Whistle. Obey me

Воспоминания хранятся не только в памяти. Ей не всегда удается в совершенстве сохранить проделанный ранее путь. Яркие моменты остаются именно в таких красках до момента, пока не начинают блекнуть. Пытаясь вспомнить ощущения и пережитые эмоции в мельчайших деталях, человек воспроизводит в голове картины, но со временем определенные части выпадают, теряются среди других таких же ярких. Отыскать их все сложнее и сложнее, и он перестает помнить, каково было на самом деле ему в тот или иной момент, что он ощущал, да и что вообще в целом происходило. Он помнит только основные факторы, вторичные же, не менее важные, остаются где-то в глубинах памяти, ютятся под замками, коды и ключи от которых найти уже нет возможности. В совершенстве воспроизвести всю подноготную не удастся, даже если каждый день записывать в дневник. Определенно, это помогает сохранить прожитые эмоции, но вместе со взрослением все это остается где-то за горизонтом. Порой удивляешься, насколько ты был глуп или неопытен в определенный момент. Но в силу своего возраста, погрешность в еще не сформированной личности допускается. Это потом становится ясно, что в той или иной ситуации можно было поступить иначе, не принимать так близко к сердцу или не обрывать так резко связи. Опыт, данный ранее, напрямую влияет на мировосприятие в будущем. Излагая мысли на бумаге, спустя долгие годы удается заглянуть в маленький мир, кажущийся в настоящее время чем-то далеким, неизведанным и давно уже утерявшим власть над разумом. В современном мире человек все чаще пользуется смартфоном. Раньше кадры хранились в фотоаппаратах, выплевывающих длинные раскадровки. И только избранные фотокарточки хранились в толстых альбомах. Сейчас проблем с этим нет. Хоть каждый день набивай телефон фотографиями и смотри на них, пока не надоест. Фотографии дают впечатления, которыми человек был полон вчера, позавчера или год назад. Также, как и дневник, изображения не дадут в полной мере прочувствовать кадры спустя долгое время, даже если сильно захотеть, однако, они дают шанс коснуться прошлого. Фотографии, хранящие в себе столько откровений, не могут быть удалены или забыты. Они могут показать то, каким человек был до этого. К примеру, раньше у него были короткие волосы или, наоборот, длинные. Черные, рыжие или каштановые. А сейчас он перекрасился в малиновый, отрастил волосы или сбрил. Такие фотографии дают повод рассмотреть себя в мельчайших деталях. Идет ли новый образ, лучше было бы оставить как раньше или с ним стал более уверен в себе, а также, насколько вырос с того момента. Иногда хочется вернуться, смотря на запечатленный момент, назад, в прошлое. Быть может, для кого-то в прошлом было лучше, особенно, когда смотришь на счастливую улыбку. Знаешь, как чувствовал себя тогда, и сравнивая с внутренним состоянием на данный момент, желаешь тех дней, а не сегодняшних. Порой фотографии делают настолько больно, хоть ты на них и счастлив, что желание смотреть отпадает на долгое время. Правда, удалить их свыше сил — все же хочется оставить частички прошлого. Но каждый раз заглядывая через завесу в те дни, вновь приходит лишь опустошение и грусть, прикрывающая лицо маленькими ладошками. Настолько сильно хочется погрузиться в них, но чем ближе подходишь, тем сильнее маленькие кулачки бьют под дых. Для Кима смотреть на фотографии нет никакого смысла. От слова "совсем". Да, конечно, при виде них на лице красуется идиотская улыбка, и нужно еще учитывать, чтобы никто из посторонних в этот момент не вошел в кабинет, иначе звание тронутого ему обеспечено. Но непременно с той же улыбкой сгущается туман, застилающий зрение. Можно было бы просто отложить этот чертов телефон, чтобы не делать себе еще хуже, но нет, нужно же вспомнить те дни, добить себя окончательно и бесповоротно. Как ëбаный безумец листать тысячу с хвостиком фоток, улавливая каждую частицу потерянного прошлого. Ким даже и не помнит, когда, в какой момент, и где были сделаны эти фотографии, а у него в айфоне их не меньше тысячи, и это только в папке "Камера". Долбанный самоанализ сжирающий каждый момент, до которого смогла дотянуться память, канет вместе с этими фотографиями, большую часть из которых он не то чтобы не помнит, даже не видел, не считая совместных. Просто Хосок любил со словами: "Твой телефон так офигенно фоткает" забрать устройство, которое Ким в ближайший час видеть точно не мог. Отсюда все эти бесчисленные бабочки, листочки, сорняки и так далее и тому подобное по тому же списку, на что хватило ума и кругозора. И ладно эти фотографии ненужной ему природы, забивающие и так подыхающую память телефона, совместные фотографии, сделанные откуда-то из-под стола и прикрывающей камеры ладони, бьют в самое сердце. Да-да, именно туда и никак иначе. Вовсе Ким не строит из себя потерявшего Джульетту Ромео, ему действительно откровенно херово настолько, что он палит эти фотографии, зависая на каждой на не меньше, чем пять минут. Даже ненужный сорняк рассматривает в мельчайших подробностях, силясь понять, зачем же все-таки Хосок его решил сфоткать. И, о, чудо, спустя тридцать фотографий он натыкается на такую широкую улыбку, что челюсть сводит, и где-то под сердцем бьется в безумной агонии любовь. Он помнит эту фотографию, лично ее делал. Хосок на ней стоит около фонтана в ярко-синей панаме, бежевых джинсовых шортах с широкими карманами и бело-лиловой рубашке в гавайском стиле. Одна рука удерживает слетающую панамку, вторая тянется куда-то в небо. И это широкая улыбка в тридцать два зуба... Киму больно. Определенно. Да так, что темнеет в глазах. Схватившись за сердце, как какой-нибудь старик при инфаркте, молодой человек откладывает телефон в сторону. И стоило оно того? С уверенностью ответит: "Стоило". Еще и улыбнется как главный герой аниме "Наруто" при виде плачущей Сакуры, умоляющей его вернуть Саске в деревню, ака, нет, я не плачу, и это не слезы собираются в уголках глаз, мне вовсе не тяжело и не безысходно. На самом деле, тяжело просматривать фотографии, натыкаться на такого счастливого Хосока, не знающего, что его ждет в будущем. Да и Ким не знал, иначе не повел бы себя так по-свински. Если бы можно было заглянуть в будущее хотя бы на несколько минут, можно было столько вещей изменить и столько всего предотвратить. Если бы полицейские могли видеть, где будет совершено убийство, изнасилование, грабеж, поджег и еще не менее страшные вещи, мир бы мог стать чище. И те же самые преступники, скрывшиеся с места преступления, уже не жили под видом обычных людей. Не ходили на работу, не общались с детьми, пряча похабную улыбку. Мир можно было изменить кардинально, не только свою личную жизнь. Тогда почему машины времени или телепорта все еще не существует? Предвестники беды так и прячутся по углам, а люди их и не видят, утянутые в рутинные дела. Работа-садик-дом, у кого-то школа, колледж. Неважно. Не обращая внимания даже на собственные позывы мозга, человек погружается только в свои заботы, не смотря на внутренние необъяснимые порывы. Иногда и правда ведь даже снятся вещие сны, но проснувшись, этот сон не живет на бумаге, а потерян где-то в глубинах памяти. А мог бы кому-то помочь. Но всегда есть исключения. Некие индивидуумы, предлагающие свои способности за отдельную плату. И все же, поскорее бы воплотили в реальность машину времени. Успокоившись, Ким вновь тянется к телефону, лежащему экраном вниз. Проведя по экрану большим пальцем, набирает 0613 — месяц и день Хосокового дня рождения. Улыбка все так же в тридцать два, а внутри все та же режущая пустота. Хосок около этого фонтана выглядит таким счастливым. Еще бы ему не быть счастливым. Он так сильно хотел увидеть Венецию, а когда увидел два билета, запрыгнул на руки и долго-долго целовал. Сводил так сильно с ума, заставляя сжимать пальцы на ягодицах еще сильнее. Ему было все равно, как и Киму, на оставленные темно-синие отметины и красные вкрапления на коже. И все равно было на соседей, наверняка слышащих громкие стоны и удары спинки кровати о стену. Та ночь была почти что самой бурной из всех, и Хосок был таким покорным. Обычно он любит рисовать правила, которым приходилось следовать Киму. Но у них не было какого-то одного сценария. Сегодня главный Ким, а завтра им мог стать Хосок, пусть и смотрел снизу-вверх. Доминантный уке — определенно что-то выходящее за рамки, но так нравящееся Киму. Он обожал, когда Хосок велел слушаться его, натягивая на себя кожаные ремешки. Хосок в любом виде был сумасводящим. Уступать главенствование оказалось лучше, чем всегда занимать одну позицию. Раньше он этого не знал. Подводя итоги той бурной ночи, можно отметить лишь то, как на утро Хосок долго лежал в кровати, а Ким смотрел на него с легкой улыбкой на губах. Таким он выглядел умиротворенно-счастливым, запятнанным синяками и укусами. Сложно было оторваться от созерцания клейменого порочного тела, в порыве откровения позволившего обладать собой. Ким так сильно влюбился в запах абрикоса, что не заметил, как нежно прикусил кожу на шее. Хосоку не было больно, правда, он все равно вскрикнул, напугав этим парня, ударил маленькой ладошкой по плечу. "Негодник", — прозвучало от Кима приторно-сладко. Это было "спасибо" за подарок или за бессонную ночь? Сколько бы он ни пытался делать вид обиженного, у него это слабо получалось. Хосок тогда звонко смеялся, покатываясь по всей кровати, собирая простынь, выбившуюся из краев. Он благодарен, это даже не обсуждается. И за поездку, и за Кимову любовь. Так быстро очутился на коленях, вплетая длинные пальцы в жесткие волосы. Сколько раз он называл его "Любимый", но тем хриплым голосом и по прошествии столько времени, именно так не называл никогда. Звучало это совсем иначе, и сейчас Ким понимает: это действительно было так. Сделать такой подарок было правильным выбором. Уже вечером по всей квартире валялись рубашки, майки, шорты, а Хосок пыхтел, запихивая в стонущий чемодан одежду. Ким явно не понимал, зачем ему столько вещей, если они едут на десять дней. Но скажешь одно слово, в ответ получишь целую поэму и злобный взгляд. Ему все это нужно, и точка. Как и предполагал молодой человек, половина из вещей так и валялась в чемодане, забытая всеми, в особенности собственным же хозяином. Это участь большинства вещей любого человека. Порой ворох одежды так и хранится, заботливо припрятанный более новыми вещами. В одиннадцать утра они уже сидели в аэропорту, ожидая посадки, а через полчаса взлетели к облакам. Удивленно-счастливое Хосоково лицо, никогда не видящее нечто подобное, не отрывалось от прозрачного стекла. Ему было страшно: это можно было заметить по дрожащим рукам и вспотевшим ладоням, то и дело хватающим руку Кима. Он улыбался, тихонько смеясь, наблюдая за напуганным, но в восхищении разинувшим рот парнем. Иногда Хосок жалобно шептал на ухо, что у него болит пятая точка и он не может на ней сидеть. Но что Ким может сделать в такой ситуации, только сказать: "Хочешь, чтобы еще сильнее болела?". И улыбнуться так садистски-задорно, завидев надутые губы. Тяжелый вздох, и взгляд вновь пригвожден к окну. Ким видел окружающую картину неоднократно, поэтому ему не было интересно смотреть на голубое небо и пушистые облака, зато увлекательно было наблюдать за таким вот улыбающимся мечтательной улыбкой Хосоком. А эти едва заметные поцелуи, украдкой оставленные парнем, пока никто не видит, кружили голову похлеще Хеннесси. Ким сделал правильный выбор. Это того стоило. Первым делом необходимо было отыскать среди множества числа гостиниц одну единственную — их. Но проблем с этим у Кима никогда не возникало. Зная, что времени практически на это не будет, он заранее заказал номер с небольшим балконом, открывающим вид на высокие деревья, зеленый луг и кустарниковые цветы. В общем, сделал все необходимое для того, чтобы Хосок чувствовал не давящую атмосферу, а естественную, припудренную некой сказочностью. Хосок журналист, а такой вид мог подтолкнуть его работать не только в сфере технологии, но и в обыденной, не прячущей в себе чего-то сверхъестественного. Да даже если и не проникнется, куда лучше смотреть на бескрайнее поле, нежели каждый день слышать гул, оры людей и визг шин. Ким и сам устает от большого мегаполиса, и все эти дела, не дающие даже повидаться с парнем. В этом отеле можно находиться на грани одиночества и людской немноголюдной массы. Самым лучшим отелем, по мнению Кима, является именно этот, пусть и не такой высокий, вычурный, с ниспадающими хрусталиками и огромной люстрой. Все это так надоедает и приедается, что видеть это уже комом стоит в горле. Хоть Ким и любит деньги и все такое красиво-эстетичное, идеальное, но даже ему, с этими загонами, надоедает пышность и великолепие. Глазу хочется отдохнуть от всех этих сверкающих драгоценностей, а о Хосоке и говорить нечего. Куда ему до богачей, хоть и сам встречается с таким. Хосок вырос и будет следовать только установленным изначально планкам. До бриллиантов на каждом пальце руки и в нескольких местах лица ему нет дела. Конечно, было бы сложно сидеть на месте, когда вокруг так много неопознанных явлений искусства. Хосок, с лучиками задорности в глазах, тянул Кима во все места, что отражались в серебристых очах. Музеи, театры, старинные кафе, небесные качели и много-много всего. Ким по своей натуре человек не очень-то общительный и экстравагантный. Он явно не интроверт, но и не экстраверт. Скорее, амбиверт, с небольшим уклоном к интровертам. А вот Хосок если не чистый, то на восемьдесят процентов точно экстраверт. И здесь не играет роли то, как они смогли ужиться и полюбить друг друга. Как говорится, противоположности притягиваются. При обычных обстоятельствах они в большинстве случаев пересекались только дома и в желанные выходные могли выйти погулять, взять напрокат велосипеды или мотоцикл один на двоих. При таком раскладе жизнерадостность и шило в одном месте не раздражали ни на йоту. Но когда столько свободного времени, когда ты желаешь просто сесть за нетбук и начать работать, а над самым ухом пищит парень, постепенно агрессия набирает свои обороты. Ким терпеливо следовал за Хосоком во все черные дыры, которые тот еще не успел обследовать, ровно шесть дней, на седьмой уже просто нервы покинули чат. Помахали ручкой и кивнули, мол, держись, но нам уже все осточертело. Ким и так мог прикрикнуть на парня, и Хосок это прекрасно знал. Но здесь эмоции просто взбунтовались, превратившись в ядерную бомбу. Гриб жестко задел Хосока, а Ким и не понял, как так получилось: он стоит злой, как черт, а Хосок сидит на полу, потирая плечо. Это было впервые, когда он не смог сдержать порыв гнева, смешав Хосока с пылью на полу. Конечно, долго извинялся, а парень долго обижался. Но Хосок любит, да и лучше умрет, чем простится с Кимом. Долго дул губы, с явной злобой поглядывая на молодого человека, и нос воротил, когда тот заказал в номер, сладости, бургеры, пиццу и все такое вредное, но такое любимое Хосоком. Лед растаял, тронулся, но все еще цеплял неровными краями. Вымаливать прощение пришлось долго, но, в конце концов, все попытки возымели успех. Чтобы умаслить Хосока, молодой человек готов был на все. И фотография, где парень стоит около фонтана, счастливо улыбаясь, родилась именно из этих соображений. Ким, конечно, фотографировал Хосока и до этого, но иногда было так лень, так что чаще это делал сам парень. Многочисленные селфи с ушками и кошачьими усиками, с клубничкой на макушке и все эти плюшки, которым так сильно умилялся Ким. Он любил разглядывать такого Хосока: с розовыми щечками, иногда даже подкрашенными глазами. Тайно он пускал слюну на накрашенного парня, вот только Хосок не приемлет косметику. Говорит, что естественно, то красиво. И он прав, действительно — нет ничего красивее, чем естественность. Конечно, замазать прыщи, боясь, что кто-то увидит, подчеркнуть глаза или скулы — не преступление. Отнюдь, если человек чувствует себя увереннее, нанеся косметику, то почему бы ему не ходить с комфортом по улицам? Эмоциональная составляющая куда важнее. Если косметика делает человека увереннее в себе, ведь это вполне нормальное явление, которое не требует каких-либо объяснений. Уверенных в себе становится все меньше, либо они так сильно прячутся, и это не говорится о тех, у кого корона спадает с головы. Если посмотреть, на них такое же количество косметики, если не больше. Но если они такие самоуверенные, как заявляют, почему тогда не плюнут на все и не выйдут в люди такими, какими родились на свет? Уверенность и высокое мнение о себе не является одним и тем же. Хосок в себе не особо уверен и уж точно не высокого мнения о себе, но это не помешало ему принять себя таким, какой он есть. Пусть эти глаза и волосы возвращают в болезненное прошлое, он любит их. Как мать любит дитя. Ким всегда поддерживал парня, и не только в этом плане. И пусть накрашенный Хосок выглядит так необычно-притягательно, естественность и эмоциональный здоровый баланс важнее ненужных хотелок. Хосок в тот день надел любимую синюю панамку, а еще рубашку, купленную на днях в каком-то дешевеньком магазине. Ах, да, еще и эти резиновые шлепки с желтыми ромашками. Хосок весь такой лучезарный, но в то же время до щемящего чувства в груди милый. Ким, насколько он помнит, сделал множество фотографий, а по итогу почему-то была одна единственная — около фонтана. Скорее всего, он просто завис, впитывая в себя Хосоков образ. Это было перед самым отъездом, оставалось чуть больше восемнадцати часов. В номере Хосок хоть и не показывал, но был слегка грустным. А Ким шептал на ухо: "У нас впереди еще много дней". Он правда хотел съездить с ним в Китай, а еще в Сингапур и Финляндию, но кто знал, что с бизнесом начнутся проблемы? Тогда уже стало не до поездок, а Хосок об этом и не заикался. Поездка в Венецию стала единственной для них. Ким надеется на их бесчисленные совместные путешествия. Он не знает, когда найдется парень, но в этот раз сделает все ради него. Без Хосока жить оказалось сложнее, чем он думал. Привыкнуть к солнечному вихрю было проще, чем отвыкнуть. Ким не может сдержать тяжелого вздоха, и радуется, что эту грустную улыбку никто видеть не может. Он бы собрался, но груз воспоминаний сжимает обручем и так разболевшуюся голову. Еще и тяжелым камнем давит на грудь. Как оторваться от очаровательной улыбки, когда тянет, словно магнитом? Как перестать вспоминать те времена, когда ноет? О Хосоке напоминают оставленные вещи и вот такие памятки в телефоне. Покуда он не нашелся, Ким не знает, как будет и дальше справляться с тяжким грузом. Сейчас бы хорошенького пинка от Ëнджуна не помешало, но рядом только пустота и удушающие воспоминания. Ким бы и дальше вспоминал все те позабытые совместно прожитые дни, но отвлекает короткий стук в дверь. Как всегда, только уплывешь в бездну отречения реальности, как тут же возвращают обратно. — Входите, — выдыхает Ким, заблокировав телефон и отложив в сторону. — Добрый день, — в кабинет входит парнишка, худенький такой и бледный, будто сбежавший с Освенцима, или стал жертвой Бухенвальда. — Мне сказали подойти к вам. — Стоит около двери, мнется, совсем как стесняющаяся девушка. Осталось коленки крестиком сложить и руки в умоляющем жесте. Ким ведь его не тронет, чего так боится? — По какому вопросу? — звучит резковато, но уж простите, такие личности немного выводят из себя. — Вы оставляли заявку на установку кондиционера. М-да, жарковато тут у вас. — Вальяжной походкой проходит вперед, будто не он только что мялся у двери, озираясь по сторонам. Совсем не обращает внимания на цоканье Кима. — Да, уже и забыл. Начинайте. Парень покидает кабинет и возвращается уже с кондиционером. Работает он максимально, насколько это возможно, тихо, чтобы не мешать бизнесмену. А тот почти и не обращает внимания, но последние минуты две неотрывно смотрит на него. И что его так заинтересовало? Парень передергивает плечами, но ничего не произносит, продолжая монотонную работу. — Мы не встречались раньше? — нарушает тишину Ким. — Ох, вы вспомнили, — улыбка странная, но всякое бывает. — Я в вашем старом офисе устанавливал кулер для воды. — Точно, — бьет себя по лбу Ким. Не зря лицо показалось отдаленно знакомым. Все-таки они и правда встречались до этого дня. — А я сразу вас вспомнил, — вновь эта улыбка. Совсем уж какая-то неприятная. — Иду, думаю, название знакомое, а оказалось, вон оно что. Личико-то ваше запоминающееся. — Ага, — кидает Ким. — А ты всегда на подработке? Почему бы не устроиться, на полный день. То тут, то там? — А к себе возьмете? — смеется, увидев непонимающий взгляд. — Да не воспринимайте всерьез, шучу я. Да как-то времени нет, да и привык мотаться по разным поручениям. Больше времени. Сегодня днем, завтра вечером. — Дети что ли есть, почему ненормированный график так необходим тебе? — Да какие тут дети? — отмахивается рукой. — Других проблем по горло. Пруд пруди этих забот в последнее время. Чувствую себя стариком. Только на пенсии они в огородах копаются, еще что-то делают, а тут даже еду себе не успеваешь приготовить. Я машины чиню, конечно, работа неофициальная, но жить как-то можно. Эти малышки, машины, то есть, столько времени отнимают. Капризные такие, это не принимают и то не принимают, а я к ним со всех сторон. И нежно, и грубо, а они и в ус не дуют. Столько денег на них трачу, но получаю не меньше. Некоторые просто красотки: заменишь сальник, подшипники смажешь, они и рады, летят как птицы против ветра. А с другими возиться нужно. Но мне что, молодой еще, сил хоть отбавляй. Это вам хорошо, сидите в тепле, или вон, — кивает головой на кондиционер, — в прохладе и деньги имеете. А за что? Нет, — оправдывается, завидев недоброжелательный взгляд, — это не вам в укор. Я про директоров крупных организаций. Сколько имеют с государства, а рабочим гроши кидают. Разве справедливо? Чтобы хоть как-то разрушить эту непобедимую цепь, я хоть что-то пытаюсь сделать. Быть может, вы думаете, вот умора, глупый какой. Но почему сразу глупый? Я откажусь им надр... Простите, помогать им в их "нелегком" труде, потом еще один и еще. Вот и закроется лавочка. Хоть на себя работать будешь, ну и по таким вот поручениям. Все же без этого не прожить, только если как вы, бизнесом заняться. Но для этого я слишком глуп, как вы поняли — неловко чешет затылок. — Короче, работать на себя — это ахуенно. Вот, что я думаю. Но не повезло в этой жизни, повезет в другой. Вы-то... "LO$ER=LO♡ER", атаковавшая телефон, заставляет парня заткнуться. На экране высвечивается имя капитана; будто слышал мольбы. Давно уже Ким ждет от него вестей, порывался сам звонить, но вовремя одергивал. Не переживай, капитан Чон обязательно позвонит, как только будут какие-то вести. Но сидеть в неведении сложно, ночами невозможно. Ходил туда-сюда по комнате, из шкафов доставал вещи Хосока и нюхал до боли в носу. Звонить не решался — немного боялся. Жить, не зная ничего, вовсе не жить, но знать то, что может навсегда изменить твою жизнь — еще хуже. Кто знает, что они могли найти. Представлять гниющую плоть, колотые раны и высохшие бордовые подтеки безумно не хочется. Он был терпелив, всем видом показывал свое спокойствие, а сейчас трясутся руки, и пальцы не попадают по кнопке. — Что? — вскочив на ноги, бледнеет Ким, и только не кричит. Еще бы чуть-чуть, Вселенная бы взорвалась от напряженной атмосферы. Парень, заметив вздувшиеся на шее вены и бледное, почти как белила полотно, подбегает к Киму, хватает своими костлявыми пальцами загорелую руку повыше запястья. В глаза не смотрит, мнется рядом, состроив страдальческое лицо. Ему отнюдь не понравилось, как грубо был оборван монолог, повествующий почти что о всей его жизни и устоях, и когда Ким все же ответил на звонок, не удосужив простым "Извините", хотелось было послать к черту, выкинув этот ненужный ему кондиционер. Все же неприятно, когда обрывают на полуслове. Он собрался, пытаясь высказать свою точку зрения, но оказался там же, где и всегда — на дне. Кому интересна такая чокнутая точка зрения? Все это вовсе не важно, потому что не относится к нему, какой он есть на самом деле. Так, очередная глиняная, еще не давшая трещину оболочка для души и глаз. — С вами все в порядке? Разъяренный молодой человек выдергивает руку так резко, что остаются некрасивые полосы. Вся выдержка рассеялась, опала лепестками завявшей надежды. Вот они, прямо перед ногами. Хоть садись на колени и собирай. Но какой толк, если все раскрошится. Такие хрупкие, попробуй, тронь, останется лишь пыль и замаранные руки. И жидкость им уже ничем не поможет, только прибьет к поверхности, уже и не вытянешь ничего. Перед глазами ярко-синяя панамка и шлепанцы с ромашками. Что же было еще? Лицо стертое, размазанное, будто написано маслом, и кто-то нечаянно задел еще не высохшую картину. Была ли там улыбка или что-то еще? Он же несколько минут назад впитывал это выражение лица. Он сошел с ума? Нет, точно нет. Там была улыбка. Такая, в тридцать два, и солнце ярко светило, отливая золотом. Этот мягкий свет, коснувшийся щеки, и неглубокие морщинки под закрытыми глазами. Его Хосок. — П-простите, — запинается Ким, увидев скорченное лицо. — Я не смог проконтролировать себя, полностью беру за это ответственность. Если так сильно оскорбили мои действия, попросите надбавки в бухгалтерии. Я все возмещу. И не смотрит больше, идет так неуверенно, как только что родившийся жеребенок, опробовавший впервые тоненькие ножки. Скакать пытается, но тут же падает, вписываясь в корни деревьев и влажную землю. — Вам плохо? — не выдерживает парень, подбежав к Киму. — Помочь? — Нет, не нужно. Вы закончили или что-то осталось? — Несколько болтов подтянуть и все. — Я подожду, — прижимается спиной к стене, прикрыв глаза. Сама дьявольская улыбка насмехается над ним. *** Какая одна из неприятных пыток в наше время? Да, пытки уже давно запрещены, но, если присмотреться, им полна человеческая сущность. Они не проявляются как пытки таковые, покрыты разбавленной реальностью и не приносят физических страданий, но зато приносят душевные. Они не предназначены для выявления информации, и порой сам же человек, подвергающий моральному и душевному насилию другого, не осознает всей глобальной катастрофы поступка. Так какая же одна из самых важных, впечатавшаяся в человеческие сердца и очерняющая их, приносящая дискомфорт и вдавливающая в амебное состояние, а порой и в ярость? Если спросите Чонгука, он вам ответит: "Игнорирование". Игнорирование само по себе неприятное чувство, а когда человек, поступающий так, небезразличен — это не то чтобы неприятно, это терзает днем и ночью, не оставляя в покое. Несомненно, Чонгук не должен был позволить вчерашнему вечеру случиться, но разве он заслуживает такого отношения к себе? Чонгук уже давно вырос из обид и пустой злости, но сейчас эти чувства смешались в одну гранату. И капитан сам не знает, способна ли она взорваться, либо так и останется наполненной, но не способной подорвать вся и всех, в особенности Тэхена, который так нагло повысил градус температуры и так же быстро остудил. Тэхен не спросил, как он добрался до дома, не случилось ли чего по дороге или не заболел ли он после вчерашнего ливня, а сейчас его нет в офисе. На звонки он не отвечает, а на десятки сообщений в ответ одно сухое "Я простудился". Думать о вчерашнем инциденте Чонгуку не хочется — чувствует и свою вину. Тэхен наверняка не болен, только притворяется, чтобы не встречаться с ним взглядами. Знаете то чувство, когда хочешь позвонить или написать человеку, но удерживает чужое непринятие тебя хотя бы просто как знакомого? То есть по сути человек, вроде как, дает понять, чтобы от него отстали и больше даже не пытались найти точки взаимодействия. Он полностью отрешен, погружен в какую-то свою игру, а ты попадаешься в нее, как рыбка на крючок. Понимая, нужно прекратить допытываться до другого человека, пора бы просто действительно оставить его в покое, но отчего-то сделать это оказывается сложнее, чем покорить Альпийские горы. Чонгук чувствует все это прямо сейчас. Ему невмоготу сидеть, не слыша голоса Тэхена за стеной. Он держит черный проклятый квадрат, гипнотизирует, а сам боится ударить пальцами по клавишам. Честно говоря, Чонгук впервые испытывает такие чувства: страх и отверженность. И сам не понимает, почему руки так сильно трясутся, а пот течет градом, когда он снова и снова читает одно единственное имя. Чонгуку не нравится размолвка между ними. Вчерашний Тэхенов поступок наверняка был не тем, чего он желал. Скорее всего, он споткнулся, либо начал падать. Да и Чонгук не делал того, что сделал. Это все просто какой-то фарс. Ведь как можно было впечататься в сына, еще и губами? Как можно было пройтись по ровным зубам и рельефному небу? Как можно было испытать тягучую субстанцию внизу живота, давящую так сильно, что жалобный стон чуть не сорвался с покрасневших губ? Это было явно не с ним. Кажется, Чонгук вчера сам приболел. У него явно была температура, иначе всего этого не случилось бы. Но интересно, чем он так задел Тэхена, если все, что произошло — ошибка. Хоть убейте, Чонгук не верит в Тэхенову придуманную болезнь. Почему тот ответил одним сухим сообщением остается для него нерешенной загадкой. Какая-то сплошная алгебра, а Чонгук в ней студент, неспособный решить такую легкую головоломку. Истина всегда лежит на поверхности, нужно лишь прочитать задачу внимательно — любят говорить преподаватели. А самое любимое в геометрии: оформи правильно рисунок — половина задачи уже решена. Да как можно по одному треугольнику найти ответ? Вот и Чонгук не знает как. Просто тупо пялиться на него не принесет желанной разгадки, поэтому он, превозмогая трясучку, все же набирает номер офицера. И рассмеялся бы он, потому что именно в этот момент в кабинет влетает Ким, а за ним и ребята, но находится, к сожалению, не в комедии, а вся ситуация — не придуманный сценаристом эпизод, а гребаная реальность. Чонгук отключается, прежде чем на том конце слышится хриплый голос офицера. — Где они? — стоит, сжимая край стола до побеления костяшек. Да и сам больше смахивает на белый тюль, развевающийся за спиной капитана. В глазах столько надежды. Думает, это может принадлежать не Хосоку. Чонгук, тяжело вздохнув, проходит мимо Кима, похлопав по плечу. Ëнджун, сжимая Субинову ладонь в своей, стоит позади, закусив нижнюю губу. Внимательно следит за тем, как капитан открывает дверцу шкафа. Уже тогда, когда рука капитана не коснулась найденных вещей, цепляется взглядом за разноцветный цветок и тут же поворачивается к Субину. Смотрит на его бледное лицо, второй рукой придерживая за локоть. — Это ничего не значит, — шепчет на самое ухо, обдавая щеку жарким порывом воздуха. Только для Субина все совсем иначе. Он оступается, спотыкаясь о свою же ногу. Крепкая рука не дает пасть на пол, а беспокойный взгляд забирается внутрь, согревая застуженные внутренности. Субину, откровенно говоря, плохо, но он держится ради того, кто заменяет теперь и Хосока. Держится за него, цепляется, как за одичавшую деревяшку, блуждающую в море. И именно эта деревяшка, вся такая хрупкая, способная перевернуться от малейшего движения, не дает акуле ухватиться за руки или ноги. — Ким... — выдавливает Субин, позволив подхватить себя за талию. — Он... — не успевает. Прикрывает глаза, сдерживая всхлипы. Ким воет громче пожарной сирены, увидев вещи Хосока. Прижимает разбитый телефон к груди, даже не пытаясь сдержать скатывающихся прозрачных маленьких ручейков. Он мог в тот день приехать за ним, если бы не был таким беспечным. Телефон был единственной последней связью между ним и Хосоком. Он до сих пор помнит голос парня. Он дребезжал, как задетый вилкой хрусталь. А Ким не обратил внимания — занят был собственными проблемами. Кого винить, если не себя? — Как же так? — опускается на колени, поглаживая фиолетовый лепесток. И даже в воздухе витает запах абрикоса. Откуда? Возможно, воображение, а возможно, цветок действительно пахнет Хосоком. Его родным Хосоком, который, возможно, уподобился гнили, питающей корни деревьев и травы. — Господин Ким, — Чонгук подхватывает блондина под левый локоть, а Ëнджун, усадив Субина в кресло, подпирает с правой. — Это не доказательство того, что он мертв, — режет словами на тысячи и тысячи кусков. Подносит кружку к губам. На свое удивление, Ким морщится, почувствовав терпкий вкус. — Ч-что это? — закашливается от неожиданности. — Вам это сейчас необходимо. — Я думал, это вода, — Ëнджун морщит нос, возвращая кружку капитану. Чонгук ненавидит такие моменты всей душой и сердцем. Ненавидит, когда приходится буквально вытаскивать людей из горя. Тянуть руку, которую они отбрасывают в попытке утонуть, захлебнуться им. Пусть нестерпимо больно, когда нет всякого желания нести бремя судьбы, перевернутая лодка — единственное правильное решение, как им кажется. Чонгук видел, каким на самом деле может быть господин Ким. Пусть сейчас он, коря себя за оплошность, предпочел утонуть, все равно, будь то в последний момент, выкарабкается. Чонгук знает таких людей, они стремятся к своей цели и плевать им на трудности и преграды. Переломают конечности, в легких будут ощущать пыль, но до последнего вздоха даже на окровавленных ногах доковыляют до истины. Пусть сейчас он и вовсе на себя не похож, Чонгук уверен в правильности его выбора. Капитан и сам не раз оказывался по ту сторону. Он сам, пусть и не в таком количестве, захлебывался, борясь с собственными эмоциями. Это сложно, иногда проще получить стрелу в сердце, чем пытаться встать. Но Чонгук не сдался, и Ким не должен. Несомненно, сложно объяснить что-то человеку, хлебнувшему столько обиды и непрекращающегося отчаяния. По-хорошему стоило отпустить Кима домой, нагрузив фляжкой, хотя навряд ли она ему понадобится, с его-то возможностями. Дать успокоительное и позволить просто уснуть. Люди любят говорить, что сон лечит. Возможно, в определенный момент жизни, он и правда работает. Но когда сон сменяется явью, проблемы не исчезают и лишь сильнее дают о себе знать. Чонгук не может вот так просто отпустить Кима, поэтому ведет не только с ним, но и бледным Субином, и растерянным Ëнджуном беседу. Расставляет все по полочкам, общается, как с маленькими детьми. Нельзя вот так впадать в отчаяние, увидев вещи. Этот неприметный смартфон и разноцветный цветок — не доказательство смерти обладателя. Серийным убийцей занимается другой участок, и Чонгук просто не имеет права вмешиваться в их дела, но, если парнишка пропал действительно по его вине, ему необходима не только имеющаяся на данный момент на руках информация, но и какой-нибудь отличительный знак. Он множество раз слышал о том, что Призрак не оставляет за собой следов. За два года безуспешной поимки, он насмехается над ними, выглядывая из-за угла. Но неужели он настолько умен, что смог обойти систему безопасности? Чонгуку не дана нужная информация, он может лишь предполагать. Может оказаться и так, что это вовсе не Призрак похитил парня. Что угодно могло случиться, но Призрака исключать нельзя. Раз знакомые подтвердили принадлежность найденных вещей, необходимо теперь взяться за дело основательно. В итоге Ким, собрав волю в кулак и вежливо отказавшись от фляжки, покинул кабинет. На этот раз двери не хлопали, а музыка ветра не завывала грустную песнь. И это облегчило муки капитана. Но есть другая проблема в виде Тэхена. Он, как уже успел заметить Чонгук, не особо любит затрачивать много энергии на выполнение установленной работы. Предпочитает провести свое время с умом, растягивая момент. Да и не особо любит первым подходить к нему, предлагая помощь. Но он все тот же офицер Ким, так любящий тайны. Его глаза буквально светятся, когда выпадает случай не обыденной рутины: заполнить акты, отсканировать документы, написать отчет, найти кошку или собаку, расследовать кражи. Нет, Тэхен это не особо чает, хоть и делает, под пристальным взглядом капитана, все от начала и до конца. Но, когда пропадает человек, когда совершено нападение, а то и убийство, офицер не может скрыть своего восхищения. Нет, он не восхищается преступником, и не считает ситуацию "клевой", просто ему нравится ниточка за ниточкой развязывать клубок. Их участок обычно занимается маленькими делами, убийства же, похищения и другие тяжкие преступления берут на себя крупные полицейские участки, а они так, на побегушках, когда у тех не хватает времени. Однажды они даже расследовали дело, где похищались девочки-подростки. Оказалось, они имели дело с торговлей людей. На практике молодого Тэхена это был первый и последний случай такого масштаба. Ему так сильно хотелось помочь тем бедным девочкам, по заслугам наказать преступников. После этого случая Тэхен стал падок на все эти загадочные пропажи. Вот и когда Хосок пропал, он даже и не думал оставаться в офисе, поэтому и стоял под ливнем, не обращая внимания на прилипшие к лицу пряди. Поэтому и молчал, когда Чонгук посмеялся над ним. Капитан все это прекрасно понимает, без Тэхена ему не справится. На их участке больше никого и нет. Офицер Кан постоянно болеет, а офицер Ли в отпуске. Уехал в Тайланд, не найдешь и не дозвонишься даже. Остается только Тэхен. Пока Чонгук размышлял, стоит ли ему звонить или сразу отправиться в гости, телефон запищал, а на экране высветилось: "Офицер Ким". С тех пор как Тэхен устроился к ним, он так и не изменил имя в контактах. А ведь столько раз хотел увидеть вместо "Офицер Ким" "Сын". Сейчас уже и сомневается, стоила ли игра свеч. Теперь навряд ли он когда-нибудь назовет его сыном. — Неужели ты сам решил позвонить? Голос звучит резко, к тому же это наигранное удивление. Нет, с офицером Кимом нельзя так разговаривать, но капитан поделать ничего не может. Беспокоился ведь, места себе не находил. — Простите, — Тэхен и правда звучит приглушенно и так, будто ему мешает насморк. — Неужели и правда болен? — удивляется Чонгук, смотря на часы на стене. — Вы думали, я вам лгать буду? — бурчит под нос. Обиделся. — Нет, просто... Не важно, я скоро приеду. — Не... — Отказы не принимаются. Он обязательно сегодня объяснится с Тэхеном, хочет офицер этого или нет. *** — Ты заметил? — подает голос Ëнджун, поспешив за Субином, который больше напоминает торнадо. — Заметил что? — все так же бежит куда-то вперед, не обращая внимания на спешащего позади парня. — Да стой же ты! — Ëнджун хватается за холодную руку. — Ну что опять? — Ëнджун не любит, когда Субин вот так ноет, но в данной ситуации решает ничего не говорить. От Кима и след простыл, а Субин несется непонятно куда, будто везде ищет свою смерть. Чуть под машину не попал несколько секунд назад, а продолжает бежать. Такой упрямый, что хочется просто хорошенько треснуть. — Боже, — вздыхает раздраженно, потерев переносицу. Так ладно, спокойствие, только спокойствие. — Офицера Кима не было. Он до этого всегда был на месте. — Ты сейчас серьезно? — искреннее непонимание в темных очах. — Ëнджун, да блять, Ëнджун. Почему ты такой? — пусть становится неприятно, но Субин все равно предпочитает, чтобы на руке красовались полосы от маленьких ногтей, чем стоять вот так. — Ты видел, что произошло, а? Нашли вещи. Это вещи Хосока! Ты ведь сам видел, так как хуя ты спрашиваешь о каком-то вшивом офицере, который еще и приставал к тебе? Мне сейчас вообще не весело, если ты не заметил. — Но я ведь просто сказал, что в этом такого? — стоит, потупив взгляд. — Ты всегда просто говоришь. Иногда мне кажется, что ты не понимаешь обстановку. Говоришь, что первое на ум приходит. Ты сравниваешь Хосока с офицером! Ëнджун, правда, я так устал... Я пошел домой. Разворачивается, оставляя парня один на один со своими мыслями. — Да Субин~и, — тянет последние буквы Ëнджун, вновь согревая ледяные пальцы. — Я все понимаю. Но это же тоже странно. Мне просто стало интересно. Да и не приставал он ко мне. Я просто хочу с ним подружиться, — добавляет совсем тихо. Тяжелый вздох заставляет Ëнджуна опустить взгляд вниз. Он перестает чувствовать этот холод, а взгляд все равно выискивает букашек на темном асфальте. Порой Ëнджун бывает слишком легкомысленным, но от этого менее родным не становится. Каким бы он ни был пофигистом, он все такой же уютный и теплый, как кашемировый свитер. Ëнджун всегда все понимает и всегда оказывает поддержку. Субин так много злится на него, а потом сам же от этого страдает, потому что Ëнджун всегда, всегда его прощает. Порой обижается, но так быстро прощает. И даже когда вины его нет, все равно извиняется. Он кусает эти пухлые ярко-розовые губы, заламывает пальцы, неспособные в данный момент согреть его. Ищет что-то на асфальте глазками, своим разрезом напоминающие лисьи. Субину так нравятся их вытянутые уголки, а когда Ëнджун рисует небольшие стрелки, влюбляется как в первый раз. И определенно чувствует вину за то, что вновь вывел из себя. Благодаря ему Субин сейчас глотает воздух, давится своими же словами. И почему он так его не бережет? Зачем вываливает весь мусор, топчет в грязи. Однажды парень может не выдержать — именно этого больше всего боится Субин. Он просто не знает, что будет делать без поддержки маленького розового вихря. Как сможет он, не ощущая его рядом, смотреть на жестокий мир. Именно поэтому Субин, попридержав свой гнев, мгновенно остывает. Юноша знает: у Ëнджуна есть только он. Потому что его розовое счастье с такими маленькими, но яркими блестками не дружит с кем-то, как он с Хосоком. Так, просто общается, потому что утверждает, что никто ему кроме него не нужен. И впервые за столько лет заявил о желании узнать кого-то поближе, а Субин вновь зол и похож на овчарку. Только лаять не за чем, да слюни пускать не стоит. — Ëнджун, — выдыхает Субин, отворачивая голову. Прижимает теплое тело к себе, переплетая пальцы. — Конечно, ты можешь с ним дружить, если хочешь. Я очень устал... — Я понимаю, — лепечет куда-то в грудь. — Провожу тебя, а потом узнаю все у капитана. — Хорошо, только будь осторожен. Я всегда за тебя волнуюсь. Лоб горит, а Ëнджун этому только рад. Лисий огонек сверкает, зажигая внутри непробиваемой скалы огни. Позволил их разжечь, потому что знает: они не устроят пожар, не оставят после себя пепел, лишь только согреют, хоть и обладают разрушительной силой, ни за что не предадут. Взгляд цепляется за мимолетную улыбку. Субиновы губы всегда такие мягкие. И парень уверен: лоб его пахнет смородиной. Сам подарил прозрачный тинт, который всегда находится в кармане. Ëнджуну, определенно, нравятся Субиновы пухлые губы, но не нравится, когда на них образуются трещины. Да и сам Субин не особо любит чувство обветренности, поэтому тинт всегда с собой. Каждый раз Ëнджун покупает ему новый, как только заканчивается старый тюбик, но предпочтение всегда отдает смородине. Только когда того не бывает в наличии, позволяет целовать себя ежевичными, ананасовыми, малиновыми или банановыми бутонами психотрии. — Спасибо, — еще сильнее сцепляет пальцы, незаметно коснувшись горящего лба. — Да не за что благодарить, — уже не смотрит, идет впереди, утягивая за собой. Ëнджун все так же восхищается широкой спиной. За ней не страшно, за ней хочется прятаться, почувствовав себя ребенком. Непроизвольно уголки губ сами тянутся вверх, словно кукловод, пришив прозрачные нити, тянет в стороны. Субин бывает грубым, раздражительным, но роднее его только мать. Ëнджун потерпит, главное, чтобы не уходил. Когда Субин оставляет на губах долгожданный поцелуй, сравнимый с вечностью, с привкусом замороженной смородины, Ëнджун улыбается до тех пор, пока его непробиваемая скала, обязательно в нужный момент прикроющая тело, не скрывается в темном доме. Лишь увидев свет в окне первого этажа, Ëнджун спешит в участок. Парень не любит ссоры, но любит примирения. *** Надоела эта постель, надоел этот жутко пахнущий матрас, надоела эта одинокая лампочка, в которую то и дело врезаются мошки и мухи, надоели это голые стены и холодный цемент. Хосоку все это надоело. Сколько будет продолжаться эта рутина? Парень тонет в ней, ему действительно плохо от этой угнетающей обстановки. Он снова сидит один, обняв колени руками. Юнги не заглядывал к нему после того случая. Хосок его видеть не хочет, но в то же время нуждается в нем. И скажите, что с ним не так? Хосок прекрасно понимает всю суть своей проблемы, но она не исчезнет, не окажется иллюзией. Она есть, существует, каждый день напоминая о себе. Одиноко, даже поговорить не с кем. Хосок множество раз размышлял о том, почему люди становятся такими как Юнги. Обычно он не любит психологию, предпочитая уделять внимание насущным проблемам. Но когда в их городе начались убийства, была просмотрена не одна статья. И все как в один голос утверждают: проблемные люди не могут стать таковыми только по своему велению. Есть толчок, приведший их именно к этому пути. Это могла стать детская травма, вызванная насилием со стороны взрослого человека. Ребенок — несформированная личность. А если еще и подвергшаяся неоднократным побоям и насилию, становится понятно, почему они не могут жить нормальной жизнью. У них ее никогда и не было, так откуда они могут знать, каково это — быть нормальным? Чаще всего причиной сдвига в личности становятся отклонения в психике, и здесь уже нет связи с детством. Есть болезни, благодаря которым человек воспринимает окружающий мир иначе. Он видит тех, кого остальные видеть не могут. Слышит голоса, которые существуют только в его голове. Зачастую именно эти голоса и представшие перед сознанием образы толкают в бездну. Такой человек не может управлять своим телом, ему нужна помощь, но кто ее даст, если он прячется, прижав пушку к груди? Хосок несколько месяцев изучал эти темы. Но психология человека так сложна, что решил просто забить. Если бы тогда он углубился еще сильнее, смог бы сейчас понять Юнги? Хосоку кажется, Юнги не подходит ни под одну категорию. Он другой. Хоть Хосок и не может знать, что у него было в детстве, все равно считает: его поведение вызвано другим негативным фактором. Но становится непонятно, что именно стало тем толчком, из-за которого Юнги теперь издевается над ним? Хосок постоянно, находясь наедине с собой, думает об этом, но заканчивается все одним и тем же: тупиком. Хосок просто-напросто не хочет верить, что он и есть тот источник, скинувший Юнги в пучину, в которой он продолжает вариться, как в каком-нибудь котле в Аду. Нет, Хосок не мог стать его личным триггером. Он не знает его, и если бы был шанс, не знал бы и дальше. Хосок предпочел бы не знать его всю оставшуюся жизнь. Снова он грызет ногти, которые теперь больше похожи на воспаленную массу, напоминающую мясо. Ким бы разругался, а Хосок смеется. Он один здесь. Его бросили все, даже Юнги больше видеть не хочет. Раз нельзя кусать ногти, будет оставлять следы от зубов на коленях. Кусает с такой яростью, что действительно остаются следы. — Я схожу с ума, — шепчет в темноту, заглушая посторонние звуки. Они вновь хотят напасть, а допустить этого никак нельзя. Хосок не будет сидеть просто так, ему нужно действовать. Чтобы хоть как-то отвлечься от этого мерзкого шума, он поет. Уставшим, тихим голосом. Откровенно говоря, Хосок ненавидит свой голос. Вот просто ненавидит и все тут. Он пытался полюбить его, даже ходил на курсы, где его учили рэпу. Но с уст срывались до жути пустые, ничем не примечательные слова. Хосок далек от музыки, и никогда больше даже не пытался исправить свой голос, а сейчас поет. Поет эту пустую детскую песню, в которой почти что в каждой строчке ничего не значащее для него слово "Мама". Нет, оно даже более чем значащее. Из-за нее он не может находиться один, и именно из-за нее же страдает от постороннего звука, заглушающего даже собственный голос. А еще живот от этого постоянно крутит. И холодно. И просто хочется перестать чувствовать на себе чужие маленькие лапки. Спустя, наверное, полчаса он слышит их. Тихие шаги. Совсем еле слышимые, но точно настоящие, а не кажущиеся игрой воображения. Затаив дыхание, Хосок безумным взглядом окидывает каморку. Он планировал это еще тогда, когда лежал весь мокрый на потрепанном матрасе. Он тихонько бежит к стулу, берет за ножки и так же тихо приближается к двери. Шаги теперь слышны отчетливее. Он совсем близко. — У тебя получится, — подбадривает сам себя, не обращая внимания на трясущийся стул. — Это лучше, чем сидеть вот так, — а руки продолжают трястись. Спина упирается в холодный кафель, из-за чего по телу пробегают нескончаемые мурашки. Хосок нервно сглатывает, когда ключ входит в замочную скважину. Время останавливается, либо течет так медленно, как во всех фильмах, когда в следующем эпизоде что-то должно произойти. Он пытается вести отсчет в голове, но постоянно сбивается. Он не может назвать эту проклятую цифру "три". Только не сейчас, когда стоит на грани. Он не может упустить этот момент из-за какой-то там травмы, полученной в детстве. Один, два, один, два, один, два, один... Сколько прошло? Боже, почему так страшно? Нужно всего лишь замахнуться. Юнги даже не увидит его. Мгновение не длится несколько секунд, как говорят остальные. Мгновение не длится даже несколько минут. Мгновение длится так долго, смешивая часы или вовсе останавливая стрелки. За это мгновение волосы на затылке встали дыбом, дыхание участилось и пульс подскочил до невероятных цифр. Разве могут за несколько секунд произойти такие изменения? Хосок ощущает это мгновение, как все свои прожитые годы. И пусть не успеет просмотреть все моменты, зато успеет поседеть, превратиться в старика, откинуться наконец. Почему-то именно сейчас тревога не дает с места сдвинуться. И начинается все по новому кругу. Вдруг не получится, вдруг он замрет, замерзнет, очутится в вечном сне. Вдруг стул выскочит раньше, чем нужно. Вдруг не успеет, или замахнется слишком рано. Вдруг Юнги передумает и сейчас развернется, и жди потом такого же момента. Вдруг даже если получится ударить, он не сможет сбежать? Тогда что дальше делать? А вдруг даже если сбежит, там, в конце коридора, еще одна дверь. Хосок уже точно не сможет отобрать ключ. Ну а вдруг у него все же получится, тогда что? Он не знает, какая местность ожидает его. Вдруг там лес, а в нем звери. Вдруг он заблудится, утонет в болоте или будет сидеть под раскидистыми ветвями ели, ожидая, когда же наконец Юнги найдет его. Так много "вдруг" и ни одного "если". Но ведь если есть шанс, нужно обязательно им воспользоваться. Конечно, глупо было бы не бояться дальнейших действий Призрака. Он наверняка не обрадуется, заполучив шишку. Ужасно страшно, как и любопытно. Если получится, Хосок будет свободен. И именно это слово "Свобода" перевешивает все страхи и мучительные мысли. Парень замирает испуганным кроликом, еще сильнее стискивает ножки стула. Настигает этот момент. Металлическая ручка медленно опускается вниз. Хосок перестает дышать.