Whistle. Obey me

Кто бы мог знать, чем обернется визит капитана Чона. В первый раз они в этой квартире поцеловались и в этой же квартире, стоя друг напротив друга, без задней мысли решили — тот поцелуй был ошибкой. Они оба молодцы, и некого винить в сложившейся ситуации. Тэхену не стоило добиваться ответов, тогда он бы не чувствовал себя так ущербно. Не порывался бы вырвать собственный язык, неспособный сидеть за решеткой зубов. И упокоившееся за ночь желание стремглав бы не стерло душевное спокойствие, пошатнув веру. Он и представить не мог, на что способен Чон. Но произнесенное им "сын" — вот уж неожиданность, перехватывающая дыхание. Тэхен долго думал о произошедшем. Все ходил вокруг да около, но так и не нашел хотя бы единого намека на объяснения Чонгука. Он ни разу за ним не замечал какой-либо заботы, только выговоры и извечно сердитый взгляд. Ах, да, еще и постоянные упреки и подтрунивание над тем, что скоро в их участок перестанут заходить личности мужского рода, ведь весть о том, что в нем работает офицер-гей разнесется по всему городу. И тогда мужчины или парни и шагу не ступят на порог. Обычный Чонгук — серьезный Чонгук, ну или же весь на взводе. Он спуску Тэхену не давал, а хвалил в редких случаях. Только тогда, когда Тэхен действительно заслуживал похвалы за проделанную работу. И если так подумать, за полгода, что Тэхен работает на капитана Чона, они вместе обедали или ужинали от силы пару раз. За эти полгода вместе они не пили кофе и не уплетали вишневый пирог за обе щеки день за днем. Они никогда вместе не смотрели фильм или футбол, не слушали музыку из одного динамика. И никогда не ели мороженое. Но если капитан действительно считал его сыном, то почему не попытался построить мост между такими разными мирами? Почему никогда не проявлял интереса и всегда убегал домой, как только выпадет шанс? Тэхен все это время думал, что нервирует Чонгука. Что тот его не то чтобы недолюбливает, на дух не переносит. Ну или, по крайней мере, предпочитает как можно скорее остаться наедине с собой, после дня, проведенного в его компании. Головная боль — вот что он мог вызвать в нем, но никак не желание позаботиться. Тэхен, например, всегда был к нему открыт. Смотрел на него с щенячьим восторгом в глазах. Радовался, когда тот давал поручения. А когда брал его с собой, как когда они обыскивали озеро под проливным дождем, так места себе не находил, боясь неусидчивостью выдать себя с потрохами. А когда получился тот неловкий поцелуй, Чонгук не оттолкнул его. Тэхен ведь разомлел, когда пальцы сжимали его талию, а воздух в квартире сделался жарким, чуть не подпалив страстью, кажется, не только его, но и капитана. Почему, если он считал его сыном, позволил случиться тому поцелую? Или же он представил на месте Тэхена кого-то другого? Скорее всего, так все и было. Чонгук бы ни за что его добровольно не поцеловал. Одиночество разъедает изнутри, показывая, насколько ты, на самом деле, этому миру не нужен. Тэхен всегда считал одиночество своим врагом. Он любит компании, любит, когда с ним общаются. Именно поэтому раньше ему было все равно, с кем скрасить вечер. Главное, не оставаться в темной квартире одному. Наверное, отчасти Тэхен вырос и ведет себя неподобающе именно из-за страха провести жизнь в одиночестве. Он привлекает к себе внимание нецензурной бранью, яркими макияжем и волосами, непристойными словечками, вылетающими птичкой из накрашенных в ярко-розовый цвет губ. Какая разница, каким способом добиться от человека внимания? Его образ, сформировавшийся во времена учебы в колледже, так и остался с ним и по сей день. Только если раньше таким способом Тэхен пытался добиться своего места в жизни, показать одногруппникам, кто именно является отбросом, то сейчас, привлекая к себе излишнее внимание, он бежит от одиночества. Они с Чонгуком такие разные. Тому, наоборот, комфортно находиться наедине с собой. Он любит сидеть в тишине, о чем-то задумавшись. Почти не общается с коллегами, только по работе, не более. И, казалось бы, как можно было разглядеть в этом черством человеческом отродье живое сердце, стучащее в груди? Тэхен каким-то образом разглядел, а еще и потонул, и теперь сидит с никому не нужной любовью, убеждая себя в том, что так им двоим будет лучше. Сколько лет он прожил без матери? А без отца, которому всю жизнь было плевать на него? И разве можно теперь, спустя столько лет, обвинять кого-то или что-то в приобретении родителя, о котором он так долго грезил? Именно поэтому, ощущая солоноватый привкус горечи по утраченной возможности быть для кого-то любимым человеком, Тэхен улыбается, представляя совместно проведенные вечера с Чонгуком. Ведь не очень-то и важно, какой именно любовью его будет любить Чонгук, главное, он теперь за него в ответе. Хоть Тэхен себя убеждал долго и упорно, вот так просто проститься с истинным отношением к Чонгуку он не мог. Прекрасно понимал: теперь в два раза сложнее будет притворяться перед ним. Сам Тэхен выбрал этот путь, теперь уже отвертеться и не повернуть время вспять. Во всем этом есть и свои плюсы. Теперь он сможет называть Чонгука неофициально, и сможет даже побывать у того в квартире. А еще под предлогом того, что ему страшно, затащить к себе в квартиру и заставить переночевать. А, быть может, они даже съедутся? Не стоит забегать наперед. Кажется, будет ошибкой жить под одной крышей, потому что Тэхен в своих действиях, почуяв долгожданное тепло, не будет уверен на все сто процентов. Что-нибудь да этакое выкинет. Тэхен мог долго размышлять, он мог долго рвать заусенцы зубами. И сидел бы около двери до ночи, если бы "Maze in the mirror" не вывела его из транса. Поначалу из трясущихся рук смартфон чуть не упал на пол, но осознав, что звонит неизвестный номер, Тэхен слегка расслабляется и почти перестает трястись. Это явно был кто-то незнакомый. Знакомых он мог по пальцам одной руки пересчитать. Тогда кому приспичило в такой поздний час пугать его звонками? Тэхен решает не брать трубку, но потом передумывает и все же отвечает, порываясь попытать счастье. Голос его рябит. — Алло? — Это офицер Ким? Молоденький голос. Где-то он его уже слышал. Вот только где? Тэхен был бы не Тэхеном, не флиртуй он по поводу и без. Потому закипающему мозгу уже и не вспомнить количество парней, которым был дан номер. — Да. Вы кто? — Ох, это вы, — радостно отвечают на том конце трубки. — Меня зовут Ёнджун, мы приходили в ваш участок. Дело пропавшего парня, не помните? Перемотав в голове несколько дней, офицер облегченно выдыхает: — Помню. — Я спросил ваш номер у капитана Чона. Правда, он не сразу дал, но все же согласился. Тэхен от удивления присвистывает. Если он не ошибается, это тот самый парень с розовыми волосами. А рядом с ним был еще один, который чуть не сломал ему нос. Хотя это был всего лишь невинный флирт. У Тэхена до сих пор мурашки по коже от взгляда того парня. — Крошка, ты сам решил позвонить? — усмехается в трубку Тэхен. — Кажется, твой парень ясно дал понять, кому было дано сорвать сочную клубничку. К сожалению, как бы я ни хотел ее надкусить, сладкий сок зальет глотку. Как думаешь, что тогда произойдет? Так что, знаешь, нам не о чем разговаривать. — Во-первых, я не особо люблю клубнику, — фыркает Ëнджун. — Так что будь добр, не называй так меня. — Тогда зефирка? Мягкая маршмеллоу? — Ты что, ребенок? — Тэхен улыбается. Глубокий, слегка хриплый смех напомнил ему мамин пиджак. Он был темно-бордового цвета. Но не это заставило Тэхена вспомнить о нем, а мягкая ткань, к которой он прижимался щекой, закрывая глаза в редкие дни, когда он находился дома. Бархат. У Ёнджуна был бархатный смех. — Вообще-то, я хотел подружиться. — Подружиться? — Эм, а что-то не так? Твой голос звучит странно. — Нет, просто я... — Ëнджун слышит, как у собеседника на том конце телефона перехватывает дыхание. Он замирает с трубкой у уха, также задерживая дыхание. Отчего-то дышать он начинает только тогда, когда слышит громкий выдох, а потом частые-частые вдохи. — У меня никогда не было друзей, — признается. — Ох... — Ëнджун сжимает трубку до побеления костяшек, присаживаясь на самодельную лежанку, сделанную им из нескольких махровых полотенец на полу. Со стены на него все так же поглядывали плакаты с перекошенными лицами зомби, вампиров или безруких и безногих монстров. Комната Ёнджуна была такая же противоречивая, как и сам парень. Одна стена, на которой висели те самые плакаты монстров, все время пугающие своим свирепым видом Субина, была выкрашена в грязно-серый цвет, похожий на мокрый асфальт после дождя. Другая часть комнаты имела цвет в корне отличающийся от серого. Она, когда-то, примерно три года назад, приобрела персиково-сливочный цвет. К этой же стене был приставлен стол из дерева цвета лесного ореха, на котором в органайзере пристроились тени, консилер, подводка для глаз и множество различного оттенка блеска для губ. Около стола стоял торшер в виде приоткрытого лотоса. А за ним окно занавешено шторами цвета горячего шоколада, разбавленного большим количеством молока. В серо-грязную стену же упиралось изголовье односпальной кровати из железного каркаса. Пружины все время скрипели, как только прогибались под тяжестью, но Ёнджун уже давно привык к этому звуку. Субина же поначалу это нервировало, но потом и он привык. Помимо этого, в комнате находился высокий шкаф черного цвета с белыми вставками около ручек. Ёнджуну нравилась его комната. Но вот понравится ли Тэхену? А, впрочем, не все ли равно? В любое время они могут пойти к Тэхену или же в кафе, а можно и на улице посидеть. — Тогда, — он повышает голос. — Тогда я буду первым, да? Как тебя зовут? — Тэхен. Тэхен, конечно, не может видеть парня, но уверен: у того на лице играет теплая улыбка. Он сразу вспоминает тот день, когда впервые увидел Ёнджуна. Тогда на парне был бледно-розовый свитер, обнажающий плоский живот, и голубые джинсы с завышенной талией. Розовые локоны слегка растрепались от ветра, но это лишь придало миловидному кукольному лицу мягкости и детскости, а еще немножко наивности. Наверное, они действительно могут подружиться. По крайней мере, Тэхен хочет в это верить. — Что, почему ты смеешься? — слышит Тэхен на том конце трубки. Это веселит пуще прежнего. Улыбка на устах становится отчетливее и ярче. Забившееся птичкой сердце будто аккуратно помещают в вязаный свитер, окутывающий стенки теплом со всех сторон. Совсем недавно оно сжималось от тоски и дум о том, что все идет неправильно, теперь же вновь ожило и размеренно бьется. Это не может не радовать. Белеющие под светом люстры костяшки выдают легкую тревожность, забравшуюся на спину. Она обвила ручками шею, наклоняясь как можно ближе к щеке. Это не та тревожность, которую он чувствует при разговоре с капитаном. Она совсем другая. Ее мягкие локоны щекочут кожу, а руки настолько нежные, словно сливки. У такой тревожности сладкий голос, говорящий о том, что Ёнджуну можно доверять. Она напоминает: не стоит сомневаться, хороших людей полон мир. Длинные темные локоны ниспадают на худое костлявое плечо. Благодаря проворливым пальчикам, щекочущим низ живота, по телу пробегают приятные мурашки, образовывая распирающую изнутри субстанцию. Тэхен успокаивается. С полуприоткрытых губ срывается свистящий шепот: — Да. Отнюдь не угнетающая тишина повисает следом за признанием, предзнаменовав будущий дружеский союз. Оба понимают: им необходимо видеться и общаться друг с другом, дабы отвлечься от насущных проблем или дел. Ёнджуну и правда достаточно Субина, а Тэхену Чонгука. Они оба ощущали себя теми, кто предан им и без задней мысли всегда будут рядом. Сейчас, поговорив и условившись, они ощутили нечто иное. Друзья и любимые не могут находиться в одной лодке. Есть моменты, с которыми ты можешь делиться только с друзьями. Раньше они этого не понимали. От явственного ощущения незримой поддержки Тэхена охватывает вящее желание поделиться сокровенным, чтобы сбросить наконец отягощающий жизнь груз. Слова полились потоком, соразмерено ударяясь о стены. Они плыли, словно то был медленный танец, открывающий ящик с погребенной в нее правдой и вопросами, на которых не было ответов. Тэхен все говорил и говорил. Поток информации летел как пули на стрельбище, изрешечивая стену, за которой пыталось скрыться угнетение, до сего момента накидывающее удавку на шею. Так легко ему стало на душе. Сбитое дыхание все еще порхало бабочкой, а пальцы до боли сжимали телефонную трубку. Ожидание упрека со стороны или же понимания тянулись так долго и невыносимо: Тэхен уже успел пожалеть и поругать себя за простоту и открытость. Однако, даже если ему было страшно услышать от Ёнджуна смех или обидные речи, на подкорках сознания он понимал: тот не поступит таким образом. Молчание на том конце трубки можно было перевести как то, что информацию восприняли серьезно и никто не собирался ни в чем его упрекать, а тем более смеяться и унижать. — Когда это случилось? — Что именно? — не понимает Тэхен. То ли Ёнджун спрашивает о том, когда он влюбился в Чонгука, то ли про поцелуй. — Когда ты согласился быть ему сыном? — А, ты об этом. Сегодня. Только что. — Подожди... — взволнованность передается и ему, и теперь рука теребит подол растянутой футболки, а кровавые крапинки выступили на губах как горошинки размером с игольное ушко. — Подожди, — выдыхает Ёнджун. Его голос хрипит в два раза сильнее. Тэхен корит себя за то, что позволил другому человеку волноваться за себя. Ёнджун не должен так себя чувствовать, это неправильно. Но докажите это Тэхену, которого размыло от осознания: его воспринимают не как фрика, не видящего ничего вокруг, а как живого человека со своей болью, страхами и тайнами. — Так значит, ты сейчас... Ты только что плакал? — Нет. Совсем чуть-чуть. И не только что, а пару часов назад. — Но твой голос... Ты говорил как обычно. — Я просто профессионал, — усмехается. — Ты потрясающий. — Ч... что? — Тэхен давится воздухом и даже падает на пол, ударившись копчиком. В мягкую кожу вонзаются зубы, не дав шипению сорваться с губ. — Я говорю, ты потрясающий. Ты действительно потрясающий, потому что... Потому что это невозможно. Не представляю, как тебе больно, и не хочу представлять. Порой Субин перегибает палку, от этого становится грустно и немного обидно. Знаешь, как долго я отхожу? Это при том, что он затем извиняется. А ты... Ты один проходил через это и разговариваешь сейчас со мной так, будто у тебя ничего не случилось. И намека в твоем голосе нет на пережитое пару часов назад. Скажи, тебе понравился тот поцелуй? — Очень, — признается, рдея кончиками ушей. Поток дыхания застревает в легких, когда всплывает в сознание фантомное касание губ... и жаркий раскаленный воздух в тот момент обжигал те места, которых касался Чонгук. — Мне очень понравилось. Очень, — добавляет чуть тише, кривя рот. — Почему тогда? — А что мне нужно было сказать? — Ты бы мог признаться. Не врать, будто ничего не помнишь. Не врать, будто действительно проснулся на диване, а не сидел у двери в ожидании того, что она распахнется, и явится к тебе сам Ханыним в виде Чонгука. Плевать, кто бы что подумал, это ведь твоя жизнь, так почему в угоду другому ты зарываешь себя? Тэхен, ты не должен так жить... — Я не могу, — упрямится Тэхен. — Можешь. А даже если не можешь, ты должен попытаться что-то сделать с этим. Признайся ему, скажи, что никогда не думал о нем как об отце. Он же взрослый человек, в конце концов. Должен понять. — И как ты себе это представляешь? Знаешь, как он брызжет слюной, когда я "пристаю" к другим. Если капитан узнает о моих истинных чувствах, вышвырнет меня прочь, и где тогда мне работу искать? Никто не потерпит такого работника. Я же ленивый, вечно зависаю в компьютере или ютубе. Чонгук хоть и журит, на самом деле хорошо ко мне относится. Я не могу ему сказать. Не могу. — Тэхен... — Нет! Я все решил. — Почему? — шмыгает Ёнджун. — Эй, ты что, плачешь? — Нет, — но гнусавый голос выдает его с потрохами. — Перестань, — сквозь слезы смеется Тэхен. — Прекращай говорю, хватит ныть. — Я своей жизни без Субина не представляю. Как ты можешь так спокойно относиться к произошедшему? — Да все в порядке, божечки-кошечки. Никто же не умер, в конце концов. Тем более, теперь мы станем ближе. Какая разница, кем мы приходимся друг другу. Разве я не прав? — Не знаю, наверное, прав. Однако это все равно грустно. — Клубничка, тебе уже пора баиньки. Не забивай голову ерундой. Со мной все будет в порядке, вот увидишь. — Надеюсь. Сладких снов. — Сладких снов, крошка. Хоть они и попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи, еще долго переписывались, лежа на боку. Наконец в жизни Тэхена появился человек, которому можно доверить самые сокровенные тайны. С тех пор как умерла его мать, Тэхен и не пытался с кем-либо сдружиться. Он все еще помнил, как его ранил Майк с приспешниками. Как они остервенело уродовали тело тяжелой обувью, клеймя нежную кожу забившими голову устоями, раскидывали школьные принадлежности и язвительно плевались, будто тошно им было, а потом еще долго словесно издевались, смеясь по поводу и без. Проходу в школе не давали: зажимали на переменах в темных углах, где никто их видеть не мог, а если вдруг кто-то их взрослых слышал странный звук, стоявшая на шухере ребятня звонко свистела, и все бросались врассыпную, оставляя харкающегося кровью мальчика давиться слезами несправедливости. Почему они считали свой гнев праведным? Было ли у них право делать из Тэхена изгоя, судя только со своей точки зрения? Неужели они действительно считали себя первоисточниками праведного пути? Возомнили себя героями, будто очищали мир от таких неблагопристойных людей, как Ким Тэхен. Мальчик все прекрасно осознавал в моменты залечивания ран, но сделать что-то против них не пытался. Потому что зачем? Легче ли станет ему от того, что он начнет себя защищать? Да и кто его слушать будет? Взрослые, скорее, встанут на сторону одноклассников, чем на его. Они все погрязли в библейском болоте. С тех пор Тэхен не надеялся, что его когда-то поймут. Не думал, что когда-то кто-то будет на его стороне. Пусть всего один человек на чертовой Земле, не столь это и важно. Нет, не так. Два человека, за которыми он ощущает себя как за каменной стеной. Благодаря Ёнджуну утром Тэхен не уныло перебирал размокшие в молоке кукурузные хлопья ложкой, а вполне себе уплетал их, пока они еще оставались тверды, за обе щеки. Он не мог перестать улыбаться и все смотрел в телефон, ожидая того часа, когда проснется соня Ёнджун. Но тот, видимо, видел сотый сон и все никак не мог выбраться из ловушки сновидений. А может, у них отменили пары или перенесли во вторую половину дня. Тэхен еще долго ходил по пустой квартире и напевал детские песенки под нос. Взгляд его лучился радостью, сам он был открыт новому дню и новым переменам, но как только подумал о Чонгуке, сердце в грудине сжалось от тоски и боли. Утренняя радость сменилась печалью, ноги больше не слушались. Тэхен скатился по стенке вниз, сжимая ворот рубашки до побеления костяшек, будто он его душил. Но душил его вовсе не ворот, душили его думы о встрече с капитаном, взгляд его и слова, брошенные накануне в этой никчемной квартире. Щеки заблестели на свету, стало тяжко дышать. На попытки сесть, Тэхен только шлепнулся на пол. Жалобные всхлипы разнеслись по квартире, задребезжала воспоминаниями истерзанная жизненными преградами душа. Все пыталась она вырваться из оков дурацкой недолюбви, но натыкалась на решетку из смирения и принятия. Терзалась она, однако выбраться было некуда. На выходе ждал тупик. Черный экран осветил мокрое лицо искусственным голубоватым светом. Ёнджун все еще не проснулся, а так хотелось с ним поговорить. Насытиться его оптимизмом. Он бы непременно помог взять себя в руки, дал бы словесных затрещин и пинков, и тогда Тэхен перестал накручивать себя мыслями, смиренной поступью отправился в участок, а когда увидел Чонгука — улыбнулся и без зазрения совести сам себе признался — вот теперь ему легче. Он мог думать об этом долго, изнурять себя, а мог и солгать. Тогда бы он для себя стал предателем. Не этого хотел Тэхен. Он хотел очистить совесть и не относится больше к Чонгуку как к объекту вожделения. Время неумолимо шло вперед, пора было выдвигаться на работу. Ботинки зашлепали по асфальту со скоростью света, сегодня, на удивление всех, Тэхен явился раньше Чонгука. Когда мобильник запищал, не сразу удалось поверить в реальность происходящего. Но Ёнджун действительно посетил их общий чат. Он оставил милое сообщение с пожеланиями доброго утра, не забыл поинтересоваться, как Тэхен себя чувствует. Хорошо ли он спал, завтракал ли. Не хочет ли он сегодня встретиться и немного развеяться. От трепетных сообщений отлегло от сердца. Тэхен почувствовал себя живым. Он наконец понял одну, быть может, маленькую, но истинную вещь: любовь уходит и приходит, и даже дружба уходит и приходит, и хотя любовь порой оставляет чувство сожаления, разбитости, боли и того, что ты делаешь что-то неправильно, а порой позволяет закрадываться мыслям, что ты самый бесполезный человек на свете и никому ты не нужен, дружба в большинстве случаев стоит в противовес ей. Даже если спустя годы прекратиться общение с другом, за то время, пока ваша дружба существовала как некое чудо, вы неоднократно ссорились и обязательно мирились, общие впечатления, радость в успехах, прогулки, дурачество останутся в памяти навсегда. Все эти моменты, которые вы пережили с друзьями, затемнят свербящее чувство от ссор. Спустя время вы посмотрите общие фотографии, на которых обнимаетесь или просто стоите рядом, улыбаетесь или делаете серьезный вид, вы вспомните проведенные с другом моменты, тогда на душе станет светлее, появится желание улыбнуться. Переписки, общие мечты, поддержка, помощь и то, что он всегда находился на вашей стороне... Даже спустя многие годы вы будете благодарны за это. Возможно, жизнь развезет вас по разным сторонам, возможно, кто-то из вас затаит на другого обиду, возможно, что-то иное послужит толчком к ссоре, однако все равно пройденные вместе горе и радость навсегда засядут в голове. Поистине искренних, доброжелательных, уважающих и слушающих вас друзей нужно ценить и говорить им почаще то, как сильно вы ими дорожите. Тэхен решил: с этого момента, с этого дня, часа, минуты и даже секунды он больше не будет тратить свои молодые годы на сожаления. Вместо этого он постарается наверстать упущенное вместе Ёнджуном. Он будет кататься с ним на аттракционах, они будут есть вместе мороженое и смотреть пошлые фильмы. Будут отгадывать сканворды и непременно залипать на сайтах "18+". И по любви своей он не будет горевать. Он сделает так, что Чонгук не пожалеет ни о чем. Он станет самым лучшим сыном на свете. Будет готовить ему завтрак по утрам, а вечером делать расслабляющий мышцы массаж. Он больше никогда ни о чем не будет сожалеть, и мотать сопли на кулак постарается меньше. Тэхен больше не станет плакаться ему в жилетку, вместо этого он сделает все, чтобы найти пропавшего парня. Он докажет не только себе, но и коллегам, Ёнджуну и Чонгуку, что он чего-то да стоит. Тогда и на него можно будет положиться. Люди взглянут на него по-другому. Тэхену не нужно больше привлекать к себе излишнее внимание фриковатыми образами. Теперь в его жизни достаточно родных и понимающих его людей. Пожелав самому себе удачи, Тэхен заглядывает в кабинет Чонгука, который вот уже битый час не выходит даже в туалет. Тот весь взмыленный сидит, сгорбившись над стареньким компьютером. Пальцы его настолько проворны — буквально летают над клавиатурой. Дела не дают даже просто взглянуть на вошедшего, притянули к себе, хоть тесаком руби. Интересно, можно ревновать к делам? Ну, чушь несусветная, ругает сам себя Тэхен. Он улыбается — его ничуть больше плакать не тянет. Пульсирующая боль в висках, долбившая все утро — результат самобичевания и превозношение себя до состояния жертвы. Угасающий огонь в глазах и непрекращающийся поток бранных слов к миру в попытке достучаться до него, чтобы он пожалел и перестал наконец мучить. Хождение кругами, зацикленность на одном состоянии — плохом. А еще попытки застигнуть врасплох горе-судьбу, чтобы понять, для чего это все. Почему именно он должен проходить через тернистый путь, вырывать сердце с желанием подарить другому человеку, а в ответ видеть безразличие и стену, отдаляющую их друг от друга на километры. Для чего он все это время вынашивал внутри себя радость от встречи с Чонгуком? Взращивал и лелеял чувства к нему, как теплолюбивое растение. И не дай боже позволить зимней стуже пробраться к нему, он ведь погибнет. Только теперь, спустя столько в пустую потраченного времени, сознание осветила лампочка, и теперь нет необходимости задаваться вопросами. Плеваться от того, что у него все в жизни хуже некуда. По крайней мере, у него две ноги, две руки, два глаза. Он ходит, дышит, может прыгать и чувствовать вкусы еды. Глаза его различают оттенки. Ему не нужно тратить деньги на дорогостоящие лекарства, нет необходимости ходить по больницам в надежде на то, что вот этот вот врач уж точно должен помочь. Вспоминая мать и то, как она больная работала до потери сознания, чтобы накопить гроши, которые в будущем послужат хорошим фундаментом и позволят ему работать, Тэхен хочет дать себе хорошую затрещину. Мать, в отличие от него, никогда по пустякам не ныла. Он и не видел-то никогда ее слез. Она всегда улыбалась, позволяла спать с собой в одной кровати. В те редкие дни, когда удавалось побыть дома, на столе в обязательном порядке стоял завтрак, накрытый салфеткой. И хотя денег катастрофически не хватало даже на элементарные средства гигиены, мать все равно покупала ему бинсу, который он так сильно любил в годы обучения в школе-интернат. Когда от долгожданной встречи с матерью спустя долгий промежуток времени подкашивались ноги и сладкое послевкусие от вечеров, проведенных под одной крышей, не угасало ни на миг, она по возможности находилась рядом с сыном. Не прекращала готовить домашние блюда, по которым он так сильно скучал. Смотрела с ним мультфильмы до тех пор, пока он не начинал сопеть. А как видела — сын уснул, укладывала его в кровать, сама же садилась на пол и долго гладила его по густой шевелюре, тогда еще ни разу не тронутой краской, пока сама не засыпала. Просыпалась же оттого, что ногу свело, либо шея затекла. Размытым зрением удивленно смотрела на часы, вставала, понимая, что осталось спать-то ей каких-то пару часов. Непременно подталкивала одеяло, которое Тэхен любил с себя ночью скидывать, и только затем ложилась в свою кровать. Она так тщательно скрывала свою болезнь простыми для ребенка объяснениями, что и комар носу не подточит. Тэхен узнал о болезни лишь тогда, когда печальное известие из больницы с просьбой подойти и навести мать, как только появится возможность, прилетела к нему весточкой на клочке бумаги в кабинете директора школы-интернат. Его долго рвало в туалетной кабинке школы с обшарпанной дверью. Он боялся, что вот сейчас кто-то зайдет и застигнет его шаткое состояние врасплох. Но во время уроков учителя редко когда позволяли ученикам отлучиться в уборную. Потому Тэхен, сидя на корточках, сжимал бока пожелтевшего унитаза до хруста в костяшках и мог не беспокоиться о Майке и его шайке. Только лишь когда желудок полностью опустошился, удалось соскрести себя с унитаза и откинуться спиной на стену. Он явственно ощущал, как продрогло его тело, но тряслось оно вовсе не от этого. Едва ли он мог встать на ноги. Тэхен просидел в кабинке весь урок и целую перемену. Ему было все равно, когда до слуха доносились знакомые голоса. Если раньше все внутри сжималось от предвестия позорного избиения, то сейчас он практически ничего не чувствовал кроме того, что у него зуб на зуб не попадал. И даже когда в дверь пинали с такой силой, что она чуть с петель не слетела, он не сдвинулся ни с места. Желание быть стертым с лица Земли в тот момент возникло впервые. Запах формалина подкосил ноги. Тэхен чуть не упал прямо в руки проходящего мимо него врача. Как в тумане он добрался до нужной палаты, все еще сжимая клочок бумаги в руках. В тот момент, когда пальцы коснулись металлической ручки, в голове загорелся сигнал бежать как можно дальше. Порыв покинуть это место накатывал волнами. Он даже не мог сказать, сколько времени ему понадобилось, чтобы побороть внутренний страх, кричащий о том, что не стоит ему открывать дверь. Если бы тогда Тэхен убежал, не застал последний вдох матери. Коридор за эти бесконечно тянущиеся минуты становился то совсем пустым, то до отказа набитым людьми. Ни один проходящий мимо палаты, у которой в оцепенении застыл парень, не поинтересовался, не нужна ли ему помощь. Он был бледен, прямо как стены в этой самой больнице. И если обычные люди в силу собственных заморочек не хотели влезать с вопросами и помощью, которую, скорее всего, тут же отвергнут, врачи должны были поинтересоваться, все ли с ним в порядке. Но нет, Тэхен был один на поле боя. То была только его война. Закостеневшие скрюченные пальцы покоились на груди. На лице гримаса из боли и отчаяния, а еще из страха — что станет с Тэхеном, когда он останется один. В то, время, когда он вошел в палату, мама лежала с закрытыми глазами. Школьник замер на пороге, не решаясь подойти. Ноги стали ватными и неспособными делать шаги. Словно он вдруг превратился в ребенка, который не умеет ходить. Ему было страшно посмотреть на нее. Поэтому первым делом была осмотрена палата. В ней не было ничего примечательного. Обычная стационарная палата с одним единственным окном, вид из которого того хуже — напротив, в нескольких километров от него располагалось темно-серое здание психиатрической лечебницы. От увиденного у Тэхена так сильно сжалось сердце, что он даже не почувствовал простреливающей колени боли. И затем еще долго силился понять, откуда на коже появились синяки размером с дно чашки. В палате этой так сильно пахло антисептиком и лекарствами — вновь к горлу подступила тошнота. Тэхен, корчась от спазмов, сидел на холодном полу. Глаза застилала дымка из слез. Сквозь нее ему удалось разглядеть очертания аппаратов жизнеобеспечения, мерно гудящих в обычном для человеческой жизни ритме. По крайней мере, Тэхену хотелось в это верить, хоть подсознательно он давно уже все понял. Наконец мать, пробудившаяся ото сна, посмотрела на него сначала с удивлением, а затем с пониманием — ему доложили. — Тэхен, что ты там делаешь, подойди ко мне. Тихо всхлипнув, он поднялся на трясущиеся ноги и еле как добрел до кровати, на которой лежала на первый взгляд чужая для него женщина. Он не мог поднять глаза. Рассматривал промокшие от луж школьные ботинки, на грязные следы, оставленные им на бледно-сером кафеле. Прибежав в больницу, он забыл надеть бахилы, а народу было так много — никто и не заметил прошмыгнувшего мимо поста регистрации школьника. — Как у тебя дела в школе? Мать всегда задавала этот вопрос, когда выпадал шанс увидеться. — Нормально, — прогундел себе под нос Тэхен. — Хочешь лечь рядом? Ему очень хотелось лечь рядом. Как в те времена, когда он учился в начальной школе. Тэхен любил зарываться носом в ложбинку между ключицей и шеей. Вдыхать запах хозяйственного мыла. Сильно-сильно обнимать за талию и непременно улыбаться, потому что в тот момент ему становилось спокойно. Он больше ничего и никого не боялся. Сейчас же ему было страшно лечь рядом. Ощутить трупный запах смерти, перебирать пальцами выступающие кости. Волна тошноты подкатила к глотке. — Хочу. Медленно стянув с себя обувь, Тэхен забрался к подвинувшейся к краю кровати матери. Сразу же почувствовал выпирающие кости и сморщившуюся кожу на локтях. Но обнял лишь сильнее. — Я люблю тебя, — тихо прошептал. — Я люблю тебя сильнее. Прости, я хочу спать. Тэхен часто-часто закивал. Когда понял, что мать уже спит, заскулил, прижимая иссохшую руку к губам. Боязнь того, что как только она, возвратившись на место, сразу же рассыплется на глазах, не позволяла отпустить ее. Горькое осознание скорой кончины родного человека забилось птичкой со сломанными крыльями в груди. Пронзенный стрелой неминуемого события, которое совсем скоро произойдет, Тэхен громко всхлипнул. Болезнь матери была как удар под дых. Он плакал громко, навзрыд. Прижимал руку к прокусанным до крови губам и неустанно касался, оставляя кровавые поцелуи на костяшках. Раны на душе становились все шире, объемнее и захватывали все бóльшие территории. Казалось, после сегодняшней встречи он больше не сможет улыбаться. Уже вечерело, когда мать вновь пришла в себя. Она не заметила опухшие веки, покрасневшие щеки, сорванный от бесконечных криков и плача голос. Видела она только чадо, которое любила всем сердцем. Прижимаясь посеревшей впалой щекой к макушке, проворковала: — Спасибо, что навестил. Мне тебе не хватало. Я скучала, прости. — Мне тоже тебя не хватало. Я тоже скучал. — Ну, тебе пора идти. Собрав все силы, мать Тэхена протянула к его мокрым от слез щекам ладони и чмокнула в горячий лоб. — Я завтра приду, — у самой двери пообещал Тэхен. Только вот обещание он свое не сдержал. В четыре часа утра его мать умерла. Похороны проходили как в бреду. В полуобморочном состоянии парень, обучающийся на последнем году учебы в школе, принимал соболезнования с поникшей головой. Похоронный дом, в который превратилась доставшаяся по наследству Тэхену квартира, три дня была заполнена неизвестными людьми. Коллегами, знакомыми и дальними родственниками, обещавшими помочь оставшемуся в одиночестве парню всем, чем только смогут. Но этот факт после покрытия расходов на похороны в последствии был благополучно забыт, а Тэхен и не пытался наладить с ними связь. Окончив школу, он собирался поступить в колледж и постараться получить стипендию. Также Тэхен знал: необходимо найти работу. Это его, откровенно говоря, не волновало вовсе. Он знал, что справится с этим. С помощью дальних родственников или нет, это не важно. В гостиной на комоде, накрытым черной тканью, неподвижно стояла рамка с фотографией матери. Угол был помечен черным куском ткани. Тэхен был одет в костюм, и все, кто пришел проводить его мать в последний путь — в траурных одеждах. Они приносили цветы. Квартира до отказа была набита ими. Тэхен все три дня сжимал чужие ладони, принимая от неизвестных ему лиц соболезнования. Он почти не отдыхал и лишь в редких случаях садился на корточки, — чтобы помолиться с очередным человеком за упокой матери. Запахи благовоний и подогретого воска церковных свеч еще долго не выветривались, но он их почти не слышал. Каждый человек, что подходил к рамке с фотографией для поклонения, смотрел на Тэхена с сочувствием. Будто они могли представить, каково ему остаться без родителей в столь юном возрасте. После того как была зажжена свеча и услышаны молитвы, они подходили к встающему в унисон с ними Тэхену и просили держаться и ни за что не опускать руки. Говорили, какая хорошая была его мать, как сильно она его любила и как корила себя за то, что не может находиться рядом с ним 24/7. Все молвили, что он вырос послушным ребенком, и мама им обязательно будет гордиться. Напоследок сжимали поникшие плечи и несильно прижимали к себе. Все три дня у Тэхена не было желания плакать. Если в первый день, лежа в кровати, он долго думал о том, почему слезы не идут, когда, вроде бы, внутри свербит, то остальные два дня он забыл об этом думать. Гости не покидали их квартиру до позднего вечера. Изнеможенный, Тэхен без сил валился на кровать и тут же засыпал. У него не было сил ни думать о том, что он черствый, ни предпринять попытки выдавить из себя хотя бы пару слезинок. На похоронах Тэхен ничего не ел — ни кусочка в горло не лезло. От стресса и голодания он схуднул, скинув пару-тройку килограммов. Гости пытались заставить его поесть: приносили зеленый чай, миску с супом и даже просто кусочек батона. На их заботу о его здоровье, о котором они не должны были беспокоиться, он отнекивался тем, что кушает ночью и рано утром. Они, конечно, с сомнением поглядывали в ответ на его оправдания, но не могли запихнуть в него еду силой. Когда нескончаемый поток людей кончился и Тэхену больше не нужно было безостановочно кивать и садиться на корточки, он не вздохнул с облегчением. В школе ему дали отгул на две недели, поэтому Тэхен мог спокойно находиться дома. Только теперь он был здесь один. Нет, Тэхен не плакал и тогда. Целый день он лежал на кровати и смотрел в стену. Считал, сколько цветов уместилось на обоях в его спальне. В гостиную он практически не заходил. Ближе к ночи он прерывался от этого занятия только затем, чтобы сходить в туалет и выпить воды. Он все еще не мог есть. Спустя три дня после похорон впервые во рту появились крошки хлеба. Тэхен давился и долго сидел за столом, наматывая уже давно остывшие спагетти на вилку, но поднести их к губам не мог. В оконцове он съедал меньше половины от того небольшого количества, что помещалось в блюдце. Тэхен все еще не мог плакать. Лишь спустя неделю бесцельного существования что-то щелкнуло внутри него и прорвало дамбу. Поток слез лил как осенний дождь за окном. Заглушался на каких-то пять минут, а затем вновь накатывал. Ворот футболки постоянно был мокрым, но ему не было до этого дела. Он этого и вовсе не замечал. А Тэхен было успел подумать, что совсем уже выжил из ума, превратившись в камень. С одной стороны, он почувствовал облегчение, с другой — ему так же захотелось покинуть мир, как это сделала его мать. Правда, совершить самоубийство он так и не смог — боялся причинить себе физическую боль. Хотя, казалось бы, он столько раз был избит, что давно уже привык к боли. Но получать пинки от кого-то и сломать самому себе шею — две разные вещи. Тэхен не хотел жить, но он помнил, как сильно старалась вырастить его хорошим человеком мать. Помнил, сколько часов в день она работала, лишь бы накопить денег и устроить ему хорошее будущее. Разве он мог вот так предать ее усердия после всего, что она для него сделала? Как и планировалось изначально, Тэхен окончил школу и поступил в колледж. И ему даже удалось получить стипендию, но то были гроши. День за днем груз от смерти матери заглушался обыденной рутинной, состоящей из учебы и подработки. И хоть какую-то радость в жизнь привносило самовыражение через яркий макияж и постоянную смену цвета волос. Тэхен больше не страшился быть не такими, как остальные. Он наконец понял — он не обязан жить по чужим устоям, претящим его индивидуальному взору на мир. Так Тэхен и жил до того момента, пока не начал работать на капитана Чона. Только тогда он смог улыбаться как прежде и радоваться тому, что не совершил в момент всепоглощающего ощущения безвыходности ошибку. Мать бы его вряд ли похвалила за поведение. Непременно пожурила бы с прищуренными от улыбки глазами. Нет, ему еще есть над чем работать, он нашел свою цель и будет к ней стремиться как бы сложно ни было. Он больше не позволит себе относиться к неразделенной любви с той внимательностью, от которой затем он и слова вымолвить не может, а щеки уже просто горят от того, что их постоянно утирают. Про нетерпимость к самому себе тоже забудет. Тэхен, когда вошел в кабинет Чонгука, праздно стоял возле двери и наблюдал за ним. В итоге не выдержал: в два шага очутился около стола. — Отец. — Что? — О, так значит, мне все же можно так к Вам обращаться? — с некой ноткой сарказма интересуется Тэхен, седлая стол. Он разворачивается полубоком, чтобы видеть недовольное лицо капитана. — Ну так что, папаша. Кажется, мы собирались в участок, долго ты здесь засиживаться собрался? Капитан быстро покидал в портфель какие-то документы, наверное, подумал Тэхен, это информация, которую удалось собрать собственными силами о Призраке на сегодняшний день. А еще он, конечно же, не пришел бы в другой участок не подготовившись, значит, там есть и вопросы и моменты, которые нужно уточнить. Это же капитан Чон Чонгук, умудряющийся продумывать шаги наперед. Одним словом — настоящая дева. Тэхену действительно есть куда расти. Хорошо, что в его жизни появился наставник. В служебную машину они сели взмыленные и запыхавшиеся — настолько сильно хотели поскорее оказаться в тридцать девятом участке. До парковки они в буквальном смысле бежали. Тэхена удивил вовсе не тот факт, что на его памяти капитан так сильно нервничает впервые. Его удивил вид сигареты, залегшей меж губ капитана. — И давно вы курите? Неожиданный вопрос бьет обухом по голове. Выпавшая из губ сигарета закатилась куда-то в район педалей машины. Чонгук не хотел, чтобы Тэхен видел его в таком ключе — он ведь желал стать для него примером, на который тот будет равняться. Капитан не знает, куда себя деть, поэтому хватается руками за руль и сжимает до скрипа кожаной обивки. — С некоторого времени. Тэхен ему ничего не говорит, лишь отворачивается к окну. Возможно, Чонгуку показалось, но во взгляде промелькнуло разочарование.