Истребление

Джисон просыпается в семь утра, ещё минут десять сладко потягиваясь на постели. Всё же, чего скрывать, в этом доме спокойно, даже несмотря на спящего за стенкой Минхо. Смс от Хёнджина больше не было. Джисон предпочитал не думать о нём. Пока. Позже он обязательно извинится. Сумка с пола отправляется на колени. В комнате тепло и пахнет порошком от скрученного полотенца, которое Джисон использовал как подушку. Разгуливать по дому в одном банном полотенце ему не позволят, скорее всего, да? Джисон перебирает всё, что сложил Хёнджин в небольшую сумку. Что там конкретно, Джисон не знал, потому что в тот момент он ныл на диване о том, что ему скучно, и вместо сборов они, например, могли поесть, а Хёнджин лишь закатывал глаза и отмахивался от него бурчанием или сразу валил вопросами из кодекса. Воспоминания вызывают легкую улыбку. Джисон берет чистое белье, толстовку с капюшоном, джинсы и шапку. Натягивает пару носков, прячет под кровать грязные вещи. Сумка со странным, совсем нехарактерным для вещей звуком приземляется обратно на пол. Ну что там ещё? Присев на корточки, Джисон засовывает руку, почти доставая до дна, и нащупывает ладонью какие-то пакеты. Рамен, печенье, желатиновые мишки, плитка шоколада и пару упаковок заварного супа. На дне сумки лежат бумаги, документы, свидетельствующие о его личности, договор между компанией и Минхо и на всякий случай распечатанный кодекс. Джисон прикрывает сумку, сидя на корточках ещё минут пять. Хёнджин позаботился обо всём. Даже если Джисон до сих пор не может поверить в его план и желание спасать таких, как он, то доказательства прямо тут, у его ног. Возможно, Хёнджин просто заботится о том, чтобы Джисон пожил подольше, потому что нужен ему, возможно, потому что тоже привязался и, как ни крути, они оба сделаны из одного теста. Только вот Хёнджин уже прошел через всё то, в чём до сих пор варится Джисон. Он словно перешагнул пару ступеней и, глядя на этого светловолосого, красивого, умного, решительного полуоборотня даже у человека не повернется язык назвать его «никем». Потому что Хёнджин уже давно не «никто», он намного больше, чем Джисон может себе представить. На него одновременно хочется равняться и бежать в противоположную сторону. Но пока желание быть рядом намного больше страха. На кухне Джисон включает электрический чайник и, немного помедлив, берет со стойки две чашки, поделив один пакетик супа. Будет лучше, если Минхо откажется, Джисону больше достанется. На кухне пахнет вчерашними яблоками и цитрусами, которые Джисон не успел убрать перед выходом. Интересно, как там Чонин? Он совсем ещё ребёнок, обижается и лезет не туда, куда следовало, а старший брат, да и отец, как оказалось, совершенно о нём не заботятся. И Джисон не будет. Всё это слишком муторно, пусть сами разбираются в своих семейных мелодрамах. Хмыкнув вслух, Джисон разливает кипяток по чашкам. В детстве Джисон думал, что все люди живут хорошо, что все они счастливы, но, видимо, даже человеку при рождении по умолчанию не дают золотой горшок с полыхающими счастьем и удачей. — Что за запах? — Джисон от неожиданности подпрыгивает на месте, благо суп не разливается. — Сварил суп, — Минхо подходит к холодильнику, достает бутылку воды и, опираясь плечом о дверцу, пьёт, глядя на Джисона. — У меня нет продуктов, как же? — этот человек вообще футболки там, халаты носить умеет? Нет, это его дом, все дела, но он же не один! Опять в пижамных штанах на этот раз из чёрного шёлка с белой полоской внизу, волосы с утра падают на лоб, прикрывая колючий взгляд, но даже такой, домашний и сонный, Минхо выглядит статусно. — Тут ничего такого, просто приправы и... и... — и что ещё? Минхо хоть раз в своей жизни пил суп из пакетика? Нет, даже не так, он вообще знает, что это такое? — Пей, — он всё так же смотрит из-под длинной чёлки, скрестив руки на груди. Да кому ты сдался, травить тебя, потом проблем не оберёшься. Джисон старается не фыркать, но у него плохо получается. Подув, он делает глоток, довольно прикрывая глаза. Вкусно. — Тебе нужна новая одежда, ну или сиди в этом барахле тут и не высовывайся. В смысле, барахло? От возмущения Джисон даже пить перестаёт, огромными глазами глядя на Минхо. Да эта жёлтая толстовка, молочная шапка, синие джинсы и кроссовки стоят столько денег, сколько Джисон в жизни не видел! И вещи хорошие, красивые, удобные, и вообще их Хёнджин выбирал и покупал, что этот человек себе позволяет! — Ты сейчас взорвешься, — хмыкает Минхо, приближаясь к лицу парня, но Джисон терпеливо выдерживает его взгляд. Только тогда он, наконец, отстраняется и берет кружку со столешницы. Минхо делает глоток, опираясь на стол уже поясницей, и пока его лицо не выражает ничего. Сделав ещё глоток, Минхо облизывает и поджимает губы. И Джисон ждёт, затаив дыхание, потому что одно из двух — или этот суп сейчас окажется на его прекрасной шапке, или... — Неплохо, малыш, получается, ты не такой уж и бесполезный? Минхо, якобы, мило улыбается, после чего делает ещё глоток и, оставив чашку на столе, уходит с кухни, бросив, чтобы Джисон был готов через десять минут. Если бы Минхо узнал, что он пил суп из магазина для полуоборотней, он бы уже, наверное, умер от шока и отвращения, да? Минхо никогда, мать его, не говорит куда ехать. Джисон не экстрасенс и в душе не чает, в какую сторону везти наглую задницу своего хозяина. — В Парламент? — учтиво спрашивает Джисон, когда главная магистраль делится на полосы, ведущие в разные районы. — С чего бы? — Минхо не отлипает от телефона, постоянно что-то печатая, отвечая и отправляя. — А куда? — нет, это раздражает, но ты держись, Джисон. Осталось... Сколько там осталось, 5 дней? — Давай тут, — оторвав взгляд от телефона, Минхо кивает на дорогой бутик. Парковаться помогает другой полуоборотень, которому Минхо велит отдать ключи. Магазин в два этажа с тёмными стенами и золотыми вывесками выглядит дорогим. Войдя в тёплый холл, Минхо прячет телефон в карман, отстукивая ровный ритм своими каблуками. — Здравствуйте, господин, — к ним подбегает женщина-человек, низко кланяясь. — Костюм готов? — Минхо не обращает на неё никакого внимания, направляясь сразу к стопкам тканей у стены с полками. — Конечно, прошу, одну минуту, сейчас мы его подготовим, — женщина суетится, кланяясь невообразимо много и уже собирается убегать, как Минхо окликает её. — Ещё кое-что. — Да, господин? Джисон стоит рядом с Минхо, от нечего делать разглядывая ткани на полках. Особенно приятно выглядела чёрная, сделанная словно из куска беззвёздной ночи. И на ощупь такая же — бархатистая и глубокая. Джисон не знает, можно ли ему прикасаться к этому всему, но он уже, так что, поздно. — Нужен ещё костюм. Вот на него, — Джисон поднимает лицо и встречается взглядом с Минхо. Что? Костюм? На него? Да ни в жизнь! Минхо усмехается, считывая панику на чужом лице. Женщина позади них тактично скрывает и свой шок. — Конечно, господин, какой Вам будет угодно? Подобрать ткань? — Ткань уже подобрана, — Минхо дёргает тот лоскут, который ранее перебирал в пальцах Джисон, и бросает поверх остальных тканей. — Хорошо, господин. После снятия мерок костюм будет готов через два дня, мы Вам.... — Нет, нет, мне он нужен сегодня. Теперь шок от происходящего женщине трудно скрыть. Её лицо буквально разлагается. — Прошу прощения, но мы не можем в такие крайние сроки сшить костюм, ещё и на полуоборотня, это же магазин для людей и я, то есть, мы... Поток слов Минхо обрывает, только сделав два шага ей навстречу. Да оставь ты её в покое, сдался ему этот костюм?! Просто выбери из уже имеющихся, делов-то! Смотреть на то, как женщина от страха уменьшается в размерах, Джисону не нравится. Да и сам он не в восторге от идеи не дышать, когда ткань обтянет все возможные и не возможные места. — Хочешь сказать, что отказываешься выполнять мою просьбу, потому что это, — Минхо грациозно ведет рукой, очерчивая то, о чём говорит и склоняясь над женщиной, которая скоро с полом сравняется, — для людей? — Я не то хотела сказать, господин… у нас не заказывают костюмы для… — она не договаривает, спасительно бросая взгляд на открывшуюся дверь. — Что тут у вас стряслось? — в зал заходит мужчина в дорогом костюме в широкую полоску и добродушно улыбается, вертя в руках зонтик. — Здравствуй, Минхо, померил уже костюм? — Сейчас я пытаюсь решить совершенно другую проблему, — выровнившись, он провожает взглядом убегающую в подсобное помещение женщину. — Можешь уволить её? — А ты можешь проявлять терпение и понимание? Нет? Так и думал, — мужчина не перестает улыбаться, расстегивая пиджак на ходу. Он очень высокий и, возможно, очень красив. Длинные чёрные волосы чуть ниже шеи красиво вьются, контрастируя с бледной кожей. Черты лица очень четкие, словно нарисованные, и, к сожалению, сложно не заметить, когда на тебя так пялятся, поэтому бросив пиджак на край кресла, мужчина встречается взглядом с Джисоном, подмигивая. — Здравствуй, у меня что-то на лице? Красота? — он оголяет ровный ряд белоснежных зубов, и Джисон чувствует, как горят его щёки. — Нахальство в чистом виде на твоем лице, Дон Ук, ничего более, — Минхо, подобрав ткань с полки, бросает её уже сидящему в кресле мужчине. — Мне нужен костюм, у тебя два часа. — Да что ты… — хмыкает мужчина, касаясь пальцами ткани. — Отличный выбор, но я вынужден отказаться, у меня и без тебя полно дел. — Какая жалость, — притворно вздыхает Минхо, после чего достает телефон. — Сегодня такой важный день, мой отец расстроится, в прошлый раз мне чудом удалось его уговорить не закрывать твой швейный цех на месте его нового маркета, помнишь? На явную угрозу мужчина только улыбается, разглядывая стоящего перед собой парня. Он не выглядит напуганным, скорее, как ожидавший именно этого от глупого сына отец. Во всяком случае, так это видит Джисон. — Ты никогда не изменишься, да? — мужчина недовольно вздыхает, поднимаясь на ноги, и достает из кармана мерную ленту. — Поворачивайся, твои плечи продолжают расти, такими темпами мне отпуска не видать, да, господин? — Ага, забудь про отпуск, — в той же манере отвечает Минхо, подзывая Джисона рукой. — Поворачивайся. Мужчина удивленно наблюдает сначала за рукой парня, потом уже и за смущенно делающим к нему шаги Джисоном. Подойдя ближе, Джисон кланяется, скрывая всё ещё присутствующий румянец. — Так это для тебя? Чего раньше не сказал? — мягко коснувшись плеча, мужчина поворачивает Джисона к себе спиной, приставляя ленту к телу. — Потому что твоя работница года ясно дала понять, что костюмчики в этом элитном заведении не для моего малыша, — наконец получив то, что он хочет, Минхо успокаивается, садясь в кресло напротив. — И как же зовут твоего малыша? — шепот над ухом вызывает тысячу мурашек, Джисон крепко зажмуривает глаза, цепляясь ладонями друг за друга. Так, соберись, тряпка, что ты там себе понапридумывал? — Не важно. Займись делом, — Минхо достает телефон, бросая косые взгляды на мужчину, который, к слову, перестает болтать и начинает работать. Он надевает очки, которые делают его без того красивое лицо ещё притягательнее, отчего не смотреть на него становится ещё сложнее. Джисон подумает о своем поведении позже, а пока посмотрит на него ещё чуть-чуть, ладно? Мерки он записывает в маленький блокнот, после чего, кивнув сам себе, берет Джисона за руку и ведет к столу, на котором после предыдущей работы ещё валялись лоскуты ткани, выкройки и мотки ниток разного цвета и форм. Пахнет как-то по-особенному, тепло и запоминающе. А ещё эта рука, мягко держащая Джисона за толстовку, тоже запоминающаяся. — Так всё-таки назовешь своё имя? — мужчина отпускает его у самого стола, после чего идёт за той самой тканью. Большой рулон приземляется на стол. — Меня Ли Дон Ук зовут, а тебя? — Джисон, — выдавливает парень, подходя ближе к столу. — Очень приятно, тебе нравится ткань, которую подобрал Минхо? — Джисон оборачивается, наблюдая за Минхо, который всё еще листал ленту телефона. — Это я выбирал, — Дон Ук удивленно поднимает бровь, после довольно кивает. — Неплохо. Заходи почаще, сошью тебе прекрасный костюм, когда будет больше времени. Чуть больше, чем два часа. И с чего к нему все так добры? Может, после того как Минхо его вышвырнет, Джисон попросится к этому мужчине? Звучит как прекрасный исход всех вариантов. — У меня нет столько денег, так что, спасибо. — А я говорил о деньгах? Джисон смотрит в его глаза чуть больше положенного, выискивая смыслы. Если собрать всю имеющуюся информацию, Дон Ук шьет костюмы только для людей, причем для влиятельных людей. Но в нём нет отвращения к самому Джисону, как и в тех людях на вчерашней вечеринке. Может, общество уже сделало шаг навстречу, и Джисону стоит тоже шагнуть? — Всё в порядке? Кажется, ты думаешь о плохих вещах, Джисон, — Дон Ук мелком чертит на ткани полосы, теперь уже точно переключаясь на работу. — Всё в порядке. — Вот и хорошо. На город опустились тучи. Ветер нещадно трепал уже лысые деревья, ломая тонкие ветки. Если утром Джисон ничего не чувствовал, то сейчас ему тревожно. Не от грозившейся смыть всё на своем пути непогоды, нет. Тревожно от большого количества людей, ожидающих у дверей ресторана. — Мистер Ли! Давно не виделись. Вы по-прежнему прекрасно выглядите! — женщина притворно улыбается, протягивая руки к отцу Минхо, тот их подхватывает, учтиво кланяясь. Полуоборотни этих двоих стоят позади, потупив взгляд в пол, держа личные вещи своих хозяев. Только Джисон не знает, что ему делать, потому что ему ничего не приказывали. Просто переодели в костюм и отправили в этот людный зал. Минхо тоже стоит рядом с отцом, иногда улыбаясь очередным политикам или спрашивая что-то в ответ, но по большей части он абсолютно безучастен. В прошлый раз Джисон мог его только слышать и, пожалуй, на этом можно было бы остановиться. Потому что Минхо словно кукла в руках умелого кукловода. Его не жаль, нет, просто на это Джисону противно смотреть. — Твоё лицо портит мне настроение, тебе разве что-то не нравится? — шипит мужчина, когда они остаются наедине. Гости всё ещё продолжают приходить. — Прости. Что мне нужно сделать? — Минхо делает вид, что интересуется, от чего его отец только больше закипает, хватая сына за локоть. — Ты должен быть благодарен. Благодарен, понимаешь? — Джисон отходит подальше, кусая губу, и давит непонятное желание забрать Минхо домой. Полуоборотень президента стоит в двух шагах от хозяина, моргая поразительно равномерно, словно метроном, но чем сильнее локоть Минхо сдавливают пальцы отца, тем расслабленнее выглядит этот полуоборотень. Тоже ненавидит Минхо? — Прошу к столу, — спустя минут двадцать президент Ли приглашает собравшихся угоститься всем, чем только можно вообразить пиршество. — Спасибо, что почтили нас своим присутствием, надеюсь, мой сын оправдает ваши надежды. Полуоборотни оказываются в стороне, некоторые выходят из зала, Джисон не исключение. Он ловит на себе пару заинтересованных взглядов полуоборотней, потому что да, его костюм, сшитый за два часа, выглядит шикарно. И вопреки опасениям, дышать в нем он может, даже больше — дышать в нём приятно. Потому что всякий раз при вдохе грудную клетку гладит глубокий, ночного цвета шёлк во внутренней подкладке. Найдя туалет, Джисон умывается, похлопав по щёкам пару раз, потому что противное чувство тревоги никуда не делось. И Джисон понял уже, что оно не связано с окружающими. Это он в опасности. Или кто-то из тех, кого он знает. Инстинкты, как бы ни хотелось, никогда его не подводили. Джисон тащится по коридорам, минуя одну и ту же дверь уже раз десятый. С Хёнджином же всё в порядке? Даже если что-то случится, он обязан о себе позаботиться, а Джисон придумает способ и встретится с ним на днях обязательно. Родители? Нет, с ними всё всегда хорошо, да и думать о них он не должен больше, их пути давно разошлись. Чонин? Смешно. Этот мелкий если и встрянет в неприятности, Джисона это совершенно не будет касаться. Нет. Он сам? Возможно, но пока Джисон абсолютно ничего не делает, и его не за что упрекнуть. Дойдя до очередной двери, Джисон просто так заглядывает в окошко. Это оказывается кухня. На столе разложены аппетитные блюда, от которых слюна чуть ли не на пол капает. Повара продолжают украшать их, добавлять новые, а те, что совсем готовы, ставят в лифт и поднимают сразу в комнату к гостям. Джисон наблюдает за лифтом, пока кое-что странное не бросается в глаза: один официант проходит мимо, роняя крохотный пакетик, второй тут же, следуя по пятам, его поднимает, а потом, возвращаясь к столу с готовыми блюдами, высыпает порошок в рыбный суп. — Какого… Внутри пульсирует так, словно он подобрался к сути. Но что это? Те самые наркотики? Разве их добавляют в суп? Джисон не эксперт в таких делах, но, кажется, здесь что-то не так. Повар берет блюдо и ставит только эту тарелку на лифт. Ладно, в конце концов, в ресторане сейчас не только чета Ли, тут полно и других гостей. Но… он просто проверит, ладно? Джисон практически врывается в комнату, на что заслуженно получает осуждающие взгляды со стороны людей. Минхо хмурится, встречаясь с ним глазами. Джисон не замечает, как он хватает отца под столом за руку, когда тот намеревается встать. Только вот Джисон видит, как из лифта официантка достает ту самую тарелку с супом и ставит её прямиком перед Минхо. Джисон смутно осознает, что делает, когда Минхо, никак не реагируя на его взгляд, умоляющий не прикасаться к тарелке, подходит к нему, опускаясь на колени. — Простите, хозяин, — шепчет Джисон, привлекая взгляды всех людей. Минхо отодвигает стул, ожидая дальнейших действий, но Джисон не знает, что ему делать. Он, мать его, делает, потом думает! Руки начинают трястись, он хватается за колени, сжимая их до побеления. — Говори, дрянь! Или нам ещё подождать, пока в твоей тупой голове слова соберутся воедино? — рявкает отец Минхо, от чего Джисону вообще провалиться под землю хочется. — Я… хозяин, просто не ешьте это. Может, этого будет достаточно? Может, они сами всё поймут, и Джисону не придётся ничего говорить? Пожалуйста. — Что значит не ешь? Да что ты себе позволяешь! — где-то шаркает стул, и Джисону уже до паники страшно. — Ты прерываешь важный обед, даже не церемонясь что-либо объяснить! Охрана! — Замолчи, — строго и вполне громко звучит голос Минхо. В этот момент Джисон успевает ухватить немного воздуха. — Не кричи так перед гостями, ничего ведь серьёзного не случилось? У вас по-прежнему всё хорошо с аппетитом? Минхо звучит мягко, не каждый поймет его раздражение, но Джисон понимает, потому и вжимается в пол, когда он присаживается на корточки перед ним. — Что случилось, м? — наверное, очередная уловка, чтобы показать какой он крутой и властный, потому что его голос… нормальный? Он не звучит так, как его отец, так, словно его сейчас казнить будут. Джисон поднимает на него взгляд и получает кивок. Ладно. Минхо, хоть ты будь на его стороне, ведь это всё из-за тебя. — Я видел, как Вам в суп что-то подсыпали. Порошок. Поэтому, прошу Вас, не надо его трогать. В зале повисает ощутимая тишина. Никто не решается её нарушить. Джисон не слышит ничего, кроме неё, довольно долго, а потом её прерывает голос отца Минхо, противный и уже давно ненавистный: — Охрана! Взять. Когда Джисона подхватывают под руки и тащат, он даже не сопротивляется. Просто во взгляде Минхо словно что-то потухло, и это страшно. Почему Хёнджин не сказал, что нужно бояться не Минхо, ведь он, по сути, всего лишь избалованный ребенок, который завтра должен стать президентом этой страны. Почему Хёнджин не сказал, что нужно бояться его отца? Почему не сказал, что защищать всех нужно именно от него? И сыновей, и страну? Знает ли он вообще за всеми новостями и слухами, что происходит тут, внутри? — Да, хозяин? — в кармане полуоборотня звенит мобильный, и он отвечает. На улице уже моросит первый дождь. — Конечно, как скажете. В следующую секунду Джисон отключается от сильного удара локтем куда-то в шею. Когда-то давно, Джисон ненавидел зеленый цвет и всё, что с ним связано. Глядя на него, во рту сразу же появлялась горечь, а на теле синие цветы. Зеленый и пах по-особому — двадцатиградусными спиртом. Когда живешь один, избегать всего, что тебе не нравится, не составляет труда, но когда выбираешься из подвала, обязательно найдется то, что загонит тебя обратно. Джисон проглатывает горькую слюну, пытаясь разлепить веки. Получается плохо. Ещё немного помучавшись, он всё же видит перед собой то, что и так знал — десятки бутылок от соджу ровными рядами, словно зеленый ковёр. Он морщится от ноющей боли, вдруг давшей о себе знать где-то в запястьях, и понимает, что связан. А ещё то, что на нём только брюки. Окинув взглядом большое складное помещение, Джисон прикусывает губу, пытаясь встать, но и первая, и вторая попытка оказываются безуспешными. — Пришел в себя? — где-то позади голос. — Передай хозяину. Джисон пытается обернуться, ведь где-то там хлопнула железная дверь, но шея ужасно сильно ноет при малейшем движении. Когда дверь снова хлопает, Джисон оказывается на полу от толчка чьей-то ногой по стулу. Щека встречается с пыльным асфальтом, сразу же знакомясь и с болью, а шея… она словно взорвется сейчас. — На колени! М, любимый голос любимого президента. Помучавшись с собственным телом, Джисон всё-таки садится на колени, встречая чужой взгляд. — Ты, — мужчина зло щурится, вертя в руках карандаш, — испортил вечер. — Я спас Вашего сына. До Джисона доходит, что сегодня может быть его последний день на этой прекрасной земле. Сзади хер знает сколько охраны, впереди президент с карандашом, заточенным как раз для его красивых глаз, а с завязанными руками он не сможет перевоплотиться. Да даже если и сможет, для начала нужно убить именно президента, а потом разобраться с охраной. У которой есть оружие. И после всего этого у Хёнджина точно будут проблемы. Так что да, если это и правда конец, то можно не сдерживаться. — Давай, — мужчина кивает, и в следующую секунду в ушах звон от боли, а перед глазами яркая вспышка. Почему-то зелёная. — Ещё. Хлыст рассекает спину слишком часто, выгоняя все непрошенные мысли, оставляя только боль. Жгучую и огненную. От неё никуда не спастись, словно он уже в аду, словно везде котлы, и вертись не вертись, всё равно свое получишь. Он не знает, кричит или плачет, в ушах тот же звон, а перед глазами зелёный свет. — Что ты видел? — удары смешиваются со звоном и отдаленным голосом, но Джисон не может даже понять, как давно слышит этот вопрос. Только когда удары прекращаются, и тело падает на цемент, он может выдохнуть. — Что. Ты. Видел. — жёстко повторяет мужчина, пнув Джисона ботинком. — При всём желании… — шепчет парень, выдавливая из себя по большей части хрипы, поэтому мужчина присаживается, склонив голову над Джисоном. — Ниже, чуть ниже, чтобы я мог плюнуть тебе в лицо. — Если выживешь, я обязательно позволю тебе это сделать, — усмехается президент, и карандаш попадает прямиком в самую большую рану, разрезая и без того держащуюся на соплях плоть. Теперь Джисон слышит себя. Слышит, как воет, как всё тело превращается в одно единственное пульсирующее месиво из боли и криков. В попытках увернуться от застрявшего карандаша Джисон делает только хуже, ведь президент держит крепко, вдавливая его всё глубже. — Из-за таких ничтожеств, как ты … Джисон не слушает. Кажется, даже отключается от вспышек, но всё равно приходит в себя, чтобы опять потерять связь с действительностью. Винить никого не получается. Ни Минхо, ни Хёнджина, никого. Просто это конец, Джисон, ты же не рассчитывал на легкую, безболезненную смерть в маленьком домике с прекрасной второй половинкой, да? Ты же никогда о таком не мечтал? Если нет, тогда давай, закрывай глаза, там в любом случае будет лучше, чем здесь. Не бойся, Джисони, не бойся. — Папа, стой! Прекрати! Слова смешиваются с собственными и всем тем, в чём сейчас Джисон варится. Что прекратить? Кто должен прекратить? Почему не прекращается? — Чонин! Что ты тут делаешь? — рявкает голос, и дрель в спине перестаёт так рыть путь прямо к его сердцу. Чонин. Кто такой Чонин? Чонин. Точно! Нет, Чонин, уходи отсюда, живо уходи! — Не смей его трогать! Что ты… боже… Джисон только слышит пораженный вздох прямо возле себя, глаза открыть или сказать что-то уже попросту не хватает сил. — Уйди, пока под горячую руку не попал, кто его вообще пустил? Убрать! — Я пустил. Знакомый надоедливый голос. Джисон очень хочет открыть глаза, очень-очень, но у него не получается. — Минхо, пожалуйста, сделай что-нибудь! — Чонин рядом захлебывается рыданиями, но Джисон совершенно точно не хотел бы это слушать. Лучше уж тот звон или вспышки, но не рыдания. — Заберите его, — командует президент, но его обхватывают маленькие ручонки, шепча у самого уха, что всё будет нормально. Кажется, Джисон уже всё выплакал, но глаза опять жжет. — Ко мне домой. Всё-таки, это мой полуоборотень. — Но… — Мне решать, что с ним делать, мне, понятно? — Хорошо, — бросает мужчина, — надеюсь, ты закончишь начатое мной. Джисона подхватывают под руки, и от боли он тупо стонет. Не хочет, потому что где-то тут Чонин, и этот парень правда ни в чём не виноват. Его стоны догоняют рыдания, внутренности сжимает от обоих этих чувств. Джисон, как назло, всё ещё в сознании. — Возьмите его на плечо. Аккуратнее! — рявкает Минхо, когда от очередного движения Джисона разрывает на части. — Пожалуйста, пожалуйста, позаботься о нём, пожалуйста, — Чонин не замолкает ни на минуту, то плачет, то просит. — Замолчи. Я позабочусь… обо всём. Когда Джисона опускают на сидение животом вниз, на спине что-то мучительно лопается, и он уже не может терпеть. Отключается сразу же, сталкиваясь головой с сидением. Жаль, что не умер, очень жаль. Сегодня было много встреч и спроси, как прошла хоть одна из них, Хёнджин точно не ответит. Даже собственное имя вспомнит с огромной натяжкой. Он сидит в кабинете и пялится уже неизвестно сколько времени на расписание Чанбина. Который час? 22:32. Хорошо, что в расписании? «Хёнджин, это Чонин. Джисона сильно избил отец, и он не сможет отвечать некоторое время. Я о нём позабочусь, не волнуйся» Нет, не это. Приглядись хорошенько, 22:32, «отчет за 23.09». Да, именно. Хёнджин ищет нужный документ, ставит пометки где нужно, сверяет с данными за сегодняшний день и отправляет на почту Чанбину. «Хёнджин, это Чонин. Джисона сильно избил отец, и он не сможет отвечать некоторое время. Я о нём позабочусь, не волнуйся» «Хёнджин, это Чонин. Джисона сильно избил отец, и он не сможет отвечать некоторое время. Я о нём позабочусь, не волнуйся» «Хёнджин, это Чонин. Джисона сильно избил отец, и он не сможет отвечать некоторое время. Я о нём позабочусь, не волнуйся» — Блять! Он бьет кулаком, забивая на новую клавиатуру и стол. Плевать, как же плевать. Прошло всего двенадцать часов с того момента как Хёнджин прочел смс, полученное утром, и теперь оно как бельмо на глазу, когтями не выдрать. «Хёнджин, это Чонин. Джисона сильно избил отец, и он не сможет отвечать некоторое время. Я о нём позабочусь, не волнуйся» Чувство, грызущее внутри, добралось уже до глотки. Ощутимо трудно дышать. Если с Джисоном что-то серьезное? У этого мальчика нет шрамов, ни единого, как он справится с побоями? Как Хёнджину простить себя? Ведь как бы сильно он ни верил в себя, его эгоизм привел Джисона туда, с чем он справиться не в состоянии. Он ребёнок. Он ещё ребёнок... Нужно было думать об этом раньше, твою-то мать! Ладно, соберись. Только Джисон может понять Хёнджина, только он, потому что такой же. Значит, Джисон верит в него так же, как и Хёнджин. Пожалуйста, пусть это будет так. А если нет, Хёнджин просто заберет его себе и больше никому не отдаст. Купит ему дом или квартиру, всё, что он захочет, и просто будет оберегать. Потому что Джисону нужно только это — маленькая, тёплая, ласковая безопасность. — Хёнджин, твою мать, я уже на первой странице пять ошибок нашел, что за херня? — дверь кабинета пропускает Чанбина со стопкой помятых бумаг. — Правда? Простите, я всё исправлю. Вообще неудивительно, Хёнджин, и когда ты успел стать такой размазней? — Да уж постарайся. У меня от этих цифр математическое отравление, — ноет Чанбин, бросая бумаги на стол, а сам садится на него, перекинув ногу на ногу. — Какая жалость, честное слово, может, кофе? — Хёнджин извиняюще смотрит в ответ, попутно открывая нужный документ. — Можно. Хёнджин встает, на ходу поправляя волосы. Видок у него сейчас как у побитой собаки, наверное. Чанбин занимает его кресло, вертясь и наблюдая за Хёнджином, пока тот ждёт кофе, капающий из кофемашины. — Что-то случилось? — Хёнджин непонимающе смотрит на него, и тогда Чанбин кивает на сломанную клавиатуру. — И за это тоже прошу прощения, так вышло. Прошу, — Хёнджин ставит кофе перед ним на стол, садясь в ту же позу, что и Чанбин ранее. — С молоком? Но… — Но уже поздно для американо, ладно? — Хёнджин поджимает губы в легкой улыбке, складывая руки на коленях. В последнее время Чанбин перебарщивает с кофе, особенно с американо, поэтому и не спит нормально. — Ладно, как скажешь, — усмехается, а Хёнджин, пододвинув к себе клавиатуру, начинает работать. Вернее, исправлять свои же ошибки. — Не больно? — теплая рука касается его мизинца. Хенджин переводит взгляд с монитора на его ладонь, слегка покрасневшую с наружной стороны, и на тонкие пальцы, гладящие его руку. — Нет. Пустяки, — Хёнджин не забирает ладонь, а Чанбин продолжает дотягиваться до неё пальцами, помогая себе другой рукой. За то короткое время, пока Чанбин тут, Хёнджин ещё ни разу не думал о Джисоне, так что пусть посидит ещё. Голова первый раз за весь день начинает ясно мыслить, и за все ошибки в отчете ему несказанно стыдно. На месте Чанбина, Хёнджин себя точно уволил бы. — Я почти. Теперь точно всё в порядке, — Чанбин кивает, но Хёнджин видит, что никакой отчет его сейчас не интересует. Он сосредоточенно водит ладонью по его руке, вызывая приятную дрожь, потом поднимается выше, гуляя пальцами по кисти, после перескакивает на ноги Хенджина, останавливаясь у колен, водя круги указательным пальцем. — Ты подкачался? — М, нет? — А кажется, что да… Хёнджин заканчивает отчет, кусая незаметно губу от приятных ощущений. Чанбин близко, очень близко, просто протяни руку и сможешь прижать его к своему животу, а после… Но Хёнджин же не дурак, чтобы делать это первым, верно? Он просто отправляет новый документ на почту Чанбина и, отставив клавиатуру подальше, садится ровнее. Чанбин отстраняется, уперевшись спиной в кресло, и смотрит на Хёнджина. — Кофе? — подсказывает парень, двигаясь к чашке на столе. — Не хочу, — Хёнджин почти достигает цели, когда Чанбин пододвигается, блокируя его своими ногами. — А что… — Хёнджин разыгрывает мини-постановку, откинувшись на руки, делая вид, что он совершенно не понимает, что сейчас происходит. Чанбин тоже неглупый, просто хмыкает, положив руки на подлокотники кресла. — Что я хочу? — получив кивок от Хёнджина, он просто смотрит, склонив голову набок и слегка улыбаясь. Эта его расслабленная улыбка всегда действовала на Хёнджина неправильно. Как и сейчас. Наклоняется вперед, поставив руки на подлокотники кресла. Глаза напротив медленно наполняются что-то темным и вяжущим. — Так что? — спрашивает Хёнджин, заглядывая в глаза глубже. Он-то знает, просто пусть скажет. — Думаю, если скажу, то вряд ли ты отделаешься только сломанной клавиатурой и столом, — Чанбин опускает взгляд на голую бледную кожу в вырезе расстёгнутой рубашки и сглатывает. Вот оно что. Чанбин думает, что это всё из-за него? Из-за прошлой ночи? И дальше заходить не хочет, потому что думает, что Хёнджину будет ещё хуже? Забавно. До чего же забавно. — Нет, если я могу чем-то помочь, просто скажите, не думайте ни о ком, кроме себя, ладно? — Хёнджин касается его руки, спускаясь к ладони. Коварно? Да. Подло? Еще бы! Особенно, когда Чанбин смотрит так искренне, нежно и благодарно сначала на их ладони, потом на самого Хёнджина. Старается не задерживаться долго на губах, Хёнджин понимает — это сложно, очень сложно, они очень близко. Чанбин касается свободной рукой его щеки, проходится большим пальцем по бархатистой коже, перемещает дальше, за шею, а потом тянет на себя. Хёнджин сползает со стола прямиком ему на колени, тут же оказываясь в коконе из объятий и теплоты. Чанбин обнимает сразу везде и чувствуется тоже везде: губы и теплое дыхание где-то в области шеи, руки на пояснице, на лопатках, тепло груди и размеренный стук сердца совсем рядом со своим. — Пять минут. Хочу так пять минут, — шепчет Чанбин у самого уха, касаясь губами чувствительной кожи. Хёнджину ничего не остается кроме как обнять его за шею, притянуть ещё ближе и позволить расслабиться. Он гладит по волосам, массирует напряженные за день плечи, раскачивает их маленькой амплитудой и улыбается, ведь никто в здравом уме не вообразит такого Чанбина. Такого обычного, похожего на маленького брошенного котенка, ищущего чужого тепла и поддержки. — Всё нормально? — Хёнджину не нравится, как он притих. Не уснул же? Хотя крепкая хватка говорит об обратном. — А у тебя? — Чанбин отстраняется, заглядывая в глаза. Хёнджин ловит дежавю, если это можно так назвать. Когда-то давно, на годовщину смерти родителей Чанбина, Хёнджин провел с ним всю ночь, подливая напитки, а потом укладывая спать. Он уже собирался уходить, но Чанбин за руку схватил и не отпускал, пока Хёнджин не согласился поспать с ним в ту ночь, потому что, видите ли, родителей он любил, а вот призраков боится. — Я же сказал… — Ага, пять минут прошло, — Чанбин дергает ногой, и Хёнджин встает. — До завтра, — бросает он у двери, на что Хёнджин кивает, опускаясь обратно в кресло. Глаза мечутся к календарю. Чёрт. 23 сентября. День кончины родителей Чанбина.