Истребление

— Вставай. Непроизвольно появляется улыбка. Хёнджин всегда так будит. Сначала просит, потом уже действует: одеяло отбирает или прибегает к более радикальным методам. И, честно говоря, Джисону всегда было сложно просыпаться, особенно дома после бессонных ночей, громких соседей, слишком тихих детей в приюте. Со временем Джисон научился засыпать под утро, и не удивительно, что так крепко. — Эй, ну же, пойдём кушать. Второй раз просит? Нет. Глюк мозга, точно пора вставать. Джисон поднимается на руках, таща тяжелую голову по матрацу, пока наконец не садится, открывая непослушные глаза. — А, ты. — Разочарован? — Точно не рад. Чонин пожимает плечами, сжимая губы в тонкую полоску. На нём вчерашняя одежда и выглядит он, как нормальный парень. Обычный человеческий парень, если быть точнее. — Пойдем, пока Минхо не проснулся. Спать дольше хозяина дурной тон, или как это там называется, поэтому Джисон всё же сползает с матраса, пальцами поправляя волосы. Они уже немного сальные и не мешало бы принять душ, но как об этом заговорить с этими людьми, Джисон совершенно не хочет думать. Если его оставят в покое, он может просто пойти к Хёнджину, пароль от двери знает и на пропуске может показать свои документы. На кухне приятно пахнет блинчиками, сладким черничным джемом, чёрным кофе без добавок и чем-то ещё. — Тебе же нельзя кофе? Сынмину не нравится, от кофе он бешеный становится. Разве что латте, там молока побольше, — парень без умолку болтает, придвигая к Джисону чистую тарелку, и он садится, нехотя наблюдая за его суетливостью. — Ну, не в прямом смысле бешеным, я неправильно выразился, извини. Он просто много двигается, отключается на вторые сутки только и спит очень долго. Так что вот. Со столешницы позади Чонина, которую Джисон не заметил сразу, парень берёт небольшую деревянную досточку с прозрачным чайником и нарезанными фруктами в нём. Яблоки, цитрусовые всех видов и ещё что-то совершенно Джисону незнакомое. Он хмурится, когда Чонин наливает эту пахнущую смесь в такую же прозрачную чашку: аромат в точности как из его вчерашнего сна. — Пей. Если боишься, то вот, — Чонин очень нервничает. Джисон замечает на столешнице гору нарезанных фруктов, такую большую, что она ни в один адекватный чайник не поместится, а сейчас Чонин обжигает горло кипятком только ради того, чтобы показать, что ничего не подмешал. Слезы выступают на красивом лице, а улыбка такая фальшивая, словно струна из другого музыкального инструмента, нахлобученная на обычную детскую балалайку. И Джисон сдаётся. — Хватит. Вчера ты был намного храбрее, — он встаёт, чтобы забрать чашку в свои руки и сделать глоток. Чай вкусный, насыщенный и пахучий. Чонин от этого немного расслабляется, быстро утирая рукавом слёзы. — Прости. Я не буду тебя подозревать, ладно? — Чонин садится напротив и давит в себе порыв взяться за чужую руку. — Можешь мне не верить, но я правда дорожу вами, и понимаю почему ты меня ненавидишь. И за это прости. Если это уловка такая, то Джисону не по себе от того, как этот парень умеет играть. Он неловко сглатывает под пристальным взглядом и кивает. Может, ему правда жаль? Конечно, и Джисон не без скелета, но это другое, Чонину бы он не навредил. Позади слышны чужие шаги, и они вздрагивают, вспоминая, наконец, что не одни. Минхо заходит на кухню почти бесшумно, ступая босыми ногами по кафелю. На нём только серые шёлковые штаны, красиво переливающиеся от искусственного света. На лицо лучше не смотреть, потому что ничего хорошего там точно не найдёшь. — Доброе утро, — как можно радушнее звучит Чонин, и Джисон поворачивается к чашке, напрочь позабыв, что должен поздороваться или ещё что. — Какого ты ещё тут? Вали домой, — Минхо то ли не замечает Джисона, то ли предпочитает не замечать, и это даже хорошо. Чай такой вкусный, ммм, даже можно уловить нотки ромашки, и как это у Чонина получилось? Он что, кулинар? Вау! Невероятно! — Теперь ты. Рядом с лицом Джисона приземляется пустой стакан, такой же прозрачный, как и его чашка. — Доброе утро, хозяин, — лучше поздно, чем никогда, верно? Джисон мурлычет, даже головы не поднимая. — Ты, значит, меня только сейчас заметил, да? — и почему у этого человека всегда такой жёсткий тон? Утро же, мог хотя бы под вечер разогнаться, как его терпеть столько-то? — Просто он не вмешивается в разговоры людей, мы же говорили, Минхо, — пытается помочь Чонин, но от взгляда брата садится на стул, прикусив язык. — Чего не скажешь о тебе. Серьезно, Чонин, если тебя попрут из универа, я лично пожму декану руку, потому что нужны стальные нервы, чтобы второй год терпеть твои выходки, ничего не значащие детские капризы, прогулы и отвратный характер. Как видишь, у меня таких нет, так что проваливай уже. Джисон сглатывает. Он не поднимал на них взгляд: почему-то не хотелось видеть последствия этих слов на лице Чонина. Он смотрит только на маленький сжимающийся кулачок на столе и крепче держится за чашку. Паршивый ублюдок. Зачем так относиться к собственному брату? Тем более после того, как искал его всю ночь? Больной придурок. — Ладно, хорошего дня, — Чонин сползает со стула, и Джисону становится неуютно. С ним же всё будет нормально? Входная дверь хлопает, и Джисон хочет, чтобы эта дверь также захлопнулась и за его спиной. Минхо не просто отвратительный, в нём нет ничего человеческого. Взяв себя в руки, потому что его точно не стоит бояться, Джисон тоже сползает со стула и начинает играть, низко поклонившись фигуре Минхо, терпеливо ждущего от него хоть каких-нибудь действий. — Извините, я вчера не спросил, где мне следует спать, и уснул в комнате возле кладовой. Если она мне не предназначена — искренне прошу прощения. Просто скажите, что мне можно в этом доме, а что нет. Джисон, поднявшись, смотрит прямо в глаза, от чего Минхо растягивает на лице довольную ухмылку. Он оценивает его, водит взглядом по телу, тяжело и медленно, с ног до головы. Возвращается к лицу, упираясь одной рукой в столешницу, перенося вес тела на неё, от чего мышцы на руке начинают выделяться. — Мне нравятся вежливые и послушные зверюшки, малыш. Подойди, — он улыбается, но голос ничего общего с улыбкой на губах не имеет. Джисон решительно подходит, останавливаясь в двух шагах. Они почти одного роста, и со всем этим прессом и рельефными руками Джисон всё равно понимает, что сильнее. Поэтому запрещает себе бояться и смотреть загнанно. — У меня к тебе чисто потребительский интерес, — говорит чётко, подкрепляя слова ещё и настойчивым взглядом. — Мой давний друг занимается вот таким вот предпринимательским делом. Я просто поддерживаю его как бизнесмена, тем более ты очень дешево стоишь. Джисону нормально, даже интересно к чему ведёт парень. Он что-то явно пытается доказать или напугать, а Джисон, чтобы отвлечься, просто представляет, как вгрызается в его ребра, будучи уже рысью. Это расслабляет. — В общих чертах, малыш, у тебя неделя. После ты мне не нужен, да и сейчас не особо. Когда закончится приветственная компания в парламенте, я верну тебя моему любимому другу. По частям или целиком, зависит от тебя. Милая улыбка озаряет его лицо, что совсем не вяжется со словами и их посылом. Джисон прикусывает щеку изнутри, чтобы не рассмеяться. Неделя, значит? Отлично. За это время он точно должен придумать оправдания перед Хёнджином за поспешную кончину будущего президента партии Ли Минхо. Он уже скорбит вместе со всей страной на будущих похоронах. — Ну, малыш, пошли? Много дел. Спустя часа два Джисон подмечает, что с Минхо легко. Ну, легко, когда он тебя совершенно не замечает и никак не реагирует на твоё присутствие. После милого разговора на кухне за чашкой чая, Минхо переоделся в деловой костюм, и Джисон повёз его в ювелирный салон. Убранство внутри помещения так ослепляло блеском камней и натертыми поверхностями что, если спросить Джисона, что он там видел, он не ответит. Ещё в машине Джисон понял, что Минхо пропустил встречу со своей девушкой, и теперь она требует внимания. Минхо не извинялся даже, просто сказал «привезу то, что тебе нравится, чтобы не слышать такой недовольный тон». К слову, его тон тоже был недовольным. В салоне Минхо звонили и звонили, что в конечном итоге он, отложив телефон ненадолго, бросил Джисону «выбери что-то дорогое», и ушёл говорить дальше. Он даже не взглянул на содержимое чёрной бархатистой коробочки, лежащей в кармане пиджака. У парламента Джисону вообще приходится бежать за Минхо, потому что ходит он быстро и резко, совершенно не обращая ни на кого и ни на что внимания. В самом парламенте на Джисона, на удивление, тоже не обращают внимание. Мужчины в дорогих костюмах, дорогих часах, таких же очках снуют туда-сюда, не замечая ничего, кроме своих бумаг или планшетов. Минхо отлично вписывается в эту атмосферу, но не Джисон, лавируя между толпами людей и их полуоборотней. Полуоборотни тут тоже в дорогих костюмах, наверное, многие из них живут в комплексе Хёнджина. Залетев в очередную дверь за Минхо, Джисон застывает на месте от увиденного. Большой кабинет с распахнутыми окнами, табличка гласит «Президент Ли». У стола на полу на коленях сидят двое полуоборотней. Мужчина не обращает внимание на Минхо, даже не здоровается, он сверлит взглядом несчастных девушек на полу, высоко задравших руки и без перерыва шепчущих извинения. — Ещё раз, — требует президент, а Джисон делает шаг за спину Минхо. — Простите, простите, простите, Хозяин. — Кто вы? — Мерзкие отродья. — И? — И мы вообще не должны существовать. Голос у девушек дрожит, на полу у колен уже лужа слёз. Джисон закрывает глаза, дышит через нос, он всё равно не может им помочь. Так ведь? — Убирайтесь. Девушки быстро поднимаются с пола, срываясь к двери. Одна из них спотыкается, и девушка постарше её ловит, бережно накрывая своим телом. Джисон этого не видит, он плотно закрывает глаза и мечтает оглохнуть в придачу. — Здравствуй, отец. Солнце ощутимо греет кожу. Джисон понимает, что Минхо отошёл, и теперь его видно. Открыв глаза, он видит низко поклонившегося Минхо и удивленный взгляд его отца. — Завел, всё-таки? Так бы сразу. — Сказал же, это только на неделю. Речь о нём? Пока это смутно напоминает сроки пребывания Джисона в доме Минхо. — У уважающего себя человека должен быть такой зверь, и не на неделю, Минхо. — Я прекрасно справляюсь сам, спасибо за заботу. Джисон не поднимает головы, но улавливает схожесть в их голосах и манере. Оба холодные, как айсберги и такие же убийственные. Ладно, отношения в этой семье полное дерьмо, давайте уже дальше. — Ты нашёл Чонина вчера? — Нет. Сказал же, мне всё равно на твоего сына. Ого, тут не только отношения дерьмо, но и люди. Становится немного жаль Чонина, он совершенно не такой. Он хотя бы улыбаться умеет. И, пожалуй, именно сейчас Джисон понимает, что Чонин был искренним с ним. А в тот день… ну они оба просто испугались, это естественно. — Пожалуй, от моего сына у Чонина только одно название. Ну, пошли? Джисон плетется за ними, отец Минхо ходит медленнее. В коридоре присоединяется и полуоборотень президента Ли — какой-то старый, уже не видящий на один глаз мужчина с собачьими ушками и не совсем целым хвостом. Он без перерыва пялился на Джисона, что в дороге, что на приёме, где отец вертел Минхо, как куклу. В снятой комнате ресторана, где по меньшей мере десять политиков, Минхо с отцом сидел в центре. Полуоборотни этих мужчин и двух дам возились сначала возле их тарелок, перемещали приборы по усмотрению хозяев, но после подачи блюд послушно вышли в коридор и разбрелись, кто куда. Кроме Джисона, который остался на месте. Во-первых, куда ему идти? Если выйдет хотя бы на улицу, будет соблазн сбежать нахер отсюда подальше и навсегда. А во-вторых, у двери возле картонной ширмы отличная слышимость. Джисон присаживается на корточки, касаясь пальцами красивых цветов в вазонах на полу и улыбается. — Посмотрите на него, весь в отца. — До отца далеко, но я буду стараться. — Ты так возмужал, не удивительно, что моя дочь только о тебе и думает. — Я думаю о ней больше. — Президент Ли, как насчёт свадьбы? Нельзя упускать возможность объединения наших партий. — Полностью согласен, подождём пока Минхо пройдет проверки и, наконец, станет президентом. Джисон улыбается, потому что Минхо понимает каково это. Он сейчас тоже вертится перед сотней вспышек телефонов и его, такого монотонно звучащего, отправят ещё большему количеству друзей. И кому ты понравишься, если звучишь так жалко? Он отвечает заученными фразами и Джисон ликует, надавив на листок слишком сильно. Сок брызгает на руку, и от этой дряни начинает жечь кожу. Услышав предостаточно, он поднимается и отправляется на поиски туалета для полуоборотней. Внутри пусто и чисто. Неудивительно, ресторан один из самых дорогих. Когда-то на баннерах именно его рекламировали как лучший для партии и всех людей в костюмах. Джисон моет руку, сушит бумажным полотенцем, выбрасывает комок в урну, но решает всё-таки ещё и в туалет зайти, пока есть возможность. Дверь его кабинки одновременно хлопает с входной дверью, и Джисон не сразу понимает, откуда тут появился кто-то. — Алло? — голос вороватый, Джисон инстинктивно замирает, оставив ширинку в покое. — Всё готово? Завтра крайний срок, если президент не получит порошок, я сам отправлюсь на тот свет. И ты тоже! Завтра в этом же ресторане, понял? Добавь в рыбу, Минхо её любит. Хотя, нет, просто передай мне, решу на месте. Порошок? Что? Они наркоманы? Какая мерзость, к кому Хёнджин его вообще отправил? Твою мать. Джисон сползает по стенке, только когда голос пропадает и снова становится тихо. — Да чтоб он откинулся со своей семейкой! Посиделки затягиваются. Прошло как минимум пять часов, люди по одному выползают с комнаты, тут же вешаясь на своих полуоборотней. У Джисона болит голова и давит в висках, желудок уже прилип к позвонку, а Минхо, попрощавшись с отцом, уже набирает свою ненаглядную. — Скоро буду. Минхо как обычно не разговаривает, только глаза сильно сжимает. От такого вида даже голод на второй план отходит. Минхо выглядит разбитым. Всего минуту, потом склеивает сам себя невидимым клеем, но поздно, Джисон уже увидел его таким. Джисон паркуется у красивого ресторана с каким-то французским названием. Двухэтажное розовое здание с фиолетовыми азалиями и выглядит в вечернем свете, и пахнет потрясающе. Живот урчит уже ощутимее. — Привет, солнце! И Минхо, и Джисон оборачиваются на громкий звук и замечают ярко улыбающуюся девушку за столиком посередине. На ней тоже розовое платье, какие-то цветы в волосах, и по виду она немного переросшая принцесса. Вкус у кое-кого оставляет желать лучшего. — Милый, давай быстрее! — девушка тянет руки в его сторону, по-детски прыгая на месте. Минхо вздыхает, что не может не радовать сильнее. Подойдя ближе, она сразу же бросается ему на шею, не стесняясь целовать куда попало прямо посреди людного зала. Хотя, тут всё в розовом свете, никто и не удивится. — Ой, а кто это такой милый? — девушка слезает с Минхо, откидывает белобрысые локоны назад и подходит к Джисону, сразу же прикасаясь к его щекам. — Такой мииилый! Джисон округляет глаза произвольно, даже обидеться толком не может. Она что, полоумная? Он ей единорог какой, или что у неё там в голове творится? Минхо уже поддатый, повернувшись к ним и увидев выражение лица Джисона, прыскает в кулак. — Оставь его, придётся руки мыть. — Ах, да. Девушка отстраняется сразу же. Мило улыбается и садится на стул. Джисон ещё пребывает в небольшом шоке, так что заметить, что принцесса отодвинула стул и ему, получается не сразу. — Малыш. На обращение Минхо оборачиваются оба. Блять. Принцесса сразу же вскидывает бровь, а Минхо ухмыляется ещё больше. Ну хоть кому-то весело. Джисон уже не медлит, садится на стул, придвигаясь вплотную к небольшому круглому столу, на удивление белого цвета. Наверное, розовая краска закончилась. — Так как твой день, милый? — принцесса тянет руки к Минхо. Наманикюренные, ухоженные и на ощупь, наверное, как попа младенца, и вообще, почему Джисон сидит тут, а не в уголке где-то? — Без тебя ужасно, — притворно тянет Минхо, неспеша касаясь её рук. — Так мило! Приносят напитки. Принцессе какой-то коктейль с горой сладкой пены и присыпки, стоит упоминать цвет? Минхо к своему месиву не притрагивается, но трубочкой по сливкам водит, разбивая всю композицию. Девушка много говорит, много и вообще несвязно: как прошло её утро, как напутали её завтрак и вместо одного отварного яйца положили два, и как она потратила три часа на выбор платья, чтобы прийти сюда. Джисон откровенно скучает, подпирая локтем щёки. В какой-то момент он замечает на себе взгляд и от того, что просто хочет спать и есть, и вообще устал бегать, как заведенная обезьяна за своим якобы хозяином, ну, в общем, Джисону всё равно, он смотрит в ответ так же скучающе. Не знает, как оправдать и то, что на очередной рассказ о выборе кафе и как девушке было неимоверно тяжко, Джисон закатывает глаза. Минхо это откровенно нравится. Он откидывается на спинку, всё ещё держа с ним контакт глазами и тянется к пиджаку. Бархатистая коробочка приземляется на столик. — Тебе. Просто оповещает, прерывая принцессу. Хотя ей даже всё равно, как её слушают, главное, что просто есть свободные уши. — О, милый, это так романтично! Изящно открыв коробочку, девушка недовольно охает. И, в отличии от Минхо, Джисон всё же на неё смотрит. — Это же из прошлой коллекции, Минхо. — Да? — всё так же незаинтересованно спрашивает парень. — Прости. — И я говорила, что не люблю сапфиры. Если не знал, что выбрать, взял бы просто диаманты, розовые или желтые… — она по-настоящему расстроилась, но вместе с тем, стала говорить меньше, это не может не радовать. — Это понравится… даже не знаю кому, вот тебе нравится? Неожиданно принцесса обращается к Джисону, тыча коробочку прямо в лицо. — Да. Вообще-то, маленькая фигурка лебедя сразу бросилась в глаза из всего разнообразия в салоне, а из-за крохотных камушков внутри переливалась даже сейчас. Это во-первых. Во-вторых, Джисон сам её выбирал. В-третьих, злить девушку Минхо очень забавляет. — Прости дорогая, в следующий раз я буду намного внимательнее, а сейчас, — он резко встает, и даже принцесса не может понять, серьёзно он сейчас или нет, — пошли, малыш, много дел. Джисон бежит следом, вырываясь из удушливых сладких ароматов в свежую прохладу ночи. Минхо без слов идёт на парковку, останавливаясь у машины, пока Джисон возится с ключами. Они едут молча, но атмосфера заметно другая. Минхо даже к телефону не прикасается, вертит зажигалку в руках, смотря на мелькающие за окном огни города. — А куда ехать-то? — двадцать минут поездки прошли как-то неопределённо. Куда ехать дальше, Джисон не может определить сам. Минхо говорил, кажется, что дела, но какие именно не называл. — М? — Минхо отлипает от окна, переводя такой же взгляд на Джисона. Разглядывает молча, после чего говорит. — А ты наглый малыш, знаешь? На Соль ещё никто так не смотрел. — Просто, если моему хозяину скучно, мне тоже, — нагло врёт Джисон, ловя на себе липкую усмешку. — Так, значит, тебе скучно? — Джисон неопределённо молчит. Что значит веселье в понимании Минхо, Джисон знать не хочет. — Да или нет? Голос уже более требовательный, и Джисон выбирает пожать плечами. — Малыш. Да или нет? — А как же дела? — да ёб твою мать! Знал же, что этим закончится. Джисон поворачивается к нему, плохо скрывая растерянность. — Какие дела, если малышу скучно? — Минхо откровенно смеется, доставая телефон с кармана и быстро набирая что-то пальцами. — За город. Твою мать. Джисон делает пометку в мысленном списке «никогда не»: никогда не разговаривать с Минхо дольше положенных ответов на его вопросы. Хёнджин давно дома. Листает документы, проверяет почту, просматривает кандидатов, но ни на одном из этих дел не может сконцентрироваться. Джисон не отвечает. Писать снова может быть опасно, поэтому он ограничился простым «Ты как?». И вот уже третий час заставляет себя отрывать взгляд от телефона и возвращаться к делам. Всё нормально. Не нужно никуда ехать, срываться, паниковать. С Джисоном всё нормально. Он умный и сильный мальчик. Он поступил правильно, отправив Джисона туда. — Чёрт! Планшет летит на подушку, а Хёнджин встаёт на ноги, запуская руку в собранные волосы. Просто не стоило привязываться к нему. Даже если что-то пойдет не по плану, Хёнджин обязан быть в порядке. Рингтон телефона заставляет не глядя ответить на звонок, ринувшись к дивану. — Да? — Так рад меня слышать? — Здравствуйте, Хозяин. — Здоровались. Хёнджин молчит, ожидая, наконец, приказа или просьбы, что там ему нужно в такое время и в пьяном виде. И даже негромко хмыкает, когда слышит её. — Приезжай. Просьба или приказ, совершенно не имеет значения, потому что каким бы тоном это ни было произнесено, он обязан выполнить, он не может отказать. Но Хёнджин не будет Хёнджином, если не попытается. — Что-то срочное? Я могу отправить по почте, только скажите. — Хорошо, вызывай курьера, который доставит твою наглую задницу к своему хозяину. Жду у себя через полчаса. Хёнджин косится на монотонные гудки, ругаясь уже вслух. — Какого хера? Что на него нашло вообще? Дебила кусок. Взяв ключи, Хёнджин спускается на парковку. Всё-таки отправляет Джисону второе смс, мало ли он ответит, а Хёнджин не может рисковать, взяв второй телефон с собой, у его хозяина в последнее время совсем плохо с головой. Всё ещё горящий свет на верхних этажах заставляет отвернуться. Так не должно быть. Они все вместе родились на этой земле, почему тогда кто-то лучше, а кто-то просто тень? И тень в лучшем случае. Те, кто сейчас не спит, начищая кабинет Чанбина, завтра в восемь утра уже должны быть на работе и не допускать ошибок. Но ошибки допускают все, даже люди. Даже эти чёртовы люди. Припарковавшись, Хенджин поднимается сразу на знакомый этаж. Нажав на звонок, ждёт целую минуту, но ему всё равно не открывают. Этот придурок уснул что ли? Набрав код, Хёнджин заходит в квартиру, направляясь сразу же к источнику звука. В просторной гостиной, в приглушенных темных тонах, с таким же тусклым светом и немного навязчивой грустной скрипкой, на диване спит Чанбин: ноги на стеклянном столике, сам он, откинувшись головой на быльцу дивана и сжимая пустой бокал из-под виски, выглядит до жути беззащитным. Хёнджину иногда страшно находиться с таким Чанбином, потому что контролировать себя сложно: шея слишком неприкрытая, тёмно-синий халат запахнут неплотно, влажные волосы на лбу придают ему мягкости и детской невинности. Хорошо, что Хёнджин знает его. Знает, что то, что он видит на самом деле не то, чем кажется. Вздохнув, подходит ближе. Первым делом ставит звук на проигрывателе чуть тише, если выключить сразу — Чанбин может проснуться. Потом он забирает из несопротивляющихся рук бокал, а самого Чанбина легко подталкивает на бок, чтобы он лег на подушку. Пока всё просто, Хёнджин даже думает, что сможет быть дома минут через двадцать, но присев на корточки, чтобы поправить подушки смутно осознает, что будет дома далеко не через двадцать минут. Глаза Чанбина просто открываются, словно он не спал крепко. Смотрит точно в глаза, и его взгляд странный. Хёнджин гонит мысль о том, что это до жути похоже на Джисона там у ворот, когда ему было страшно оставаться одному. Глаза, блуждающие по собственному лицу, не смущают, даже дискомфорта не вызывают. Чанбину что-то нужно, и скоро он об этом скажет напрямую, как всегда. Хёнджин умеет ждать. — Прикоснись ко мне. Голос мягко резонирует в комнате. Хёнджин даже забывает, что тут, помимо голоса его хозяина, ещё и скрипка звучит. В темноте его глаза блестят, будто умоляют послушаться. Он сглатывает, быстро собрав лицо в привычной непробиваемой гримасе. — Ложитесь на спину. Конечно, «прикоснись ко мне» и «сделай мне массаж» отдаленно напоминают одно и то же содержание, но Хёнджин решает, что понял всё верно. Чанбин не из тех, кто не терпит прикосновений. Наоборот, поначалу их связь даже была похожа на дружбу, так было во всяком случае со стороны. Чанбин сам много прикасался к своему полуоборотню, сам первый обнимал после побед или старался утешить после поражений. Не то, чтобы Хёнджину это было нужно хоть когда-либо, нет, но он продолжал подыгрывать ему. А когда всё прекратилось, очень резко, к слову, Хёнджин даже не сразу заметил. — Просто сядь. Чанбин привстает на локтях, убирая подушку из под головы. Хёнджин понимает, но не решается. Чанбин, что с тобой вообще происходит? — Я не прошу, сядь. Поднявшись с колен, Хёнджин занимает место подушки, замирая, когда голова Чанбина оказывается на его коленях. Всё ещё влажная и наверняка мягкая от дорогих средств. Чанбин закрывает глаза, на ощупь хватается за руку Хёнджина и кладет её себе на щёку. — Отомри. Будь обычным собой, Хёнджин. Мне так больше нравится. Нет, он не растерялся, просто странные мысли сменяются одна за другой и замирают, словно умерев вовсе, когда ладонь ощущает мягкую кожу. Становится так пусто, что он сам себя подгоняет о чём-то думать. Джисон всё ещё не ответил. Минхо опасный человек. Его родители точно. И главный вопрос, почему президентом хотят сделать именно Минхо? Его отец ещё молод, в 60 карьеру не заканчивают. И почему никто не говорит о том, что у семьи Ли два сына и один из них, кажется, сумасшедший? И почему рука Чанбина накрывает ладонь Хёнджина, немного сжимая? Чанбин не делает ничего, просто держит его ладонь в своей, поджав ноги под себя и размеренно дышит. Жаль, что так дышать может только он. Какая бы это ни была игра, она странная, Хёнджин в такое не ввязывается, но отступать не будет. Он запускает свободную руку в волосы Чанбина, пробираясь подушечками к самой коже, от чего слышит довольный стон. Во что бы Хёнджин ни играл, предпочитает выигрывать, так что, Чанбини, если тебе нужны прикосновения, ты их получишь. И Чанбин слишком просто льнёт к нему. Слишком искренне улыбается, когда его руку сжимают в ответ, гладя костяшки. Он даже шепчет его имя, хватаясь за чужие колени, и Хёнджин ухмыляется, потому что стал вести игру сам. Но об этом он подумает чуточку позже.