Азот

      Киара молит об осторожности Джона Б, а не его. Для неё Джей-Джей не больше, чем погрешность в математических расчётах Поупа. Для неё Джей-Джея нет, есть недодруг и пере-придурок, который портит абсолютно всё. Он в этом уверен. Уверен, когда заливает в себя четвертую бутылку, потому что руки трясутся, потому что Джон там — в больнице с сотрясением и сломанными рёбрами из-за гребаного туза — потому что Киара не находит себе места, слоняется вдоль берега, кусая губы, и дрожит в этом чёртовом платье (за тот грязный комплимент, что просил передать ей Рейф, брат Сары, всё ещё хочется начистить ему морду) на прохладном ветру. Поуп делает пару попыток её успокоить, но безуспешно возвращается обратно и молчит.       Их не пускают к нему в палату, потому что большая часть из них — изгои. Киара, живущая в двух мирах, готова выгрызть этот шанс увидеться, поэтому, когда она подходит к катеру, качающемуся на волнах, Джей-Джей пьяно смеётся:       — Сними очки, детка, нас туда не пустят. Или твои глаза заняты ртом Джона Б?       Она ударяет его с хлестом по щеке. Так, что искры из глаз и падение в воду с катера. Он не видит её удаляющейся спины, не видит слёз, злых, горячих. У него небо смешивается с водой и тирада из гневных само-обвинений заполняет неловкую тишину между ним и Поупом, помогающем выбраться из воды.       Чёрт!       Сейчас он ненавидит себя даже больше, чем в тот момент, когда хочет выстрелить в голову пьяного отца-тирана.

×××

      Джей-Джей с радостью бы нырнул в омут с её именем на губах, но уверен, что наглотается азота и загнется от кессонной болезни. Да и негласное правило «не трахаться со своими» никуда не деть. Да и не тот он, кто ей нужен.       В шале погром и тишина. Поуп помогает отцу и подкармливает вездесущее чувство вины новыми порциями самобичевания за то, что слишком зависим от стипендии и репутации хорошего парня, чтобы сдаться копам и признаться, что это он испортил имущество Топпера. Джей-Джею плевать. Ему терять нечего. Только вот… Щека всё ещё горит. И вовсе не из-за отцовского хука слева. И внутри всё ноет: Киара не появляется в семейном кафе (он ходит туда два дня подряд, ждёт, пока появится хотя бы намёк на её присутствие, пока её отец не выкидывает его взашей со словами, чтобы он забыл туда дорогу). Поуп не знает, где она. Джону не до того.       А Джей-Джею паршиво.       Киара, прижав одну ногу к груди, сидит в гамаке и обводит свою татуировку с маленьким дельфином у правого локтя. Задумчивая, тихая, нежная.       Джей-Джей трясёт головой: лишнего там всегда с избытком. Он небрежно жмёт плечами, протягивая ей примирительную банку вишнёвой газировки, которую Киара чаще предпочитает пиву, и плюхается рядом так, что в масштабах гамака, натянутого напротив шале Джона, они неизбежно сталкиваются телами.       У неё горячая кожа, пахнущая морской солью и кокосовым молоком, с десяток браслетов и ожерелей разных размеров и цветов, а ещё вьющиеся из-за влажного климата волосы и яркая улыбка для девушки, которую он обидел.       — Не для кого не секрет, что я редкостный мудак. Закурим трубку мира?       — Ты мудак и ты это признаешь, — она ёрзает, смещая их общий вес в сторону, и у него на миг спирает дыхание, что приходится нервно сглотнуть, поспешно пряча это за глотком холодного алкоголя. Ведь их локти соприкасаются. Джей-Джей мысленно шлёт собственный организм, не вышедший, видимо, из периода пубертата, к чёрту. — Что-то здесь не так.       Джей-Джей вообще-то пьяный вдрызг, потому что проще кидаться громкими словами, лишь бы она увидела его, чем разбираться потом с последствиями. Разбираться с Киарой. Разбираться с ней на трезвую голову как-то… страшно.       — Ты обидел меня, — тихо констатирует девушка.       — Потому что иначе мне будет проще стать галапагосской черепахой, нуждающейся в спасении, чтобы ты, наконец, — он почти задыхается, не сдержавшись, и признается, — обратила на меня внимание.       — Так тебе внимания не хватает?! — - Киара злится и встаёт на ноги, собираясь уйти. — Придурок.       — Постой, Ки, — он поддаётся следом, сбитый с толку собственной откровенностью, рвущей душу наискосок. — Я… Я нуждаюсь в тебе.       Она останавливается. Молчит. И он проклинает каждую секунду этой удушающей тишины, но тоже сохраняет молчание, давая ей время всё обдумать. За последние пару минут было сказано слишком много того, о чём раньше Джей-Джей предпочитал молчать. Ки оборачивается, сминая расстояние бегом, и врезается в него, накрывая горячими руками шею, обнимая крепко под зноем и сухостью островного лета, неудобно прижимая холодную банку с газировкой к его открытому горлу. Дыхание восстанавливается и — внезапно — он не чувствует азота.