***
— Ты точно ничего не забыла? — Торкио осматривал карманы шатенки, пока та пыталась развязать шнурки ботинок. — Нет. То, что намеренно оставила, не считается? — Нет, платье не считаем. Еще раз: когда ты вернешься? — длинноволосый выпрямился. — Через дня три-четыре. Вернусь сразу в Милан, так что ехать за мной не нужно, — голубоглазая обернулась на голос, оповещающий о посадке на самолет. — Все, нужно идти. — Так, я положил тебе в блокнот листок со всеми адресами кафе, нашим адресом, номерами такси — частных и дешевых, — ре... — Итан, ты — мамочка. Все, я полетела, — перебила итальянца шатенка и чмокнула его в щеку. Обойдя барабанщика, Цингер направилась к вокалисту. Он выглядел отрешенным, будто испарился из этого мира и здесь осталось лишь его тело. — Это недолго, всего лишь пару дней, помнишь? — немка погладила кареглазого по щеке, отчего тот стал тереться об ладонь, словно котенок. — Это долго, — Дамиано обнял бывшую пианистку и закрыл глаза, положив голову ей на плечо. — Со мной ничего не случится, я вернусь.. — Я так боюсь, что ты пропадешь.. — тихий шепот и легкий поцелуй в шею. — Я не пропаду... Мне нужно идти, — дева покосилась на громкоговоритель. — Пообещай, что вернешься, — кареглазый отстранился, все еще держа шатенку в своей хватке, посмотрел в глаза. — Обещаю, — Эсма грустно улыбнулась. Как только она отстранилась, Давид схватил ее за руку и заставил повернуться к себе. — Дамиано, я опоз... — Поклянись, что вернешься, — кареглазый напрягся. Девушка замерла, кинула взгляд на такие любимые и родные губы, вновь посмотрела итальянцу в глаза. — Клянусь.***
Лихтенштейн встречал дождем, холодом и ветром. Не удивительно — наступила осень. Шатенка покинула территорию уже родного аэропорта. Когда-то они улетали с музыкальной школой и институтом почти каждый год, даже несколько раз в год. Было время... Эсма поймала такси, вскоре поставила в багажник чемодан с вещами, которые собирала в спешке. Как она закрыла крышку — известно только Богу. Видеть знакомые и излюбленные места было одновременно и радостно, и печально, ведь она не хотела возвращаться на родину как минимум полгода-год. Светились вывески магазинов, вдали солнечные лучи падали на горы, освещали горизонт. Совсем скоро показались знакомые дворы, где-то гулял сосед Вернер со своей собакой. Цингер была рада видеть этого мужчину: в детстве он часто приносил ей вкусности, а в юношестве помогал незаметно пробираться домой, если дева загулялась допоздна. Помахав и улыбнувшись мужчине, голубоглазая посмотрела на родной дом. Снаружи все так же качались качели из-за ветра. Им, кажется, больше лет, чем самой немке. Трава на газоне медленно начала вять. Осень не щадила никого. Хотя, в принципе, было не так уж и холодно. Машина сестры стояла рядом с гаражом, лобовое стекло покрылось пеленой дождевой воды. Окно с водительской стороны было открыто, капли падали прямо в салон. «Хильдегарда будет вновь ворчать, словно бабка.. Хильда.. Как там ее учеба?..» Младшая сестра всегда была целеустремленной, шла по головам и не давала обидеть себя. Всему этому ее когда-то научила Эсма, за что Хильда была крайне благодарна. Цингер нарочно не стала покупать себе машину: сестра всегда может отвезти девушку туда, куда ей нужно, да и Эсма давным-давно хотела улететь из Лихтенштейна — переправлять машину в другое место жительства было бы слишком дорогим удовольствием. В этом белом Mini Cooper'е происходило многое — от слез Хильдегарды по бывшему до разговоров о сексе и его прелестях. Младшая сестра лишилась девственности намного раньше Эсмы — где-то в шестнадцать, — но сильно гордиться не стала. Что случилось, то случилось. С именем младшей сестры сильно заморочились: «Если у первой дочери короткое имя, значит у второй должно быть длинное». Самая молодая женщина семьи Цингер предпочитала, чтобы ее называли Хильдой, но Эсма всегда искала повод, чтобы побесить младшую сестренку и назвать ее Хельгой. Родная дверь, перед которой был и страх, и слезы, и смех, и вся та чертовщина, которая могла происходить с подростком... Костяшки коснулись деревянной поверхности, тихо постучали. Где-то залаяла маленькая чихуахуа — собака с удивительно чувствительным слухом и маленькими лапками. Мать очень любила этот беленький комок и, кажется, не переживет ее смерти. В коридоре послышались шаги, звук шарканья тапочек о паркет. Шаги сестры Эсма узнала бы, кажется, даже в тысячах шумов. Дверь открылась, девушка со спутанными русыми волосами, собранными в небрежный пучок, нахмурилась, рассматривая гостя, но тут же засветилась в радости. — Пап, Эс вернулась! — Хильда набросилась на сестру с объятиями. — Я знала, что ты вернешься, эдакая ты сучка! — Не матерись, мать услышит и отлупит нас полотенцем, — голубоглазая тихо засмеялась и посмотрела на силуэт, возникший в проеме. Отец тоже был сонным, значит сегодня на работе ему дали выходной. — Понаехали тут и спать не дают.. — Арнольд улыбнулся и потер глаза. — Кто-то говорил, что вернется через год или лет двадцать. — Непредвиденные обстоятельства, — Эсма подошла к отцу и обняла его, прижалась к помятой футболке на широкой груди. — Как там мама?.. Где она?.. — Вчера на заднем дворе простудилась, лежит в спальне с насморком и температурой. Не бережет себя, в точности как и ты. Под ногами крутилась Эмили, радостно виляя хвостиком и прыгая, чтобы ее взяли на ручки. Мать, лежащая на постели и борющаяся с болезнью, выглядела на удивление энергично. Она крутила кубик Рубика, о чем-то задумавшись — дурная привычка, возникшая еще в молодости. — Я же говорила, что забудешь какую-нибудь книгу и вернешься, — Элен улыбнулась и обняла накинувшуюся на нее дочь.***
В комнате вновь холодно, безжизненно. Мужчина вздыхал, осматривая вновь серые стены, вновь идеально заправленную и вновь холодную постель. Вновь пусто. Графин стоял на столе, пропускал последние солнечные лучи этого дня сквозь воду. Кареглазому казалось, что пыль уже успела упасть на края стаканов и деревянную поверхность. Где-то на подушках все еще оставался запах ее волос, можно было закрыть глаза, вдохнуть и представить, что она рядом, но холод простыни будет возвращать в реальность. Он все еще вспоминал прикосновения, касания ладоней, медленные движения губ, закрытые глаза, дрожащие ресницы... Он выхватывал из сознания те моменты и ощущения, пытался воспроизвести, ощутить все телом, душой... Но она вновь пропала, оставила одного. «Всего лишь пару дней..». Это было долго. Очень долго. Он чувствовал, что она не вернется, что что-то заставит ее остаться дома, с родителями. А может она успеет найти ухажера? Ведь они не имеют того глупого статуса «в отношениях». Солнце заходило за горизонт, оставляя мужчину с воспоминаниями, тоской и черной тканью платья, которую он совсем недавно сминал в нежных объятиях.