ᴇᴘɪᴋ ʜɪɢʜ — ᴇᴛᴇʀɴᴀʟ sᴜɴsʜɪɴᴇ
Кипа бумаг с громким хлопком валится на пол. Очень громким. — Сука, — тихо выдыхает парень, сгибаясь с кряхтением пополам, и пытается дотянуться до упавших листов. Юнги не уверен, но, кажется, еще чуть-чуть, и они начнут разбегаться от него, как тараканы при включении света. И за что ему все это? Хруст костей разрывает противным треском непроницаемую завесу тишины в читательском зале, и несколько студентов дергаются, как от нервного тика. Возможно (он никогда не даст точного ответа), ему стоит записаться в спортивный зал. Или хотя бы совершать прогулки трусцой по парку недалеко от кампуса. Ладно-ладно, можно начать хотя бы, хотя бы, черт возьми, с игнорирования лифта и подъема пешком на третий этаж общежития. Мысли о спорте кажутся до звездочек пугающими, но еще один такой хруст в колене или позвонках, и Мину придется рисовать для друзей инструкцию по сборке собственных конечностей, если он вдруг развалится, носить ее на шейной веревочке и убеждать окружающих, что вообще-то он стандартная человеческая особь, а не провальный эксперимент Франкенштейна. Единственное, о чем Юнги сейчас может думать, — это сдержаться и не крикнуть на всю округу, как сильно его достало все. Или завизжать, как девчонка, которая видит, как главная героиня дорамы выбирает не того парня. По его скромному мнению, любовные треугольники — полная параша. Юнги руку на отсечение дать готов, что, попади он в такую ситуацию, пошлет всех в пешее эротическое и свалит на Чеджу: греть свой маленький прекрасный зад на островах. В одиночестве. Потому что, дьявол, лучше быть одиноким лохом с намозоленной правой рукой, чем разматывать километровые сопли, что она меня не любит, сегодня она выбрала его букетик ромашек, а не мой, но потом мы вместе ели мороженое, а во вторник он вдруг ущипнул меня в коридоре за задницу, и я растекся, как сопли при простуде. Иисусе милостивый! Мало того, что у людей направо и налево драма в личной жизни, так они еще и смотрят романтические дорамы с аналогичными сюжетами. Хочется откреститься навеки от этих розовых конфетти из задницы, но если уж говорить без обиняков — часть его не против облиться сиропом и произносить слово на букву «л» чаще, чем имя собственной матери. Как-то раз (если быть до конца точным, то во время вечернего пивопития) Юнги говорит, что раз уж эти придурки не могут определиться, то пусть сообразят на троих. На что Намджун, не такой уж и тайный поклонник романтических дорам, ха-ха, кидает в него куском сырной пиццы, а потом еще кормит целых два часа лекцией на тему того, почему вот этот зафрендзоненный-няшка-лучший-друг достоин Херин гораздо больше, чем испорченный-мажорчик-с-отцом-тираном. Юнги в это время пытается задушить себя подушкой от концентрации клише. Да, он хочет завизжать, но в библиотеке принято не шуметь. Тем более, что смотрительница в тот раз, когда он случайно выдергивает наушники из ноутбука и зал заполняют вопли Бритни Спирс (долбанный Намджун со своими тиктоками, который обижается, если Мин не смотрит их в ту же секунду), обещает, цитата, «насадить его на кукан», если он еще раз нарушит главную библиотечную заповедь. Юнги в душе не ебет, что бы это могло значить. И не хочет, честно говоря. Если он узнает или хотя бы станет догадываться, то скорее всего испугается в два раза сильнее, но и произведенного неизгладимого впечатления от этой фразы вкупе с ее строгим, но добродушным выражением лица вполне хватает. Когда эта женщина делает ему замечание, он чувствует себя, будто смотрел по меньшей мере порно. В библиотеке-то. Вообще-то он сам от себя в шоке, что протирает задницей деревянный стул в родственной обители морга. По звуку, уж точно. Хотя… если учесть всех этих полумертвых студентов, чье функционирование держится на одном лишь дешевом автоматном кофе и энергетиках, можно смело говорить, что находиться в компании жмуриков ему сейчас хочется больше. Лично он считает, что сидеть в вечер пятницы в треклятой библиотеке — полный студенческий позор и настоящее увеселительное кощунство. И Юнги уверен, скажи это другим обитателям задротского дома, с ним согласятся почти все. Но он так только считает. Для Юнги высшей степенью развлечения в пятницу считается выпить пива с Намджуном и иногда Хосоком и, возможно, пассивно-агрессивно поспорить, что у русского президента есть двойник. Или даже несколько двойников. Клоны и андроиды тоже в счет. Как-то раз уничтожив по пять бутылок пива, они даже спорят, кто лучше: Стелла или Корнелия. Что немного позорный пьяный опыт, по личным соображениям Юнги, но даже это было лучше, чем заниматься экономическим самоизнасилованием в библиотеке. Мин устало трет глаза, снимает бейсболку Чикаго Буллз, чтобы взъерошить примятые волосы, и натягивает ее обратно. Листки, что он поднял, беспорядочно перебираются пальцами туда-сюда, туда-сюда, туда, мать твою, сюда. Боже, один только вид пятнадцати копий диплома на экране его ноутбука и стопка этих бумажек с формулами заставляют хотеть совершить красочное харакири. Мину даже интересно, поможет ли это хоть кому-нибудь взбодриться в интеллектуальном круге ада? Юнги даже в какой-то момент задумывается, будет ли странно подходить к каждому страдальцу и спрашивать не имеется ли у него за пазухой катана-другая. Он буквально делает все и думает обо всем, кроме сраного диплома. — Сколько можно? — вздыхая, ворчит себе под нос парень. — Если я, блять, на первой лекции не понял, что значит горизонтальный и вертикальный, как я должен эту хуйню рассчитывать? А эти сраные коэффициенты? Их будто как к-поп группы наклонировали. Зачем столько этого экономического дерьма? Я и так могу навскидку сказать, что эта сраная организация разорится через год. Особенно если они в экстремально-пошлом порыве наймут такого охуительного специалиста, как я… Он продолжает ворчать себе под нос уже три с половиной часа, делая вид активной деятельности, но все безуспешно. Юнги полный ноль в анализе. Его куратор благополучно игнорирует все вопросы по дипломной работе, а Юнги хоть и выпускник, но уже выть готов на экономическом. Зря он тогда послушал Джуна и решил перевестись на этот курс. «Йо, бро, да не ссы, будет весело! Экономика легкотня, нам останется в лучших студенческих традициях оттягиваться только так и без последствий!» Юнги, как он сам не устает напоминать себе, мог бы сейчас спокойно читать книги, писать по ним длинные скучные эссе и размышлять можно ли назвать Шекспира переоцененным. Но нет, ему надо было пойти на поводу у своих двух самых больших жизненных ошибок: стремления познать все навязанные обществом клишированные прелести студенческой жизни и лучшего друга-кретина. Он уже упоминал, что ненавидит клише? Он их сильно ненавидит. По итогу Юнги сидит в затхлом читальном зале, среди покрывающихся плесенью книг и нюхает ставосьмидесятиметрового качка, который прибежал с тренировки по футболу и упрашивает какого-то ботаника сделать за него промежуточную работу. Юнги руку на отсечение даст, что в других обстоятельствах, это потное зловонное чудовище вряд ли можно было бы встретить даже в метре от входа в святилище знаний. Все равно что осел на ипподромных скачках. Зато картинка в голове того, как этот самый чувак загорается, как демоническое отродье, стоит ему только поставить ногу на священную землю, переполненную книжными червями, изрядно веселит парня. Он скрежещет зубами в попытке спрятать вырывающийся смех и закрывает лицо ладонями. В итоге Мин утыкается в собственный локоть и, беззвучно смеясь, дрожит всем телом так сильно, что даже слезы из глаз начинают течь. Боже, блять, хоть бы не истерика. Телефон сбоку подсвечивается в песочно-желтой полутьме настольных ламп и немногословных пыльных стеллажей, лишенный возможности громко пиликнуть, и Юнги резко вскидывает голову, которой успел привалиться на раскрытые учебники. Неужели? Это что, божье благословение? Возможно, его наградили за то, что он мысленно сжег человека, далекого от светлых мыслей и книжного просвещения. Если так, то он готов стать ебучей воображаемой инквизицией. В глазах плескается много наивной надежды, когда Юнги судорожно свайпает экран блокировки андроида, чтобы прочитать сообщение, которое пришло на почту. Иисусе, да он так не волновался даже, когда ездил на концерт Eminem’а! Наконец-то куратор ответил на его молитвы и снизошел, чтобы дать наставления на грядущую кучу работы и накинуть еще пару-тройку исправлений, переделывания старых параграфов и добавления новых… Вообще-то, Юнги передумал. Лучше пусть о его существовании забудут все и каждый. «Входящие 1» «[ВНИМАНИЕ] Уважаемые студенты, завтра с 16:00 на сайте будут проводиться технические работы…» Юнги громко стонет в деревянный стол. Ботаник недовольно сверкает очками в его сторону, а качок глупо хлопает глазами и вытягивает лицо, делая ртом забавную букву «о». Тут вдруг что-то внутри него щелкает и просыпается та самая гнусненькая черта его характера, которая терпеть не может это. Мин разворачивается к комичному дуэту и ядовито рявкает: — А вы, ребятки, не можете быть еще более клишированными, а?! Парочка шокировано смотрит, как агрессивный, мрачный, наоравший на них тип дергано кидает весь свой ворох вещей в рюкзак, захлопывает ноутбук и подхватывает его под мышку, а затем скрывается в дверях библиотеки, шаркая стертыми берцами. — Так как насчет реферата?.. — Сам пиши, Чонгук.✘✘✘
— Сука, ну вот скажи мне, так сложно ответить на одно сообщение? Для простого «да», «нет», «пошел нахуй» нужно так много энергии?! Про что-то по типу «вот тебе мои правки, Мин, теперь ты благословлен тринадцатью апостолами, можешь расслабить свое многострадальное очко, не спать, не жрать и сидеть 25/8 за ноутом в ожидании новой панической атаки». — Э-э-э, — тянет задумчиво Намджун, прикладываясь к ужину в виде гавайской пиццы, — я знаю про двенадцать апостолов. — Тринадцатый он сам. Иначе как объяснить столько гонора у простого лектора по экономическому анализу, я не знаю. Юнги прикладывается к банке пива, делает последний глоток и кидает ее в мусорную корзину, попадая точно в цель. Он уже в достаточной кондиции, чтобы представлять себя Майклом Джорданом, который громит в сухую эту жалкую грязную корзинку. Намджун кривится от чужой громыхнувшей отрыжки в знак победы в импровизированном матче и тихо потягивает из горла свой Carlsberg. — Чувак, да забей ты на него. Это классика, когда препод игнорирует. Ему за это платят, и его задница не горит от дедлайна и приближающейся защиты. — Знаю, — вздыхает Мин и обнимает всеми конечностями большую диванную подушку, на другую опираясь поясницей, — но не по-человечески как-то… Ким коротко смеется, достает из жужжащего холодильника еще две банки пива и аккуратно начинает, чтобы не нарваться на гнев расстроенного и уставшего друга: — Слушай, я ведь предлагал тебе свою помощь… — Помощь! — вскрикивает Юнги и громко стонет в подушку, пытаясь если не заглушить свой крик отчаяния, то хотя бы удавиться. — Я даже, блять, не понял ты мой анализ объясняешь или ебучее космическое построение шаттлов. Долговязый блондин косится на друга в любовных игрищах с подушкой и строит донельзя оскорбленную мину. Он отхлебывает золотистой пенящейся жидкости и, блаженно прикрывая глаза, садится и откидывается на спинку мягкого полосатого кресла, которое Юнги любит звать уродской ошибкой дизайнерской природы. Но хуже — их небольшой диван, на котором сам Мин растягивается ежедневно, практикуя, как ему кажется, сложнейшие позы йоги. На деле — просто лежит к верху задом. Тот хоть и мягкий, но удивительно ромашчатый. Цветочки, всыпанные на обивке, жмутся друг к другу через каждый сантиметр, и почему-то вот это дизайнерское уродство Мин считает вполне себе сносным и даже периодически любовно оглаживает мягкие бока, приговаривая как любит мягкую махину, что заботится об удобстве и комфорте для его старых косточек. В их комнатушке два на два вообще мало мебели, поместиться могут разве что они сами да пара мебельных изысков. Сколько бы Юнги ни собачился с комендантшей и руководством общежития, им так и не выделили нормальную комнату. Вот и живут они на пару с полностью облепленным наклейками из жвачек мини-холодильником, красно-зеленым полосатым креслом, ромашковым диваном и, черт побери, пальмой. Пальма искусственная и досталась им в дар от предыдущих студентов, которых выселили из комнат за раскуривание травки, но этот пылесборник удивительно прижился в углу комнаты и постоянно выслушивал жалобы Юнги и Намджуна об их сумасшедших преподавателях или доставучих однокурсниках. Хороший молчаливый собеседник. Как она попала в студенческое общежитие и вообще оказалась у двух укуренных студентов, уже никого не заботит. Юнги заваливается на бок, подминая под себя подушку, и с грустью смотрит, как по банке пива стекают капельки охлажденной воды. — Джун, — тянет Мин тихим голосом, — а до Мексики ехать далеко? Глаза Кима комично округляются, а рот открывается, из-за чего пара струек пива стекает по подбородку. — Вот черт! — гневно восклицает парень и утирает рот рукавом свитшота. — Какая Мексика, чувак? Ты же не объявленный в розыск государственный преступник. Или?.. Мин невесело смеется. — Да брось, Джун. Единственное преступление, которое я могу совершить, — это быть слишком сексуальным, — парень высовывает язык и слюняво облизывается, якобы изображая ту самую преступную сексуальность, на что Ким кривит в отвращении лицо. — А Мексика… кто его знает. Обычно туда бегут от всякой жизненной херни. Разве нет? — Кончай ломать комедию, Юнги. — То, что мертво, умереть не может, — воинственно цитирует Мин и вскидывает руку с кулаком над головой. — Ты серьезно? Опять будешь говорить что-то вроде «человечество уничтожило само понятие юмора»? Джун скептично вскидывает брови и делает очередной глоток. — Не говори мне про этих интернетных душнил, не то я опять пойду сраться в комментариях. Это же надо уметь так криво понимать все смехуечки, интерпретировать их буквально и делать из всего трагикомедию из оскорблений и неправильно понятого смысла. — Да-да, — устало вздыхает Ким, — я помню. «Юмор, Джун, он как туалетная бумага — на один раз. Посмеялся и забыл». Между прочим, дословная цитата. — Я польщен, что ты запоминаешь даже мои туалетные цитаты, бро. Намджун тяжело вздыхает, рассматривая потолочный вентилятор, на котором образовался уже четвертый слой пыли. Влажная уборка бы тут не повредила. Или хоть какая-нибудь уборка. — Хорошо! — вдруг вопит Ким, сотрясая стены и получая хлопки по стене от соседей, которые, вероятно, готовятся к экзаменам. Ну или трахаются. Парень закидывает в рот горсть соленых орешков, половину просыпая мимо миски на стол. Откидывает журналы «Веселый Финансист» в сторону и достает из-под них лэптоп с нарисованным маркером на крышке членом. Они больше никогда не будут говорить об этом пьяном проебе. Юнги делает вид, что его душа отошла в мир иной, и строит донельзя умиротворенное лицо, будто никакие жизненные тяжбы его не касаются, однако все же поглядывает на друга одним глазом. — Если это очередная твоя авантюра, энтузиаст веселья, то можешь сразу идти в сраку. У меня до сих пор все руки в этой ебучей мятной краске, и — вот так удивительно! — она оказалась несмываемой. А после того раза, как ты во время каникул предложил взобраться на гору Ачасан в три ночи, якобы повидать красивые зимние виды, я слег с температурой тридцать девять. Намджун лишь отмахивается, мол, главное, что весело было, остальное издержки, и бегает пальцами по клавишам. — Раз уж я не могу нормально объяснить, то найду того, кто сможет. В моей группе есть парень, у которого, кажется, брат стажируется в Samsung'е и заканчивает высшее по экономике в лиге плюща. В свободное время он репетиторствует. Его брат обожает нахваливать своего младшенького. Намджун отрывается от экрана, выпрямляет спину и, как гордая мать, заявляет: — Ему всего двадцать четыре. — Думаешь, если твоя гениальная задница не смогла мне ничего объяснить, то вот этот вундеркиндер сможет? — вздыхает Мин и трет переносицу. Он подцепляет банку пива с подлокотника и проливает небольшое пятно на ковролиновый пол. — Мы живем, как свиньи, — комментирует Намджун, качая раздосадовано головой. — Мы живем, как студенты. Пожимает плечами Юнги и трет ногой пятно. — Если мы студенты, это не значит, что мы свиньи. И вообще, что за стереотипы о студентах. Все должны содержать свое жилище и рабочее место в порядке. — Стоп! Заканчивай свою уборочную философию. А то сейчас под пивко по пятому кругу пойдет тема капитализма и «эти сраные ТНК правят этим сраным миром». — Но это правда! Юнги смотрит на него нечитаемым взглядом. Они практически борются глазами, и побеждает старший, довольно откидываясь на диван и зарываясь с головой в мягкие цветочные подушки. На той, что лежит на его животе, он ковыряет ногтем засохшее пятно от куска пиццы после последнего просмотра дорамы и пытается понять, что с его жизнью, блять, не так. — Эм, — привлекает его внимание Ким, неловко ерзая, — тут у тебя… страничка в твиттере открыта… и, эм-м, вот, черт, Юн, я же просил закрывать вкладки на общем лэптопе… Юнги опирается на плечо и с открытым ртом наблюдает за другом, который подскочил и рванул в сторону коридора, оставив после себя шлейф смущенности. Он пытается вспомнить, что же так могло подействовать на Джуна, вроде все вкладки с его любимыми дорамами он уничтожает сразу во избежание слезного потока, а наткнуться на фотографии того модельного красавчика с его группы он не мог… Ебучий случий. Юнги подрывается, как ужаленный в задницу, и коленями больно падает в ворс ковра перед импровизированным столом — картонных коробок из-под пиццы, садясь прямо напротив жужжащего лэптопа. Та самая не закрытая страничка в твиттере пестрит его любимыми откровенными фотографиями и короткими роликами по 30-60 секунд, а маленькая красненькая циферка в углу экрана оповещает о новых уведомлениях с аккаунта thebestsuckerinthiscountryside. — Вот черт, я так сильно проебался, — хнычет Юнги, закрывая пылающее лицо руками. Мин почти чувствует, как перекидывается жар с его лица на шею и идет в глубь тела. Тепло, что разливается внутри, приятное и немного будоражащее, но настолько сильного смущения он не чувствовал никогда в своей гребаной жизни. Даже когда двое однокурсников после физ-ры в общей душевой застали его намыливающим ядовито-зеленой мочалкой задницу и поющим одну из песен Джастина Бибера. Кажется, это была Love Me? О, дерьмо, нет, это точно была Baby. Месяц грязных шуток от всего универа и косых взглядов он перенес с гордо поднятой головой и смелым «пошел-нахуй-чужие-вкусы-не-судят». Но это! Это… трагедия. Не то, чтобы Юнги скрывается от лучшего друга, но да, он скрывается. Рассказывать о своих пристрастиях Намджуну и так было сущим адом. Ему пришлось выпить три шота водки, чтобы быть в тонусе и на одном выдохе произнести «я-дрочу-на-нюдсы-твиттерского-мальчика». Но вот слушать нравоучения он не готов до сих пор. Тем более, что это дико смущает. При том, что у него действительно есть варианты с кем переспать. Да, Мин Юнги, конечно, не король выпускного бала, но определенный успех имеет. Даже несмотря на конфуз с Бибером и душем… его репутация стремного-мрачного-но-безумно-сексуального-типа пошатнулась, но не более. Тут вдруг он смотрит на количество обновлений и раскрывает в немом удивлении рот. «27 пропущенных постов». — Пиздец, — шепчет Юнги, — неужели, я пропустил так много? Раньше не проходило и двадцати минут без того, как он проверял полюбившийся аккаунт, открывая посты практически в ту же секунду, как они заливались. Он даже пару раз успел попасть на удаленные, где были грамматические ошибки или случайно прикреплена лишняя фотография. Черт, как-то раз этот парень залил пост с двумя фотографиями: его истекающая смазкой дырочка с пробкой-алмазом и очаровательный, плюшевый, пушистый корги. Корги! И это было нереально мило. Юнги пришлось откачивать себя и возвращать собственную душу с того света. Он даже закрыл ноутбук и вернулся только через двадцать минут, судорожно куря в коридорную форточку и сдирая ногтями полопавшуюся краску с рамы. Банка, переполненная жижей из замоченных сигарет, неприятно воняла, но даже это не могло отвлечь Юнги от странных мыслей об этом парне и его маленьком питомце. Он считал все это чертовски милым, хотя понятия милый и Мин Юнги были абсолютно точно диаметрально противоположными. Конечно, когда он вернулся, пост уже был удален и на его месте появился новый, идентичный, только без фотографии милого песика. Его ноутбук унесет с собой в могилу тайну двух сохраненных фотографий, спрятанных в скрытой папке. Ловя такие моменты, Юнги верит, что становится к нему, этому милому и одновременно дерзкому в своем контенте камбою, чуть ближе. Он будто успевает в приоткрытую щелку заглянуть в его настоящую жизнь. А сейчас… Он пропустил двадцать семь обновлений. Двадцать семь постов. Двадцать семь сочных кусочков.✘✘✘
Солнечное утро понедельника выдается на редкость паршивым. Просыпаться от звонка будильника — тяжело. Просыпаться от смс-ки преподавателя, говорящей, что он ждет тебя в кабинете для передачи правок через тридцать минут — невыносимо. Юнги как обычно спит всего два с половиной часа и поднимается жутко помятым. Чувство усталости, с которым он соскребает себя с кровати, отвратительное. Глаза, каждый раз закрываясь, слипаются вместе и не желают хоть чуть-чуть открыться. Закинув в себя тост с джемом — он все еще живой и ему все еще необходимо есть, чтобы не умереть — Юнги натягивает самую чистую толстовку с принтом Наруто, поражающего расенганом логотип Pepsi, угольную панаму и вылетает из общежития на всех парах. Куратор, который соизволил, наконец, ему ответить, просит прийти, чтобы лично высказать замечания. Юнги предчувствует тощим задом грядущий разъеб. Но все это так злит, что хочется пинать по пути к универу мусорные баки, лишь бы снизить уровень ненависти ко всему живому. Во-первых, Юнги выводит из себя сам факт, что при имении долбанных продвинутых технологий вроде мессенджеров и телефонов тот мудила не желает ими пользоваться. Во-вторых, это просто по-свински: писать ему за полчаса до самой встречи, потому что видите ли в другое время научрук занят. Ему требуется минимум десять минут, чтобы добежать и еще пятнадцать, чтобы привести себя в более-менее живой вид. Оставшиеся пять минут он судорожно затягивается сигаретой за углом здания университета и пинает брошенные студентами банки из-под энергетиков. Все это невыносимо. Он стоит, рассматривая грузные тучи облаков, собирающиеся в огромные пушистые кучи и настроенные оросить весь Американский континент сильным ливнем. Кажется, он не взял зонт. Черт, да у него даже нет зонта. Предвкушая, каким мокрым и замыленным он вернется домой, Мин тушит сигарету об урну, вскидывает плечи, чтобы поправить лямку рюкзака, и шлепает любимыми берцами в здание, наполненное тихими вздохами сожаления и отчаянными стонами. Разгар сессии, мать ее. Ему на крыльце встречается Джесс с третьего курса социологии. Или политологии? Красивое голубое омбре ее волос, контрастирующее с темным цветом кожи, отвлекает Юнги настолько, что он успевает выхватить из ее уверенной речи только последний кусок, где она зовет его в кафе, которое, кажется, открылось на прошлой неделе в соседнем от училища квартале. «Танцы при луне»? Кто вообще смог додуматься до такого названия? Свидание… это смешно. Он вымученно улыбается, как если бы наступил в собачий сюрприз, но все равно остался непоколебимым оптимистом. — Прости, но мне уже назначили сегодня свидание. — О, правда? Жаль, — сдувается девушка и разочарованно поджимает губы. — Да. — Юнги подкидывает на плече рюкзак, чтобы удобнее держался, и чувствует, как тот бьется о задницу. — Свидание с куратором по диплому. Увидимся. Он салютует ей двумя пальцами, и девушка громко смеется, желая ему удачи. Она красивая и дружелюбная. Юнги не слышал никаких слухов о ней, что безусловный плюс. Может, стоит попробовать?.. Временами он действительно не может поверить, что кто-то спокойно к нему подходит и предлагает сходить куда-нибудь вместе. Он выглядит сегодня как самое настоящее дерьмо, не успев принять даже душ, потому что времени было катастрофически мало. И ее отношение немного удивляет. Хотя бы то, что она не зажимает нос, стоя близко к нему, говорит, что Юнги чуточку, но нравится ей. Конечно, ему, как и всем, хочется иметь человека рядом. Быть близко с кем-то, иметь общие интересы, разговаривать до поздней ночи, по-ванильному держаться за руки, целоваться на улице, раздражая прохожих. Романтика, глаза-сердечки и карамельный секс на пляже. Но найти такого человека оказывается куда сложнее, чем это было в теории. Миссия, мать ее, невыполнима. Все его свидания на первом и втором курсах заканчивались полными провалами, а потом он открыл для себя магию твиттера, и как-то все ушло на второй, ненужный план. Ведь отношения — та еще морока, верно? А сейчас Мин вполне всем доволен. Хотя, Юнги не скроет, ему бы очень хотелось встретиться вживую с тем парнем. Познакомиться, узнать поближе, он уверен, что тот на самом деле очень милый человек. После личной встречи с куратором (впервые за месяц!) Юнги выжат, как лимон, и разрезан на неровные кусочки суровым «вы слишком долго переделываете, Мин, работайте быстрее, не задерживайте меня и себя». Еще бы минута, и он бы испепелил этого мужлана взглядом. Какая наглость! Он ждет долбанного ответа каждый день, дергается от каждого входящего, звонит через день, напоминая о своем существовании, не спит и не ест сутками, доводя до идеала циферки и текст, чтобы получить это? Верхушкой конца его терпения становится «м-да, ваш анализ оставляет желать лучшего, полностью перепишите и начните с расчета динамики и структуры. Это азы, Мин». Куратор кидает укоризненный взгляд из-под прямоугольных очков, при этом перечеркивая целую страницу красной пастой. Юнги отдал за печатный вариант около десяти долларов с последнего аванса, что сулило ему еще неделю-две диеты на быстрорастворимой лапше и сэндвичах из дешевого маркета. Хочется одновременно набить морду этому куратору и горько заплакать. Он плюхается под дерево, прячась от легкой мороси и ждет Намджуна с пар, потому что тому резко понадобилось что-то важное. Юнги редко видит от него столько смайликов и капса в личных сообщениях. Редкие группки усталых студентов рассредоточиваются по всему периметру, подминая влажную зеленую траву и отдыхая от очередного экзамена. Никого не смущает мелкий дождь, потому что дерьмовее их жизни уж точно не станут. Объемная крона дуба перекрывает не только дождь, но и почти весь свет, скрывая Мина в тени. Рассматривать свои ботинки кажется очень увлекательным занятием. Он честно пытается отвлечься от негативных мыслей, потому что Хосок всегда учит, что все идет от головы, но ничего не получается. Этот долбанный куратор просто перечеркнул весь его напряженный труд и сказал сделать заново. И он понятия не имеет, как из этого выкручиваться. Ему точно все еще нужен этот диплом? Может, жизнь в вечных подработках не так уж и плоха? За суматошными мыслями он не замечает, как вырубается прямо под деревом. Многие дни недосыпа ужасно тяжело переносятся организмом, и тот просто начинает сам брать дополнительный отдых. Будит его что-то странное и яркое. Юнги трет глаза, еле-еле открывает и каменеет, не двигаясь ни на дюйм и лежа на почти сухой траве под деревом. — Привет! — звонко говорит Солнце и широко улыбается. — Ты Мин Юнги-щи, да? Мин осоловело хлопает глазами и смотрит на парня, ореол которого светится яркими золотистыми лучами. До него не сразу доходит, что это просто мартовская погода опять изменяет свое направление и солнечный диск показывается из облаков, отбрасывая теплые лучи на заспанное лицо через проблески в объемной шапке листьев. Смотря вот так снизу на этого парня, окруженного светом, Юнги не может не удивиться, насколько тот красив. Это похоже на глупую сцену из аниме или дорамы, и, черт, от этого хочется расхохотаться в голос. Что за ущербное клише, думает Юнги, но мысли назойливо возвращаются к Солнцу. Возможно ли вообще подобрать к обычному человеку аналогию в виде солнца? Парень все так же стоит, возвышаясь над ним божественным провиденьем и ожидая ответа. — Эм-м… — тянет Юнги, не ожидавший такого напора и к тому же только-только проснувшийся от сладкой дремы. В чувства его приводит тяжелый пинок по лодыжке от лучшего друга, который — вот так сюрприз! — тоже стоит здесь все это время. — Ай, Ким Намджун, ты совсем страх потерял? — Поднимайся, Юнги, я привел твое спасение. Скептически на него зыркнув и осторожно оглядев все еще лыбящегося парня, Юнги переворачивается на бок, кряхтит и скрипит своими костями, пока наконец не поднимается, отряхиваясь от сухой травы и листьев дуба. — М-да, чувак, ты почти развалился, — смеется Ким, придерживая лямку строгого портфеля, что висит на одном плече. — Заткнись. Кого ты там привел? Лицо Намджуна сияет ярче бриллиантов (но даже это не сравнимо с аурой Солнца). — Это Чимин, он гений финансового и экономического анализа. Помнишь, я рассказывал про него? Он согласился помочь с твоей проблемой. — Ага, — растерянно кивает Юнги и все еще сканирует недоверчиво парня. — А менее азиатского репетитора ты не мог найти? — Не будь грубым, Юн. — Мы в Америке, Джун. Не будь грубым ты. Американцы заслуживают шанса, окей? Он получает еще один пинок по щиколотке и матерится. — Здравствуйте, Юнги-щи, меня зовут Пак Чимин, — парень низко кланяется, открывая вид на верхние позвонки из-за широкого ворота свитера и светлые вихры волос на макушке, — будем знакомы. — Будем. Только давай без корейского официоза. Можешь звать меня просто Юнги. Несмотря на скомканное знакомство, Солнце, кажется, взрывается от радости, образуя сверхновую, и с этого момента Юнги окончательно слепнет. Пока они идут к обеденным столикам, расположенным на заднем дворе, чтобы обсудить, чем Чимин сможет ему помочь и сможет ли вообще, Намджун придурковато улыбается и витает в облаках. Что не так уж и странно для Намджуна. Будто опомнившись, Ким тычет указательным пальцем в ребра Юнги под тканью толстовки, которые начинают болезненно выступать из-за недоедания. Мин подавляет вскрик в горле от неожиданности и косится зло на друга. — Только поласковее с ним. Он хороший парень, — почти шепчет Джун, смотря, как бодренько впереди них вышагивает Пак. — И еще хочу предупредить, что он иногда производит на людей особый эффект. Так что будь осторожен, искренне переживаю за неприкосновенность твоей ангстовой задницы. — Пошел ты, чувак, — Юнги бьет кулаком по плечу друга, и тот тихо смеется. — Я серьезно. Чимин просто нечто. Не только в анализе, но и в общении с людьми. В отличие от некоторых интровертных ублюдков. — Когда-нибудь, Намджун, — вздыхает Юнги, — я надеру тебе задницу. — Ага, — улыбается Ким, открывая вид на ямочки, в которые хочется ткнуть пальцем, — только после того, как научишься гладить свои вещи. Иначе ходить тебе всю жизнь мятым. Чимин непонимающе смотрит, как два парня хохочут, садясь за столик, но это кажется очень милым — взаимодействие двух лучших друзей. Он подпирает рукой с серебряными кольцами подбородок и улыбается настолько ярко, что глаза превращаются в щелочки. Юнги резко замолкает, внимательно слушая, как дико в груди заходится сердце.✘✘✘
Юнги наваливается плечом на дверь, и та с тяжелым скрипом из классических хорроров распахивается. Она каждый раз царапает пол, из-за чего внизу появилась дугообразная вмятина. Парень смущенно отступает в сторону и пропускает вперед гостя, клацая по выключателю. — Долбаная комендантша, — ворчит он и поясняет удивленному Чимину, стоящему рядом: — Третий год заедает, а старая карга все никак не может вызвать мастера. — Понятно… Чимин заинтересованно разглядывает их раскиданные ботинки, обколотую по углам тумбочку, которой, наверно, лет тридцать, и желто-салатовые обои с ромбиками, поблекшие до коричневого оттенка. Хотя в какой-то момент Юнги кажется, что в чужих глазах сверкает недоверие к таким условиям житья и откровенное отвращение. Неужто Солнышко родилось с серебряной ложкой во рту? Или просто как нормальный человек живет в хороших условиях? Вроде Джун говорил, что его брат подрабатывает моделью и они живут вместе недалеко от реки Хан. Да и сам парень стажируется в одной из самых прибыльных компаний Южной Кореи. Они проходят на три шага вперед, оказываются в «гостиной» и раздеваются, кидая верхнюю одежду на одну из кроватей (кровать Намджуна, ха). В воздухе витает неловкость, но они довольно быстро находят общий язык, начиная заниматься. Чимин жмется слишком близко. Будто не нашлось другого места, ему надо было сесть именно на диван рядом с Юнги. Он чувствует напряжение между ними, но это не что-то плохое. Скорее напряжение, как если бы господи-блять-боже-мой, как если бы они хотели переспать друг с другом. Вздрогнув от собственных мыслей, Юнги поворачивается к Чимину и недоверчиво смотрит на профиль парня. Да быть такого не может. Они ведь только познакомились. Конечно, случается так, что люди с первого взгляда привлекают друг друга, но чтобы такое… Юнги не знает, что думать. В смысле, он даже не принимал душ утром и уже как неделю не может найти расческу, чтобы причесать свои вздыбленные волосы (вообще-то он уверен, что Джун спер ее и не признается). Юнги, как здоровый, почти зрелый парень, у которого не было давно секса, может понять реакцию своего организма на Чимина: в своих черных скинни с дырками на коленях и свободной рубашке, расстегнутой на три (три, бог ты мой!) верхних пуговицы и заправленной за пояс джинсов, он выглядит сексуально. Чертовски сексуально. А прибавить к этому его неоднозначное поведение, вроде чрезмерной тактильности, когда Юнги отвлекается от объяснений формул. Или то, как его язык влажно пробегается по пухлым губам (вблизи они кажутся наполненными воздушной ватой, настолько они пышные), снимая верхний слой светлого тинта, когда он усиленно думает… вау. Юнги влип. Очень-очень крупно влип. Он не знает наверняка, что думает о нем Чимин и вообще о его реакции на их первую встречу, но отчего-то чувствует то самое напряжение на уровне инстинктов. Будто если бы они не парились о всяком социально важном для общества дерьме и были чуть менее зависимы от собственных принципов, то спокойно трахались бы на этом самом диване уже на пятой минуте, как зашли в квартиру. — Вот тут, в графе абсолютное отклонение, тебе нужно сперва посчитать разницу между отчетным периодом и… ты меня слушаешь? Скулы парня покрываются нежно-розовым румянцем, и он клянется, что все это не его вина. Просто рядом с Чимином все мысли превращаются в однородную непонятную кашицу и в голове возникают картинки отнюдь не целомудренного содержания. — Юнги? — вновь окликает Чимин и выглядит немного обеспокоенным. Он вновь облизывает свои губы, и Юнги хочет умереть на месте. Его учеба превращается во все большую и большую пытку.✘✘✘
Как оказывается позже, милое, невинное и яркое Солнышко настоящий дьявол, если узнать его поближе. Чимин только с виду напоминает добропорядочного студента и исполнительного стажера. На деле же он, почуяв, что порог знакомства достаточно пройден, перестает сдерживаться и показывает свою более раскрепощенную сторону. Во время их занятий он постоянно язвит, делает шутливые комментарии, выдает абсурдные пошловатые шутки и ведет себя, будто они знакомы тысячу лет. А еще флиртует. Сначала Юнги не понимает, что за странные фразочки тот выдает и почему постоянно выбирает вместо кресла диван. Аргументирует он это тем, что хочет быть поближе к Мину и сразу ему тыкать пальцем, какой момент он объясняет. А потом начинаются эти частые взгляды и легкие касания: плеча, колена или шеи. Привыкнув к младшим и их потребности в тактильности, особенно этим любил баловаться Хосок, постоянно липнув к старшему, Юнги не сразу обращает на это внимание. А когда замечает, становится немного поздно. — Долго ты будешь мою коленку массировать? Мне двадцать шесть, а не шестьдесят. Пока проблем с коленями не имею, — ворчит как-то Юнги после месяца занятий, но чужую руку даже не пытается убрать. Это выше его сил. Они уже три часа сидят, пытаясь разобрать в его таблицах хоть половину тех цифр, что он криво-косо насчитал за неделю. При этом Чимин липнет, как банный лист. Даже Намджун не выдерживает в какой-то момент явного напряжения в воздухе и уходит на очередное свидание к Джину — старшему брату Чимина (наконец, становится понятно, как ему удалось уговорить на эту авантюру с необучаемым Юнги самого Пака: тот просто спишет потом должок с брата, который, очевидно, также запал на Джуна). Чимин выдыхает тяжело, и его хватка усиливается, слегка продвигаясь вверх по бедру. — Блин, Юнги, я думал, ты только в анализе такой тугодум. — Не перегибай, — осекает его Юнги. Он поворачивается, чтобы зло зыркнуть, но теряется от того, насколько лицо Чимина близко. Юнги гулко сглатывает, чувствуя, как шевелится под кожей кадык. Нос чует что-то тропическое, кажется, легкий запах кокоса с молочным отливом. Он готов поставить двадцать долларов, что это средство для волос: шампунь, или, например, маска. Приятный запах. А еще одежда парня пахнет лавандовым кондиционером — мать Юнги всегда использовала именно этот при стирке белья, и он напоминает ему о доме и моментах, когда женщина просила его развесить сушиться белье, а он наслаждался ненавязчивым и сладковатым запахом. Дыхание Чимина касается его челюсти — тот сидит непозволительно близко. Глаза сверкают масляным блеском, а по губам ежесекундно пробегает язык, смачивая пересохшую кожу. Юнги уверен, что, протяни он сейчас руку и позволь себе лишнего, сможет почувствовать напрягшийся чужой член. Он своей кожей чувствует чужое возбуждение. Чимин слишком очевиден. Юнги боится сгореть в огне Солнца. — Я не перегибаю, — выдыхает Чимин, едва касаясь напряженной челюсти мягкостью влажных губ. — Я уже несколько недель пытаюсь намекнуть тебе, как сильно хочу, чтобы ты трахнул меня, но до тебя не доходит. — Черт, Чимин, что ты… Пухлые губы накрывают его рот, не давая больше слова сказать и хоть как-то помешать действиям Чимина. А к действиям он переходит мгновенно, обхватывая ладонями лицо Мина и облизывая по очередности каждую из его губ, затем посасывает и слегка оттягивает. Он ловко перекидывает ногу и седлает бедра Юнги, вызывая дрожь во всем теле, словно внезапно началось землетрясение. Юнги задыхается до тех пор, пока не хватается за запястья младшего и не отодвигает его от себя, чтобы посмотреть в глаза, затянутые похотью. — Чимин, нам стоит остановиться. Я имею в виду… черт, мы ведь даже не знаем друг друга толком. — Все хорошо, Юнги. Нам необязательно знать друг друга. Так даже лучше. Никаких обязательств. Юнги не особо согласен с таким раскладом. Это удобно, да, но он хочет трахать любимого человека, который будет отдавать взамен ровно столько, сколько будет давать ему сам Юнги. Или хотя бы того, кого ты сможешь потом пригласить на свидание. Утоление потребностей важно для него, однако не стоит в приоритете. Черт, но… сказать сейчас «нет» равносильно худшей ошибке в его жизни. Хуже только поступление на экономический. Чимин ерошит волосы, тяжело дыша, но не спешит отстраняться. Лишь ждет и выжидательно стреляет глазами по комнате, будто ему вообще мало интересно, что ответит Юнги. Кажется, понимает Юнги, Пак действительно умелый манипулятор: так быстро и бесповоротно повернуть все в нужное ему русло. Хотя больше напоминает охотника, намеренного поймать желанную добычу. Он щурится, терзая нижнюю губу, которая налилась и покраснела благодаря Мину, и начинает двигать бедрами. Плавно и медленно. Объезжая чужой полувставший член сквозь ткань. Пальчики пробираются под воротник Миновой худи и гладят впадинку между шеей и ключицей. — Если не хочешь… Горячее «хочу» Юнги растворяет на чужих губах. Капкан захлопнулся. Ловушка непогрешимо сработала. Юнги, отпуская себя, наконец, пробирается пальцами по чужим бедрам, налитым такой мощью и силой, что они могут сломать кого-нибудь, и впивается в них пальцами. Чимин улыбается лукаво и так сладко, почти приторно. Парень продолжает движения, чувствуя упирающийся в него бугор, и вздыхает, наверняка предвкушая, как чужой член окажется внутри него. Это будет хорошо. Чертовски горячо и хорошо. Юнги выцеловывает слова на ключицах, что-то такое же приторное, как улыбка Чимина. Трется носом около мочки уха и глушит любые животные порывы забыться горячим дыханием: все плавно и тягуче, нежно. Просто секс это или нет, Юнги плевать, он привык отдавать всего себя и свои чувства, чтобы партнер если не по словам, то по касаниям точно понял, что он здесь, он никуда не денется и он позаботится. Поэтому сейчас, стеля мелкие поцелуи за ухом, он хочет, чтобы блондин был сосредоточен только на нем и получил удовольствие. Чимин задушено стонет: никто так быстро не находил его самое чувствительное место за ухом. Они еще даже не разделись, но все это уже так чертовски правильно, так чертовски искрится вокруг них, что есть вероятность воспламенения. Юнги будто обливают живым огнем, и он принимает его своей кожей, ждет, пока загорится каждая клетка тела, а Чимин в его руках уже пылает, словно создан из синего пламени. Это опасно, думает Юнги, ну и к черту. Живем один раз, так какого хрена? Чимин приподнимается, ускоряет темп, но лишь самую малость, дразня их обоих, и делает телом плавные волны, скользя промежностью, обтянутой скинни, прямо по стояку. Бедра ритмично проезжаются взад и вперед, заставляя все в предвкушении сжиматься и трепетать. Дьявол, да его собственный член уже истекает смазкой так сильно, пачкая боксеры. Чимин чувствует, как увлажняется белье и как приятно с легкой болью трется набухшая головка о ткань. Он запрокидывает голову и тонко постанывает в такт собственным движениям. Возбуждение, которое чувствует Юнги от открывшейся картины, не сравнимо ни с чем. Юнги расцеловывает чужой подбородок и линию челюсти, одну руку оставляя на елозящем туда-сюда бедре, а другой расстегивая пуговицу и ширинку на джинсах Пака. Удивление от того, насколько Чимин мокрый (боже, Юнги и не предполагал, что есть парни, которые так сильно текут) сметается мгновенно, стоит парню прижаться к его груди. Чимин явно ищет более тесного контакта, желая почувствовать приятное трение на члене и немного на сосках. Юнги сильно стискивает его в объятиях, будто они на самом деле встречаются уже много месяцев и любят проявлять нежные чувства посредством секса, а не просто утолять голод. Он чувствует, как Чимин замирает в его руках, без возможности двигаться, и прикасается губами к шее, опаляя дыханием ее основание. Руки в нерешительности дергают ткань на боках Юнги по обеим сторонам, но так и не обнимают в ответ. — Нам нужно в комнату, — Юнги надеется, что его голос звучит хотя бы немного ровно, — смазка и презервативы там. И кровать. Черт, этот диван не должен быть осквернен таким образом. Джун меня… Чимин впивается в его губы, больно кусаясь. Мычание Мина глохнет где-то в чужих зубах. — Заткнись. Юнги удивленно наблюдает, как Пак тянется к своей сумке, брошенной между пицце-картонным столиком и диваном. Он выуживает оттуда маленький пакетик одноразовой смазки и квадратик Durex. Пока Чимин стягивает с себя узкие джинсы вместе с трусами, матерясь от собственной неуклюжести и нерасторопности, а Юнги накрывает ладонью пульсирующий в штанах член, чтобы хоть немного снять болезненное напряжение, он успевает подумать кое о чем странном. Если у Чимина с собой всегда есть такой набор, то значит ли это, что он часто спит с первыми встречными? И вообще часто занимается сексом? Парень вновь седлает ноги Мина, оставшись лишь в коротком свитшоте, и последний этого даже не замечает, погружаясь слишком глубоко в раздумья, лишь на автомате обхватывает упругие голые бедра. Юнги прикусывает щеку изнутри, злясь на себя же. Какого хрена его это вообще должно волновать? Пак сразу же обозначил границы. Никаких обязательств. Значит, они просто потрахаются и разойдутся, верно? Блять, а как же анализ? Что если Чимин свалит, как только получит свое? Юнги не жилец и просто идиот, если таким образом упустит свой последний шанс на нормальную сдачу диплома. — Ты слишком много думаешь, — шепчет Чимин и коротко смеется Юнги в ухо с нахмуренного лица старшего. — Мне нравятся твои волосы. Он пропускает сквозь пальцы мятную челку и зарывается в выкрашенную на спор копну ломких волос. Юнги млеет от прикосновений: у него всегда была слабость к поглаживанию головы. Он никогда не признается в этом, но просто обожает, когда кто-то из его друзей начинает гладить голову или трогать его волосы, перебирая пряди. Блять, Юнги, что с тобой не так? Ты собираешься хорошо потрахаться с потрясающим парнем и при этом думаешь… о чем вообще? Возвращают к реальности Юнги влажные поцелуи в дергающийся белоснежный кадык. И они действительно влажные. Запредельно слюнявые и мокрые, словно Чимин перенял на себя образ радующегося хозяину пса и решил вылизать его шею. Честно, раньше Юнги терпеть не мог, когда его партнеры хоть немного слюнявили кожу или губы, переусердствовав с поцелуями, но сейчас это его даже возбуждает. Возможно, все это влияние самого Чимина. Блондин громко стонет, дергаясь на Миновых коленях, не сдерживаясь абсолютно, и Юнги может мысленно представить, через сколько их соседи начнут долбить по стенам и просить тишины. Мин чувствует шеей запредельно горячее дыхание и горячий язык, выписывающий полосы. Кажется, он пропускает пару засосов и завтра утром будет удивлен. Однако сейчас ему так чертовски охуенно, что член нестерпимо дергается в штанах, желая уже почувствовать что-то горячее, влажное и тесное вокруг. Чимин скулит в его шею, пряча влажное от пота и красное от жары лицо, и активно подпрыгивает на коленях. И тут до Юнги доходит, что все это время, пока он витает в облаках, Чимин, ебаный бог всемогущий, растягивает себя. На коленях Юнги, несдержанно подскакивая и выстанывая в голос, он трахает себя уже тремя пальцами и, Иисусе, смущенно прячет лицо в чужой шее, не получая со стороны вообще никакой реакции, кроме горячих рук на бедрах. Юнги немного стыдно за себя, поэтому он неконтролируемо краснеет и вновь целует кожу за ухом, чуть задевая намокшие волосы носом. Блондин ближе наклоняется торсом к Юнги, прижимаясь своим членом, и последний чувствует, как горячий и невероятно твердый орган трется о складки толстовки, пачкая ткань прозрачной жидкостью. Стоны становятся более высокими, и Юнги приходится вслушиваться, чтобы хорошо расслышать их и запомнить, потому что кровь в ушах заглушает весь этот мир, сужающийся с каждой секундой до одного единственного человека. На этот раз в его голове одна всепоглощающая пустота. Юнги расстегивает свою ширинку и освобождает стоящий колом член от джинсов и трусов, облегченно вздыхая. Он стонет от осознания всего и вновь обхватывает бедра Пака, придерживая его, отчего тот начинает задыхаться и, блять, исступленно бормотать на пике возбуждения. — Черт, Юнги, так хорошо, — стонет Чимин, вгоняя в себя пальцы полностью до костяшек, — так хорошо… Юнги останавливает за запястье хаотично двигающуюся руку и притягивает парня к себе, не оставляя между ними расстояния даже для вдоха. Он берет с подлокотника презерватив, быстро натягивает, а затем использованный пакетик смазки и выдавливает пару оставшихся капель на собственный пульсирующий в латексе член. Он берет Пака под ягодицы, слушая над ухом тяжелое дыхание, и раздвигает влажные половинки. Головка члена небрежно проходится туда и обратно по промежности, размазывая и смешивая холодную смазку из пакета и горячую вытекающую и практически капающую из сжимающегося отверстия Чимина. Блондин скулит, не в силах даже держать свое тело ровно, и вцепляется в плечи Мина: если бы Юнги не придерживал его, Пак бы завалился на бок. Кожа на шее Юнги хоть и взмокшая, но она горит от прикосновений Чимина, когда он крепко хватается прямо под линией роста волос и исступленно целует, насыщаясь моментом. Могут ли люди, которым все равно друг на друга, отдаваться процессу с такой страстью, Юнги запрещает себе думать. Вместо этого он, наконец, ощущает чувствительной головкой упругие, хорошо растянутые стенки, когда слегка толкается в горячую, подготовленную для него дырочку. — А-ах, боже, Юнги… Чимин громко стонет, запрокинув голову, и замирает, слишком ярко чувствуя, как член продвигается все глубже внутрь него. — Блять, — шипит Юнги, обхватывая одной рукой раскрасневшееся бедро Чимина, а второй обвивая его талию, — ты потрясающий. Такой… потрясающий. Юнги слышит приглушенно, как Чимин над ним хнычет, и входит до основания, останавливаясь. Они дышат настолько загнанно, будто объезжали диких мустангов весь день. Круговые движения тазом вырывают из Пака очередной поток неразборчивых звуков. Юнги садит блондина на себя, прижимаясь всем телом и располагая его в более удобное положение, чтобы ноги меньше затекали и болели. Проклятая одежда мешает почувствовать все кожа к коже. Юнги сопит недовольно и обхватывает Чимина медвежьими объятиями, не позволяя второму даже дышать. — Черт, — смеется утомленно Чимин, — знаешь, если ты будешь так меня прижимать, то мы не сможем потрахаться. Несмотря на озорство в его голосе, он выглядит слишком затраханно и его мокрый, налитый кровью член говорит лишь о желании поскорее кончить. Юнги поспешно размыкает руки и позволяет Чимину отстраниться. Тот упирается вспотевшими ладонями в плечи, сминая черную ткань, и начинает двигаться. Он почти до конца поднимается и вновь до упора насаживается, намеренно сжимаясь сильнее вокруг члена. Пак не спешит, размеренно доставляет запредельное удовольствие обоим. Нарастающий звук шлепков в комнате звучит инородно, но перебивается громкими стонами Чимина, приятными для уха, и их сорванным дыханием. Юнги оглаживает его плечи, спускаясь к груди, и ласкает длинными пальцами соски, обводя и сжимая под тканью. Чимин весь такой невероятный, что сложно поверить в его реальное существование. Хочется навечно задержаться в этом моменте. Прикрытые глаза и слипшаяся от пота челка делают его лицо лишь прекраснее, подмечает Мин и толкается бедрами навстречу, когда Чимин вновь опускается. Слышится мокрый звонкий шлепок, и блондин вскрикивает. Его бедра начинают конвульсивно трястись, а сам он замирает. — Там, Юнги… там, еще, — хнычет Чимин, и Мин готов поклясться, что видит влагу в его глазах. — Пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Сделай так еще. Юнги стискивает чужую талию, чувствуя под подушечками пальцев лишь кости и мышцы, и насаживает Чимина на свой член. Он подстраивает ритм и вновь ищет тот угол и местечко, куда попал до этого. Блондин пытается подмахивать, но он так ужасно вымотался, что сил почти не осталось. Юнги подбрасывает бедра особо сильно, чувствуя, как приближается чужой оргазм, и наконец вновь попадает по простате. Он делает это так сильно, что Чимин взвизгивает. Его ноги разъезжаются по сторонам, и он валится на грудь Юнги, оставаясь в силах только цепляться руками за чужую одежду и хрипло дышать, не сдерживая свой голос. Юнги вновь направляет член в то место, елозя внутри горячих, так приятно и приглашающе стискивающих его стеночек, и вырывает у Чимина вскрики с каждым разом. — Еще чуть-чуть, — особо громко стонет Пак и сам насаживается на член в бесконтрольном темпе, — господи, Юнги, я сейчас кончу, так сильно кончу!.. Юнги держит чужое тело рукой поперек плечей и талии и продолжает вбиваться, когда чувствует, как Чимин сдавленно кричит ему в грудь и дергается. Стенки вокруг его члена нестерпимо сжимаются, почти отдаваясь болью в чувствительном органе. Пальцы на ногах парня поджимаются, и весь он трясется, содрогаясь в сильном оргазме. Задравшийся гармошкой край толстовки Юнги промокает в области живота, и он чувствует, насколько горячая сперма у Чимина. И ее так много, боже милостивый. Чимин все еще хватается за Юнги трясущимися пальцами и дышит неимоверно тяжело, когда просит: — Только не останавливайся, Юнги. Продолжай, пока не кончишь. Он сглатывает и закрывает глаза, вновь прячась в Миновой шее, которая взмокла настолько сильно, будто его обливали из шланга. Давно Юнги не занимался настолько активной деятельностью. Юнги слушается и продолжает быстро двигаться в парне, теперь преследуя только свое удовольствие. От слишком приятных ощущений он прикусывает кожу на чужом плече и чувствует, как пальцы на его груди стискивают толстовку сильнее, а с пухлых губ срывается утомленный, но довольный стон. Соседи слева долбят в стену чем-то, по звуку напоминающим швабру. Он смотрит на чужую взлохмаченную макушку, на ромашки, россыпью пронзившие обивку старенького диванчика, на покосившуюся пальму в углу и втыкается носом в Чиминов влажный затылок. Волосы, сухие от краски и светлые, щекочут нос, а в груди зреет что-то теплое. Он в окружении нежных кокоса и лаванды. Отчего-то Юнги не может вспомнить, когда последний раз его посещало такое сильное чувство уюта. Пак подрагивает с каждым толчком от сверхстимуляции, задыхаясь, скулит в шею, и Юнги уверен, что тому уже скоро будет по-настоящему больно, но все равно продолжает. Ему так чертовски хорошо, так здорово находиться в Чимине. Он делает еще несколько рваных толчков, сбиваясь окончательно с ритма, и изливается с хриплым стоном в презерватив, так же крепко обнимая Чимина, как в самом начале и как делал это недавно. Руки Чимина все еще неуверенно сжимают толстовку, не рискуя обнять в ответ. Через час Пак уходит, напомнив про их занятие на следующей неделе и не сказав больше ни слова. Никаких эмоций. Никаких «мы с тобой». Ничего лишнего. После секса или хорошей дрочки Юнги обычно спит, как убитый, но этой ночью не получается сомкнуть глаз даже на полчаса.✘✘✘
Очередной секс выходит настолько отличным, что Юнги еще долго будет вспоминать его. Все настолько медленно и плавно, будто они с Чимином самые настоящие любовники, нуждающиеся друг в друге больше, чем утопающий в спасательном круге. Юнги вбивается размеренно, не как обычно жадно и быстро, неторопливо скользя членом как можно глубже и на каждом толчке постанывая сквозь зубы от запредельно приятных ощущений. С Чимином каждый раз стал обозначаться как «запредельно». Вскоре Пак подстраивается под темп и начинает сам подмахивать бедрами, насаживаясь на чужой член и усиливая звуки шлепков кожи о кожу. Он тянется назад и хватается влажными ладонями за бедра Юнги, пытаясь быть ближе (Мин хочет в это верить) или просто ища поддержки, чтобы не упасть. При каждой фрикции из его покрасневшего от поцелуев рта рвутся тонкие стоны, которые он пытается заглушить ребром собственной ладони: соседи на прошлой неделе приходили и жаловались на шум. Намджун краснел и, раскрыв в немом вопросе рот, извинялся, а Юнги как-то параллельно, ему нравится слышать Чимина. Первым кончает Пак, неопрятно забрызгав бордово-черные простыни с принтом какого-то страшного аниме персонажа. Они с Джуном урвали по паре идиотских комплектов белья на воскресной распродаже в сквере на первом курсе. Мин затрясся следом спустя пару толчков, выйдя и поводив рукой по донельзя стоящему члену, горячему, обтянутому резиной и мокрому от обилия смазки. Юнги наваливается сверху и крепко обнимает Чимина, кажется, целую вечность, размазывая естественную смазку по пояснице блондина и своему животу. Та мгновенно начинает высыхать и стягивать кожу. Чимин позволяет ему эту маленькую слабость, но в ответ так и не обнимает. Вообще-то он никогда этого не делает, сколько бы Юнги ни пытался. Возможно, это даже лучший секс в его жизни, но Мин Юнги никогда в этом не признается. Чимин уходит через час. Молча (молча об их небольшой слабости) отдав ему листовки с формулами и пошаговым примером расчета второй главы. Юнги требуется лишь подставить свои цифры. Хочется разреветься, потому что все максимально понятно и просто, и он впервые уверовал в то, что ему по зубам довести это дипломное чудовище до конца. Он смотрит, как Пак устало улыбается ему и едва топает на негнущихся ногах к лифту, пока дверь их комнаты не захлопывается (на деле медленно скребет деревянный пол). Остаток вечера Юнги проводит смотря на рисунок маленького улыбающегося Кумамона сбоку от аккуратно выведенных Чиминовой рукой цифр и размашистую надпись под ним. Будто парень не собирался писать последнее, но впопыхах все-таки решил оставить внизу листка. Это странно, но ему впервые не хочется зарыться в ноутбук с головой и сидеть, выдрачивая из себя все плохое, до позднего утра. Еще бы, его так оттрахали. Он даже не берет в расчет, что сверху, потому что Чимин уничтожает все его здравые мысли своим напором. Еще страннее кажется то, что он не чувствует потребность в просмотре нового контента с твиттерского аккаунта. Он думает, что пропускать из-за этого посты от того сокровища просто абсурд. Но на плечи наваливается такая усталость и одновременно спокойствие, что он не может пошевелить и пальцем, откинувшись макушкой на грубую диванную поляну ромашек. Юнги на секунду кажется, что он падает в пропасть и у нее нет ни дна, ни стен, лишь отголоски черного пространства. Об этом эффекте говорил Намджун? Кажется, теперь Юнги начинает понимать, что не так с Чимином. И это до чертиков пугает. «Удачи со второй главой, Юнги! У тебя все получится! Мы с малышом Кумамоном верим в тебя! o(≧▽≦)o P.s. Видишь? Я могу быть милым, черт возьми!»✘✘✘
Когда жизнь дает тебе пинок, ее нужно пнуть в ответ. Важное условие для этого — быть достаточно пьяным. Чем, собственно, Юнги и занимается в компании Хаяо и Макото уже вторые сутки. У него выдались тяжелые дни. Пришлось бегать по всему универу, чтобы найти злых женщин, рабынь бумажной волокиты, которые наорали на него и отправили домой. А ему просто нужна была справка, что он студент. Чертова справка, бумажка! Бюрократические тетки, просиживающие не один десяток лет за одними и теми же столами, были просто ужасными в своем отношении с детьми и терпеть их не могли, а ведь главная их работа заключалась в помощи этим самым детям. Он тяжко вздыхает и приканчивает еще одну бутылочку соджу, откинув пустой бутылек на переполненный мусорный пакет у дивана. Половины ромашек у того угла теперь не видно из-за огромного пятна от томатного сока. В магазине ему казалось это отличной идеей: вновь попробовать выпить эту жижу и посмотреть, почему она так нравится многим людям. Ну не предвидел он, что придется выплюнуть после первого же большого глотка! На вкус, как и пять лет назад, отвратительно. — Ах, Хаул такой классный, — тянет Юнги и следом испускает хмельное хихиканье, смотря, как вышеупомянутый волшебник покрывается густой зеленой слизью, — но истеричка, конечно, конченная. Чем-то он напоминает Чимина, но Юнги так и не понимает, в чем причина. Возможно, в присущей им обоим эксцентричности? Или неоспоримой красоте? Он достает из пачки сигарету и подкуривает от палочки благовоний, что медленно тлеет на подлокотнике диванчика. Из-за этого движения половина пачки чипсов с его живота просыпается на многострадальный диван и хрустит, когда он пытается подвинуться обратно. Увидь Намджун это, спустил бы с него три шкуры, но к счастью цербер уехал на несколько дней к родным, а Мин остался в одиночестве. Проходить стадии принятия чувств, заниматься самобичеванием и пытаться не впадать в депрессивное состояние, сражаясь с собственными расхлябанными эмоциями. С одной стороны, ему даже нравится этот образ отшельника, но больше хочется соответствовать своей репутации стремного-мрачного-но-безумно-сексуального-типа, которого не сломит даже лимбо. Он поправляет длинную подушку между своих ног под смачный хруст и, глубоко затянувшись, съезжает задницей, почти падая с диванных подушек. Хочется подрочить, чтобы хоть как-то унять внутреннее напряжение. Это всегда верный способ, но его тело подводит само по себе, отказываясь даже на толику чувствовать приливы возбуждения. Любимые видео кажутся пресными, а фото однотипными. В них нет ничего, нет больше искры, тепла и плюшевости, которая преследовала его на протяжении пяти чертовых месяцев, как безумный сталкер. Перед глазами постоянно стоят кофейно-карие бездонные глаза и сухая солома пушистых волос, будто кто-то намеренно выжег их под веками. Хочется совсем не бездушного твиттерского камбоя, нет. И хочется не просто взять, хочется врасти в него, а он в Юнги. Раствориться, забыться и не бояться, что все рухнет в один прекрасный момент. Хочется чертового Пак Чимина, что разбирается в анализе будто с пеленок его изучает. Парня, которого он трахает с пометкой «никаких обязательств», че-е-е-рт. Все так уныло. Вторые сутки за просмотром значимых аниме, поеданием жирной пищи и затыканием собственных мыслей дымом сигарет. Диплом будет готов через месяц, если постараться, и ему казалось, что все должно стать превосходно легким, воздушным, ведь почти все закончилось. Но чувство падения, которое преследует его третий месяц, с момента встречи с Солнцем, до сих пор не дает покоя. Поэтому он просто выключает телефон, зашторивает все окна дырявой тюлью и прокрастинирует у лэптопа уже… тридцать один? Ах, тридцать три часа подряд. Спать на диване оказывается не так удобно, как спать на ромашковом поле. Ужасно. Грызущее чувство внутри разрастается все больше, причиняя почти физическую боль. Сердце и его ритмы постоянно подвергаются сбоям, а голова трещит, как четки. Юнги чувствует себя отвратительно, хотя все должно было стать проще. Чимин четко дал понять фразой «прости, хен, но мне сейчас не нужны отношения, да и на свидания времени нет», что ему все это до лампочки. От мыслей, что все на самом деле ложь и так он просто хотел быстрее избавиться от Юнги, становится вдвойне паршиво, но абстрагироваться от них не получается. Плохие мысли, как блохи на дворовом коте, множатся в десятки раз с каждым днем и расползаются все шире и глубже. А что он хотел? Они просто трахались два месяца без обязательств. Это было восхитительно, но тем паче, что между ними ничего не было. Кажется, они по-настоящему поцеловались-то всего раз или два. Юнги чаще чувствовал ртом Чиминов член, чем те воздушные губы. Барьеры, возведенные между ними, не ощущались так остро, когда член Юнги плавно раздвигал узкие стенки или когда Чимин в очередной раз объезжал его на этом самом диване. Все было прекрасно. По крайней мере, ему так казалось. Или он думал, что все так?.. Скорее всего, Чимин просто нашел простой и легкий способ утолить свои потребности. Ему нравилось, что все проходило просто, без последствий и обязательств. Без ответственности. Он не раз показывал себя с этой стороны, но хотя бы чуть-чуть, хоть какие-то светлые чувства у него были по отношению к самому Юнги, а не к его члену? Думал ли Чимин сейчас о нем? Удовлетворял ли себя так же, как делал это Юнги, когда сладко дрочил, думая о блондине? Или, черт, он просто нашел применение своему fastтрах набору или себе кого-то на постоянной основе? Пытался ли представить, как могло бы все сложиться, не откажись он в ту же секунду? Болят ли его внутренности так же сильно, как будто их взбалтывают в блендере? Юнги очень хочет, чтобы ответ был «да». Да, да, да, да… Пожалуйста. Но жизнь вообще-то несправедливая штука. И всегда такой была, сколько он себя помнит. Еще с момента, когда он практически голодал, раздавая после школы листовки на улице в четырнадцать, чтобы заработать на дешевую еду из супермаркета, только-только переведясь в Америку. Его мать работала одна, и прокормить себя и сына за границей оказалось непосильной задачей. Юнги врал ей, что все хорошо, кидался на любую работу и пытался выжить, но был рад тому, где он оказался. Позже на помощь пришел Намджун — единственный, кому было не все равно. Сейчас Кима нет рядом. Совета спросить не у кого. Даже выговориться он может только сраной пальме. Может, стоит позвонить матери?.. Ха, и что же, он будет плакаться ей, что его отшили? Юнги уже взрослый мальчик и свои проблемы должен решать по-взрослому. Зачем он вообще влюбился в этого глупого пацана? Юнги часто пытается вспомнить определенный момент, камень преткновения, фразу или, может, день, когда случился дзинь или когда сердце остановилось, а дыхание наоборот участилось под щекотание бабочек, но ничего не приходит на ум. Возможно, любовь к Чимину была в нем с момента их первой встречи, пробиваясь как маленький росток. Светлый и чистый. А возможно, это свалилось внезапно, как обухом по голове. Просто есть и все. Посылочка без обратного адреса: получите, распишитесь и делайте с ней, что хотите. Хотя какое это вообще теперь имеет значение? Он совсем запутался. Юнги на самом-то деле полная его противоположность. Такому, как он, не стоит приближаться к свету. Настолько большая тень, коей он является и расползается, как огромная клякса по мокрому листу, может и накрыть этот светлый лучик. Тень не может дотянуться до Света, как бы ни старалась. Чимин был прав в своем отказе: им не стоит даже начинать. Головой-то он понимает, что все правильно, что все так, как нужно, если не хочет, то убеждает себя в обратном, а вот сердцем… сердцем он все еще тянется к нежной коже, по которой будто рассыпались солнечные капли, хочет зарыться носом в ломкие из-за краски волосы, чтобы они щекотали его, хочет вдыхать запах свободы от всех клеток — едва уловимый кокос с примесью лавандового кондиционера с одежды. Потому что каким бы недосягаемым ни казался этот молодой гений экономики, он все еще остается обычным парнем и студентом с небольшой зарплатой и подработкой в виде стажировки в дочернем офисе Samsung’а. Сейчас Юнги может лишь наслаждаться приятными мыслями об их бесконтрольном и хаотичном сексе, не более. Все остальное, думает Юнги, он не заслуживает и вряд ли заслужит. Остается мысленно пнуть жизнь в ответ, пить безразмерно соджу и засыпать на диване, тихо плача под титры полнометражки. У Юнги даже нет кота, чтобы обнять его перед сном и пожаловаться на свою отстойную жизнь. Это и правда его жизнь? Юнги просто хочет, чтобы все это прекратилось.✘✘✘
На этой неделе Чимин звонит ему во вторник и переносит занятие, ссылаясь на занятость в компании. Он звучит неловко и немного подавленно. Может быть, это из-за плохой погоды, строит из себя идиота Юнги, хотя догадывается обо всем на первых десяти секундах телефонного разговора. Если бы они чаще общались и виделись больше двух-трех раз в неделю, Юнги мог бы утверждать, что парень его избегает. Он бы поступил именно так. Юнги действительно совершил ошибку, попытавшись завести отношения? Он никогда никого не любил невзаимно, да само понятие безответной влюбленности всегда вызывало в нем неконтролируемый хохот. Сейчас было совсем не до смеха. Заканчивать все вот так, не попытавшись еще, не хочется, но ему не оставляют никакого выбора. Чимин решает за двоих математические примеры так же, как решает судьбу их дальнейших взаимоотношений. Все же для Юнги «без обязательств» не такая уж важная установка, как, видимо, для Чимина. Поэтому остается раздавливать королевскую сырную пиццу в одно лицо, запивая огромной бутылкой колы, создавать вмятину на любимом диване и смотреть «Цветок Зла». Джун фыркнул, увидев, как он в очередной раз смотрел «Твое имя» и почти плакал на моменте, где Таки и Мицуха вновь встретились, а потом сказал посмотреть что-то более реальное, наполненное сюжетом и сложными взаимоотношениями. Честно говоря, у него просто не было сил встать и переключить обратно, так что Намджун сделал выбор за него. Так он оказывается на перепутье с криминальной дорамой и вдребезги разбитым сердцем. Впрочем, нормальные люди же так переживают драму в отношениях, да? Смотрят всякую чушь по телеку, напиваются и объедаются. О, а еще жалуются подружкам. Но его подружка смело карабкается по профессиональной лестнице, хотя еще не успела толком выпуститься, и умирает по брату его безответной любви. Расклад, мягко говоря, хуевый. Сегодня он вообще мало спорит с другом, хотя это их обычное состояние: препирательства и огрызания. Ему немного (совсем капельку) стыдно из-за того, с какой частотой и сколько раз они с Чимином оскверняли их комнату и ромашковый священный диван в особенности. А когда Джун спросил, что за пятно на подлокотнике, заметил замешательство Мина и красные скулы, скривился и сильно замахал руками, возмущаясь, последнему захотелось все-таки совершить то самое харакири, о котором он мечтал три с половиной месяца назад в библиотеке. На самом деле Юнги просто надеется, что еще не все потеряно, и он сможет хотя бы иногда просто видеться с Чимином. Тот за это время стал какой-то необходимой частью жизни, от которой по собственному желанию не избавиться. Кстати, насчет необходимой части жизни… Он совсем забыл о своей твиттерской зависимости! Серьезно? Досмотрев шестую серию дорамы, он гордо запихивает в себя пятый кусок пиццы, желая умереть от переедания и чтобы это вытеснило все остальные проблемы из его жизни, и дергает лэптоп со стола на колени. Юнги быстро находит, открывает знакомую страничку и начинает листать до последнего поста, который он видел, чтобы с самого низу насладиться обновлениями в их хронологическом порядке. Странно, но он вообще не чувствует чего-то похожего на волнение, или мандраж, или легкое возбуждение, как было до этого. Мин даже не хочет дрочить (смешно до колик, он не хочет дрочить на порно-контент). Просто интересно глянуть на новые посты. В груди вообще ничего не откликается и не дергается, и Юнги молится, чтобы все не оказалось настолько запущенным, но судьба или кто там, очевидно, ненавидят его. Каждый, каждый блядский пост — просто мусор по сравнению с Чимином. Он даже не сразу осознает, что начинает их сравнивать. Что-то вроде мимолетной мысли «о, мило, но у Чимина бедра гораздо красивее» или «вау, он и правда очень гибкий, но Чимин может закинуть ноги гораздо выше» или «черт, у него такой маленький и милый член, но даже он не стоит рядом с Чимином, когда тот возбужден». И так продолжается еще два часа. Два часа в мучительных сравнениях и самоненависти. Юнги листает ленту твиттера до тех пор, пока не натыкается на что-то, что заставляет щелкнуть внутренний радар беспокойства. Это его радует, ведь хоть какая-то реакция кроме собственнического отклика на Чимина есть. Он читает подпись над видео недельной давности. Читает еще раз. И еще раз. Что это, блин, такое? «В этот раз я приготовил кое-что новенькое. Мой друг согласился мне помочь, так что приятного аппетита: 33» Парень, постящий соло-видео и фото, решил попробовать что-то новенькое и позвал друга помочь. Стандартная практика. Юнги не чувствует ничего. Раньше его реакция была бы острой. Что-то вроде возмущения и желания прибить помощника. Но… он же написал «друг», верно? Он мог написать «парень» или (Юнги отказываться произносить это даже в своей голове) «папочка». Но «друг». Всю ночь вместо сладкой дрочки он бы пытался себя убедить, что когда люди говорят о дружбе, то они имеют в виду дружбу. Но сейчас… ничего. Ему абсолютно все равно. О боже. Точнее, в груди есть разочарование, но оно не связано с тем, что такой контент его больше не привлекает. Оно полностью связано с тем, что он так сильно влюбился в Чимина, что не знает, что ему делать дальше и как вообще жить с таким осознанием.✘✘✘
Через полтора месяца у Юнги поставлена защита, и он начинает переживать в усиленном режиме, пичкая организм успокоительным и вливая в себя литрами ромашковый чай. Он докучает с завидной регулярностью своему куратору, и они даже успешно выносят друг друга. С Чимином… сложнее. После почти двухнедельной тишины из-за его занятости он объявляется с новым материалом, новыми формулами и даже предлагает лично вычитать всю аналитическую часть на предмет ошибок. Юнги этому радуется, как и тому, что между ними все вполне по-прежнему. Они говорят, иногда перешучиваются, Чимин пускает едкие комментарии насчет необразованности Юнги в области анализа, но Мину все же кажется, что привычного тепла между ними нет. Будто Пак пытается держаться на расстоянии. Он даже частенько роняет формальные обращения, из-за которых Юнги передергивает. Ко всему прочему… они больше не занимаются сексом. Вообще. Чимин выбирает кресло, садясь как можно дальше, и ведет себя как обычный репетитор, не пересекающий дозволенных границ. Это должно быть нормальным, но внутри Юнги все покрывается плесенью липкой тревоги. Только сейчас он понимает, что это Чимин всегда, всегда, черт возьми, был инициатором. Он первый прикасался, первый жался своим бедром к бедру Юнги, первый желал и хотел. Пока Юнги обо всем этом думает, его скрупулезно выстроенный карточный домик разлетается вдребезги. — Держи, это все, — Чимин, стоя на пороге общажной комнаты, передает ему флэшку с черновым вариантом диплома, — я проверил все и оставил заметки где и что поправить. Вот листы с объяснениями как и что ты считал, если вдруг комиссия начнет задавать вопросы. Это было наше последнее занятие, так что… удачи, Юнги. Надеюсь, у тебя все получится. Сердце в груди Юнги разрывается, как осколочная мина, когда он видит спину в кремовом пушистом свитере, который на ощупь мягче пуха. Нет. Все должно не так закончиться. Юнги сейчас обнимет Чимина, скажет, что никуда не отпустит, потащит его, наконец, на свидание и просто будет счастливым. Счаст-ли-вым. Когда дверь тяжко раскрывается, Юнги в панике хватает чужое запястье. Его рука сжимается с такой силой, что он боится нечаянно сломать Чимину кость, но какая к черту разница, если он не успеет его остановить? — Чимин, послушай… Его голос низкий и грубый, и он понятия не имеет, что нужно сказать. Что он должен сейчас сказать. Пак аккуратно отцепляет бледные пальцы от себя и снисходительно улыбается. — Все в порядке. Не стоит этого, Юнги. Я же уже говорил, что меня это не интересует, — до ушей доносится вибрация в голосе, но Мин не понимает, что она значит. — Просто забудь и хорошо сдай диплом, окей? Я не приму оценки ниже «отлично»! Чимин сорвано смеется и вылетает из квартиры, пока Юнги не вытворил еще какую-нибудь глупость. А Мин стоит в коридоре, сжимая дурацкую флэшку, листы с кучей формул, таблиц, расчетов, аккуратным почерком подписанными объяснениями и рисунком маленького улыбающегося Кальцифера. Он пытается прийти в себя, но в груди настолько болит, что хочется вызвать скорую и приказать, чтобы ему к чертовой матери вырезали сердце. Это просто невыносимо. Он засыпает на диване беспокойным сном, то проваливаясь в дрему, то вздрагивая, и почему-то перед глазами картинка с чужими кофейными глазами, печальными и влажными от слез, которые вот-вот могут брызнуть на щеки. Но… Чимин же не мог плакать, да? С чего бы, ха-ха. Конечно, ему все равно. Это он установил изначально правила. Просто ничего не значащий перепихон. Просто секс. Просто. Только у Юнги тут в очередной раз разбито сердце. И эти осколки он уже вряд ли сможет извлечь. Солнце в его жизни неминуемо гаснет, и Юнги в ужасе от собственного бессилия.✘✘✘
Даже без Солнца жизнь продолжает течь своим чередом. Мрачно и тягуче, но продолжает. Когда он защищается и сдает окончательно диплом, Юнги не чувствует ничего: ни радости, ни облегчения. Даже усталость от всего никак не проявляется. На смс-ку, что он сдал с отличием, Чимин ничего не отвечает. Юнги просто не знает, куда себя деть. Намджун постоянно материт его за то, что он абсолютно не спит и питается всякой дрянью, а в свободное время смотрит запоем аниме, дорамы или сериалы. На слова друга, что он лишь пытается заглушить собственную боль, Мин отмахивается, как от назойливой мухи. Нет, право слово, Юнги сам прекрасно знает, как ему жить и что делать. И уж тем более сам разберется, как ему переживать личную трагедию. Осунувшееся лицо, фиолетовые мешки под глазами и отросшая щетина становятся ежедневными атрибутами его образа все еще того самого стремного-мрачного-но-безумно-сексуального-типа. Джун заканчивает последний курс следом, и они переезжают в дешевый квартал. Хозяйка очень благосклонна к двум красивым и многообещающим парням, так что делает им скидку из-за плохого ремонта в однушке. Она намекает, что неплохо бы тут все подделать и привести в божеский вид. Парни намек понимают и потихоньку исправляют неполадки, при этом не бедствуя и находя деньги на существование. Джун сразу же устраивается по направлению в одну из ТНК (материть их, к слову, он не перестает). А Юнги плевать где, лишь бы деньги платили и лишь бы в его жизни больше ни одна живая душа не произносила слово «экономика». Тем более выдачу диплома задерживают, а работа сейчас необходима. С братом Чимина у Намджуна все летит в полную трубу, когда Джин называет его скучным и говорит, что Джун не способен веселиться. Они ссорятся так сильно, что перестают всякое общение и попытки завести отношения. Хотя Юнги постоянно слышит эти тяжкие вздохи и натыкается на раздражающие вкладки с модельным лицом. В любом случае, никаких вестей и ничего больше о Чимине он узнать не может. Да и не хочет. Он не настолько мазохист, чтобы добивать себя. Мин устраивается в забегаловку на окраине города, куда ездят лишь трясущиеся и скрипящие автобусы и где над дверью висит мерзкий колокольчик. Юнги носит уродский желто-оранжевый фартук, обслуживает с кислым лицом клиентов, подавая им горячие блюда и напитки, а по вечерам протирает столы и подметает пол, но мыслями витает далеко. Юнги все чаще представляет, как бы все у них сложилось, начни они свое знакомство по-человечески. Может, они бы сейчас сидели в парке, уплетая мороженое на двоих, Чимин бы пачкал кончик носа, а Юнги целовал его, слизывая вкусный десерт. Или они бы выкроили недельку отдыха и смотались на море в Лос-Анджелес или к матери Юнги в родную Корею. Он все еще не может собрать себя по кусочкам, чтобы позвонить ей. Ему кажется, что с Чимином любое занятие было бы в сто раз лучше. Хочется, чтобы после такого болезненного расставания все забылось, будто они никогда не встречались, но, кажется, Юнги только сильнее скучает с каждым днем. Да и это смешно. Они даже никогда не встречались, чтобы расстаться. Юнги лениво потягивает пиво, сидя на все том же ромашковом диване — они забрали его с собой, почти подравшись с комендантшей, как семейную реликвию. Да и признаться, Юнги не смог бросить вещь, которая связывала его с Чимином так сильно. Он не готов отпустить его. Доставая очередную бутылку из трещащего холодильника, Юнги наслаждается тишиной и грядущим выходным. Он ненавидит понедельники, и слава богу, что менеджер не ставит его смены в это время, видимо, натерпевшись ласковых в самый первый рабочий понедельник. Его блаженство прерывает трель телефона. Мин трет отросшую щетину, которая колет пальцы, и отвечает едва слышным «кто». — Здравствуйте, мистер Мин, ваш диплом готов. Вы можете забрать его в учебном отделе по будням с десяти до… Юнги расширенными глазами смотрит на трубку, даже не дослушав окончание фразы, а затем недоверчиво поворачивается к календарю. 19 ноября. — Эм-м, спасибо. Я зайду. — Он отклоняет вызов и все еще удивленно смотрит на телефон. — Охуеть. Они бы еще через год диплом отдали. Он протяжно стонет и убирает еще две бутылки пива в холодильник. Придется завтра вытаскивать себя на холод и идти в универ вместо необходимого сна. Лучше сразу расквитаться с этим дерьмом. Он не хочет иметь ничего общего с местом учебы и воспоминаниями. Особенно последних месяцев учебы. Поспав всего три часа (он пытается избавиться от дурной привычки забываться во сне, только налакавшись алкоголя, и спать прерывистые пять-шесть часов), Юнги еле собирает себя к двенадцати и выползает из их с Намджуном берлоги. Он поздно понимает, что его дырявые в нескольких местах джинсы, все те же ботинки из грубой кожи, тонкая куртка и длиннющий черный шарф не спасут от пронизывающего ледяного ветра и снегопада. Ворота его учебного пристанища призывно открыты и ждут с распростертыми объятиями будущих мучеников. Сильнее кутаясь в воротник куртки и грея руки в карманах, он успокаивается внутренне, слушая, как под ногами с каждым тяжелым шагом хрустит снег. Было бы здорово гулять по такой погоде с Чимином. Греться об его руку. Целовать в холодные щеки и нос. А когда они замерзнут, что пальцы перестанут гнуться, прибежать в теплый дом и заняться горячим сексом прямо в коридоре, отогреваясь в тепле друг друга. Черт, хоть бы глаза щипало от порывистого ветра. Когда он уже сможет пережить это и двинется дальше, а? Юнги наматывает почти до глаз мокрый от растаявших снежинок шарф и поднимает глаза, останавливаясь ровно на середине школьного двора — недалеко от того большого дуба, где он привычно спал во время учебы и где они с Чимином впервые встретились. Теперь крона дерева еле сдерживает на себе объемную шапку снега. Все по-прежнему, хотя прошло около полугода. Весь дворик, обычно зеленый и полный студентами и их хохотом, безлюдный и занесенный сугробами. Сейчас учебное время, поэтому даже заядлых курильщиков нет. — На улице лютый дубак, — сердито бормочет в шарф Юнги, — какой нормальный вообще высунется покурить? Юнги последний раз кидает взгляд на огромное дерево, будто бы прощаясь — он и правда больше не собирается здесь появляться — и направляется к массивному обледеневшему крыльцу. Но застывает, как вкопанный. В груди все сжимается и во рту пересыхает. Этого быть не может. Что он здесь забыл? Почему вселенная продолжает делать ему так больно? Чимин стоит сбоку от крыльца и обнимается с каким-то пацаном, скорее всего первокурсником. Хотя… стоп, это преподавательская карта у него висит? Он выглядит слишком молодо для профессора, а эта его квадратная улыбочка, которую так и хочется разбить… Он на глазах у Юнги целует Пака в обе щеки, еще раз крепко обнимает и уходит в здание. Сколько раз еще Юнги будет ломаться из-за Чимина? Пак мягко улыбается, но как-то печально, и поворачивается, застывая на месте точно так же, как это сделал сам Мин минуту назад. Волосы Чимина теперь угольно-черные, на нос с переносицы соскальзывают очки в черной широкой оправе, а одет он в лощеный выглаженный с иголочки серый костюм, виднеющийся под длинным расстегнутым пальто. Видимо, у него все хорошо, да? Это прекрасно. Только Юнги тут остался прежним и таким же разбитым. Их немой разговор глазами об отчаянии и проведенном времени врозь прерывается громким хлопком входных величественных дверей и криками. — Блять, бро! — бежит обратно молодой преподаватель. — Я забыл подарок для малыша Гугу. Чимин спохватывается, отрываясь от Юнги и достает из своего портфеля аккуратную красную коробочку. — Спасибо, Чимми, — он опять крепко обнимает, пытаясь переломать кости, и весело хохочет, — было бы стремно делать предложение без кольца, скажи же, а? — Вали уже, — шипит Чимин на друга и толкает его в бок. Тот продолжает хихикать, даже не замечая Юнги на дорожке ко входу в здание, и вновь убегает в тепло. Юнги внимательно смотрит на эту сцену поверх шарфа и чувствует такое сильное облегчение, что его косточки хрустят, как пересушенный хворост. Он даже не осознал насколько сильно напрягся от всего этого. Какого хрена? Он вообще не должен чувствовать что-то подобное. Он должен ненавидеть Чимина за все эти ужасные полгода в ментальной мясорубке. Но видеть парня так приятно и внутри все трепещет, будто недостающий пазл отыскался. Собственные противоречия ставят Юнги в тупик. Мин пытается сглотнуть, но ком в горле настолько большой, что вряд ли он когда-то сможет дышать. В глазах Чимина сменяются шок, паника и появляется налет… нежности? Юнги не хочет знать, что там еще можно отыскать. Он как можно быстрее разворачивается и бухает ботинками по сугробу в сторону крыльца, чуть не проваливаясь в снег по колено. Да, правильно, ему нужно быстрее сбежать, иначе он либо полезет драться, либо начнет реветь. Что из этого более позорно — даже знать не хочется. А он ведь все еще стремный-мрачный-но-безумно-сексуальный-тип вообще-то. Точнее то, что от него осталось. — Юнги! — хватают его за рукав и резко дергают на себя. Эхо надрывно-громкого Чиминова голоса разносится по уголкам всего кампуса. Нога Мина соскальзывает с нижней ступени, на которую он успел въехать массивным ботинком и перенести центр тяжести, и он под собственное задушенное «блять» заваливается назад прямо на Чимина. Тот спиной продавливает сугроб со скрипучим хрустом под массой двух тел. — Пак, ты совсем охуел? — рявкает Юнги. Он утыкается красным носом в расстегнутое на груди пальто, прямиком в нежные лаванду и кокос, сжимает кулаками снег с асфальта по бокам Чимина и чувствует разодранные в кровь коленки об лед. Ей-богу, нахера он вообще надел эти дырявые джинсы? Чимин вздрагивает и пугливо замирает. И от грубого, почти официального обращения, и от тона Мина. Чимин поджимает нижнюю губу, будто собираясь расплакаться, но вместо этого мгновенно обхватывает Юнги руками и ногами, как коала, боясь, что тот может встать и уйти, и бесконтрольно, чуть ли не жалобно скуля: — Прости меня, Юнги. Пожалуйста, прости меня. Прости, прости, прости, прости… Юнги отчего-то уверен, что извинения эти совсем не за падение. Он бы послушал, за что именно. Юнги смыкает негнущиеся от мороза руки вокруг спины Чимина, и, несмотря на ноябрьский снегопад, ему впервые так тепло за последние полгода.I'm never goin' down again
Я никогда больше не окажусь на дне,
나다시는안무너져
Я никогда больше не упаду,
때론누군가를부둥켜안고울고싶지만
Иногда мне хочется обнять кого-нибудь и громко заплакать,
나는만년연습생
Я трейни с 10 000-летним стажем,
인생은너무어려워
Жизнь так тяжела.
더나은나를향해서
Для лучшей версии себя,
폐가찢겨질듯
Мои легкие разрываются на части,
달려도갈수록멀어져
Чем дальше я бегу, тем дальше это становится.
I wish you eternal sunshine…
Я желаю тебе вечного солнечного света…