надежду, но сейчас все обстояло с точностью до наоборот. Это надежда, обернувшаяся крепкой, стойкой уверенностью выметала сомнения, успокаивала, наводила порядок в хаотично мечущихся от одного края к другому мыслях. Но осознание все не приходило, он не мог поверить, что теперь, когда он осмелится открыться вулканцу, тот не просто примет его, не оттолкнет. Кирк с улыбкой впустил в разум мысль, которая яркими искрами прошлась по нервам, заставляя сердце забиться чаще: возможно он ответит взаимностью. И Джеймсу было безразлично то, что мир из-за этого казался перевернутым с ног на голову. Тело оживало, избавленное от ленивой истомы, волосы потемнели, мягкими прядями падая на лоб и слегка завиваясь. Почти ледяная вода исцеляла, оставляя от жары лишь слабый отпечаток, легкий, едва заметный оттиск, что вскоре также стерся, стоило только коже наконец окончательно охладиться. Облегчение было почти невозможным в своей силе и оказанном на Джима влиянии, и теперь контраст ощущений с разницей в десять минут казался невообразимым. Выключив воду, он ступил ногами на холодный пол и, оставив мокрые следы на плитке, прошел к полке на которой небрежной кучей была в спешке свалена форма - слишком спешил обрести холод, который мог дать только душ. Подняв форменные брюки, он тут же услышал звук, слишком громким эхом разнесшийся по ванной комнате и заставивший Джима чертыхнуться и взглянуть вниз, на упавший коммуникатор. Он наверняка разрушил сон вулканца, на страже которого стоял борясь с собственным нетерпением. Собственными руками уничтожил то, что оберегал в течение последней пары часов. *** Спок очнулся, тут же с трудом открывая глаза и бросая взгляд на дверь ванной комнаты, обеспокоившийся из-за звука, что послужил причиной его пробуждения. Джим. Сердце забилось словно птица попавшаяся в силки, быстро хлопая крыльями и пытаясь порвать сети. Мгновенно окутал страх, холодящий кожу отвратительным морозом, пробирающим до костей и заставляющим задрожать. Вулканца поглощала темная липкая неизвестность, похожая на слишком глубокий колодец, из которого было невозможно даже набрать воды. Тьма тянула к нему свои длинные когтистые лапы, готовые утащить его в самую сердцевину всепоглощающей слепоты, а у него не хватало сил вырываться. Ни сил, ни желания. Ведь если он и сможет, пойдет навстречу свету, то Джим своим отказом тут же толкнет его обратно. И Спок предпочел сдаться добровольно, не пытаясь бороться для того, чтобы позже все попытки оказались тщетными и бесполезными. Он присел на кровати, прикрывая дрожащие веки и надеясь, что Джим - добрый, слишком понимающий Джим - не станет жалеть его. И было уже все равно, что с ним станет после этой предельной честности, все равно что остаток своей длинной жизни он проведет в еще большем одиночестве, потерянный и отрезанный от реальности, лишенный смысла ждавших его впереди лет. Легкий шорох двери тонким лезвием разрезал тишину, заставляя Спока приоткрыть глаза и вновь почувствовать, как время замедляет ход, наполняет слух гулом, что отбивал равномерное, пусть и слишком торопливое биение сердца. Джим остановился на пороге, сталкиваясь с вулканцем затуманенным взглядом. Напряжение заполнило воздух, загудело, а Спок от неожиданности приоткрыл рот, чувствуя на губах дрожащий выдох. Он почти мог ощутить как зеленеют щеки и предательски расширяются зрачки, наблюдая за каплями воды, что падали с потемневших волос капитана, скатываясь по крепким мышцам, очерчивая каждый мускул влажными нитями. Великолепие чистой силы, обличенной в прекрасную оболочку. Вся решительность, сдержанность куда-то испарились, неспособные выдержать подобного испытания, а еще один взгляд в глубокие голубые глаза уничтожил последние крупицы воли. Глупо было надеяться на то, что вдруг вернется спокойствие, что тот сможет выдержать подобный разговор, удерживая собственные окрепшие эмоции, которые теперь напоминали крепкий гранит, обещавший быть долговечнее самой вселенной. И теперь этот монолит грозил обрушиться на него, желая отмщения за то, что его жизнь в мгновение ока превратилась в агонию и скорбь. Внезапно коммандер признал для себя то, над чем вряд ли мог задуматься всего лишь несколько месяцев назад. Джим не был случайным человеком, которому вулканец отдал все по воле случая. Джеймс был тем единственным, кому было позволено видеть друга слабым, злым, почти счастливым. Человеком, доверие которому было безгранично, настолько что сердце вверило себя в вечное владение спокойно и добровольно, душа открылась, показывая каждую скрытую эмоцию, достоинства и недостатки, втайне зная, что ее примут любой. Джеймс просто был Тем Единственным, и теперь Спок был бессилен, не имеющий возможности об этом забыть или исправить. Было видно, что Джим растерян, и если бы Спок мог знать из-за чего, то никогда не начал бы этот разговор первым. Но он не знал. Не знал и боялся услышать то, что - он был уверен - разорвет любую связь навсегда. Поэтому, не сдержавшись, дрожащим голосом произнес, мгновенно опуская глаза в надежде, что это даст шанс сдержать то, что на самом деле рвалось наружу, пытаясь показать правду - то, что должно было быть произнесено. А слова эти были неимоверно сильны, словно могучая несокрушимая армия, и они пробивались все дальше, героически сражаясь с самим вулканцем. Готовы были сорваться с губ, говоря единственно верную и необходимую им обоим истину. - Джим, - голос неожиданно стал хриплым и слабым, едва подчинялся владельцу, - я все понимаю. Я могу уйти прямо сейчас. Я уволюсь, переведусь на другой корабль… - Спок, - Кирк попытался остановить его, но Спок вряд ли услышал насколько мягким, заботливым был тон, которым было произнесено его имя. Впервые настолько нежно. Капитан приблизился к кровати, бросив на спинку стула влажное полотенце, внимательно глядя на вулканца. - Я… Я не хотел. Не хотел, чтобы вы узнали об этом так. Я вообще не хотел, чтобы вы знали. - голос дрожал, говорить получалось с трудом, а в уголках глаз скопились горячие слезы, через мгновение хлынувшие на щеки, обжигая кожу солеными дорожками. - Я п-понимаю, все поним-маю, как это в-выглядит… П-приложил все усилия, чтобы не причинить вам неудобств. Н-ни… - слезы залили глаза, губы словно онемели, говорить не получалось вовсе. Спок закрыл лицо руками, не замечая, как оказался рядом Джим, укладываясь в кровать, прижимая к себе и успокаивающе гладя плечи. Спок почти задохнулся от неожиданности, не в силах контролировать самого себя, утыкаясь в шею капитану. *** Джим почти решился. Почти смог остановить Спока, сказать ему то, что было необходимо огласить немедленно, но тут словно бы разрушились невидимые стены вулканца, сдерживающие рвущиеся наружу эмоции, прорвало плотину и непрерывным потоком хлынули слезы, заливая белую кожу. Кирк просто не смог сдержаться, мгновенно кидаясь к нему и прижимая к себе. Почувствовав, как шея стала влажной, Джим только крепче обнял его за плечи, что вздрагивали при каждом тихом всхлипе, начал медленно и осторожно, в легчайшей ласке проводить по крепкой шее, пытаясь успокоить, заставить прийти в себя и выслушать. Но в голове росла, клубилась счастливая пустота, обволакивая мысли сладким дымом. Невозможно, невероятно, невообразимо, но так прекрасно и правильно, что Джим понял - без ощущения этой вдруг ставшей доступной близости он вряд ли сможет дышать. Шок отказывался уступать осознанию, поэтому Джиму только и оставалось, что учащенно дышать, прикрывая глаза и не пытаясь сдержать улыбку, озарившую его лицо. Не мог остановиться даже несмотря на то, что Спок прямо сейчас плакал, роняя слезы на кожу и неосознанно обнимая. Он уже и не помнил, каково это - не бросать полные непреодолимой безнадежности взгляды на спокойного, прекрасного в своем умиротворении вулканца, не вздрагивать когда тот неожиданно смотрел в ответ, словно бы зная, пытаясь найти и столкнуться. И теперь, когда вся эта мучительная вечность была вознаграждена, одарена взаимностью, что казалась не более чем горькой своей несбыточностью мечтой, не уступить ворвавшемуся в разум ликованию было сродни кощунству. Сейчас он задумался, что никогда не мог предположить, что и его поразит что-то настолько чистое. Оно выбивало из колеи, удивляло, особенно после стольких лет, в течение которых он относился к любви как к чему-то вымышленному, несуществующему, придуманному наивными юношами. И ни за что в жизни он не смог бы поверить, что сам отдастся ей, будет полностью поглощен, готовый пожертвовать всем ради того, кто стал причиной появления самой великолепной из возможных эмоций. Спок все продолжал изредка вздрагивать, и Кирк прижался губами к виску вулканца, не скрывая на них легкой, слегка глупой улыбки. Друг от неожиданности вздрогнул и поднял взгляд, всматриваясь в почерневшие внимательные глаза, добрые, светящиеся странной радостью. Джим видел. Видел плещущийся в глазах шок, сплетенный в горький сплав с болезненным отчаянием, и Джеймс вновь оставил едва ощутимый поцелуй на лбу, чувствуя как вулканец прерывисто вздохнул, приоткрыв рот, с шипением пропуская воздух. А Кирк, нежным, но настойчивым движением заставил Спока опуститься на подушки, тут же скользя губами по острым скулам. Прекрасно. Слишком прекрасно, черт возьми. Вулканец был его единственным наркотиком, самым быстродействующим, вызывающим острую зависимость, что не оставляла возможности удерживать себя. Тепло разливалось от сердца, немыслимое, сильное, но размеренное. Никогда, ни при каких обстоятельствах, даже если на кону будет стоять собственная жизнь, Джим не сможет отдать это ощущение, великолепное, необыкновенное, но при этом простое. Не выдержит больше ни секунды на этой планете, не имея возможности оказаться рядом с тем, кто стал его первой любовью. Первой и последней. - К-капитан… - запинаясь позвал Спок, голос чуть охрип, стал немного ниже, а стоило только Кирку взглянуть ему в глаза, как радужку почти до краев заполнили зрачки. Губы вулканца приоткрылись, вздрагивая на каждом слишком резком выдохе, скулы залились зеленым, а в глазах осталось ошеломленное неверие. Джеймс не понимал, как еще ему придется открыть душу, чтобы друг осознал, как сильно Джеймс в нем нуждался? Он не мог винить его в этом - слишком сильно было понимание того, что Спок даже после того, как был разрушен ментальный блок, оставался самим собой. Слишком сильна была мысль о том, что тот был идеален даже несмотря на то, что оставался слепым, когда истина открывалась прямо перед глазами. - Что вы… Почему? - Джим смотрел тепло и открыто, как никогда прежде, не пытаясь скрыть собственных чувств. В этом больше не было нужды. Ему казалось, что его опьянило одно лишь ощущение мягкой кожи на губах, и говорить получалось с трудом. - Я… Несмотря на всеобщее мнение о том, что я хорош в отношениях с людьми, это не так. Я никогда не был силен в чувствах. Особенно таких. - остановившись, он прижался губами ко лбу Спока, задержавшись чуть дольше, тут же чувствуя, как тот мягко обнимает шею. Глаза блаженно зажмурились, рефлекторно отзываясь на так долгожданное ответное объятие, и тому пришлось очень долго собираться с мыслями, чтобы выдать хоть что-то осмысленное. Вулканец заполонил разум, не оставляя места ничему другому. - Тем более, - Джим коротко усмехнулся, - я сейчас вряд ли могу описать все, что я чувствую, а ведь всего-то поцеловал тебя несколько раз. Я и сам не мог представить, что потребуется лишь это, чтобы лишиться способности связно мыслить. Пальцы прошлись по шее, пропустили темные пряди волос, оставившие на коже ощущение мягкого шелка, коснулись острых кончиков ушей, что тут же залились светлым зеленым. Джеймс спустился чуть ниже, осыпав поцелуями подбородок, чтобы тут же коснуться нежной кожи за ухом. Вулканец от каждого прикосновения вздрагивал, крепче сжимал пальцы, а стоило только поцелуям, все таким же нежным и легким, сместиться на шею, как тот распахнул глаза, дрожаще, с тихим стоном вздыхая, и Джим с трудом мог контролировать собственные действия, пытаясь не дать им перерасти во что-то большее, чем целомудренные и заботливые касания. Невозможно было поверить, что Спок - такой сдержанный, такой невообразимо осторожный Спок - мог издавать эти низкие, пусть и едва слышные стоны, заставлявшие волны жара проходиться по телу. Вулканец сводил с ума, поглощал все внимание, и даже такие абсолютно нежные, любящие, без капли настойчивости поцелуи, казались самым захватывающим, что только являлось миру. - Джим… - необычайно хриплый голос, на выдохе произнесший его имя, опалил губы и Кирк с трудом заставил себя держать глаза открытыми, не жмурясь от резких всплесков неожиданно сильного удовольствия. Он был шокирован собственной слишком яркой реакции, удивлен, как мало потребовалось, чтобы по нервам постоянными импульсами проходили искрящиеся вспышки. - Джим. Я не понимаю… - рука вулканца мягко легла на щеку, и Кирк тут же прижался к теплой ладони, почти механически поглаживая тонкие пальцы. Джеймс поднял взгляд и тут же натужно сглотнул, чувствуя как чуть не сорвался, от одного лишь выражения, застывшего на лице друга: губы приоткрыты, глаза словно затянуло дымкой, тот выглядел одновременно и недоступным, словно звезда на ночном небе, и беззащитно открытым, томным… и жаждущим. Капитан не сдержался, прижимаясь губами к шее, когда Спок вновь заговорил: - Почему вы позволили мне остаться? В разуме что-то оборвалось, сгорели предохранители, и Джим почти зарычал ему в шею, негодующе и раздосадованно. Снова и снова этот вопрос повторялся и Джеймсу казалось, что к нему потеряли доверие, не веря ни единому слову правды, которая так давно ждала того, чтобы быть произнесенной. - Черт возьми, Спок! - не сумев сдержаться, пробормотал капитан в кожу, вновь прижимаясь губами к шее. Он не был в силах понять самого себя, секундное негодование исчезло также мгновенно, как и появилось, но где-то глубоко в груди продолжало надрывно саднить. Горечь также таяла, приглушенная поцелуями и хриплыми вздохами, что вновь сорвались с покрасневших губ друга, и тот, с усилием, оставив отголосок собственного дыхания на нежной, тонкой коже, поднялся, мягко глядя в глаза вулканцу и произнес, тихо и спокойно, несмотря на абсолютную жесткость того, что собирался сказать: - Ты же знаешь, почему я это сделал. Просто почему-то упорно отказываешься видеть то, что находится прямо у тебя перед глазами и все задаешь мне один и тот же вопрос, ответ на который тебе известен. Спок вдруг словно окаменел, ошарашенно распахнул глаза и Джим, не выдержав, склонился к нему, одной рукой упираясь в подушку, а другой скользя сначала по запястью, а затем касаясь ладони. Он осторожно, чувствуя, как проступает во взгляде немой вопрос, задержал собственные похолодевшие от неуверенности пальцы в миллиметре от кожи, исчерченной тонкими завитыми в петлю полосами, что обозначали уникальную сущность каждого. Кирк осознавал, что лишь так он сможет донести послание, пульсировавшее в груди, заставлявшее гулко вибрировать нервы, оставляя на сердце неизгладимый, вечный отпечаток. Рука вулканца легко вздрогнула, а собственное дыхание, что переплеталось с дрожащими и резкими выдохами Спока, замедлилось, словно отключаясь, чтобы отдать внимание мозга более важным в данный момент вещам. Глаза резко распахнулись, задрожали обрамленные густыми черными, словно смоль, ресницами, веки, а медового цвета радужка почти исчезла, являя собой не больше чем узкую кайму, обрамляющую чернильные колодцы зрачков. И это стало щелчком тумблера, поворотом рычага перед тем, как Джим стер то краткое, казавшееся невообразимо огромным, расстояние, разделявшее их губы. Мягкое, сладкое, на грани целомудренного, касание, но вулканец напрягся и закаменел, а Джим почувствовал, как в голове одновременно взорвались миллионы фейерверков, окрашивая разум яркими вспышками, несмотря на разливавшийся по телу испуг. Спок, казалось, обратился в статую, и Кирк на мгновение решил, что его восприятие было в корне неверно. Вдруг Ухура ошиблась? А он, наивный, лишь раз потеряв контроль над подобными самонадеянными мыслями, дал им расцвести, пустить крепкие корни. Паника охватила его, погружая с головой в глубокий илистый омут, и тот уже хотел было отстраниться, чтобы сразу же исчезнуть, вновь вернуться в вакуум одиночества, когда вулканец вдруг крепко и отчаянно обнял его за шею, зарываясь пальцами во все еще влажные волосы, подаваясь вперед и отвечая на поцелуй. Джим, неверяще задохнувшись, на мгновение отстранился, чтобы лишь взглянуть в мутные, отчаявшиеся глаза, и вновь накрыть губы Спока своими, в нежном, благоговейном поцелуе. Губы двигались сами, словно бы зная, что вот оно - то, к чему Кирк шел с самой первой встречи с вулканцем. С самого первого взгляда, он где-то глубоко внутри понял - это конец, теперь ему не вырваться из цепких объятий одной-единственной одержимости, не просто допустимой в его жизни, а необходимой. Та самая, что случалась лишь раз, навсегда оставляя отпечаток - знак вечного обладания, поставленный рукой его первого помощника. Поцелуй был нетороплив и нежен, как ни один другой в его жизни, мучительный, слишком прекрасный несмотря на всю осторожность и легкость, и Кирк выбросил из головы все предыдущие, отдавая место лишь ему, великолепному, слегка неловкому, но такому идеальному. Руки легли на поясницу, притягивая к себе еще ближе, прижимая плотнее, словно каждый отвоеванный сантиметр его тела был лучшей на свете наградой. Пальцы провели по талии, обвели чуть выступающие под тканью ребра, тут же чувствуя как по худому телу пробежала дрожь, что абсолютно идентично отдалась в собственном теле, заставившая Спока тихо застонать в поцелуй. И Кирк на мгновение потерял контроль. Язык пытливо скользнул по кромке слегка покрасневших, ровно очерченных губ, и Джим про себя чертыхнулся, чувствуя как распаляется ненависть к собственной спешке и несдержанности, испортившей слишком сильным напором их первый поцелуй, обязанный быть безупречным. Для Кирка так оно и было, но тот не мог надеяться на то, что подобная торопливость не смутит вулканца, возможно заставив того передумать. Ведь капитан сомневался, что хоть когда-нибудь научится сдерживать себя рядом с ним, глядя на словно бы вылепленное из чистейшего мрамора лицо, каждая черта которого казалась абсолютно идеальной, прижимаясь к поджарому, но в то же время необычайно хрупкому телу. И Спок имел полное право быть не готовым к этому. Но неожиданно, вулканец со сдавленным стоном разомкнул губы, давая едва не задохнувшемуся от прокатившегося по телу волной возбуждения капитану, скользнуть языком за барьер зубов, теряя последние капли самообладания. Он скользнул руками под собственную футболку, слишком большую для Спока, но сейчас позволявшую свободно скользить по прохладной коже вверх, чувствуя как отзывается на осторожное движение пальцев собственное тело, заставляя нарастать бушующий внизу живота приятный жар. Джеймсу казалось, что вулканец слишком далеко. Хотелось прижать его еще плотнее, не оставив места даже воздуху, хотелось чувствовать, видеть его кожу, тело, запоминать и впитывать малейшую деталь - каждую родинку, каждый изгиб прекрасного тела. Через секунду, тот с утонувшим в поцелуе рычанием, оторвался от губ Спока, чтобы бросить взгляд на его лицо, с теплой, но едва заметно собственнической улыбкой заметив, как тот автоматически потянулся к нему руками, желая вернуть отнятое тепло. В глазах вулканца читалось неприкрытое желание, оттеняемое искренней радостью, что лишь только замеченное, заставило закипеть кровь. Тот был великолепен, в мгновение потерявший остатки сосредоточенности и твердости, сотрясенный до самых основ. - Капитан, пожалуйста. - внезапно произнес Спок, проводя языком по припухшим и раскрасневшимся от поцелуев губам, заставляя Джима натужно сглотнуть. - Я не могу… Без вас… Я слишком долго... Кирк, не удержавшись, вновь притянул его к себе, целуя белоснежную длинную шею, втягивая тонкую кожу и оставляя яркие зеленоватые отметины, которые впоследствии станут чуть ярче, демонстрируя всем и каждому - вулканец его с этой самой секунды, с тех пор, как Джиму позволили войти в его жизнь, играя большую роль, чем прежде. И отныне он будет бороться за него до последней капли крови. Спок дрожаще выдохнул, прижимая руки к крепкой шее Джеймса, и тот, инстинктивно вжавшись бедрами в бедра, резко распахнул губы, чтобы протяжно застонать, чувствуя напряжение в паху вулканца, равное его собственному. Казалось почти невероятным то, что друг способен испытывать такие сильные эмоции, и лишь эта мысль заставила Джима прикрыть глаза, чтобы сдержать рвущееся наружу возбуждение. Он стал причиной этой реакции. Спок хотел его, и Кирк вновь набросился на его губы, чувствуя, как вулканец вздрагивает от каждого малейшего движения, увеличивающего давление на прижатые друг к другу, отделяемые всего несколькими слоями тонкой ткани напряженные члены. Джим приподнялся, прерывая поцелуй лишь на мгновение, чтобы резким движением стянуть с вулканца футболку, и неожиданно для самого себя остановиться. Кирк едва ощутимо прикоснулся к зеленой от кровоподтека коже. Он позволил себе забыть, пусть и на несколько мгновений, но забыть о том, что совсем недавно случилось. Действовал слишком грубо, с лишним напором там, где нужна была бесконечная осторожность и нежность. Вулканец потянулся к нему вновь притягивая к себе, и Джеймс оставил мягкий поцелуй на его губах, чтобы отстранившись, произнести тихим шепотом. - Прости. Я не должен был... - Капитан, вы не должны извиняться. - Спок покачал головой, глубоко вздохнув, чувствуя как задрожал в горле воздух. - То, что сделали клингоны не может заставить мои эмоции ослабнуть. Я не уверен, что теперь существует хоть что-то, способное на это. Вы не должны винить себя в причиненной мне боли, а она не может лишить меня… - тот, вдруг нахмурившись, продолжил: - Лишить меня вас. Кирк поднял взгляд - чистый, понимающий и искренний, а затем снова поцеловал, неторопливо и нежно. Спок доверял ему, и это доверие никогда не будет предано. Он медленно притянул его к себе, тихим шепотом опаляя губы. - Не может. Ничто не может. - Джим вновь поцеловал его, неторопливо и осторожно, словно прикасаясь губами к тончайшей ткани, способной порваться от слишком резкого движения. Пусть это было тяжело, - не спешить, не скользить руками в слишком сильной жажде коснуться всей кожи, оставить на ладонях воспоминания - но Кирк готов был на все, лишь бы вулканец почувствовал, что он в тех самых объятиях, способных защитить от чего бы то ни было. Джеймс нежно вел пальцами по коже, проводя по границе плотной повязки и вновь возвращаясь к талии, оглаживая ладонями бока. Спок обвил руками его шею, отвечая на нежные поцелуи, позволяя сплестись языкам, прижимаясь всем телом. Возбуждение не исчезло, ни капли не ослабело, лишь превратилось из бурлящих волн в равномерный жар прилива. Кирк отстранился, притягивая вулканца за собой, а затем осторожно, сталкиваясь с ним взглядом, вопросительно касаясь пояса его темных пижамных штанов, чтобы тут же плавным движением стянуть их, получив горячий кивок в ответ. Джим плавно провел руками от тонких лодыжек к коленям, а дальше, уже едва ощутимо касаясь пальцами, к узким бедрам, наблюдая, как вздрагивает вулканец. Тяжелый жаркий выдох оставил легкий осадок на губах, и Джеймс тут же прижался к ним с поцелуем - долгим, прерывающимся только для нового вздоха, но не напористым, все таким же медленным и безмерно любящим. Кирк все продолжал вести пальцы в нежной ласке, проводя по кромке боксеров, низко сидевших на бедрах, открывая выступающую подвздошную кость. Джим, не сдержавшись, опустился чуть ниже, оставляя влажную дорожку поцелуев на сливочной коже и слегка прикусывая, услышав как Спок низко застонал, едва заметно дернув бедрами. Открыв глаза и поднявшись, Джим окинул жадным взглядом распростертое перед ним тело. Вулканец был невероятен. Казался скульптурой, что вылепил лучший в своем деле мастер - идеальной в каждой тонкой черте, изящной и прекрасной. Джим просто не мог поверить, что ему единственному было дозволено наблюдать это великолепие, прикасаться к тонкой коже, а самое важное - именно на него был направлен этот взгляд, которого всю жизнь ждет каждый из живущих в мире. Любящий, безгранично искренний и открытый. Он осторожно коснулся кончиками пальцев темно-зеленого отпечатка руки на внутренней стороне бедра, с сожалением глядя в медовые глаза Спока и одними губами шепча: “Мне очень жаль.” Но тот слышал, словно для этого ему и не требовалось слов, казалось, чувствуя их во взгляде и нежнейших прикосновениях. Вулканец покачал головой в ответ, и Джеймс едва заметно улыбнулся, опустившись, чтобы оставить поцелуй на мягких губах. А затем, задал лишь взглядом безмолвный вопрос и провел по краю тонкой хлопковой ткани, едва ли скрывавшей отклик тела коммандера, не поддающийся его ослабшему контролю. Спок, помедлив, кивнул, вновь обнимая Джима за шею и неожиданно с протяжным стоном выдыхая, когда тот через ткань боксеров коснулся пальцами его напряженного члена. - Все хорошо? - тихо спросил Кирк, чувствуя как по телу от этого стона пробежала жаркая волна. Но вулканец не ответил, лишь неожиданно крепко прижав к себе, нетерпеливо целуя, и для Джеймса это послужило лучшим ответом, чем любые слова - Спок нуждался в нем не меньше, точно также чувствовал острую необходимость быть так близко, насколько возможно. Джеймс, старательно не глядя вниз и не отрываясь от поцелуя, что с каждой секундой терял осторожность, помог вулканцу стянуть боксеры. Тот вдруг отстранился, и Джим, обеспокоено взглянув ему в лицо, заметил, как его скулы резко позеленели, а затем, опустив глаза, почувствовал, как задрожал в горле стон. Спок был возбужден, член лишь слегка отклонен от плоского живота, и Джеймс задохнулся от осознания того, что один только представший перед глазами вид подвел его к грани, заставив прикрыть глаза, и вновь прижаться к губам друга. Через мгновение отстранившись, капитан со странным для него легким смущением произнес: - Тебе нечего волноваться. Ты прекрасен, Спок. Вулканец, наконец, встретился с ним удивленным, потеплевшим взглядом, словно не мог поверить в услышанные слова, заставившие приятное тепло затопить грудь, а уши предательски залиться сочным зеленым цветом. Кирк снова вернулся к его губам, уже с большей настойчивостью, но все еще не позволяя поцелуям превратиться в необратимо страстные. Руки блуждали по худому телу коммандера, не в силах остановиться, пока тот, крепко обхватив его шею, отвечал на сладкие прикосновения губ. Пальцы сжались на тонкой талии, а затем медленно опустились ниже по животу, выводя известные лишь Джиму узоры на бархатной коже, прослеживая расширяющуюся у паха дорожку мягких темных волос, чтобы затем нежно коснуться натянутых мышц на внутренней стороне бедер вулканца, заставляя того сдавленно застонать. Джеймс чуть прикусил губы Спока, почти тут же оторвавшись от них, чтобы оставить влажные поцелуи на шее, коснуться языком выступающей ключицы, сместиться ниже, вновь втягивая нежную белую кожу на груди вулканца. Тот от каждого поцелуя задушенно стонал, заставляя жар, наполнявший капитана, усиливаться с каждой секундой, возрастая, снова превращаясь из мирного прилива в неукротимый шторм, бушующий в груди, ускоряющий сердце, что колотилось о ребра словно загнанная птица, несмотря на никуда не исчезнувшую неторопливость. Джим скользнул руками вниз, проводя от бедер к коленям и обратно, не отрываясь от бесконечных поцелуев, а затем, окончательно потерявший контроль от очередного низкого стона, желавший слушать эти ласкающие слух ноты наслаждения вечно, едва ощутимо коснулся члена вулканца, чуть напрягая пальцы, стоило Споку содрогнуться и выгнуться ему навстречу, прижимаясь еще ближе к капитану. Кирк улыбнулся, продолжая целовать припухшие губы, с каждым мгновением становясь все более уверенным в том, что ему никогда не доводилось чувствовать ничего подобного. Впервые сердце билось радостью и трепетало, разум не затопила белесая пелена желания, а стоны доставляли удовольствие большее, чем сами прикосновения. Джеймс боялся открыть глаза, потому что был уверен, что один лишь вид широко распахнутых глаз, расширенных донельзя зрачков, толкнет его в самую пучину собственного нетерпения, заставит сорваться, потерять последние капли самообладания. Капитан сжал руку чуть крепче, тут же почувствовав, как от стона вулканца едва ощутимо задрожали губы, а затем пальцами повел вверх. Спок вдруг оторвался от поцелуя, дрожаще выдыхая в шею Кирка, опаляя кожу горячим дыханием. Кирк продолжил ласку, чуть более настойчиво ведя рукой вниз, и едва не задыхаясь, когда вулканец вдруг прижался губами к трепещущей жилке на шее, что отбивала участившийся пульс. По телу прокатилась теплая дрожь, а Джим продолжил двигать рукой вверх-вниз, наслаждаясь каждым стоном и резким выдохом, с каждым движением открывая поблескивающую выступившей смазкой головку. Вулканец внезапно коснулся кожи языком, приоткрытыми губами повел по разгоряченной этими прикосновениями коже, заставив Джима задыхаться, ловить ртом воздух. Он с трудом смог отстраниться от поцелуев, поразительных своей неожиданностью и дарованным удовольствием, вновь прижимаясь к губам вулканца, словно к единственному источнику, дававшего ему силы, возможность жить. С каждой секундой они целовались все жарче, не теряя при этом осторожности и нежности, несмотря на усилившийся напор, что вторил движениям руки. Спок, не сдерживаясь, возвращал движения губ и языка, ведомый Кирком в долгой, настойчивой ласке, а до того его осторожный, несмелый ответ казался почти невыносимо трогательным и прекрасным. Капитан был уверен - не было и никогда не будет ничего в его жизни, способного затмить эти поцелуи, которым он же и положил начало, лишь первые из многих, ждавших их впереди. - Джи-им… - протянул вулканец, пытаясь остановить Джеймса, когда тот, немного ускорив движения, задержался, чтобы обвести большим пальцем головку. Спок коснулся его запястья, с едва заметной настойчивостью заставляя Кирка, с на мгновение промелькнувшим в его глазах разочарованием, убрать руку, чтобы тут же накрыть ей ладонь вулканца, что мягко легла на его щеку. Капитан, чуть отстранившись, прижался губами к мягкой коже, вырвав из груди друга очередной дрожащий выдох, сместился с поцелуями к запястью, неотрывно, с нескрываемым теплом и безраздельным вниманием глядя ему в глаза. - Джим, пожалуйста… - снова начал он, но осекся, стоило Кирку оставить поцелуй на подушечке пальца, - Мне нужно больше. Мне нужен ты. Кирк остановился, чуть распахивая глаза, почувствовав, как от произнесенных слов заныло в груди, а сердце забилось еще быстрее, хотя казалось, что это невозможно. В последний раз прижавшись губами к тонкой коже, исчерченной зеленоватым узором вен, Джим осторожно, тихо спросил: - Спок… Ты точно уверен? Пожалуйста, если ты делаешь это из-за меня… - капитан в нерешительности покачал головой, нежно обводя пальцами выступающие костяшки пальцев вулканца. - Это самое обдуманное и взвешенное решение, что я принимал. Я делаю это только ради себя, потому что эта форма близости для людей является самой интимной. Только так я смогу быть с вами. В настолько полной мере, насколько это возможно. Кирк смотрел на него несколько долгих мгновений, не понимая, чем он мог заслужить вдруг подаренное ему счастье, ни с чем не сравнимое в своей яркости, в том, какой отпечаток наложило оно на капитана - печать, клеймо, навеки прожегшее кожу. Джеймс был готов к отказу. Готов к тому, что Спок попросит его подождать, возможно, скажет что этого никогда не случится. И капитан не стал бы возражать, принял бы все, лишь ради того, чтобы вулканец был рядом. Но тот своими словами поразил, ударил по ослабевшей душе, жаждавшей этого больше, чем нового глотка воздуха, и Джим улыбнулся, крепко поцеловав вулканца, перед тем как неохотно отстраниться, поднимаясь с постели, на мгновение скривившись, почувствовав как еще сильнее натянула член плотная ткань боксеров. Кирк торопливо прошел к тумбочке, выдвигая верхний ящик, и вытягивая из-под рубашек прозрачный, почти полный флакон, тут же бросив взгляд на Спока, который на мгновение непонимающе сощурился, чтобы потом опустить взгляд, оставив Джеймса с улыбкой наблюдать, как скулы того позеленели еще сильнее. Капитан слишком поздно понял, что не в силах отвести взгляд от обнаженного коммандера. Не наблюдая за собственными руками, он быстрым движением сдвинул ползунок на сенсорном экране термостата, мгновенно возвращаясь к кровати, вновь целуя вулканца, словно оголодавший за эти короткие несколько секунд, потерявший возможность дышать без этих губ. Вновь прижался к нему, скользя руками по худому телу, остановившись лишь на бедрах, поглаживая крепкие мышцы, касаясь натянувшихся под мягкой, тонкой кожей, связок. Спок стонал в поцелуй, крепко обвив руками шею, словно боялся, что Джеймс вот-вот исчезнет, оставив вместо жарких объятий холодную пустоту. Кирк, не отрываясь от губ вулканца, большим пальцем открыл тюбик, и слышимый щелчок заставил коммандера отстраниться, глядя вниз, на руки капитана. Тот выдавил щедрое количество смазки на пальцы, а затем сделал глубокий, дрожащий вдох. Осознание того, что Спок добровольно вверил себя ему, готов был пойти на такое, лишь бы всегда быть рядом с ним, упорно не приходило, отказываясь явиться и успокоить Джима. Вулканец наблюдал за тем, как влажные от смазки длинные пальцы предупреждающе коснулись бедер, чтобы затем скользнуть вниз, дразнящим круговым движением смазывая тугое кольцо мышц. Спок распахнул губы, тяжело, со стоном выдыхая, еще крепче обнимая Джеймса за шею, пока тот, чувствуя как пересохло во рту, а зрачки заняли радужку, едва ли не переливаясь через край от удовольствия, едва слышно произнес: - Если будет слишком больно - говори. Пожалуйста… - Кирк выдохнул и медленным, плавным движением ввел один палец, прикусывая губу от ощущения сдавивших фаланги мышц. Слишком невероятно, слишком неожиданно, и Джим едва не сорвался, когда Спок, вжимаясь в него, жарко и резко дыша в шею, протяжно застонал, всхлипнув, стоило капитану чуть прокрутить палец, проникая еще глубже в обжигающую тесноту. - Все хорошо? - спросил капитан, хотя каждое слово давалось ему с трудом - лишь один-единственный брошенный в лицо вулканца взгляд, как тот, не сумев сдержаться, вновь поцеловал его в приоткрытые в ответном стоне губы. Кирк, сделав еще несколько движений рукой, добавил второй палец, наблюдая, как сменяются эмоции на лице Спока, как тот вскидывает брови и распахивает глаза, как подрагивают пышные чернильные ресницы. Джеймс вдруг понял, что ему придется бороться за друга. Глядя на вулканца сейчас любой бы восхитился, никто не смог бы устоять перед распахнутыми великолепно очерченными губами, глазами, которые, казалось, были наполнены сладчайшим медом, ядом проникавшим в сознание, навсегда оставляя отпечаток. Джим все продолжал двигать рукой, растягивая напряженные мышцы, преграду которых хотел преодолеть. А Спок неожиданно подался бедрами назад, насаживаясь на пальцы, Джим не сдержался и развел их, вызвав очередной низкий стон и тут же убирая руку. Опустив голову, попытался отдышаться, но легкие словно сжались, не давая наполнить их воздухом. - Спок, извини, я не продержусь дольше. - Джеймс натужно сглотнул и зажмурился, пытаясь прогнать наваждение. - Давайте же, пожалуйста. - коммандер застонал, лихорадочно кивая, прогибаясь в пояснице, а Джим почти зарычал, глядя, как перекатываются тонкие мышцы на животе и внутренней стороне бедер. Он действительно был великолепен. Капитан все еще не мог поверить, что он, прекрасный вулканец, сейчас лежал перед ним - обнаженный, сверкающий, с абсолютным доверием в потемневших, затянутых мутной пеленой глазах. - Хорошо, - Кирк оставил влажный, почти мимолетный поцелуй на шее, - хорошо… - второй оказался еще более нежным, благоговейным, даже несмотря на бушующее в груди возбуждение. Джим, приподнявшись, старательно не глядя вниз, стянул собственные боксеры, едва ли не смущаясь под взглядом Спока, прекрасно зная, насколько возбужден. А Спок все продолжал тихо постанывать, снося остатки самообладания капитана, который едва ли держался, хватаясь за край обрыва, готовый рухнуть в бездну собственного неконтролируемого возбуждения. Щеки вулканца заливало зеленым, на грудь и шею расползлись акварельные пятна возбуждения, бьющего через край желания, пока тот смотрел во вновь оказавшиеся так близко голубые глаза. Кирк вновь поцеловал его, едва касаясь припухших губ, обнимая его, кладя руки на талию, оглаживая выступающие ребра. Спок из-под полуопущенных ресниц смотрел прямо на него, пронизывал взглядом, и, сам того не замечая, навсегда закрепил связь между ними. Тонкая нить вечного неутомимого внимания, наконец, превратилась в адамантиевую цепь, крепшую с той самой первой встречи, с того самого первого взгляда, с той самой промелькнувшей на задворках разума мысли “Я нашел тебя.”. Все это: и их первый поцелуй, и первое жадное до каждого миллиметра кожи прикосновение - походило на неизбежное столкновение вселенных, которое должно было произойти несмотря ни на что, но все медлило, выжидало подходящего часа, готовило и мир, и их самих к свершению судьбы. - Постарайся не зажиматься, - тихо предупредил капитан, и, вновь прильнув к припухшим губам, вошел в подготовленное, но узкое горячее тело. Не сдержавшись, он распахнул глаза, разорвал поцелуй и едва ли не закричал, от ощущения стиснувших член бархатных мышц. Вулканец, несмотря на все старания, остался неимоверно тесным, и сейчас, изумленно вскинув брови, стонал, выгибался, совсем лишая капитана возможности нормально мыслить. Толика оставшегося после взрыва сознания напоминала о себе, попискивала, говорила, что другу, должно быть, больно, но разум Джеймса затопило пламя, не давало думать ни о чем другом, кроме неописуемого удовольствия, кроме стонов коммандера, своим ядом ласкавших слух, хотя Кирк еще даже не двинулся, лишь вошел до конца, вставляя полностью. Спока от этого движения подбросило над постелью, а Джим тут же подхватил его, обнял за талию, прижимая к себе. Вулканец обвил руками его шею, с жаром поцеловал, шепча неразборчиво: - Давайте же... Кирк толкнулся вновь, даже не моргая, боясь пропустить хоть малейшую смену в выражении вулканца, не увидеть, как распахнулись губы. Он, двигаясь плавно, медленно, почти выходя из худого тела, чтобы снова вставить до конца, заполнить собой, покрывал поцелуями ключицы, оставлял влажные следы на шее, а иногда, когда ощущения становились особенно прекрасными - со стоном прикусывал кожу, чуть втягивал ее, оставляя недвусмысленные следы. Мой. Мой. Мой. Вулканец все продолжал стонать, сжиматься, окончательно затуманивая и без того отключившееся сознание, не представляя даже, какое наслаждение приносил капитану. Тот совсем забылся, ускорился, не в силах устоять, а Спок отвечал на это благодарными, нежными поцелуями вперемешку с новыми стонами. Они безудержно целовались, прикусывая губы, сминали бережно заправленные коммандером простыни. Нескончаемые стоны отдавались от стен, распаляли лишь сильнее пламя разразившегося после их столкновения пожара. Джим не мог остановиться, и, не встречая ни малейшего сопротивления, оставлял на тонкой коже собственнические метки, чтобы каждый, кто взглянет на Спока, уяснил для себя, какую ярость навлечет на себя, посмев хоть пальцем коснуться самого драгоценного, что есть в жизни Джеймса Тиберия Кирка. Они шептали друг другу что-то, отчего их осчастливленные вдруг сердца забывали биться. Они, кончив одновременно, сразу же уснули, измученные слишком долго длившимся ожиданием и успокоенные наконец свершившимся столкновением их вселенных.