рад слышать я всегда рядом, если тебе что-то нужно :) спасибо и тебе, гук-а
______
Его звали Санхен. Сначала он зашел просто взять кофе с булочкой, а Чонгук был воплощением идеального работника, вежливо обслуживающего клиента. Он приготовил почти идеальный латте, завернул булочку достаточно хорошо, чтобы та не остыла на улице, принял оплату и любезно поклонился, когда посетитель бросил деньги в банку для чаевых. Но когда парень снова пришел на следующий день, затем дважды на следующей неделе и трижды через неделю после этого, у Чонгука — в то время ему было 22, он все еще был слишком стеснительным, но постепенно боролся с этим, — начали появляться определенные мысли. Санхен знал его имя, приветствовал своей очаровательной улыбкой и поднятой рукой каждый раз, когда входил, независимо от того, насколько был занят. Спрашивал, как проходит день Чонгука, рассказывал ему, как прошел его собственный, хвалил младшего за прекрасный латте, просил делать различные рисунки на пене и старательно хвалил младшего, когда тот выполнял его заказ. Чонгука нельзя было винить в том, что он немного приукрасил происходящее в своей голове. Поэтому, когда Санхен снова вошел в пекарню, парень был готов. Он готовился вечером, расхаживая по своей комнате и бормоча себе под нос всевозможные реплики, пока его сосед по комнате не постучал в дверь его спальни и не сказал, чтобы тот шел уже нахрен спать. Санхен заказал свою обычную булочку и латте, Чонгук начал готовить его напиток, только на этот раз вместо того, чтобы нацарапать «Санхен, латте с медом и миндалем» на стаканчике, написал свое имя и номер. Парню повезло, что в то утро Санхен очень спешил куда-то и у него не было даже времени задержаться и поболтать. Поэтому все, что услышал Чонгук в тот день перед тем, как мужчина, схватив заказ, выбежал за дверь, было «Спасибо, Чонгук-а». Никакого неловкого молчания и нервного ожидания ответа Санхена лично, никаких заикающихся объяснений. Но Чонгуку определенно не повезло с другим: парень не вернулся в пекарню на следующий день. И на следующий тоже. Прошла неделя, а он так и не появился в их заведении, и в течение той же недели телефон Чона так же молчал, а приходили ему только сообщения от соседа по комнате, который спрашивал, брать ли ему еду навынос по пути с занятий, или от Юнги, сообщавшего ему, что он может прийти на час позже, если захочет, или что их утренняя доставка перенесена. Прошло две недели с последнего визита Санхена, шесть с тех пор, как он первый раз зашел в пекарню, когда Юнги появился на пороге заведения утром с телефоном в руке и с печальным выражением лица. — Чонгук-а, — начал он тогда разговор, старательно подбирая слова, — не было никаких конфликтов с посетителями за последнее время? Сердце младшего замерло. Он должен был знать, что не стоит флиртовать с покупателями на работе, ему следовало дважды подумать, прежде чем строить глазки Санхену, надо было прикусить язык и не кокетничать с ним каждый раз, когда тот появлялся в пекарне. В любом случае, что он мог получить взамен? Ничего, кроме шквала самоунижения всякий раз, когда думал о том, чтобы написать свой номер на этом дурацком стаканчике, а теперь, очевидно, еще и разозленного босса. — Хен, мне жаль. Мне так жаль. Мне не следовало флиртовать с... Юнги прервал его, пытаясь открыть дверь: — Эй, эй, успокойся. Я не сержусь на тебя, просто... Мне пришлось сегодня утром отправить жалобу на отзыв из-за разжигания ненависти, Чонгук-а. Почему ты не сказал мне, что кто-то приставал к тебе? Напряжение в теле стало еще более ощутимо. Чонгук почувствовал, как его лицо побледнело, а руки начали неконтролируемо трястись. — Я... — пытался оправдаться парень, — никто не приставал ко мне. Юнги приподнял бровь в неверии. — Вчера поздно вечером мы получили отзыв от некого Лим Санхена, который назвал «парня за прилавком» словом, которое я не собираюсь произносить вслух, потому что, вероятно, разозлюсь. Сказал, что отчитал его за... черт возьми, еще слишком рано, и я не хочу повторять вслух какую-то гомофобную чушь. Мне не приходилось общаться с ним, так что ты — единственный, с кем могло это произойти, и я подумал... Черт, ты в порядке? Чонгук не осознавал, что в его глазах застыли слезы, пока одна из них не скатилась по его щеке. — Я... — попытался он ответить, задыхаясь, — он никогда. Никогда не говорил мне этого. По крайней мере вслух. Я... Юнги наконец отпер дверь, провел их обоих в теплую пекарню, прежде чем запереть ее за ними, и отодвинул стул от одного из столов, чтобы Чонгук мог на него сесть. — Эй, — сказал старший, и это было самое неподходящее время, чтобы понять, что у Мин Юнги действительно прекрасные глаза, — дыши, дыши, все будет хорошо. Его больше никогда сюда не пустят. Я сообщу всему персоналу, распечатаю его чертову фотографию и наклею ее на доску объявлений. Чонгук не смог сдержать смешок, больше похожий на всхлип. — Я написал свой номер на его стаканчике, потому что он продолжал приходить и был так красив, что я подумал, будто Санхен флиртует со мной. — Иногда нам приходится встречать горячих парней, которые оказываются полнейшими придурками. На самом деле, большую часть нашей жизни все так и происходит, — усмехнулся Юнги. Они сидели в уютной тишине, нарушаемой только всхлипами Чонгука, пока младший не успокоился. Старший обнял его за плечи и удивленно добавил: — Я понятия не имел, что ты гей. — Бисексуал, — тихо поправил младший, когда они вошли на кухню, — ну, я так думаю. Все еще. Это... ново для меня. Он знал, что Юнги гей, потому что в то время у него был парень, Кихен, хотя они и расстались несколько месяцев спустя. Чонгук не хочет врать хотя бы самому себе и признает, что этот пример стал отправной точкой на пути к принятию и пониманию себя. У его хена был парень, и он абсолютно этого не стеснялся, был уверенным, нормально функционирующим членом общества, а младший же — неуклюжим студентом, который иногда ловил себя на том, что слишком долго смотрит на губы своего соседа по комнате, и который просто хочет быть нормальным. Юнги тепло улыбнулся ему тогда, взъерошив волосы младшего. — Ты можешь не работать за прилавком сегодня, хорошо? Я поработаю за тебя. Когда Чонгук попытался протестовать («Я в порядке, хен, ты просто застал меня врасплох, все хорошо, окей?»), Юнги добавил: — Ты становишься хорошим пекарем, так что поработай на кухне, тем более, честно говоря, моим запястьям не помешал бы выходной от замешивания этого проклятого теста. И именно в эту секунду дурацкий мозг Чонгука решил подметить, что улыбка хена такая прекрасная. Спустя четыре года Чонгук уже не переживает из-за этого отзыва, да и ситуации с Санхеном в целом, но он не может побороть себя, не может контролировать свои эмоции каждый раз, когда Мин Юнги ухмыляется и прижимается к нему. Конечно, Чонгуку встречались еще те самые придурки. Но, что важнее, теперь его окружают намного более прекрасные люди, и именно они — его приоритет сейчас. Юнги в свою очередь, кажется, не отпустил эту ситуацию, если судить по тому, как он скептически приподнимает бровь каждый раз, когда Чонгук начинает рассказывать о каком-то милом посетителе. Чонгуку хотелось бы думать, что хен увлечен им, но младшего не отпускает ощущение, что тот смотрит на него только как на младшего брата, который постоянно нуждается в защите и заботе, а не как на 26-летнего взрослого парня, который чуть ли не кричит, чтобы его заметили.______
В субботу утром Чонгук просыпается очень рано и занимается теми же делами, что и каждый раз, когда у него нет утренних смен: идет на пробежку, останавливается в ближайшем магазинчике ради дешевого кофе и протеинового батончика, а затем направляется обратно домой, чтобы принять душ. Но в этот раз он делает все это с необычайной бодростью, и парень ни за что не признает, что это из-за волнения, которое словно течет по его венам вместо крови из-за приближающейся встречи с Намджуном. Он входит в пекарню почти ровно в девять часов, натыкаясь на Сокджина за прилавком, склонившегося над бумагами и попивающего мятный аффогато, потому что этот напиток, по мнению Сокджина, очень подходит под сезон, а также потому что он сам — ужасный сладкоежка. Рядом младший замечает Юнги, который показывает что-то своему другу. На Юнги — угольно черный свитер с высоким воротом и закатанными до локтей рукавами, а также полуободковые очки, которые, вероятно, заставят Чонгука страдать в течение всего дня. Оба поднимают глаза, когда слышат звон колокольчика над дверью, и Чонгук приветствует их взмахом ладони. — Кто-то слишком бодрый этим утром, — бормочет Сокджин, шевеля бровями и явно на что-то намекая. Чонгук закатывает глаза и слегка толкает Сокджина плечом, направляясь за стойку, чтобы надеть свой фартук и часы. — Ты совершенно не уважаешь своего хена! — громко и звеняще возмущается старший. Ему повезло, что в пекарне нет никого, кроме них троих, поэтому никто сильно не взволнован из-за шума. В противном случае Юнги пришлось бы тоже его ударить за излишнее беспокойство. Чонгук же почти промазывает мимо цифр, пока вводит пароль для входа в подсобку, из-за одного из мягких, смущенных смешков Мина, который ему еле удается уловить, поскольку старший пытается скрыть его, наклонив голову слишком низко. Челка падает ему на глаза, из-за чего тому приходится постоянно аккуратно поправлять волосы. — Отстань от него, Джин-хен, любовь всей его жизни придет сегодня. Он слишком внимательно смотрит на Чонгука, который уже закрывает лицо руками, пытаясь сдержать стон разочарования, но ему не удается. Младший даже не успевает ничего сказать, так как Сокджин фыркает от смеха. — О, так сегодня тот самый день, когда, возможно, снова придет тот прекрасный отец-одиночка? Жаль, что я пришел так рано и не смогу подслушать. — Тогда я не побоюсь случайно вылить тебе на спину миску с горячей глазурью для пончиков. — Хорошо, но Хосок бы... — пытается начать спор старший, но его прерывает Юнги, скорчивший гримасу притворного ужаса, и Чонгук, сделавший вид, что его сейчас стошнит, — нет, вы это видели? Вы оба не уважаете меня! А я только собирался похвалить дизайн нашего свадебного торта! Мужчина передвигает лист бумаги, лежащий перед ним, ближе к Чонгуку. Это оказывается тот же самый рисунок, с которым тот помогал Юнги несколько дней назад, только теперь он был отрисован в цифровом формате и небрежно затонирован в цветовой гамме предстоящей свадьбы: нежно-желтым, зеленым и розовым, потому что такие цвета подходят весне. Границы листка усеяны различными пометками разного цвета, вносящие некоторые изменения или же предложения по цвету для незакрашенных фрагментов. — Хен сделал всю работу сам, — настаивает Чонгук, поднося набросок ближе к своему лицу, чтобы разобрать беспорядочный почерк Юнги. — Все, что сделал я, это нарисовал цветок. — Не принижай свой труд, — говорит Мин, аккуратно приобнимая его одной рукой за плечи, и ох. Это так приятно. Намного лучше, чем должно было быть. — Цветок, который ты нарисовал, полностью избавил меня от творческого ступора, Гук-а. Чонгуку приходится выпутаться из таких приятных объятий старшего, чтобы снова взять контроль над своими эмоциями, избавиться от румянца, который окрасил щеки младшего слегка красноватым оттенком. Парень правда немного ненавидит себя за то, что сам лишает себя этого физического контакта. Юнги не самый тактильный человек, поэтому ему бы следовало насладиться этим редким моментом подольше, но. Но если он серьезно настроен смириться с мыслью, что старший видит в нем только младшего брата, ему нужно взять себя в руки. Даже если это означает, что парню придется лишить себя тепла от прикосновений старшего. Будь проклято его глупое, открытое для любви сердце. По правде говоря, Чонгук серьезно взволнован встречей с Намджуном. Ему нравятся его маленькие мимолетные увлечения. Смены обычно очень монотонны и долго тянутся, поэтому забавно отвлекать себя, включая очарование и заставляя кого-то улыбаться от добродушного флирта. Иногда это даже приводит к тому, что чуть покрасневший клиент оставляет более щедрые чаевые. Парню также удалось с помощью легкого флирта на работе заполучить несколько свиданий и пару краткосрочных отношений. И даже если все, чего Чонгуку удавалось добиться, — это сделать чей-то день немного лучше, он все равно был доволен собой. Ким Намджун был особенно добр, мил и очень красив со своими уложенными волосами и прекрасными щеками с ямочками, и он смеялся над глупыми шутками младшего и даже сказал «Увидимся в субботу», когда выходил из пекарни, словно мужчина и правда с нетерпением ждал встречи с Чонгуком. Это не могло не волновать парня. Но из-за того, что смена не самая простая, так как в субботу днем в ноябре все хотят побыстрее получить свои заказы в суете подготовки к зимним свадьбам и офисным вечеринкам, только после обеда Чонгук вспоминает, что Намджун должен скоро прийти. И, если быть честным, это заставляет младшего понервничать. Чонгук немного прибрался во время своего обеденного перерыва и сразу же отправился в магазин косметики ниже по улице, в котором Сокджин работает управляющим, чтобы привести себя в порядок, брызнуть на свою помятую рубашку тестером духов. Ким, пытаясь спасти себя от нерешительного парня, желающего испробовать почти все образцы косметики, настаивает на том, чтобы сделать младшему легкий макияж. В итоге брови Чонгука уложили и немного подвели, упрямые шрамы от прыщей по линии челюсти закрасили консилером, а глаза выделили мягкими оттенками теней. Чон знает, что выглядит хорошо — даже очень — он просто... немного взвинченный. И хочет произвести прекрасное впечатление. Намджун заходит в пекарню почти в два часа дня, и улыбка, которую он посылает Чонгуку, могла бы, вероятно, вылечить любую болезнь, из-за чего младший чувствует себя необычайно бодрым для человека, который проснулся ни свет ни заря. На этот раз мужчина одет по-другому: он выглядит мягким и теплым, словно пытается спастись от холода, а не серьезным и деловым, каким пришел во вторник. Еще одно отличие — в этот раз он зашел в пекарню не один. Рядом с ним — очаровательный маленький мальчик, который едва ли достает до бедер своего компаньона, одной рукой держащий руку старшего, а другой прижимающий голубую игрушечную коалу к груди. Его темно-каштановые волосы растрепаны под серой шапочкой, и когда ребенок непроизвольно раскрывает рот при виде полной витрины с выпечкой, на его круглых щеках появляются ямочки. — Здравствуйте, Намджун-ши! — приветствует Чонгук, нагибаясь через прилавок, чтобы быть немного ближе к мальчику и помахать ему. На лице парня расцветает его самая ангельская улыбка, когда он добавляет. — Ты, должно быть, Субин? Привет, меня зовут Чонгук! Глаза Субина расширяются, и он отпускает руку Намджуна, чтобы спрятаться за его ногой, держась достаточно крепко и пытаясь не зажать между ними коалу. — Все в порядке, заяц, он хороший, — воркует Намджун, протягивая руку, чтобы пощекотать шею Субина сзади, заставляя мальчика хихикнуть. Они одновременно смотрят на Чонгука, и их сходство поразительно: те же глаза, тот же маленький носик, те же ямочки, единственная реальная разница в том, что у Намджуна улыбка, полная идеально ровных зубов, а у Субина отсутствует передний зуб. В любом случае, сердце Чонгука тает. Намджун застенчиво улыбается, проводя пальцами по волосам, торчащим из-под шапочки сына, убирая их со лба мальчика. — Он немного застенчив, когда впервые встречает кого-то. Рад снова тебя видеть, Чонгук. — Взаимно, — Чонгук старается не позволять своим глазам слишком долго задерживаться на полных губах Намджуна или на том, как ямочки на одной его щеке становятся немного глубже, чем на другой, — позволь мне сходить за Юнги-хеном, он набросал несколько идей для ваших кексов. Юнги, по-видимому, не нужно говорить, кто и зачем пришел, потому что, когда Чонгук открывает кухонную дверь, он уже закрывает духовку со своей следующей партией канеле и смывает липкий сахар с рук. — Скажи ему, что я выйду через, хм, три минуты, — произносит он, не поднимая взгляд. — Он вместе с сыном? — Ага. — Угости их чем-нибудь за счет заведения. Однако Намджун настаивает на том, чтобы заплатить, после того, как Чонгук протягивает ему мокко с фундуком и горячее какао для Субина: — Я люблю поддерживать малый бизнес. Младший, заговорщически подмигнув малышу, что заставляет того стыдливо спрятать голову за горой тающих взбитых сливок и посыпки, отказывается принимать плату: — Хен сказал, что это за счет заведения, и я просто хороший сотрудник, который выполняет указания начальства. Даже если младший видит, как Намджун бросает несколько тысяч вон в банку с чаевыми, полагая, что парень не смотрит, никто из них не говорит об этом. Юнги, выходящий из кухни с папкой набросков из манильской бумаги, останавливается как вкопанный, когда впервые замечает Намджуна, сидящего за стойкой, и Чонгук хочет сказать «Видишь, хен, я говорил тебе, что он милый», но сдерживает себя. Проходит всего несколько секунд, и старший прочищает горло и протягивает руку гостю, чтобы представиться. — Мин Юнги, — на его лице расцветает искренняя улыбка, пока он осторожно рассматривает Намджуна. Он также подмигивает Субину, и теперь Чонгук видит, как маленький мальчик прячет улыбку за своей коалой. — Я владелец этой пекарни. Намджун же весел и невозмутим, он поднимается со своего места, чтобы принять рукопожатие. — Ким Намджун, — говорит он, а затем указывает на мальчика рядом с ним. — А это почти именинник, мой сын Субин. Не хочешь поздороваться, заяц? Юнги приседает так, чтобы его глаза были на одном уровне с мальчиком, улыбается ему своей наимилейшей улыбкой, показывая десны: — Привет, Субин, ты можешь называть меня хеном, хорошо? Мальчик, наконец, говорит, едва слышно: — Привет, Юнги-хен, привет, Чонгук-хен. Старший встает, встречая солнечную улыбку Намджуна, и... Оу. Они так хорошо смотрятся друг с другом. Между ними есть явная разница в росте: Юнги на несколько сантиметров ниже (Чонгук не хочет говорить, что рост старшего идеально подходит для поцелуя в лоб от Намджуна, но не может избавиться от этой мысли), но их руки примерно одинакового размера, когда они лежат близко друг к другу на прилавке, их плечи почти такие же широкие, несмотря на то, что один из них явно выше. Они оба полны противоречивых черт: мягкие носы, острые глаза, губы старшего тонкие и розовые, как лепестки сакуры, у второго же — полные и алые. Возможно, Чонгук полагал — в глубине души, в темных уголках, где прячется неуверенность в себе, которая нашептывает ему всякий раз, когда он думает слишком долго и слишком сильно, — что он будет ревновать, но этого просто... не происходит. Не тогда, когда Юнги сидит за прилавком напротив Намджуна, подпирает подбородок рукой и смеется тем застенчивым, глупым смехом, который он обычно приберегает для милых бабушек, которые щиплют его за щеки и называют красивым, пока тот принимает заказ, или... для Кихена, например. В последний раз Чонгук слышал этот смех, когда Юнги и Кихен были все еще вместе. Это такой прекрасный звук, что он хочет слышать его постоянно, хочет, чтобы Намджун приходил каждый день и заставлял старшего так смеяться, чтобы Чонгук мог погреться в тепле, которое, кажется, уже окружает их, хотя их первая встреча длится всего считанные секунды. Юнги оглядывается через плечо на Чонгука, заставляя того внезапно осознать, что он существует не только в своих мыслях. Что он находится в той же комнате, и старший смотрит на него с кривой улыбкой, а Намджун сдерживает свою собственную, застенчивую. Субин же тихо, но очень решительно потягивает горячее какао с помощью ложки, стараясь не пролить напиток на свою плюшевую игрушку. Чонгук издает тихий вопросительный звук, услышав который, старший тянет за завязки на фартуке младшего, так как все, до чего он сейчас может дотянуться. — Ты тоже часть этой встречи, болван. Юнги жестом указывает на свободное место рядом с ним и на грубые наброски кексов. — О, — говорит Чонгук едва громче шепота, в его горле пересохло, — верно. Я... — он осторожно ставит кружку, которую рассеянно вытирал последние две минуты, и устраивается в кресле. Старается не чувствовать себя слишком комфортно, когда Юнги наклоняется к нему так близко, или когда Намджун благодарит его за помощь с дизайном, и румянец на щеках старшего теперь точно не от холода. К сожалению, Чонгуку не удается сдерживать себя и не наслаждаться этим, но потакать себе вот так, получая две лучшие улыбки, которые он когда-либо видел, приятно, и поэтому он позволяет себе это.______
Это кажется немного глупым (очень глупым, граничащим с безрассудством) — чувствовать себя таким образом, волнующимся и встревоженным, как влюбленный подросток, чье сердце трепещет в груди, как попкорн, взрывающийся в микроволновке, но Намджун убеждает самого себя (точнее, свое отражение), краснощекий и сдерживающий улыбку, что он имеет право позволить себе отпустить ситуацию. Ему нужно прочувствовать это. Парень и так тратит слишком много времени, беспокоясь обо всем на свете. Это приятное чувство. Согревающее. Своего рода незамысловатое удовольствие, которого он давно не испытывал. (Не то, чтобы он редко чувствовал себя настолько комфортно: у него надежная работа, хорошая квартира с видом на реку и самый милый и умный маленький мальчик, который заставляет его гордиться тем, что каждый божий день называет его отцом. Но это немного другой вид удовольствия, бабочки в животе и надежда на кончиках губ — то, чему он редко позволяет себе предаваться.) — Аппа? Разрывая зрительный контакт с самим собой в зеркале, Намджун поворачивается в сторону, чтобы посмотреть на ребенка. Субин вытягивает руки, надув губы над раковиной. — Не могу дотянуться, — говорит он с едва сдерживаемым разочарованием четырехлетнего ребенка, который, даже стоя на цыпочках, все еще не может включить воду в большинстве общественных туалетов. Субин через тридцать минут после начала их обсуждения в пекарне и примерно через десять после того, как он допил свое горячее какао, очень осторожно потянул Намджуна за рукав, встал на его стул и прошептал ему на ухо: «Мне нужно пописать, аппа, очень нужно».Так что теперь они здесь, в ванной, и отец держит мальчика, чтобы тот мог вымыть руки. Чонгук пообещал на мизинчиках и заставил Юнги сделать то же самое, что они будут охранять Кою, коалу, к которой ребенок был привязан с детства, поэтому мальчик пытался поторопиться, чтобы вернуться к игрушке. Опущенный отцом на пол, с чистыми и сухими руками и поправленной шапочкой, Субин наклоняет голову к отцу и спрашивает: — Они твои друзья? В любой другой ситуации было бы легко сказать «мы только что встретились», но Намджун просто мычит, увиливая от ответа. Он расстегивает, а затем застегивает пуговицы на пальто Субина, вытирает подушечкой большого пальца остатки какао в уголке губ мальчика, заставляя того недовольно нахмурить нос. — Я бы хотел, чтобы они ими стали, — наконец отвечает Намджун, потому что маленькому ребенку легче понять это, чем «Я не мог перестать думать о Чонгуке почти полнедели, и, кажется, теперь мы можем добавить Юнги-хена в этот список». — О, — говорит Субин, а затем добавляет, — хорошо. — Хорошо? В последнее время они пытаются научить Субина использовать больше слов. По своей натуре он застенчивый ребенок, очень похожий на самого Намджуна в этом же возрасте, поэтому мужчина знает, что лучше не винить его за это или слишком сильно выталкивать из зоны комфорта, но также Намджун хочет, чтобы мальчик знал, что открытость и принятие собственных чувств сделают его еще более замечательным ребенком. — Хорошо, — повторяет Субин, а затем мычит, будто пытается найти правильные слова, чтобы говорить дальше, — это то, что он, несомненно, перенял у Намджуна, — Юнги-хен делает красивые пирожные, а у Чонгука-хена красивые волосы. — Да и да, — соглашается Намджун, — почему тебе нравятся его волосы? Ответная улыбка Субина широкая и забавная. Он такой милый со своим выпавшим зубом, что Намджуну приходится каждый раз сдерживать себя, чтобы не сфотографировать мальчика, когда тот улыбается. — Они розовые! — восклицает он, указывая на пряди волос, торчащие из-под его шапки, как будто это беспорядочно разбросанные розовые пряди среди золотисто-каштановой челки Чонгука. — У тебя тоже были розовые волосы, аппа! Помнишь? — Да, я помню, — подтверждает Намджун, наклоняя голову, когда Субин тянется, чтобы запустить пальцы в его мягкие волосы, теперь выцветшие карамельно-коричневые. — Ты хочешь сказать ему, что тебе нравятся его волосы, и сказать Юнги-хену, что тебе нравится его выпечка? Зарывшись пальцами в волосы Намджуна, мальчик кивает. — Тогда ты должен сделать это побыстрее, потому что мама будет здесь с минуты на минуту, чтобы отвести тебя на волейбол. Это все, что требуется Субину, чтобы схватить Намджуна за руку и с силой, удивительной для его возраста, вытащить старшего из уборной обратно к стойке, где Юнги и Чонгук все еще сидят практически плечом к плечу, изучая эскизы кексов. (Мальчик, конечно, выбрал те идеи, которые предполагали большее количество сладостей, так что уши животных будут сделаны из печенья, а хвосты у них будут из отлитого и раскрашенного шоколада. Намджун одними губами произнес беззвучное «Прости» над головой Субина за дополнительную работу, на что Юнги небрежно пожал плечами, а Чонгук подмигнул.) (Мило.) Чонгук первым замечает мальчика, его рот складывается в форме буквы «О». — Он вернулся! — драматично кричит он, держа коалу Субина в воздухе над головой, — видишь, Коя, я же говорил тебе, что он вернется за тобой! Коя скучала по тебе, Субин-а. И снова это чувство тепло расцветает в груди Намджуна, когда он слышит, как его сын хихикает, с благодарностью принимая свою коалу обратно. Он говорит им то, что сказал Намджуну в ванной, за что получает пять от Чонгука и кекс от Юнги — пробный образец, настаивает он, чтобы узнать, нравится ли ему вкус перед вечеринкой. Ему, конечно же, нравится, потому что это все еще сладкая выпечка, а он все еще дошкольник, но его счастливое гудение, кажется, очень радует старшего. В течение нескольких минут они просто разговаривают, и Субин выходит из своей скорлупы достаточно, чтобы спросить Юнги, как он научился печь («Много упорной, тяжелой работы, и я также помогал моим родителям на кухне, когда был ребенком, так что слушай внимательно своего папу, да?»), и Чонгука, были ли у него волосы других цветов («Красные для Хэллоуина, но уход за ними был слишком сложным»). Намджун почти, почти чувствует себя опечаленным, когда дверь пекарни открывается, и внимание Субина переключается от разговора. Почти, но не совсем, не тогда, когда он загорается, как фейерверк, и машет в воздухе липкой от глазури рукой. — Мамочка, смотри! — Субин вскакивает на ноги прежде, чем Намджун успевает даже попытаться протереть его пальцы, — хен нарисовал кексы на мой день рождения! Стоя в дверях, Юна совершенно не обращает внимания на беспорядок, который устроил их сын, пока ел кекс. Она держит его за руку так же крепко, как и он держит ее, и позволяет ему отвести ее к стойке, к рисункам и крошкам, оставшимся на его тарелке. — Неужели? — спрашивает она с таким же энтузиазмом, — дай мне посмотреть на них, зайчик, держу пари, они прекрасны. Намджун чувствует, как руки обнимают его сзади за плечи, прежде чем он видит их, наклоняется в объятиях и вяло хлопает по руке Юны, когда она нежно тянет его за мочку уха. — Эй, ты, привет, — шепчет она ему в щеку, прежде чем прижаться к ней громким поцелуем, отчего Намджун чувствует себя очень похожим на ребенка, которого смущает его мать перед крутыми детьми. Только тогда, судя по ее внезапному молчанию и тому, как Намджун краем глаза видит, как ее лицо расплываются в улыбке, она, кажется, замечает, что за ними наблюдают из-за прилавка. Она отпускает его и выпрямляется, представившись, протягивая руку тому, кто пожмет ее первым. Это Чонгук, с той же искренней улыбкой, которую он подарил Намджуну, когда впервые вошел в пекарню. Юнги следует его примеру, но в его глазах есть что-то, чего не было несколько минут назад. В них нет уже той теплоты, которая была с тех пор, как он сел почти час назад за стойку и начал смеяться над глупыми словами Намджуна, и это тепло не вернулось в его глаза, когда Юнги вновь посмотрел на мужчину, а затем на левую руку Юны, обвивающую спину Субина. И теперь Намджун точно знает, почему Юнги так на них смотрит. Юна уводит Субина на детскую тренировку по волейболу после того, как Намджун осыпает пухлые щеки ребенка поцелуями, а Субин брызгает слюной и хихикает, и после того, как Чонгук и Юнги дают младшему пять и ударяют кулаками по пути к двери, обещая сделать кексы идеальными для его дня рождения в следующем месяце. Намджун едва успевает собрать крошки на столе в небольшую кучку, прежде чем Юнги набрасывается на него. Чонгук сейчас помогает покупательнице, упаковывая для нее выпечку и стоя спиной к ним обоим, не подозревая о темном облаке, которое, кажется, накрыло их сторону прилавка. — Итак, — начинает Юнги, стараясь казаться беспечным и непринужденным, но ему это совершенно не удается, и в его голосе звучат обвинительные нотки, — у нее красивое кольцо. Подозрения подтвердились. Намджун хихикает себе под нос, почесывает затылок, ероша отросшие волосы между пальцами. Он не упускает из виду, как глаза Юнги следят за движением, скрытым за ярким светом. — Это так, — соглашается Намджун, а затем встречает пристальный взгляд Юнги, — у ее жены хороший вкус. — Оу, — говорит Юнги, и медленно, по мере того, как он осознает сказанное, ледяной взгляд на его лице превращается во что-то виноватое, смущенное. Розовый цвет медленно выплывает из-под его водолазки и расцветает на его щеках, — ох. — Ага. Намджун ухмыляется, пробуя оставшиеся после Субина кусочки торта и глазури. Это хороший торт, даже более чем хороший, — он ел такой однажды на вечеринке по случаю помолвки подруги и попросил отправить ему адрес пекарни в тот момент, когда они с Юной решили, что в этом году он сам будет отвечать за праздничный торт, — но в такой ситуации угощение кажется еще вкуснее. Может быть, дело в компании. Может быть, все дело в том, как робко Юнги спотыкается о свои слова. — Я придурок, — наконец говорит он, качая головой, уставившись на свои руки, лежащие на стойке, — господи, прости меня. Я буквально гей, так что не думай об осуждении с моей... — Это распространенная ошибка, — уверяет его Намджун, потому что так оно и есть. Он работает в газете с тех пор, как Субин только начал есть твердую пищу, и Санву, который большую часть этого времени занимал рабочее место рядом с ним, все еще регулярно спрашивает, как поживает его «жена», хотя на пробковой доске у стола Намджуна прикреплена фотография Юны и Минджу в день их свадьбы. Мужчина уже привык к этому. — Я просто волновался из-за... — и на этот раз Юнги обрывает себя, чтобы метнуть взгляд в направлении Чонгука. Младший, казалось бы, ничего не замечает, пока обслуживает клиентов, со своим сладким голосом и глазами Бэмби. И оу, думает Намджун. Оу. Юнги думал, что он флиртует (так и есть), будучи при этом женатым (что абсолютно неверно), но, более конкретно, что он флиртовал именно с Чонгуком. Намджун не знает, какие отношения связывают этих двоих, но если судить по тому, что мужчина заметил за время, проведенное в пекарне, они хорошо работают вместе, и лицо Юнги краснеет еще сильнее, когда Чонгук прощается с покупателем и снова поворачивается к ним обоим со своей яркой, кривой улыбкой. Парни также хорошо смотрятся вместе. Юнги стройный, белокурый и цветущий, а Чонгук шире, выше, и его кожа словно светится золотом. Намджуну почти кажется, что он вторгается во что-то, но в то же время ему хочется этого. Странным образом, о котором он никогда раньше не задумывался, Намджун наблюдает, как Чонгук обнимает Юнги за плечи, и ловит себя на том, что хочет почувствовать, как другая рука обхватывает его за плечи, притягивает и позволяет вдохнуть тепло цветущего золота.