Большая афера

      Кеельн — город, в отличие от красивого, певучего даже названия, совершенно уродливый — встречал, как и всегда, дождем, слякотью и атмосферой безнадежного уныния. Складывалось впечатление, что над ним зависла огромная туча, которую не в силах отогнать и ураган. По улицам из-за непрекращающегося дождя текли реки мутной воды, и извечная сырость преследовала горожан, заставляя зябко кутаться в рваные накидки. В отдаленных районах, где жили простолюдины и нищие, не было даже мостовых, и надоедливая морось, то и дело перерастающая в крупные капли, падая на землю, превращала грязь и отходы под ногами в густую жижу. Лошади и люди целый день утопали в этой смрадной, хлюпающей под ногами каше.       Впрочем, Кеельн, если отвлечься от погоды, был не так уж плох. Огромный и многоликий, этот город поражал обилием узких улочек и редчайшей архитектурой когда-то процветавшей эпохи Сан-Рено. Здесь сохранились целые древние кварталы, словно сошедшие с картин санренерро. Но величие Кеельна давно уже кануло в прошлое, и сейчас этот город ничем не выделялся среди других более красивых городов Эйзельштауна. И все же в его улицах, арках, бесконечных тонких мостиках, перекинутых через грязные каналы, таилось неуловимо скоротечное глубокое очарование, подкупающее и завладевающее сердцами всех, кто мог по достоинству его оценить. Люди приезжали сюда и… несмотря на отвратительную погоду, оставались навсегда, потому что Кеельн забирал их сердца.       Сейчас же он славился, увы, далеко не красотой. Кеельн — лоно преступности. Здесь процветало беззаконие, и его отголоски прятались в бесконечных темных улочках Старого Города. А особенно распространено было воровское дело и контрабанда.       Старый Город представлял собой огромный лабиринт из красивых, но обнищавших районов, где целыми зданиями сохранились осколки канувшей в небытие эпохи Сан-Рено, в которых ныне ютились банды преступников и толпы бездомных. Он стоял на гигантской системе подземных каналов и пещер. Пропасть без вести легче легкого. Даже городская стража не решалась соваться в это гиблое место, потому что законников запросто могли лишить жизни и помародерствовать на еще не остывших телах.       Поэтому, едва на землю опускались сумерки, все горожане торопились укрыться в домах, чтобы не стать жертвой очередного ворюги или кого похуже. И лишь самые отчаянные смельчаки могли позволить себе прогуливаться по ночному Кеельну.       Шагая по гулкой мостовой, Рэйн старался придерживаться тени от домов, но и не скрывался особо. Бродяга мог без ложной скромности сказать, что он действительно тот еще отчаянный… храбрец. М-да. В любом случае он слишком хорошо знал старый Кеельн, чтобы опасаться чего-либо. Знал, по каким улицам можно ходить открыто даже в самый глухой ночной час, а на какие не стоит соваться и в полдень. Обязательно останешься без кошелька, а то и… без головы.       На Рэйне был добротный темный плащ с незаметной острой брошкой. Плащ из дорогой мягкой шерсти, но такой, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, и крепкие кожаные ботинки. В целом Бродяга ничем не отличался от горожан и вряд ли мог вызвать любопытство местной преступной общественности. А если бы и вызвал…       Он свернул на неприметную узкую улочку, которую добросовестный путник ни за что бы не заметил, и прошел несколько шагов. Даже не отсчитывая про себя, остановился в нужном месте и дважды постучал в стену рукояткой выскользнувшего из рукава кинжала. Один из кирпичей в стене здания исчез, и показался чей-то большой глаз с полопавшимися сосудами.       — Кто это? Чего надо? Сегодня не принимаем, зал забит! — недружелюбно рыкнул его владетель, пытаясь вглядеться в ночную темень.       Рэйн шагнул ближе, на свет, тряхнув головой, скинул капюшон и улыбнулся. Дождевые капли засверкали в темно-каштановых волосах.       — А-а-а-а-а! Это ты, что ль? Сукин ты сын, опять пропал хер знает на сколько лет и заявляешься как ни в чем не бывало! — заорали за стеной. — Тебе повезло, что Большого Тома сейчас нет в городе, а иначе он за твоей головой послал бы всех своих верзил!       — Кончай трепаться, Терри, и открой мне эту чертову дверь, — хмыкнул Рэйн.       Здоровяк что-то заворчал, кирпич снова оказался на положенном месте, а буквально через секунду целый кусок стены отъехал в сторону, и Рэйн шагнул внутрь ярко освещенного факелами широкого коридора.       — Ну, как делишки, Бродяга? Рассказывай! — залихватски хлопнув его по плечу так, что даже у немаленького Рэйна подогнулись коленки, потребовал хозяин «Черной дыры», которую местные обыватели прозвали «Вонючей дырищей». От большой любви, не иначе.       — Всего понемногу. Я расскажу за кружечкой твоего отменного пива, — улыбнулся Рэйн, стряхивая с плаща дождевую капель. — Но сначала скажи мне: Куколка в городе?       — Это вообще кто? — нахмурился лысый верзила, но почти сразу же его лицо просияло. — А-а-а-а-а! Ты про Ку-у-у-у-колку!       — Да, про него самого.       — Насколько я помню, он буквально позавчера заходил.       — Замечательно. Тогда передай ему кое-что… Как обычно. Хочу с ним встретиться.       У Кеельнской гильдии воров была своя система оповещения. Конечно, каждый воришка, от мелких карманников до аферистов большого толка, предпочитал работать в одиночку, но любой обязан платить что-то вроде налога в общую казну гильдии, чтобы иметь законное право находиться в городе и промышлять здесь воровством. Таверна Одноглазого Терри была чем-то вроде местной резиденции для всякого сброда, но в основном заглядывали сюда любители взять что плохо лежит.       Мастера воровского дела от мала до велика собирались здесь, зная, что им абсолютно ничего не угрожает в стенах «Дыры». Городская стража в кабак не совалась, поэтому можно было расслабиться и спокойно обсудить все дела. Подслушивания тоже не опасались, потому что даже у воров был свой, как это ни смешно, кодекс чести. Ни один честный вор не стал бы покушаться или перехватывать дело у другого.       Воровство в Кеельне возвели в ранг искусства, и считалось страшным оскорблением, если кто-то пытался провернуть чужую аферу. Вот если исполнитель терпел неудачу, тогда можно. А все потому, что многие местные расхитители, особенно артефакторы, такие как Рэйн, к примеру, работали на крупных заказчиков и не гнушались промышлять даже контрабандой. Если бы кто-то украл у другого дело, все равно бы ничего не получил, ведь обычно заказчики предпочитали работать с конкретным профессионалом.       Чтобы найти определенного «специалиста», заказчики могли оставить записочку или просто прийти в «Черную дыру». Терри знал всех в Кеельне, от мелких карманников до крупных рыбешек, и его руки доходили до всех районов Старого Города, так что найти он мог кого угодно и что угодно.       Рэйн провел чудесный вечер в компании старых знакомых. Терри отвел ему одну из лучших комнат, которые сдавал только проверенным людям. Всем остальным лысый верзила сварливо сообщал, что «У меня тут не сраный постоялый двор. А ну проваливай, собачье отродье!»       Одноглазый обещался тем же вечером послать своего человечка в Кайрун, южно-восточный район Старого Города, где обычно промышляли карманники. Там Куколку хорошо знали, и если кто-то его искал, то Куколка сам мог найти страждущего с ним повидаться, если вдруг захотел бы. А уж Рэйн постарался сделать так, чтобы он захотел с ним встретиться. Куколка никогда не отказывался.       Поэтому ранним утром — и вовсе это не странно, вор был очень осторожным, — Рэйн, зная привычки своего самого старого и сердечного приятеля, уже сидел в уединенном уголке, поджидая его с сытным завтраком наготове. Тот всегда отличался отменным аппетитом.

* * *

      В тени узких кривых улочек Кайруна притаилась привычная сырость. Этот район из всех кварталов Старого Города был наиболее безопасным. Но даже здесь ощущение грустной безнадежности охватывало Эссу каждый раз, когда он торопливо и воровато скользил мимо обветшалых домов. Беспросветность и гнетущее отчаяние будто въелись в истертые временем камни, и было в этом что-то такое… необъяснимым образом чарующее, пленительное. Оно заставляло вновь и вновь возвращаться на старые, насквозь пропитанные вонью улицы преступной столицы.       Эсса любил свой город. Опасный многоликий Кеельн завораживал, совсем как темные воды Тельра, на котором стоял, затягивая на самое дно, и держал крепко — не вырваться. И за это Эсса ненавидел его так же страстно, как и обожал. Вор бы с превеликой радостью убрался отсюда куда подальше, но… возможности не было. Да и куда? На землях проклятого Эйзельштауна везде было так же уныло, а прокормить себя Куколка мог лишь тут.       Дураком он не был, здраво оценивая свои шансы и возможности. И прекрасно осознавал, что одному в городах, где законы блюлись куда более ревностно, ему ни за что не справиться. Он не рискнул бы в одиночку выйти на воровской промысел где-либо еще, кроме Кеельна. И не потому, что трус. Просто годы, прожитые на улице, приучили к осторожности и трезвому восприятию действительности.       А она, эта действительность, была такова, что если и затевать масштабную аферу, то с напарником, прикрывающим спину, а для этого однозначно придется засветить лицо. Чего Эсса делать не стал бы без подстраховки в силу определенных… причин. Но единственным, кому он мог довериться и с кем готов выйти на крупное дело, был Рэйн. А этот хаваров говнюк как в воду канул и уже почти два года не давал о себе знать. Вот и приходилось перебиваться мелкими махинациями и карманными кражами, между делом не признаваясь даже самому себе, что такое затишье остро режет по сердцу. Все-таки каждый раз, когда Рэйн исчезал внезапно, так же как и появлялся в его жизни, Эсса думал, что он хоть весточку оставит или предупредит… Может, они не просто подельники и приятели, которых объединяет только очередная незаконная авантюра, а… чуточку большее? Хотя бы друзья?       — Эй, парень. — Хозяин кабака, в который Эсса изредка заглядывал, когда бывал в этом районе, окликнул вора, искавшего взглядом свободное местечко. — Вот, тут заходил кое-кто, оставил тебе. — И в его сторону по гладко отполированной деревянной поверхности стойки скользнул до самого края какой-то предмет.       Эсса ловко поймал его. Это оказалась искусно сложенная из дорогой белоснежной бумаги лилия. Дело было даже не в цветке, а в том, что бумагу такую во всем Эйзельштауне не делали, так как на его землях не росли подходящие деревья. Здесь использовали грязно-желтые пергаменты. Только у одного человека могла быть такая бумага, и Эсса невольно улыбнулся с предвкушением.       Благодарно кивнув корчмарю, он выскользнул из таверны в дождь, и думать забыв о горячем гроге и скудном ужине, которые собирался купить за гроши, что с трудом добыл за день. Нужно еще так много успеть за оставшееся до утра время. Кажется, жизнь вот-вот грозила наладиться.       — И что тебе понадобилось от меня на этот раз? — Эсса плюхнулся на стул напротив старого дружка, откидывая с головы капюшон, и с удовольствием отметил про себя удивление, промелькнувшее на лице Рэйна: значит, и в этот раз удалось подкрасться незаметно.       Еще не договорив, он уже потянулся к расставленным на столе тарелкам с ароматно пахнущей едой. Судя по тому, что она была все еще горячей, он пришел вовремя.       — Раз подкупаешь жратвой, то дело серьезное, — бесцеремонно набив рот мясом, предположил вор.       — Ты прав. Как всегда, не в бровь, а в глаз, да? — Рэйн невольно усмехнулся, оценивающе окидывая взглядом тонкую стройную фигурку, которую не мог скрыть даже поистрепавшийся плащ.       Очевидно, дела Куколки шли не очень хорошо. Рэйн слышал, что в последнее время в Кеельне нечем поживиться, ведь наместник города увеличил налоги. Времена наступают тяжелые. Но Эсса выглядел по-прежнему головокружительно, оправдывая свое прозвище, под которым его знали в воровском мире. Хорош, зараза. И не скажешь на первый взгляд, что это вор-аферист, промышляющий грабежом и мелкими кражами.       Длинные черные волосы, стянутые на затылке в пышный хвост, сейчас не скрывал очередной кошмарный парик. На самом деле Рэйн каждый раз, когда встречал Эссу, удивлялся, как это он управляется со своей гривой. В тех условиях, в которых он жил, ухаживать за такой копной было затруднительно. В Старом Городе почти все, кроме шлюх, носили короткие стрижки, чтобы вшей и другую гадость не подцепить.       Эсса пришел на встречу без привычного маскарада, и чистая, не тронутая косметикой кожа сейчас поражала аристократической белизной. На Куколке почему-то так и не сказалась нелегкая голодная жизнь, что должна была изъесть лицо оспой, рытвинами или темными пятнами. Такая кожа никак не могла принадлежать мелкому воришке с улицы. Впрочем, красился он не столько чтобы скрыть столь необычную для нищего вора внешность, сколько для того, чтобы его принимали всерьез. Вызывающе яркий шлюханский раскрас скрывал хорошенькое, почти по-детски наивное овальное личико. И лишь глаза, миндалевидные, по-кошачьи раскосые, оттенка насыщенной травной зелени — родной цвет глаз Эссы, — выдавали возраст и горький опыт за плечами. Под их проницательно острым, колючим взглядом хотелось поежиться и убраться куда подальше. Хотя чаще всего вор заливал в глаза маскирующие капли, придающие им совершенно другой оттенок.       Среди того серого сброда, что толпами наводняет не только Кеельн, но и все земли Эйзельштауна, Проклятого континента, Эсса был настоящей жемчужиной. Рэйн многих красивых парней и девушек повидал на своем веку, а бывал он почти на всех материках, но Эсса все еще оставался вне конкуренции, пленяя то ли тем, что не пользовался никакими ухищрениями, чтобы быть красивее, и оттого его красота бросалась в глаза; то ли тем, что не придавал ей никакого значения, даже стыдился, злясь на то, что природа его так одарила. Слишком приметное для преступника лицо, мешавшее воровскому промыслу. Поэтому Куколка шел на многое, чтобы оставаться незаметным, и слыл самым осторожным вором.       — Давно не виделись, Бродяга, — облизав испачканные в мясном соке губы, улыбнулся Эсса. Радость встречи вытеснила из груди даже давнюю обиду за то, что этот ублюдок опять пропал без предупреждения. За эти годы Эсса привык к такому поведению Рэйна. Ну что поделать — в этом весь он.       — Да, давненько. Сколько уже прошло? Два года? Три? — прищурился Рэйн и, закинув ноги на соседний стул, громко отхлебнул кислого вина из жестяной кружки. — Впрочем, неважно, — добавил он, небрежно махнув рукой. — Я тоже рад тебя видеть, крошка.       Его загорелое лицо осветила широкая улыбка, подтверждая искренность заявления. Но терять время на расшаркивания и светские беседы, вопреки своей любви потрепаться, Рэйн не стал.       — Знаешь, Куколка, я всегда считал, что жизнь воришки-карманника явно не для тебя, — ухмыльнулся он, наливая того же дрянного пойла в пустующую кружку собеседника. — Тебе надо бы родиться сыном какого-нибудь высокородного лорда с такими-то… внешними данными.       Тут Бродяга окинул его многозначительным взглядом. Эсса только скривился на эти разглагольствования и ничего не ответил, под шумок утягивая с блюда очередной, вроде как уже пятый по счету, кусок жареного мяса. Ночь выдалась суматошной: он почти не спал, спешно заканчивая все дела перед встречей с давнишним дружком, поэтому жрать хотелось адски. Неизвестно когда еще удастся нормально поесть, так что Эсса пользовался моментом.       — Ну что, смекаешь? Как насчет стать сладким юным супружником неприлично богатого герцога?       Эсса успел сделать щедрый глоток вина, поэтому от услышанного предложения подавился и лихорадочно закашлялся.       — Герц… Ч-чего-о?! — С трудом откашлявшись, он со стуком отставил от себя кружку и обиженно глянул на Рэйна. — Знаешь, это бесчестно — таким образом перебивать мне аппетит и наебывать. Еще и издеваться. Специально на больное давишь, да?       Эсса недовольно поджал губы. Кому скажи, не поверят, но, глядя на жизнь богачей со стороны, он в глубине души и сам невольно мечтал о подобном. Когда не нужно изворачиваться, чтобы выжить; постоянно куда-то бежать, скрываться от закона и врагов… Но куда уж ему, безродному бродяжке без гроша за душой?       — Мстишь за тот случай в Саро́ссе? — процедил он. — Я уже извинился! И вообще, ты сам виноват, что полез к тому выскочке…       Рэйн не ответил. Вместо этого он поднялся со стула, неторопливо, даже вкрадчиво обошел стол и остановился прямо за спиной напрягшегося бывшего подельника. Хотя подельники не бывают бывшими, как и супруги. Положив ладони на плечи Эссы, Рэйн склонил голову и шепнул ему на ухо:       — Ну что ты, куколка моя, ты же знаешь, я совсем не злопамятный. Я само терпение, добродетель и сострадание, я несу людям свет и счастье. Точнее, конкретно одному люду, — добавил он со смешком, начиная мягко, почти ласково разминать напряженные плечи. — Я, между прочим, говорю совершенно искренне! Я пришёл к тебе сегодня с подарочком. Крошка, ты только подумай: неприлично богатые герцоги на дороге не валяются!       — Ну да, счастье он несет, как же. Сам себя не похвалишь, никто не похвалит, да? — Эсса вздрогнул от горячего дыхания, коснувшегося слишком чувствительной кожи за ухом, и опасливо покосился через плечо на Рэйна.       Он терпеть не мог, когда кто-то оказывался у него за спиной, подспудно ожидая неминуемой подлянки. Нет, Рэйна, напарника, которого он знал давно и хорошо, даже больше, чем хотелось бы, он не боялся. Эсса прекрасно знал, что, несмотря на внешность и габариты отпетого верзилы или пирата, тот ни за что не сделает ему ничего плохого ни в лицо, ни за глаза, но инстинкт самосохранения одним знанием не заткнешь.       Рэйн меж тем подался вперед, чтобы заглянуть ему в глаза, и, лукаво ухмыльнувшись, как умел только он, игнорируя его ворчание, почти промурлыкал низким, чуть вибрирующим от затаенного предвкушения голосом:       — Я бы даже сказал… невозможно неприлично богатые. Да ещё к тому же такие, что ищут себе очень срочно младшего хорошенького, — тут Рэйн провел костяшками пальцев вдоль изящной линии шеи, — ну просто неприлично хорошенького, такого, что вот прям грех не завалить, супруга. И эти герцоги при этом готовы с ног до головы осыпать своего этте бриллиантами, сапфирами, рубинами и другим подобным хламом.       Эсса напрягся еще больше, ощутив эту мимолетную шутливую ласку, от которой внизу живота что-то предательски дрогнуло и сладко сжалось. Чего греха таить, несмотря на то, что его воротило от одной мысли о близости с любым мужчиной в этом мире, он не мог не признать — Бродяга был красив. Точнее, таил в себе некую загадку, ради которой все женщины на свете, и шлюхи, и знатные дамы, а также молоденькие неопытные юнцы раздвигали перед ним ноги по щелчку пальцев. Пиратское очарование, харизма гуляки и повесы, ветреность и долгий флер «сегодня я тут, а завтра там» притягивали их, как букашек к сладкому нектару хищного цветка. И Рэйн оставлял за собой такой же длинный шлейф разбитых сердец и надежд, ничуть не усовестившись после очередной интрижки и обещания, что обязательно вернется и будет любить долго и счастливо. К счастью, Эсса слишком хорошо знал его, чтобы покупаться на эти дешевые трюки, но иногда, вот как сейчас, после долгой разлуки, когда Рэйн говорил, подпустив в голос чуть хрипловатые искушающие нотки, устоять было невозможно. И даже не хотелось.       Но Куколка заставил себя собраться и включить мозги. Рэйн, судя по всему, не шутил. И ему очень надо получить согласие на участие в этой сомнительной — а если ее предлагал Бродяга, то дело было априори сомнительным! — авантюре. Ведь он даже не стал заходить издалека, как делал обычно.       Если ему что-то позарез было нужно, Бродяга включал обаяние на полную мощность и мог быть невероятно убедительным. Но, наверное, только Эсса замечал, что в глубоком, выразительном на модуляции голосе появлялись этакие вкрадчивые, урчащие нотки. Они окутывали, мягко лаская и посылая толпы мелких приятных мурашек вдоль позвоночника. Такому натиску невероятно трудно противостоять, и козел это прекрасно знал, без зазрения совести пользуясь своим умением направо и налево.       Но именно потому, что Эсса знал его слишком долго, чтобы подаваться таким элементарным уловкам, Рэйн добился прямо противоположного: осторожный вор насторожился еще больше.       Рэйн, видимо почувствовав, что Эссу не убедил, а лишь настроил скептически, отстранился и оперся бедрами о стол рядом с тарелками. Будто нисколько не интересуясь ответом вора, он принялся безразлично рассматривать свои идеально чистые, аккуратно подстриженные ногти на правой руке.       — И кстати… я упоминал, что этот герцог ещё и дьявольски красив? — Рэйн профессиональным, незаметным глазу движением вытащил откуда-то из своих потайных карманов овальный золотой медальон и протянул Эссе.       Вещица была тяжелой, полностью золотой и определенно настоящей. Стоила такая небольшое состояние. Наметанный воровской глаз легко заметил россыпь микроскопических драгоценных камней, украшавших крышку вместе с растительными узорами, сделанными вручную. Подняв руку так, чтобы на медальон падали солнечные лучи из окна, Эсса увидел, как он заискрился, засиял тысячей мягких бликов, завлекая игрой света на камнях.       Эсса нажал на практически незаметную выпуклость на задней части медальона, и крышка щелкнула, являя свое сокровище. Внутри пряталась, конечно же, миниатюра изящной ювелирной работы, изображавшая мужчину.       Паршивец не обманул: мужчина оказался невероятно красив, но красота эта была резкая, холодная, будто на завораживающую ледяную скульптуру мастера смотришь. Длинные волосы, ниспадающие на плечи, художник изобразил так умело, что даже иссиня-черный воронов отлив передать сумел. А глаза поражали бездонной пронзительной синевой. Даже морские глубины не могли с ними сравниться. И Эсса готов был скорее поверить в то, что мастер сгустил краски, чем в то, что они таковы и есть в реальности.       В изгибе капризных губ затаилась ироничная ухмылка, в которой почудилось нечто неуловимо знакомое. И, наверное, потому, что герцог не улыбался открыто, этот намек на ухмылку, казалось бы, лишь примерещившийся, делал портрет неотразимым.       У него были резкие, слегка рубленые, но вместе с тем элегантные черты лица — каждая дышала благородством и аристократизмом. Чувствовалось, что за созданием этого шедевра стоит не один десяток поколений.       Эссе хватило лишь короткого взгляда, чтобы целиком вобрать всю красоту портрета, и стоило больших усилий оторвать взгляд от человека, что он изображал. Что-то в нем притягивало — не столько внешность, сколько мелкие детали вроде едва различимой ироничной усмешки, прячущейся в крошечном изгибе губ, или острого, слишком прямого взгляда. Не свысока, но все равно дающего понять, какое ты ничтожество по сравнению с ним, обладателем опасно глубоких синих глаз.       — Ну так что? — В себя Эссу привел голос Рэйна, в котором почти не угадывались нетерпеливые нотки. — Ты согласен стать младшим супругом дьявольски богатого высокородного лорда, целыми днями жрать фрукты и гонять в хвост и гриву гигантский штаб слуг? — светским тоном скучающе осведомился Бродяга.       Со стороны могло показаться, что Эсса едва удостоил портрет взглядом, чего вор и хотел. С нарочито громким щелчком небрежно захлопнув крышку, он кинул медальон обратно Рэйну. Тот, все так же не глядя, резко поймал, поднял на Эссу взгляд и вкрадчиво улыбнулся, будто знал, какое впечатление на самом деле произвел на него портрет.       — Поешь сладко да гладко. — Вор усмехнулся и подозрительно прищурился, тоном давая понять, что шутки кончились и лучше отвечать честно. — В чем подвох?       Рэйн вздохнул и покачал головой, изображая оскорбленную невинность.       — Мы с тобой друг друга сколько знаем? Шесть лет? Семь? А ты все ещё не научился мне доверять? — с наигранным негодованием возмутился он. — Да я… да я не бросил тебя, даже когда тот барон, у жены которого мы хотели свистнуть фамильные драгоценности, понял, что ты не баба, а мужик, сунув руки тебе под юбку! А я, между прочим, честно его оглушил и только потом свалил вместе с тобой, хотя мог бы тебя бросить, а не занимать замковую стражу. К тому же побрякушки тогда были уже у меня. А ты… Эх ты! Я никогда тебя не обманывал!       В голосе Рэйна было столько экспрессии и неподражаемой патетики, что не поверил бы ему разве что прожженный актер, который сам на этом собаку съел. Но кое-что нераздражающее в характере Рэйна тоже присутствовало: он прекрасно знал, когда следует остановиться. Когда есть время для шутки, а когда лучше быть серьезным, хотя по природе своей любил носить маску шута, что было очень поверхностным впечатлением.       Вот и сейчас, под скептическим, выжидательным взглядом Эссы, он вздохнул и уже нормально ответил:       — Он крайне редко моется, чавкает за столом и любит садо-мазо.       Ну хорошо, почти всегда знал.       Эсса лишь приподнял брови, давая понять, что серьезный тон не произвел ровным счетом никакого эффекта. Тогда Рэйн закатил глаза и плюхнулся на стул.       — Ну какой ты непрошибаемый! Неужели уже настолько хорошо успел ко мне привыкнуть? Ладно, ладно, все, я серьезен. Человека с портрета зовут Эшерайя Аттарин'Шаль Таннеда, герцог Азамар. Впрочем, титулов у него много. Ему скоро исполнится тридцать пять лет, и по законам Элехарда герцог должен к этому моменту если не завести наследника, то жениться уж точно, так как элехардская знать малочисленна. Что же касается подвоха… Послушай, малыш, я, честно, не вру, его нет, но ты вряд ли представляешь, насколько сложно быть этте такого влиятельного и могущественного вельможи.       Рэйн красноречиво посмотрел на Эссу, будто желая, чтобы он проникся этим заявлением.       — Тогда я тем более не понимаю, почему ты предлагаешь нечто подобное именно мне, — неторопливо проговорил Эсса, с преувеличенным интересом рассматривая недоеденный кусок мяса, сиротливо оставшийся лежать на тарелке, прежде чем потыкать в него вилкой и сунуть в рот. Подняв на Бродягу задумчивый взгляд, так же раздражающе медленно добавил с набитым ртом: — Если, как ты говоришь, там столько трудностей и этот твой элехардский герцог такой неебически титулованный, то при чем тут я? Я же никогда ничему не обучался, да я даже представить не могу всего, что нужно знать младшей подстилке этого… кхм, такого родовитого представителя тамошней знати.       — Ты же помнишь, что я из другой страны? — будто даже не заметив невнятных из-за того, что Эсса жевал, аргументов, продолжал распинаться Бродяга. — Так вот, герцог Азамар — мой земляк и в Элехарде входит в десятку первых по положению и влиянию людей страны. Тебе придется выложиться на соточку, дабы соответствовать будущему статусу, не говоря уже о том, чтобы уехать из этой дыры в совершенно другую страну со своими законами, обычаями и традициями. Это будет сложно, тебе предстоит много всего узнать и выучить, но ты ведь всегда мечтал об этом. Или за то время, что мы не виделись, твои приоритеты сменились… Куколка?       — Вот именно! — воскликнул Эсса торжествующе, возмущенный тем, что Рэйн проигнорировал его вопросы. — Зачем такие сложности? Почему этот герцог хочет себе младшего супружника из другой, мать его, страны? Или это твоя инициатива? Если так, то зачем тебе ехать за море в Эйзельштаун, чтобы привезти отсюда безродного бродяжку, да еще и вора? Ты представляешь, как я буду рисковать, если это все вскроется?       — Не вскроется, не бойся раньше времени, Куколка. Ведь тебя будет обучать один из самых высококвалифицированных учителей нашего времени! — Залихватски прищелкнув пальцами под недоверчивым прищуром ярко-зеленых глаз вора, Рэйн важно указал на себя пальцем.       — Одно дело местные недоаристократишки, которых обмануть как раз плюнуть, и совсем другое — герцог Элехарда! — не унимался вор. Эсса и сам не заметил, как вскочил со стула и, упершись руками в столешницу между тарелками, весь подался вперед, почти нависнув над Рэйном. Даже голос повысил, отказываясь верить, что все настолько просто и радужно, как расписал ему Рэйн. Точнее, пытаясь переубедить в этом не столько Рэйна, сколько себя самого, потому что, чего уж греха таить, согласиться без оглядки хотелось. Очень. — Насколько мне известно, тамошняя знать — это вообще другой уровень. Это у нас здесь мелкопоместные дворяне, от древности рода которых остались лишь слова и кичливость, а там это… Это не пустой звук. Нас раскусят, как пить дать! В два счета, Рэйн!       Эсса, как никто, знал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и это предложение, даже отвлекаясь от того, что исходило оно от Бродяги, было более чем подозрительным. Хотя и невероятно заманчивым. Стать этте богатого лорда… о чем еще можно мечтать? Но именно поэтому — и опасным.       Будь Эсса на пяток лет моложе и неопытнее, он бы согласился не задумываясь, а сейчас... Сейчас же он собирался вытрясти из ушлого подельничка все подробности и нюансы предстоящего, а потом уже решать, соглашаться или нет.       — Ой, ну не надо так на меня смотреть! Я тебя умоляю. — Рэйн в ответ лишь лукаво ухмыльнулся и, наоборот, расслабленно откинулся на спинку стула. — Ты ведь достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что я никогда не суну голову в хомут, если риск не окупается. И потом, если ты так трясешься за свою шкурку, мой ненаглядный, пусть тебе послужит гарантом относительной безопасности тот факт, что если все вскроется, то огребать будем мы оба, ибо я поеду с тобой и представлюсь твоим… э-э… дядей? Ну, не важно.       Услышав это абсурдное заявление — вполне в духе Бродяги, — Эсса выдохнул и, бросив на того раздражённый взгляд, устало опустился обратно на стул.       — Ну что! — воскликнул Рэйн, хлопнув ладонями о столешницу. — Ты просто еще не видел меня с бородой: я сразу выгляжу на десяток лет старше и мудрее.       Эсса лишь фыркнул.       — Ну хорошо, хорошо, пусть не дядя, а какой-нибудь опекун, дальний родственник через пизду колено или, на худой конец, обычный слуга, — торопливо поправился Рэйн и громко отхлебнул из кружки остатки кислого вина, отдающего козьим молоком, при этом даже не поморщившись. По правде говоря, такие прелести бродячей жизни были милы его сердцу как ничто другое. Даже это омерзительно кислое вонючее вино становилось сладким, потому что в каждом глотке его ощущалась настоящая свобода, не ограниченная никакими рамками и условностями.       Ох, Куколка совсем не скажет ему спасибо, когда по-настоящему поймет, во что ввязался, ведь быть этте — та еще морока. Им надо запоминать столько ненужной информации, они связаны по рукам и ногам таким количеством запретов, рамок и правил, что от одной только мысли об этом становилось дурно и нечем дышать. Нет, конечно, у этте было гораздо больше свободы, чем у элехардских женщин, которых взяли в жёны. Те вообще бесправны и, что называется, служат лишь украшением семьи да инкубатором наследников, но тем не менее.       Рэйн тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и глубоко вдохнул. Когда он заговорил вновь, тон его был предельно серьезен, теперь он действительно отбросил в сторону все шуточки-прибауточки. Все же придется раскрыть часть правды ради того, чтобы Эсса поверил, но что поделать?       — Сознаюсь, в этом есть и моя выгода. Как же без этого? — неохотно заворчал Бродяга. — Как я уже говорил, герцог баснословно богат. У него денег нарахи не жрут, нос воротят и срут золотыми монетами. Само собой, когда ты станешь его полноправным этте, он откроет на твое имя счет, так… полагается. И переведет туда приличную сумму на твои нужды. А ты со мной по-братски поделишься!       — Кончай уже дурака валять, — закатив глаза, сказал Эсса. Он ничуть не повелся даже на такое объяснение.       Рэйн вздохнул. Ну конечно же, Куколка ни за что бы не поверил, что он делает это только ради денег, ведь прекрасно знает, что Рэйн достаточно обеспечен, чтобы не считать золотишко. Профессия, так сказать, обеспечивала — артефакторы зарабатывают немало и зараз могут срубить неприлично огромный куш. Но попробовать-то стоило.       — Ладно, есть еще кое-что. У герцога Траэрны имеется одна вещичка, которая позарез мне необходима. Называется «Перст Паулдона». Это… артефакт высшего порядка, он властен воздействовать на разум. Он мне нужен, но проникнуть в поместье Азамара очень трудно, он же не дурак, у него защитные родовые артефакты раскиданы по всей территории имения и работают исправно, я проверял. Так вот у меня заказ на эту штуку. А ты мой пропускной билетик, потому что герцог как раз подыскивает себе хорошую партию, и в этом наша удача. Ты знаешь, как я работаю. Несколько месяцев назад я уже успел втереться в его окружение и хорошенько изучить вкусы и привычки. Ты идеально подходишь. Ты кандидат номер один. Твое дело лишь согласиться. Потом я исчезну, а ты останешься. И будешь жить припеваючи.       Выпалив эту тираду, Рэйн выжидающе уставился на вора.       — Допустим… ты сказал всю правду, а я сделал вид, что поверил, — после нарочно длительной паузы, за время которой обдумал ситуацию и прикинул все плюсы и минусы предстоящей авантюры, неторопливо проговорил Эсса, задумчиво вертя в руках вилку. — Тогда получается, что моя задача охмурить этого твоего… — он неопределенно махнул рукой, — лорда, а потом добыть тебе артефакт, так?       Рэйн кивнул.       — Но где гарантии, что после того, как ты исчезнешь, на меня не спустят всех собак? — Эсса с сомнением прищурился. — Ведь ты сказал, что прикинешься моим… кем там? Дядюшкой? — Он усмехнулся, представив себе это. — А насколько я знаю, высокородные господа не любезничают с родственниками преступников, так что велика вероятность, что меня вздернут вместо тебя. И еще ты не сказал мне главного — каким образом собираешься подсунуть меня своему герцогу? У меня нет ни образования, ни манер, ни тем более титула. А без всего этого твой билетик аннулируется.       — Стоп, стоп, стоп, притормози, кроха, — довольно засмеялся Рэйн, уже предчувствуя, что Куколка согласится, раз вообще рассматривает подобную перспективу и уже рассчитывает шансы. — Давай-ка по порядку. Во-первых, у нас в Элехарде ворам отрубают руку… Или голову, если кража велика. Но не суть, с тобой этого не случится. И вот тут вступает в силу «во-вторых». С тобой этого не случится, потому что я уже все продумал. Ты же не держишь меня совсем уж за идиота?       Эсса выразительно фыркнул, нервно передернув плечами, как бы говоря, что уж кого-кого, но Рэйна идиотом считать опасно для жизни. Просто перестраховаться никогда не помешает.       — Я представлюсь твоим слугой или телохом, пока ты будешь строить из себя невинную кокетку. И да, вообще-то герцога охмурять тебе не надо, он этого отнюдь не ждёт. Я бы даже сказал, тебе это категорически запрещено, слышишь? Просто будь собой, а иначе все нахуй… Зря. — Рэйн хмыкнул и запустил пальцы в свою густую темно-каштановую шевелюру, будто собираясь с мыслями. — Ну, и в-третьих, подозрение в любом случае не падет на тебя, потому что кражу мы с тобой, точнее я, совершим… в день твоей свадьбы, когда в фамильном поместье герцога соберется куча народа. В последнюю очередь Азамар захочет обвинить тебя — своего этте.       Тут Рэйн сделал эффектную паузу, дав напарнику минутку на размышления.       — А насчёт образования и титула не парься. Все у тебя будет хоть сейчас. — Достав из своих многочисленных карманов узкий круглый футляр, он извлек из него аккуратно свернутый в трубочку хрустящий лист той самой дорогой снежно-белой бумаги, из которой была сложена и лилия, присланная вчера Рэйном. Он снял защитные колпачки и раскатал свиток на уровне глаз Эссы. Это был документ, подтверждающий личность, заверенный самим королевским лорд-канцлером Элехарда, со всеми печатями. В них чернильным раскосым почерком сообщалось, что некий Таэлесса Тианур а Ла'Саль является бароном Алафено.       Хмыкнув, Эсса покачал головой. Слушая Бродягу, он понимал, что переживал зря. Рэйн в свойственной ему дотошной манере действительно все предусмотрел. Во всяком случае, на первый взгляд так казалось. А еще все, что он говорил, звучало вполне… правдоподобно. Как бы Эсса ни придирался, с подозрительностью воспринимая любое слово, а сходу уличить старого дружка в уловке не смог.       — Ну а образование… Я тебя всему, что надо, в дороге научу. Нам добираться до герцогства Траэрна только месяц с гаком. Времени хватит с лихвой.       — Все предусмотрел, хитрый ублюдок? — с легким восхищением протянул Эсса, бросив на заверенные по всем правилам документы, удостоверяющие его мнимое благородное происхождение, лишь быстрый изучающий взгляд. — У тебя и мысли не возникло, что я могу отказаться, да?       В ответ Рэйн насмешливо оскалился, и Эсса улыбнулся, чувствуя, что настроение стремительно поднимается. Долго злиться на Бродягу у него все равно никогда не получалось. Да и за что? Пусть самого вора и коробила отведенная ему во всем задуманном роль шлюшки-живца, но в целом план был неплохой. Да и выгода в итоге более чем себя окупала. Он ничего не терял, все равно ведь прозябал тут неприкаянный, а так хоть что-то новое и интересное узнает да увидит.       — Ладно, — еще раз обдумав предложение с разных сторон и не найдя к чему придраться, пока Рэйн лениво цедил свое кислое пойло, Эсса, хоть и скрепя сердце, согласился. — Только учти, если все вскроется, я сдам тебя с потрохами. Не имею ни малейшего желания лишаться головы в одиночестве. И даже на кодекс не посмотрю, — предупредил вор.       — Пф! — фыркнул Бродяга, показывая тем самым свое отношение к пресловутому воровскому кодексу, и с пренебрежением заявил: — Воры следуют своему кодексу так же, как пираты — своему.       Но тут же, отвлекшись, обрадованно протянул руку, чтобы скрепить рукопожатием их только что заключенную сделку, и, не скрывая энтузиазма, воскликнул:       — Клянусь, кроха, ты не пожалеешь! Это будет сделка века, и все останутся довольны.       — Знаешь, глядя на твою омерзительно счастливую морду, уже начинаю жалеть. — Эсса демонстративно сморщил нос, но руку пожал, хоть это было чистой формальностью. Он ведь уже согласился, а слов своих Куколка никогда на ветер не бросал.       — Ну а теперь доедай свой завтрак. Мы отправляемся прямо сейчас, — жизнерадостно объявил Рэйн. И в ответ на изумленно-вопросительный взгляд только пожал плечами: — А чего зря время терять? Говорю же, нам только добираться до Элехарда почти полтора месяца морем. А надо поторопиться, иначе того и гляди герцог Азамар найдет себе невестушку или этте, пока мы тут баклуши бить будем. Ну да ладно, я пока пойду лошадей подготовлю, а ты доедай.       Бродяга бросил на стол пару серебряников, оплачивая их посиделки, и вышел из таверны.       — И почему я не удивлен? — недовольно проворчал Эсса ему вслед, глуша в себе чувство смутной тревоги, и принялся методично доедать остатки того, что лежало на столе. Голодная жизнь приучила его есть наперед — никогда не знаешь, когда в следующий раз удастся пожрать.