Большая афера

      Настроение, как ни странно, стремительно взлетело вверх, и аппетит снова разыгрался не на шутку. Бродяга расщедрился на шикарный завтрак, поэтому Эсса позволил себе задержаться на полчаса, наслаждаясь вкусной, сытной и, самое главное, горячей пищей. Впрочем, если так подумать, Рэйн всегда был щедр.       Он появлялся внезапно, как рагх из ящика, и превращал размеренную унылую жизнь Эссы в аттракцион приключений и непрекращающегося праздника. Он мог пропасть на месяц, а мог и на целый год, но неизменно возвращался в Кеельн, и Эсса никак не мог понять, какого хавара ему тут нужно. Насколько он знал, Рэйн был слишком крупным хищником не только в преступном мире Кеельна, но и вообще во всем Эйзельштауне. Имя Бродяги всплывало в отдаленных уголках Проклятого континента с завидной периодичностью, о его сделках ходили легенды. Бродяга всегда брался только за очень крупные заказы и мог достать что угодно где угодно, потому что артефакторы его уровня расхищали не только древние гробницы, но и целые заброшенные города, каких по всему Эйзельштауну было разбросано превеликое множество. Он искал и находил редкие артефакты, иногда на продажу, но чаще всего для себя.       Если так подумать, Эсса ничего о нем толком не знал. При всей своей любви чесать языком, Рэйн умудрялся удивительно мало рассказывать о себе. То немногое, что знал вор, — лишь крохи, собранные по обрывкам фраз или оговоркам забывшегося Бродяги. Например, Эсса так бы и не узнал, что Рэйн родом из Элехарда, если бы не тот самый случай с бароном, о котором он сам же и напомнил. Тогда они должны были проникнуть в замок барона и спереть драгоценности его жены. Рэйн узнал, что тот планирует дать прием в честь каких-то высокопоставленных гостей, и достал костюмы и пригласительные.       Эссе выпала честь быть его спутницей. Ну, как всегда, учитывая его проклятую кукольную внешность. Рэйн решил представить его знатной элехардской леди, прибывшей на корабле, и помог надеть платье по всем правилам, обмолвившись между делом, что как-то спал с одной известной куртизаночкой в борделе в столице и что это был его самый длительный роман. Бродяга никогда и нигде не задерживался надолго, но, когда Эсса, изображая невинное любопытство, засыпал его вопросами об этой стране, Рэйн рассказал о ней очень подробно и охотно, вплоть до мельчайших деталей. Потом Эсса сопоставил все, что узнал о нем раньше, и понял, что Рэйн, очевидно, родился там.       Иногда ему казалось, что их с Рэйном связывает нечто большее, чем несколько удачно провернутых дел, но потом тот исчезал на неопределенное время, и Эсса понимал, что все выдумал. Кто он для Бродяги? Да никто, просто один из множества приятелей, которые разбросаны у него по всем континентам и даже морям. Непонятно только, почему Бродяга постоянно возвращается в этот всеми богами забытый уголок Эйзельштауна. Эсса свято верил, что уж явно не для того, чтобы с каким-то мелким карманником повидаться. Скорее, у него просто были здесь какие-то важные дела, и он из жалости или по доброте душевной звал с собой Эссу.       Рэйн фонтанировал самыми невозможными и абсурдными идеями, которые, удивительно, воплощались в реальность, будто по мановению волшебной палочки. Любая затеянная Бродягой авантюра была обречена на успех: удачливый сукин сын мог за раз срубить целое маленькое состояние. И все честно награбленное золото он щедро отдавал Эссе, своему напарнику, хотя большую часть работы делал сам. Планировал, узнавал, разнюхивал, просчитывал, отвлекал внимание, флиртовал, находил прикрытие… И для чего это было ему нужно, если все награбленное он отдавал Эссе?       Куколка соглашался на его безрассудные аферы не из-за денег. Просто Бродяге невозможно отказать. Не хотелось признаваться самому себе, но эти приключения с Рэйном делали его жизнь не такой… бессмысленной?       Вот и сейчас он согласился на очередную безумную авантюру, не имея на руках ни одного козыря. Куда, зачем, почему? Он не был глуп и прекрасно понимал, что Рэйн просто использует его для каких-то целей, не раскрывая всех деталей, но Бродяга никогда его не обманывал. Он всегда выполнял обещания. И если он обещал, что Эсса станет младшим супругом элехардского лорда, значит, так оно и будет. Только почему все это вызывало в нем такую тревогу?       Тем не менее возможность вырваться из опостылевшего Кеельна, пусть и таким образом, была просто даром свыше. Как бы Эсса ни относился к задуманному Бродягой, ни за что не упустил бы подвернувшийся шанс. И если придется сыграть роль подложной шлюхи, чтобы обеспечить себе комфортную, безбедную и, самое главное, безопасную жизнь под крылышком кичливого богача, то Эсса готов был поступиться даже своими принципами. Вонючий, мрачный, пропитанный безнадегой Кеельн и жизнь на грани нищенства — не жизнь, а жалкое существование! — нагнетали на него такую беспросветную тоску, что было уже плевать на истинные мотивы Рэйна.       Это в тринадцать кажется, что улица — лучшее место, со всеми ее свободами, опасностями и мрачным очарованием. И то только в том случае, если никогда на улице жить и не довелось. А вот тем, кто там родился, безродным бродяжкам вроде Эссы, не знавшим даже имен родителей, улица становится тюрьмой. И когда тебе уже за двадцать, а ты все еще неприкаянно слоняешься по все тем же грязным обшарпанным кварталам, щерящимся провалами окон, из которых на тебя смотрит все та же нищета, не зная, сможешь ли поесть завтра или хотя бы сегодня… Жизнь кажется просто насмешкой судьбы. За эти годы Эсса хлебнул столько, что на несколько хватит, и… просто устал.       Очнувшись от невеселых мыслей, вор обнаружил, что съел все, что лежало на столе. Подхватив свою потрепанную сумку, он вышел из таверны. На улице было промозгло и слякотно, опять накрапывал опротивевший уже мелкий дождик. Рэйн как раз закончил крепить поклажу к седлам двух высоких лошадок — крупный пегий жеребец и кобылка приятного карамельного окраса. Кобылу он подвел к Эссе.       — Ну что, готов? Запрыгивай в седло. Ты не очень любишь лошадей и боишься высоты, но эта смирная, я сам выбирал.       — Сделаю вид, что поверил тебе на слово, — про себя удивляясь, что Рэйн помнит о нем такие мелочи, Эсса недовольно скривился при виде лошади, но деваться было некуда.       — Знакомься с Морковкой, — ухмыльнулся Бродяга, протягивая ему уздцы.       — Она ведь даже не рыжая! — проворчал Эсса, оглядываясь в поисках чего-то, на что можно было бы встать. Неподалеку валялся пенек, укатившийся от горы дров у стены, и он обреченно взобрался на него.       — Ну и что? Ей подходит. — Рэйн любовно похлопал лошадь по шее. — Леди Морковка повезет тебя с комфортом!       Эсса только фыркнул, приторочил свою сумку к седельной и неуклюже взобрался на высоченную животину. Голову тут же неприятно повело, руки мерзко задрожали, ладони вспотели, а к горлу подкатил только что съеденный завтрак. Вцепившись в поводья, Эсса зажмурился, пережидая приступ и стараясь дышать глубоко и ровно. Получалось, но с трудом. Боги, как же он ненавидел лошадей!       Поскольку выехали они рано, по улицам города все еще стелился предрассветный туман, чьи клубы хищными змеями ползли по мостовым, так что копыта лошадей увязали в нем по колено не хуже, чем в грязи. Решено было выбираться из города через западные ворота.       Стражники пропустили без проволочек. Это попасть в Кеельн было сложно: на въезде тщательно проверяли каждого, кто хоть немного выглядел подозрительным. Власти города приняли такой закон, чтобы создать хотя бы какую-то видимость борьбы с преступностью.       Стоило путникам немного отдалиться от Кеельна, как беспросветная мгла и серая пелена, предвещавшая очередной дождь, как по волшебству рассеялись.       — Никогда не понимал этого феномена, — проворчал Рэйн и, скинув капюшон, вдохнул всей грудью чистый свежий воздух без вони нечистот, что текли прямо по канавкам и стокам на улицах. Он привстал на стременах и обернулся на оставшийся позади город. — Проклятая погода. И как только ты тут прожил целую вечность?       — Выбора особого не было. Жил как жилось. Главное — выжил. — Эсса пожал плечами, в отличие от Рэйна не спеша скидывать капюшон. Они еще недостаточно удалились от города, да и подставлять лицо лучам утреннего солнца, хоть и слабым, не хотелось. Кожа у Эссы была капризная и яркого солнечного света не любила. — Говорят, Кеельн построен на месте древнего то ли капища, то ли некрополиса… Хрен знает, как это правильно называется, но факт в том, что город реально стоит на костях. Ни разу не бывал в катакомбах?       Рэйн покачал головой.       — То еще удовольствие, не для слабонервных. Некоторые умники вообще заливают, что, мол, в темные времена на этом месте проводили какой-то кровавый ритуал, который махом выкосил всех живых в пределах Старого Города. И теперь магия смерти притягивает непогоду и беды. — Куколка выразительно фыркнул, обозначая свое отношение к подобным слухам. — В общем, много баек ходит среди старожилов, удивлен, что ты ни разу не слышал об этом.       — Как-то не до этого было. Мои интересы в Кеельне, к счастью, лежат совсем в другой области, — загадочно ответил Бродяга и пригнулся, чтобы не сверзиться с жеребца, проходившего под толстым суком раскидистого дерева. Голые ветви так и норовили зацепить путников за шерстяные плащи, и Рэйн, коротко ругнувшись, перевел тему: — Ну что, кроха, много ты знаешь об обычаях высшего общества Элехарда? Что вообще слышал об этой стране?       — Об обычаях ничего не знаю, — буркнул Эсса и глубже натянул капюшон, стараясь лишний раз не смотреть вниз. Он уже более или менее приноровился к неспешному шагу лошади, да и на свежем воздухе значительно полегчало, но попасть под копыта все равно было боязно. — Знаю только, что это богатая южная страна. — Вор задумался, вспоминая все, что когда-то читал или слышал. — Процветает за счет мягкого климата и в основном торговли, есть выходы к Алеасскому и Ремскому морям, вроде даже владеет портом на берегу Шумного океана, но я не уверен. Насколько я знаю, у Элехарда обширные и хорошо налаженные торгово-политические связи практически со всеми странами, а еще есть неплохой флот. Управление сосредоточено в руках короля и совета лордов, в который входят представители только самых древних и могущественных родов. Полностью патриархальная страна. Вроде все.       Эсса знал все это, потому что частенько ночевал в старой библиотеке Кеельна в одном из центральных районов. Иногда зимой было очень тяжко, не удавалось найти какую-нибудь каморку или хотя бы не занятую никем комнату в руинах Старого Города. Тогда он забирался по ночам через один лаз в библиотеку, которую закрывали на ночь, и, зябко кутаясь в плед, читал при едва тлеющем огарке свечи до раннего утра, потому что от холода зуб на зуб не падал и ни о каком сне и речи не было. Там-то он и просвещался, читая географические учебники, справочники и художественные выкладки мировых путешественников до рези в глазах. Мечтал, что когда-нибудь и сам вырвется из этой нищеты и увидит другие страны собственными глазами, а не через сухие безликие строки неизвестных авторов.       — Так-то оно так, — хмыкнул Рэйн, — но тебе как этте забивать свою хорошенькую головку столь изысканными геополитическими тонкостями не полагается. Не утруждай себя запоминанием столь бесполезной информации — тебе надо кровь из носу запоминать совсем другое. Ну, например, как так ловко использовать весь столовый набор на ужине, чтобы даже самые заядлые матроны и старые грымзы, ревностно несущие стражу доблестного этического кодекса испокон веков, восхитились твоим филигранным искусством. У тебя руки ловкие, пальцы тонкие, так что, я уверен, ты овладеешь им сполна.       Эсса посмотрел на него как на умалишенного.       — Да-да, не удивляйся: наша аристократия настолько зажралась со скуки, что возвела в ранг искусства такое бесполезное занятие. А еще тебе надо освоить правильную посадку в седло. Ты должен изящной ласточкой взлетать на лошадь, чтобы у всех титулованных самцов и профессиональных любителей ездовых животных в округе так раз! — и сердечки аж захолонули от восхищения. Дело в том, что у нас в Вейнмаре очень многие высокородные лорды занимаются разведением лошадей и собак, они обожают охоту. Еще одно ненужное, но очаровательное увлечение. Так что лошади — это святое. Даже на вейнмарском гербе изображена кобыла. И если ты поладишь с кобылой, теоретически с любой кобылой, и научишься элегантно ездить в седле, то тебя точно, вот сто процентов, мгновенно признают своим.       Рэйн подозрительно пакостливо заржал, потому что как раз в этот момент Эсса, вовремя не уклонившись от очередной коряги, едва не свалился с седла.       — Знаешь, — предприняв поистине титаническое усилие, чтобы удержаться верхом, Эсса хмурым взглядом одарил слишком уж развеселившегося подельника, — не тебе решать, что мне нужно знать, а что нет. Я вполне способен сделать это сам. Так что будь добр, просвети меня насчет всех этих изысканных геополитических и остальных не менее важных тонкостей, — ядовито передразнил он. — А как я буду запоминать всю эту «ненужную информацию», уж поверь, не твоя проблема. То, что я согласился сыграть роль тупой шлюхи, еще не означает, что я и впрямь тупой! Не имею ни малейшего желания в случае чего остаться в чужой стране с голой жопой и даже не знать, как там все устроено и как избежать необходимости подставлять задницу всем подряд. — Под конец Эсса уже откровенно цедил слова, не скрывая раздражения.       Из-за внешности его принимали за сладкого, глупенького мальчика — это если Эсса выходил в люди без боевого раскраса, — который, кроме как хорошо отсасывать и подставлять упругую попку, ничего не умеет. В некоторых случаях это было вору на руку, и он даже привык к отношению окружающих, научившись извлекать из этого максимум пользы для себя. Но одно дело — облапошить идиота на рыночной площади и совсем другое — когда закадычный сообщник всерьез приписывает ему свойства хронических шалав. Это было неприятно. Очень. И жутко злило.       На эту уничижительную тираду Рэйн только хмыкнул и весело сверкнул глазами.       — Я уже успел забыть, какой ты вредный и противный, Куколка, — усмехнулся он. — Да ладно тебе, я же не всерьез. Просто у нас в Элехарде к этте отношение весьма патриархальное, как ты верно заметил, но это не значит, что к ним поголовно все относятся как к бабе с яйцами и членом. Вообще-то многие этте занимают в стране довольно влиятельное положение, хоть и остаются в тени. Но чинуши и канцлеры не дураки, ни за что не признаются, что на самом деле решают все их этте. Если есть башка на плечах, можно научиться вертеть мужиком как хочешь.       — А вот если бы не болтался хрен пойми где по несколько лет, то не забывал бы, — холодно отрубил Эсса и тут же мысленно обругал себя за этот укол. Теперь Рэйн, чего доброго, еще будет думать, что его исчезновения задевают Эссу. Поэтому поспешил добавить: — Ты меня понял, так что перестань считать идиотом.       И пришпорил лошадь, от злости за свой промах совершенно забыв о страхе ездить верхом. Рэйн остался позади, а Эсса, крепко сжимая поводья, мнительно ругал себя на чем свет стоит.       Но далеко уехать не успел: Бродяга нагнал его в два счета и дернул с головы капюшон, заставляя показать лицо.       — Ну, кроха, не дуйся, — примирительно попросил он. — На вот. — Рэйн достал из седельной сумки небольшую книжку, больше похожую на личный дневник. — Это географический справочник-путеводитель, написанный одним любителем, что в свое время исколесил всю страну. Между прочим, любитель этот был этте одного астронома, который шлялся по провинциям с предсказаниями. Почитай на досуге, тебе будет интересно. Подкуешься и уж точно с голой жопой не останешься.       Эсса злобно зыркнул на напарника, но книжку взял и слегка натянул поводья, заставляя Морковку перейти на рысь. Из вредности снова натянул капюшон на голову поглубже, но злиться на Бродягу уже перестал, остыл. Он вообще не мог долго на него злиться: то ли особенность у Рэйна была такая, то ли Эсса просто испытывал к нему непозволительную слабость, за что порой грыз себя поедом.       Чтобы хоть как-то отвлечься, он сказал первое, что пришло в голову:        — Не бойся, запомню я все эти твои этикеты. Только не факт, что буду всему следовать. Что-то мне подсказывает, что есть правила, — вор скривился так, будто сожрал что-то омерзительное, — еще абсурднее, чем необходимость использовать целый хирургический набор, пока жрешь. И ведь придумали же такую дурость. А вот к лошади я без острой необходимости лишний раз подходить не собираюсь. И не проси.       Рэйн задумчиво кивнул и отцепил от пояса флягу с яблочным сидром. Несколько минут они ехали в уютном молчании, пока Бродяга копался в памяти, извлекая на свет божий интересные факты о культуре своей страны. Наконец он встряхнулся, сделал большой глоток из фляги и сказал:       — Расскажу-ка тебе про элехардское высшее общество. — Тут уже он сам скривился так, словно сожрал что-то ужасно кислое, но это можно было списать на яблочный сидр. — Как ты понял, народ у нас от хорошей жизни на вольных-то харчах зажрался по самое не балуй. Одной из самых процветающих и богатых провинций считается Траэрна: там даже разбойники так обленились, что иногда путников чисто за натуру отпускают. Но ты не боись. Мимо проезжать будем, я перетру с тамошним атаманчиком, он сла… В общем, мы с ним…       Тут Рэйн замолчал, мечтательно глянув перед собой, но продолжать, к счастью, не стал.       — Так ты, выходит, родом из Траэрны? — как бы невзначай поинтересовался Эсса, пропустив мимо ушей всю похабщину.       Бродяга пожал плечами и уклончиво ответил:       — Не совсем. Просто… я там вырос. Ну так вот, о чем это я… В Траэрне народ очень любит праздники по поводу и без, частенько устраивают скачки, потому что эта провинция считается самым лучшим производителем лошадей в Элехарде. У нас каждый сезон открывают скачками, что весной, что осенью, что летом, только зимой нет. Но зимой у нас праздник — День рождения Яра, это наш бог зимы. Да, забыл упомянуть, что в Элехарде, в отличие от Эйзельштауна, до сих пор процветает язычество. Верховная богиня у нас Тисая, ее просто Матью зовут. Природное стихийное божество, оно же за семейный очаг отвечает и покровительствует бракам. В каждом доме есть маленький алтарь для нее, и обязанность любого этте — поддерживать этот алтарь в чистоте и приносить богине дары, дабы в доме всегда царили уют и благоденствие. Тисае отдают все самое лучшее, что лежит на столе каждый праздник, а весной, так как весна считается сезоном, когда зарождается жизнь, в честь Матери устраивают большие празднества, и длятся они двенадцать дней и ночей. В каждой провинции Элехарда празднуют по-своему, но у нас в Траэрне в это время украшают города и поселения, начисто подметают улицы, все босиком танцуют и водят хороводы до упада. В это время ни одна девка или молоденький юнец, которого прочат в будущие этте, не имеет права отказаться, если их приглашают на танец. Один танец — добровольно-принудительный, на второй уже соглашаются, если партнер симпатичен, а вот если и на третий согласился, то все, значит, тебя уводят в ближайший укромный уголок и от души трахают.       Рэйн даже прижмурился и прищелкнул языком сладко.       — И правда зажрались. — Внимательно слушая, Эсса только и делал что поражался.       Трудно поверить, что где-то люди живут припеваючи, не испытывая надобности считать каждый грошик и думать, как бы запастись пищей наперед. И что вообще не надо впахивать как проклятому за кусок хлеба и теплый угол. В Эйзельштауне даже зажиточные крестьяне и помещики набивали с осени амбары мешками продовольствия, потому что зима всегда была длинной и голодной. Эсса не видел другой жизни, кроме такой — нищей, серой и безрадостной. И люди всюду его окружали такие же. А тут почти две седьмицы праздновать по такому пустяку… Да так никаких денег и еды не напасешься!       — Да-а-а… Хороший обычай, — протянул Рэйн, погруженный в воспоминания, и, ухмыльнувшись, похвастался: — Мне еще ни разу не отказали в трех танцах. Но если этте замужний, то, естественно, имеет полное право отказать. У нас в Элехарде измена карается строго — смертной казнью. Но, надо отдать должное, это касается не только этте и жен. Если мужик согрешил и об этом кто-то узнал — всё. Баста. Поэтому к выбору партнера на всю жизнь относятся очень щепетильно. Бр… Герцог Траэрны потому так и упирается рогом, что не нашел еще никого, кто ему по нраву был бы, хотя уже третий сезон его дом осаждают все незамужние клуши. А всю жизнь прожить с нелюбимым, к кому даже душа не лежит, — наказания хуже не придумаешь.       — В общем, по сути ничем от баб эти ваши этте не отличаются. Хочешь хорошо устроиться — работай головой и жопой, ну а если тупой, то тут уж без обид, как выйдет, — хмыкнув, подвел итог Эсса, с интересом рассматривая дневник путешественника. Пролистав пару страниц, он решил, что обязательно внимательно все прочитает, когда будет возможность, благо написано почти все на общем наречии. — Но если у вас все настолько серьезно и строго, то почему ты так уверен, что дело выгорит?       Эсса только сейчас начинал понимать, во что ввязался, и то не до конца, и смутная тревога снова дала о себе знать. Живя на улице, волей-неволей начинаешь параноить по поводу и без. Иначе не выжить.       — Ты сам сказал, что герцог очень щепетилен, теперь понятно почему. Он же наверняка будет проверять всю мою подноготную. А если обман вскроется, что тогда?       Вор невольно поежился, представив себе подобный исход. Если уж за обычный перепих в этой чудной стране отправляли на плаху, то он и думать не хотел, что с ним сделают, если их обман обнаружится.       — Только не надо заливать мне, что герцог не станет под нас копать. Серьезно. Он владеет одной из самых обширных провинций! — Да, Эсса внимательно слушал разглагольствования Рэйна и, заметив, что тот уже открыл рот, собираясь что-то сказать, поднял руку, чтобы не перебивал. — Только по этой причине идиотом герцог Азамар быть ну никак не может. И вряд ли мои красивые, наивные и большие глаза его убедят. А значит, он наверняка проверит и меня, и тебя. А ты помнишь, что мы пару раз засветились в высшем обществе в Сарросе? Как раз я элехардской леди представлялся! Что-то обязательно да всплывет.       Рэйн вздохнул так тяжело, словно на его плечах был неподъемный груз.       — Эх, Куколка, ну почему с тобой всегда так сложно? — посетовал он. — Почему бы просто не обрадоваться, что такой большой куш сам плывет тебе в руки, и перестать задавать неудобные вопросы? Я ж тебя из стольких передряг вытащил, со мной ты зарабатывал больше, чем тебе могло присниться, неужели я еще не заслужил хоть капелю-у-у-ушечку доверия? Все-то ты осторожничаешь…       — Вот именно потому, что я тебя так долго и хорошо знаю, я и задаю эти неудобные вопросы. — Эсса хмыкнул, ничуть не впечатленный прочувствованной тирадой, которая, видимо, должна была усовестить его, такого нехорошего и неверующего. — И, между прочим, в большинстве тех передряг мы оказывались по твоей вине. Так что нет, доверять тебе слепо и беззаветно как-то не тянет! — Вор вредно поджал губы, про себя забавляясь пантомимой подельника. Его совесть спала беспробудным сном, поэтому осталась глуха к неискренним потугам Рэйна. Это в самом начале их знакомства ушлый Бродяга мог сбить наивного мальчишку с толку пустым трепом, но Эсса быстро его раскусил и на провокации больше не велся.       Скорбно покачав головой, Рэйн отвернулся, будто его и впрямь задело такое недоверие, но, поскольку Эсса продолжал пристально смотреть на него в ожидании ответа, недовольно фыркнул и передернул плечами, точно отгоняя надоедливую муху.       — Во-первых, засветились мы в совершенно другой стране, а если ты помнишь, с позволения сказать, высшее общество Эйзельштауна — поголовно снобы. Они вряд ли допустят в своих кругах утечку информации. И потом, герцог, может, и умный мужик, но даже он не станет так раскорячиваться и посылать детективов аж в другую страну только для того, чтобы узнать, какого цвета белье носил его этте до встречи с ним. И всегда следует учитывать тот факт, что до такого вообще не дойдет — если ты ему не понравишься, он просто вежливо даст понять, что не видит тебя своим будущим законным этте. Ну а если понравишься, то это уже совсем другой вопрос. — Рэйн снова вздохнул совсем как человек, который вынужден объяснять прописные истины несмышленому ребенку. — В общем, не паникуй раньше времени, а? Мы еще даже не добрались до Элехарда. Может так статься, что, когда мы туда прибудем, герцог уже выберет себе кого-то. Хотя я в этом сильно сомневаюсь… Видишь, причин волноваться нет! Доверься мне хоть раз, а?       — Ой, вот только не надо тут… прибедняться. — Эсса выразительно фыркнул, окидывая напарника красноречивым взглядом. — Да чтобы ты — и взялся за дело, не будучи уверенным, что оно выгорит? Не смеши мои отмычки! И я не паникую, я предусматриваю возможные варианты развития событий! Потому что с тобой надо быть готовым ко всему! А то вечно всякая «непредвиденная» херня происходит. Как тогда в Вальбрюненге. Как можно было забыть о тех крючьях в стене? У меня до сих пор плечо на погоду ноет!       Рэйн мученически закатил глаза и отвернулся от Эссы, делая вид, что устал спорить и вообще обиделся.       — Ну Куколка, с тобой бесполезно разговаривать, ты все сведешь к прозаической пошлятине! — заявил он.       — А о чем мне с тобой говорить, о высоком и тонком? — Эсса насмешливо посмотрел на напарника. — И не надо! Это тебе лишь бы все опошлить да о трахе потрепаться. Вечно везде вворачиваешь россказни о своих многочисленных шлюхах.       Эсса ни словом не приврал: Рэйн был поразительно неприхотлив, если не сказать неразборчив в своих множественных связях. И каждая очередная становилась для него маленькой влюбленностью. Он даже в страшной дочери трактирщика мог найти что полюбить, видимо, чтобы трахать было сподручнее. Если знать Бродягу не очень хорошо, то можно подумать, что он большую часть суток думает только о том, с кем бы перепихнуться да где выпить. На первый взгляд он казался самым ярким представителем того типа мужчин, что трахают все, что шевелится, а что не шевелится, то они шевелят сами и трахают.       И в этом крылась еще одна загадка: то ли Рэйн действительно был слишком любвеобилен и даже опасность подхватить какую-нибудь заразу в постели с очередной шлюхой его не пугала; то ли это очередная уловка, чтобы производить нужное ему впечатление на других людей. Эсса знал его много лет и с уверенностью мог сказать точно только одну вещь: Рэйн определенно хотел, чтобы его не воспринимали всерьез. И это ему с лихвой удавалось. При поверхностном знакомстве он казался эдаким добродушным, слегка глуповатым увальнем.       — А что, ревнуешь? — прищурился Рэйн.       — Упасите боги, — покачал головой Эсса. От одной только мысли о том, что он может оказаться в такой ситуации, когда всерьез ревновал бы этого… извращенца, ему становилось нехорошо.       — А жаль, — с наигранным огорчением посетовал Рэйн. — Я всегда говорил, будет одиноко — зови.       Ирония заключалась в том, что, несмотря на всю свою любовь выпить, почесать языком и потрахаться, Рэйн никогда всерьез не подкатывал к Куколке. Эсса точно знал, каково это — становиться объектом сексуальных домогательств. Стоило ему рискнуть и выйти на улицу без своей защитной краски, как не приставал к нему разве что ленивый, и это порядком попортило ему жизнь. С косметикой, конечно, тоже не гнушались, но Эсса обычно красился так, что становился похож на очень страшную шлюшку-трансвестита, и приставали к нему куда реже.       Что же касается Бродяги, то Эсса знал, каким тот становится, когда хочет склеить на ночь очередную жертву, — устоять невозможно. И, к стыду своему, не мог утверждать, что с твердостью отказал бы Рэйну, если бы только тот всерьез взялся его охмурять, потому что испытывал к нему непристойную позорную слабость, которую не мог объяснить даже самому себе. И даже отвращение к сексу с мужчинами, да и вообще как к таковому, не факт, что спасло бы его от фатальной ошибки. К счастью, Бродяга никогда всерьез не приставал к нему, только кидал похабные шуточки или намеки, которые и ребенок не принял бы за чистую монету.       — Ты не в моем вкусе, чтобы я тебя ревновал, да еще и к каким-то давалкам! — уничижительно добавил Эсса на всякий случай, чтобы подельничек не напридумывал себе чего лишнего.       — Ага, а давалками ты всех моих пассий чисто из вредности называешь, да? — усмехнулся Рэйн.       — Если бы там действительно были пассии. — Эсса презрительно фыркнул, особенно выделив последнее слово. — А то так… — Вор неопределенно махнул рукой. — Шлюхи — они и есть шлюхи, я просто констатирую факт, и моя вредность тут вовсе ни при чем.       Конечно же, Эсса слегка покривил душой. Непонятно откуда берущиеся и вечно вьющиеся вокруг Рэйна озабоченные особи обоих полов раздражали его безмерно. Причем вор и сам не совсем понимал, почему так бесится, наблюдая, как очередная охочая до безупречных форм доступная дырка бесстыдно вешается на Бродягу.       Он предпочитал малодушно думать, что это раздражает просто потому, что каждый раз после пьяных загулов Рэйн закономерно оказывался в его постели. Каждый гребаный раз, когда напивался, он так или иначе оказывался под боком Эссы. Это бесило до зеленых пятен перед глазами хотя бы потому, что Эсса банально не понимал, какого хавара Рэйн приползает к нему в любом состоянии нестояния, будто в чужой комнате ему медом намазано.       Рэйн на последнюю реплику напарника ничего не сказал, и некоторое время они снова ехали в молчании, углубившись в свои мысли. Впрочем, долго молчать Бродяга не умел, то ли действительно испытывая огромную любовь колебать воздух пустословием, то ли поддерживая маску веселого парня-рубахи.       — А, между прочим, ты ни разу не спросил у меня о самом герцоге, — с интересом глянув на спутника, протянул он. — Неужели нисколько не интересно, каков твой будущий супруг? Ну, или хотя бы даже не спросил, насколько же неприлично он богат. Обычно такое тебя волнует в первую очередь!       — А зачем? — делая вид, что это действительно нисколько его не интересует, фыркнул Эсса. — Я и так уже знаю, что он герцог и вроде как не страшилище. Остальное выясню уже на месте. Ты же знаешь, я не доверяю чужим словам и мнению со стороны, пусть даже и твоему. Особенно твоему. — Вор ехидно осклабился. — А что касается богатства… Я видел медальон. Такие вещи на рынке не купишь. Признавайся, спиздил же? — Он остро глянул на Рэйна и, заметив, как тот отвел глаза, только еще больше утвердился в своей правоте. — Не мне тебе рассказывать, сколько стоит эта побрякушка. Так что я примерно представляю масштабы его состояния.       — И все-то ты знаешь, — заворчал Бродяга недовольно, лишенный повода в очередной раз потрепать языком.       — Конечно, я все знаю, а иначе ты бы со мной не работал так долго. — Эсса самодовольно усмехнулся.       — Как приедем в Элехард, нужно будет заказать в столице для тебя новый гардероб и позаботиться об экипаже с родовым гербом, — поразмыслив, сказал Бродяга. — Все должно выглядеть естественно. Скажем, что ты прибыл из Соренти. Это дальняя северная провинция, в которой расположено баронство Алафенно.        — Тебе виднее, как сделать. Это ты у нас вроде как бла-а-ародный и шаришь во всех этих высокородных тряпках и порядках, — по привычке подразнил Эсса и тихо засмеялся, припомнив один веселый случай. Рэйн вопросительно посмотрел на него. — А помнишь Файзенштат? Как тебя тогда за лорда приняли, потому что ты слишком громко возмущался? Я думал — все, болтаться нам рядом на городской стене, а тот бедолага даже досматривать нас не стал!       — Пфф! — фыркнул Рэйн. — Еще бы он нас досматривал! Уж я-то знаю, как с такими обращаться. Чем более высокомерную и брезгливую морду скорчишь, чем больше возмущаться и кричать о своем высоком происхождении будешь, тем больше они перед тобой рассыпаются. Файзенштат, да… Веселое было времечко…       — Ходят слухи, что кто-то месяца три назад обчистил Араванское аббатство. Твоя работа? — Эсса с интересом глянул на Рэйна и приготовился слушать очередную увлекательную историю.              Так в разговорах, рассказах Бродяги о нравах и порядках Элехарда, которые тот большей частью перемежал забавными историями о своих похождениях, незаметно пролетело несколько дней. Эсса внимательно слушал, по вечерам читал выданную Рэйном книгу, задавал вопросы и честно пытался вникнуть в тонкости чужого высшего общества. Пока получалось хреново.       К концу недели они должны были достичь границы леса, что своеобразным кордоном окружал Кеельн и его предместья. Эсса не мог дождаться, когда наконец они доберутся до худо-бедно населенных районов. Хотелось нормальной еды, чистой постели и по-человечески помыться. И хотя бы на несколько часов избавиться от необходимости находится рядом с этим мерзким животным.       Нет, лошадка, которую ему подогнал Рэйн, действительно была смирной и покладистой, слушалась беспрекословно, но Эссе все же было не по себе. Он хоть и приноровился к мягкому шагу животины, но переходить на галоп не рисковал. Сразу становилось плохо: кружилась голова, перед глазами темнело, а к горлу подкатывала волна неприятной тошноты. Ну не любил он лошадей, не любил! И высоту тоже не любил.       А тут еще и Рэйн его поторапливал, подгоняя сзади. Шел пятый день их путешествия по лесу, и от однообразного пейзажа непрекращающихся деревьев в глазах рябило у обоих.       — Лес ведь уже должен был поредеть, разве нет? — спросил Эсса устало ближе к вечеру. Рэйн все еще ехал впереди и, кажется, не собирался искать полянку для ночлега. — Мы заблудились?       — Ни в коем случае. Я был уже в этих лесах, помню короткий путь до порта, — возразил Рэйн.       — Но это совсем не похоже на короткий путь! — фыркнул Эсса. — Мы едем четыре дня, а все никак не доберемся до границы. Почему нельзя было поехать по Срединному Тракту?       — Потому что! — отрезал Бродяга, пришпоривая лошадь.       Эсса вздохнул. Внятных ответов за все это время он так и не добился.       Рэйн оглянулся и, увидев, что спутник даже не подумал ускориться, нетерпеливо крикнул:       — Ты долго там тащиться будешь? Если бы ты хоть немного ускорился, мы бы уже давно были на месте!       — Если бы ты хоть немного ускорился, — передразнил Эсса, — то я бы блеванул! Надо было ехать по Тракту, а не через хуй-пизду!       Бродяга подождал, пока он поравняется с ним, и предложил:       — Давай ты сядешь ко мне в седло, и мы поедем быстрее?       — Ты идиот? Ты понимаешь, что я не могу быстрее не потому, что не умею ездить верхом, хотя и это тоже, а потому, что меня тошнить начинает, если прибавить скорость! — раздраженно выпалил Эсса. — И вообще, давай уже сделаем привал? В этой темени лошади переломают себе все ноги, о какой скорости может идти речь?       — Если не будем останавливаться на ночь, то к утру уже приедем в порт Сон-Ра, — сказал Рэйн. — Ты сильно устал?       — Представь себе! — рявкнул окончательно выведенный из себя Эсса и резко натянул поводья. Морковка с негодованием фыркнула. — Я с места больше не сдвинусь, если мы сейчас же не остановимся и не отдохнем, потому что мой желудок скоро выпрыгнет изо рта от этой скачки!       — Ну как тебя может тошнить, если мы еле плетемся? — возведя глаза к небу, возмутился Рэйн.       — Ты на свадьбу опоздать боишься, что ли? — ядовито буркнул Эсса, ерзая в седле. Ему очень хотелось слезть, но мышцы бедер буквально задеревенели за целый день в одном положении, и он боялся, что если только перекинет ногу через круп, то упадет. Ноги совсем не слушались.       — Да, вообще-то, на твою собственную! — проворчал Бродяга. — Каждый день на счету, ты же знаешь!       — Ничего, твой герцог подождет, — процедил Эсса, пытаясь как можно безболезненнее слезть с лошади. И у него почти получилось. Перекинув ногу через седло, он пытался слепо нащупать ею землю. — А если ты привезешь ему замученного и озлобленного этте, то он явно не обрадуется!       — А ты уже явно вживаешься в роль, кроха, — хмыкнул Бродяга, с веселыми искорками в голубых глазах наблюдая за его жалкими потугами, и даже не подумал спешиться, чтобы, как обычно, помочь. — Ты смотри-ка, еще не стал этте, а уже права качаешь и строишь из себя изнеженного лорденыша. Неужели так трудно потерпеть немного? На корабле бы отдохнул, у тебя целый месяц будет. Ради такого выигрыша можно и постараться.       — Да пошел ты знаешь куда! — рявкнул Эсса, круто разворачиваясь, чтобы высказать все, что думает о проклятом ублюдке, но не учел, что нога зацепится за стремя.       Чтобы удержать равновесие, он схватился за первое, что попалось под руку, — уздцы. Послушная лошадка покорно двинулась влево, едва не наступив Эссе на ногу. Стремя ослабло, и Эсса, вскрикнув, начал заваливаться назад. Он уже чувствовал неминуемую встречу с жесткой землей, но тут случилось невозможное.       Рэйн, который все еще сидел на своем жеребце, всего за какое-то мгновение внезапно оказался рядом, буквально материализовавшись из воздуха. Даже наметанный воровской глаз не успел зацепить скорость его движения, только ухватил смазанную тень.       И Эсса не успел упасть, почувствовал только, как сзади его обнимают надежные сильные руки. Ошеломленно моргнув, он уставился снизу вверх на лицо напарника.       — Как ты так… быстро? — севшим голосом пробормотал вор.       — Знаешь, это прям как в тех дешевых книженциях, которыми зачитываются знатные дамочки, — проигнорировав его вопрос, весело сказал Рэйн и подмигнул. — Мне даже нравится. Ты спотыкаешься, падаешь, я тебя очень вовремя ловлю, ты падаешь мне прямо в руки и такой — ах! А я над тобой склоняюсь и… вот он этот волшебный прекрасный момент, к которому автор подводит целую историю, главу за главой, чтобы читатели ахнули вместе с тобой и затаили дыхание… — вдохновенно распинался Бродяга, продолжая удерживать вора и заглядывая ему в глаза. Еще и опустил Эссу чуть ниже, видимо, для полноты сцены, заставляя откинуться в своих руках, дабы было удобнее. — Может, я тебя тоже поцелую?       Эсса его почти не слушал. Все произошло так быстро: в ушах все еще грохотал пульс, суматошным эхом отдаваясь в голове, дыхание перехватило, ладони вспотели. То ли от испуга, то ли от неожиданности. Его все еще преследовало фантомное ощущение падения, того, чего Эсса боялся больше всего. Свалиться с лошади, с этой вроде небольшой, но вместе с тем страшной высоты… Сердце колотилось как бешеное, и он только и мог, что смотреть в голубые глаза, которые находились сейчас так близко, что было видно каждую необычно золотистую крапинку.       Вор с трудом сглотнул, невольно облизнув пересохшие губы. Почему-то именно сейчас в глаза вдруг бросилось, какой Рэйн здоровенный: он легко удерживал его на весу довольно долго, по крайней мере, так показалось. А еще горячий. Так близко. И…       — Поцелуй, — то ли еще не придя в себя, то ли поддавшись завораживающему танцу искристых чертей в голубых глазах, прежде чем успел подумать, хрипло выдохнул Эсса.       В глазах Рэйна промелькнула растерянность и легкое замешательство. Возникла тяжелая неловкая пауза. К Эссе уже начала медленно возвращаться способность мыслить трезво, и он с ужасом подумал, что только что ляпнул. Кошмар. А теперь еще и такое унижение, ведь Бродяга явно не воспринял его слова всерьез и даже…       Додумать вор не успел, безнадежно упустив тот момент, когда жаркие, требовательные губы больно впились в его собственные. Горячие и твердые, настойчивые до одури и головокружения, но ощущать их на своих губах было вовсе не противно. У Эссы за всю жизнь накопился не такой уж богатый опыт поцелуев, и опыт этот в основном был негативный, но сейчас он понял, что даже не знал, как это — целоваться.       До этого момента он вообще подозревал, что с ним что-то не так, потому что ни разу в нем не просыпалось желания пойти и снять шлюху в борделе или завести с кем-то интрижку. Мысль о том, чтобы переспать с кем-то, коснуться интимно, вызывала в нем отвращение. Он начал склоняться к тому, что ему это просто не нужно.       И сейчас Рэйн разбил его теорию в пух и прах, потому что от его поцелуя по всему телу пробежалась теплая волна и угнездилась где-то внизу живота непривычной щекотной тяжестью. Влажный язык, скользнувший по губам, а потом и между ними, утопил в многогранном ощущении удовольствия. Эсса даже сам не понял, как начал отвечать, неумело ластясь языком в ответ, и зарылся пальцами в густую копну каштановых волос.       Его и раньше пытались поцеловать, так же настойчиво, даже грубо, но Рэйн делал это… так, как будто имел полное право. Его руки, губы не вызывали тошнотное чувство омерзения к самому себе, как будто он какая-то вещь, которой можно попользоваться, чтобы удовлетворить низменную похоть. Да, в каждом движении языка ощущалась страстность и нетерпение, но руки прижимали Эссу к груди бережно, не душили объятиями, заставляя чувствовать себя запертым в клетке. Они ласково скользили по спине, оглаживали, зарывались в волосы, едва ощутимо массируя затылок, и это… это обезоруживало. Эсса только и мог, что беспомощно стонать в рот Рэйна, и прижимался уже сам еще теснее, забыв обо всем на свете.       От новизны ощущений кружилась голова, перехватывало дыхание, слабели колени, а по спине бежали колкие мурашки, расползаясь по телу острым, душным возбуждением. Эсса поплыл, как какая-то неопытная — впрочем, почему как? — девка, цепляясь за Рэйна. Все внутри буквально пылало, завязываясь тугим пульсирующим узлом, который набухал, тяжело оттягивая низ живота, расползался все больше, заставляя дрожать всем телом.       Охваченный жаркой дымкой вожделения, Эсса не сразу понял, что происходит. Когда скользнувшие под рубаху горячие ладони коснулись обнаженной кожи, он не сдержал тихого стона, задрожал всем телом, подаваясь навстречу незамысловатой ласке, но, когда руки скользнули ниже, красноречиво и однозначно сжимая ягодицы, в голове вдруг что-то перемкнуло.       Его словно ледяной водой с головы до ног окатило, а тело среагировало рефлекторно. Эсса отшатнулся и ловко вывернулся из рук Рэйна. Отступив на шаг, он нацелил ему в грудь острие послушно скользнувшего в руку кинжала.       — Н-не… не подходи, — тяжело дыша и ошалело хлопая мутными глазами, прерывисто прохрипел Эсса.       Рэйн по инерции потянулся следом, не обращая внимания на лезвие, уткнувшееся ему в грудь, и вор с отчаянием воскликнул:       — Стой! П-пожалуйста, Рэйн! — Голос дрожал, его всего трясло. Эсса все еще слишком ярко ощущал на языке вкус чужих губ, и чувства, которые они пробудили в нем, пугали до противной дрожи в коленях.       — Кроха…       Бродяга выглядел растерянным и в то же время хмурым. Разозлился из-за того, что Эсса его прокатил, сам же спровоцировав? Вор почувствовал себя погано, особенно когда Рэйн, глянув на кинжал в его руках, нахмурился еще больше и поджал губы.       — Убери нож.       Мотнув головой, Эсса отступил еще на шаг и опустился на землю прямо там, где стоял. Ноги не держали. Но кинжал и правда опустил.       Рэйн несколько секунд изучающе смотрел на него, больше не пытаясь приблизиться. Присев на корточки, он тихо, словно боялся спугнуть дикого зверька, проговорил:       — Прости меня. Я думал, ты говоришь серьезно. Ты ведь никогда раньше… Просто понимаешь, крошка, раньше ты так не шутил. Знаю, это хуевое оправдание, но ты предложил, а я не смог отказаться.       Эсса ничего не ответил. Он сидел зажмурившись, крепко и растерянно сжимая кинжал, и тяжело дышал. В ушах барабаном стучал собственный пульс. Он почти не слышал, что говорит Рэйн, точнее, смысл его слов доходил смутно. Эсса и сам не понимал, почему собственная реакция на поцелуй так напугала его. Может быть, все дело было в том, что он потерял контроль? Такого никогда раньше не случалось!       — Блядь, опять прозвучало убого, да? — Рэйн вздохнул и запустил пальцы в волосы в смятении. — Малыш, ты не подумай… что я это сделал от балды. Проклятье!       Эсса шумно втянул воздух носом и осторожно посмотрел на Рэйна.       — Давай просто забудем об этом, хорошо? — пробормотал он. — Я сам виноват, потому что…       — Но ты ведь не шутил, — внезапно резко сказал Рэйн, чуть наклонившись вперед.       Эсса инстинктивно отшатнулся и сглотнул.       — Я не знаю, зачем попросил о поцелуе, — соврал он и отвел взгляд.       Несколько секунд Рэйн молчал. Потом тяжело вздохнул и поднялся.       — Но между нами все хорошо? — настойчиво спросил он. — Ты… не злишься на меня?       Эсса молча кивнул, по-прежнему не глядя на него.       — Пойду… соберу дров к костру, — сказал Рэйн и ушел.