Ветки царапают стекло, под большим окном спальни шуршат листья, мелодично гудит ветер. Последние дни лета по-особенному важные. Сегодня в их дом впервые приедут гости — члены семьи, друзья, друзья друзей. Причиной, произнесенной вслух, был просто ужин в честь новоселья, ведь они еще никого не приглашали на Чеджу, хоть и стали созваниваться гораздо чаще, чем в первые дни. Ну, приглашенные так думают, на самом же деле это что-то по типу праздничной вечеринки в честь их помолвки.
Вот уже неделю как Минхо и Джисон делят одну фамилию. Кажется, будто ничего не менялось, они ведут себя, как прежде, но… никто из них не может описать то неуловимое и никак не поддающееся объяснению чувство перемены. Принятие? Доверие? Любовь? В общем, неважно, ведь это чувство не приносит лишних тревог, оно наоборот абсорбировало их до абсолюта и теперь все, что Джисон может, это менять блокноты, исписывая их по штуке за пару дней от всего этого избытка.
— Еще чуть-чуть, не хочу вставать, — Минхо отключает будильник и бросает телефон в ноги, на что Джисон вздыхает. В этом доме телефоны почему-то теряются и найти их даже на кровати очень трудно.
— Уверен? Они скоро должны приехать, — вместо тяжких вдохов по все равно уже потерянному телефону, Джисон выбирает обнять Минхо в ответ, зарыться носом в волосы и закрыть глаза.
— На террасе полно лежаков, могут и подождать, — его пальцы перебирают старую футболку Джисона, пробираются к коже, играют, как на новеньком синтезаторе, на котором Минхо, оказывается, может исполнить пару простых композиций, выученных еще со школы. Не мужчина, а сундук с сюрпризами, честное слово.
— Два лежака, если быть точным. Ох, и почему ты такой вредный, когда дело касается твоих друзей, Минхо, м? — Джисон крепче сжимает подающееся вперед тело, якобы в знак наказания, но они оба прекрасно знают, что им так нравится больше всего. Оставаться вдвоём, сжимать друг друга крепко-крепко, отключать кабельное и сотовую связь, давать имена звездам, после искать их ночами напролет, надеясь на то, что те не пропали с небосвода, не разбились в космический прах, а затерялись где-то там, где их просто трудно найти.
— Минхо, Минхо, Минхо, ты ласковые формы знаешь? Я так-то не против их услышать, — перед ним сонное лицо и ещё припухлые глазки, ведь уснули они опять под утро, сочиняя музыку для конкурса, в котором Джисон решил принять участие. Минхо самый красивый по утрам.
— Что, правда? И как? Солнышко? Конфетка? Цветочек? Ну и куда ты? — Джисон со смехом пытается дотянуться до покрасневших щек, прячущихся в одеяле. За неимением выхода, Джисон пробирается под него, цепляясь пальцами за голые бока без футболки. Ох уж эта его привычка спать раздетым... Джисону нравится, если что.
— Ты нарываешься, честное слово, — Джисон забирается сверху и трется носиком о щеку. Солнца в комнате достаточно для того, чтобы даже под одеялом не был кромешный мрак. Да и глаз Минхо в любом случае хватит, чтобы греть и освещать всю вселенную, если Солнце вдруг устанет.
— Хо… тебе нравится так? — воздух под одеялом быстро становится слишком жарким. Минхо склоняет голову вбок, подтягивает Джисона на себе ближе, чтобы поцеловать в губы и только после кивнуть.
— Может, попробуешь еще раз?
— Хо? — взгляд Минхо меняется на доверчиво трогательный, и Джисон понимает, что никогда не сможет разгадать его полностью, потому что он даже не догадывался, что Минхо тоже нравится чувствовать себя крошечным, защищенным и любимым.
Минхо доверяет Джисону себя целиком, показывает слабости, страхи и желания, позволяет управлять собой, быть ведомым или просто собой без одежды, кожи, без ничего. Это даже круче чем любовь, о которой они так ни разу и не обмолвились, ведь умереть вместе по-прежнему сильнее обещания любить друг друга.
У Минхо чувствительный живот. Буквально. Если прикоснуться, он тут же вздрогнет как сейчас, прикусит губу, захочет большего. Пусть Джисон и уверен в этом на все имеющиеся в обиходе проценты, он бы очень хотел продолжить и узнать, что же будет, если произносить "Хо" часто-часто, но...
— Чертовы придурки, зачем мы их вообще позвали?!
— Одевайся, — чмокнув в теплую щеку, Джисон выбирается из кровати и бежит через гостиную и коридор к прихожей, распахивая дверь на настойчивые стуки и толчки.
— Джисон!
Их так много, и все такие привычные. Чонин накидывается первым, крепко сжимая Джисона в объятиях, холодный с улицы, от чего Джисон ежится, но обнимает в ответ еще крепче.
— В сторону, у меня пострадавший ребенок на руках! — Чанбин отпихивает их с прохода, пробираясь с Мин Мином на руках по коридору в гостиную, у которого, кстати, окровавлен рот.
— Что случилось? — Джисон дергается вслед вместе с прилипшим к нему Чонином.
— Все в порядке, просто зуб выпал в такси, — Бан Чан тоже проходит в гостиную, держа за руку миниатюрного парня. Его цвет волос напоминает цвет волос Хенджина, когда они только познакомились. — Привет, Джисон.
— Здравствуй, я Феликс, очень хочу с вами подружиться, вот и напросился, ты не против? — Джисон подвисает на минуту, взгляд все еще цепляется за Мин Мина, которому заговаривает зубы Чанбин, и который все еще не поздоровался с Джисоном. Вот так вот значит, да?
— Нет, я тоже давно хотел с тобой увидеться, — Джисон жмет протянутую руку в ответ, на что парень мило улыбается. У него красивая улыбка и сотни веснушек на щеках. Про таких говорят "поцелованы солнцем". — Проходите, Минхо одевается уже.
— Милый дом, — Сынмин, наконец, оттаскивает Чонина к себе и впихивает в руки Джисона большую коробку с кратким пояснением. — Это подарок.
— Подарок? Ого, спасибо.
— Джисоооон! — Чонин сгребает Джисона в охапку уже со спины, пока тот паникует на ровном месте. Что вообще делать с таким количеством гостей, он не знает, и даже не представляет, как их развлекать и о чем говорить.
— Чонин, я тоже скучал, но не мог бы ты…
— Нет, не мог!
— Ладно.
— Ну, привет.
Наконец-то. Минхо в светлых джинсах, белой футболке, с уложенными волосами,
он что, еще и прихорашивался там, пока Джисон выперся в одной пижаме? Прекрасно.
— Привет! Классные носки! — чтобы понять речь Мин Мина, требуются усилия.
— Иди сюда, беззубый, а вы — куртки на вешалку, обувь в ряд и руки мыть вон за той дверью, — Мин Мин, оставив Чанбина, со скепсисом разглядывающего гостиную, несется на руки к Минхо.
— Тут ремонт моя бабуля делала, что ли? Еще обоев с виноградными ветвями для полного счастья не хватает, — принципиально сбросив ветровку на диван, Чанбин идет к указанной двери, за которой уже послушно скрылись Чан с Феликсом.
— Для особо переборчивых есть уединённая беседка неподалеку в чаще. Как дела, Мин Мина? Болит десна? Давай промоем, — Минхо, неся ребенка на руках к раковине на кухне, кивает по пути Сынмину и игнорирует улыбку Чонина, все еще прилипшего к Джисону со спины.
— О, Субин тоже хотел приехать, но не вышло, — Чонин роется в кармане, после тычет в лицо Джисону ярко освещенный экран. — Смотри, правда милашки?
На фотографии Субин и какой-то не особо довольный жизнью полуоборотень с розовыми волосами. Субина же, впрочем, всё, как всегда, устраивает.
— Чонин, иди мыть руки, — тон Минхо из мягкого, с каким он сюсюкался с Мин Мином, становится максимально настойчивым.
— Лааадно, но я так по вам соскучился, вы бы знали! Пошли, Сынмина, — сжав напоследок Джисона еще крепче, Чонин берет за руку своего парня, который вернулся в гостиную, повесив черное пальто в прихожей на стойку. — А, стоп, вот еще.
— Что это? — Джисон не спешит брать протянутый сверток с бантиком и лентой.
— Это от Субина, бери давай, пока Минхо мне голову не выкрутил.
— Эм, ну, — оставшись один, Джисон пялится на небольшой прямоугольник в подарочной упаковке, игнорируя настойчивый взгляд из-за кухонного стола.
— Подарочки при живом то му…
— Так! Никакие это не подарочки! — Джисон очень надеется на то, что его щеки не горят. — И вообще, Мин Мин, почему ты со мной не здороваешься?
— Ты не поздоровался? — Минхо вытирает рот ребенка бумажным полотенцем, задирая его опускающийся всякий раз подбородок.
— Я с ним не разговариваю.
— Почему это? — Джисон подходит вплотную, хмурит брови, глядя на Мин Мина, который, похоже, обиделся. Но что такого успел натворить Джисон, что он сам не в курсе?
— Передай ему, — Мин Мин дует щеки, округляя донельзя обиженные детские глазенки, — пусть вообще со мной не разговаривает! Я уже всем друзьям рассказал, что приедет крутой Джисон и купит нам мороженое, кем я буду после всего, что наобещал? Треплом? Не пойду я в школу! Так и передай! Если денег на мороженое зажал, то у меня свои есть, я бы ему отдал! Но он! Он!
Детский плач заставляет всех вернувшихся на кухню замереть, пялясь на Джисона и Минхо, будто они тут убили кого-то.
— Вы чего наделали, совсем уже? — Чанбин, порывшись в кармане джинсов, достает слегка помятую конфету. — Мин Мина, а ну, иди к дяде. Смотри, она с орешками, я ее даже Чонину не отдам, только тебе!
Мин Мин переходит из рук в руки, как кукла-неваляшка, и до Джисона, наконец, доходит. Оказывается, они очень похожи. В детстве Джисон тоже обещал ребятам золотые горы, чтобы те с ним дружили и не издевались. Воплощать эти байки в реальность никто не собирался, тогда Джисон вообще перестал общаться с кем-либо, чтобы не врать лишний раз. Только вот проблема в том, что Джисон не обещал Мин Мину прийти в школу. Проблема в том, что Мин Мин так привык и доверяет ему, что считает это само собой разумеющимся.
— Почему бы нам не съездить? — Минхо, толкнув своим плечом плечо Джисона, ненадолго сжимает его ладонь на столешнице.
— Да я и не знал… просто сказал, что вряд ли приеду на церемонию.
— Из-за мамы? — Джисон наблюдает за тем, как Феликс строит рожицы, Чанбин подбрасывает ребенка до потолка, а Чонин стащил конфету с куртки Чанбина и довольно её жует.
— Ну, нет. То есть… я не знаю.
— Хорошо, поговорим потом. Не загружайся, ладно? Если к мороженому мы еще и покатаем мелких на машине, Мин Мин точно тебя простит. А сейчас помоги мне накормить эту шайку троглодитов.
***
Минхо сделал заготовки еще вчера, поэтому сегодня ему оставалось лишь менять противни в духовке, подрезать заканчивающийся салат и откупоривать новые бутылки лимонада, сока и вина. Разместившись в гостиной вокруг низкого столика, они болтали о всяком и строили планы на завтра, Чеджу все-таки курортный остров, полный достопримечательностей, прерываясь на частые глотки чего-нибудь, ведь горло от смеха и болтовни пересыхало.
— Вам подлить, господин президент? — ехидничает Чанбин, а Бан Чан, как всегда, только дружелюбно отмахивается от него.
— Я и сам в состоянии. Хочешь прилечь? — последнее он спрашивает у привалившегося к его боку Феликса. Тот клюет носом, всякий раз сползая белобрысой головой с широкого плеча.
— Нет, все в порядке, просто это вино очень крепкое.
— Это местное, выпей пока лучше воды, — Феликс принимает стакан у Джисона и делает глоток. Его щеки уже розовые, но он пока еще здраво мыслит. Ну, ему так кажется.
— Чан не говорил, что вы женаты. Поздравляю, вы очень гармоничная пара.
После секундного шока от услышанного в комнате воцаряется настоящий хаос. Джисон прячет руку с кольцом под подушку, Минхо прижимает его покрасневшего к себе, Чонин пытается достать их ладони и рассмотреть в мельчайших подробностях, Чанбин орет что-то про предательство, Феликс, поняв, что взболтнул лишнего, извиняется, Мин Мин думает, что это игра такая "Кто кого перекричит" и орет на весь дом изо всех сил, Чан и Сынмин тактично не вмешиваются.
— Поверить не могу! Просто поверить не могу! После всего? Это после всего? Я ухожу, — Чанбин поднимается с подушек на полу, хватает коробку, которую принес вместе с Мин Мином, и направляется к двери.
— Эй, Чанбини, — у кухни он оборачивается на ласковый зов Минхо, руку которого Чонину все-таки удалось вытащить, а Джисон, кажется, вообще умер, и его тело можно даже в бублик скрутить без малейших усилий.
— Чего?
— Подарок оставь, а дверь да, там, все правильно.
***
Успокаиваются они нескоро. Даже после того, как Феликс уложил Мин Мина в спальне Минхо и Джисона, он пристыжено ходил за ними по пятам и извинялся, Бан Чан пытался его успокоить, а Чанбин то орал, то молчал. Через дичайший стыд, который Джисон все-таки пережил, он понял очень странную вещь. Это потрясающе. То, что тебе есть, кого пригласить домой, что есть, кому с тебя смеяться, обижаться, если ты для них что-либо не делаешь.
Зайдя на кухню за новым кувшином лимонада, Джисон после недолгой заминки все-таки берет в руки подаренный Субином сверток. Это оказывается молочная шоколадка с орешками. Бантик плотно держал небольшую открытку с двумя рыжими котиками, на обратной стороне которой четким ровным почерком было написано:
«Джисона.
Я люблю тебя.
Испугался, да? Послал меня куда подальше? Ха-ха, знаю, что да. Но я люблю тебя, правда. Люблю, как самого клевого полуоборотня, которого мне довелось встретить, люблю, как друга. Скажи спасибо Чонину, если бы не он, я бы и дальше ловил для тебя звезды. Хех. Давай и дальше встречаться? Все друзья так делают. Я могу приехать в гости, ты можешь приехать в гости. Давай просто жить и наслаждаться каждым моментом, Джисона)
До скорого, твой самый красивый друг Чхве Субин»
— Нет, ну серьезно? — вздрогнув, Джисон поднимает испуганные, немного мутные глаза на Минхо, который пошел проверить, почему он так долго. — Эй, ты чего? Плачешь?
— Минхо…
— Что? — он берет его за плечи, косится на чужой почерк и уже мысленно вылетает в Сеул надрать кое-кому уши. — Скажи, что случилось.
— Минхо, я не хочу умирать с тобой, — крепко обняв Минхо за плечи, прижавшись всем телом, Джисон говорит вслух то, что взбудоражило так сильно, до слез.
— Что? Малыш, что это значит? — Джисон слышит панику в его голосе, но Минхо обнимает в ответ, цепляясь за кофту.
— Это значит, что я хочу
жить с тобой. Я так хочу
жить с тобой, Хо.
Они, наверное, до нелепого глупо выглядят вот так вот, вцепившись в друг друга, с мокрыми глазами, с колотящимся в одном ритме сердцем. Только глупыми их считать никто не стал. Бан Чан, новый президент Кореи, несет на руках в свободную спальню Феликса, который даже во сне не перестает извиняться. Чонин, сделав пару снимков всего тут происходящего на память, тащит Сынмина на улицу дышать свежим воздухом и слушать речку. Чанбин, глядя на них с дивана напротив, может, и считает их придурками, но заслуживающими всего этого придурками.
Телефон вибрирует в кармане. Чанбин лениво тянется к нему, хмурясь на неизвестный номер, но трубку поднимает. Всегда поднимает или перезванивает. Вдруг это
он.
— Привет.
— … привет.
Вдруг это он. Но это не вдруг. Это
он. Это, мать его, Хенджин в половине двенадцатого ночи!
— Занят?
— Нет.
Поднявшись с дивана, Чанбин, зачесав волосы, понимает, что воздуха ему катастрофически маловато.
— Почему ты это сделал.
Вопросительной интонации нет. В голосе Хенджина вообще отсутствует всякая краска с самого его «привет», только лишь ровная усталость. Или это безразличие? Добравшись до крыльца, Чанбин вдыхает полной грудью, прежде чем спросить:
— Что сделал?
Сегодня Хенджин, наконец, проснулся с проблеском желания. Это было желание начать сначала. Хенджин — так его назвали родители. Мама словно напевала это имя, и Хенджин его любит, очень. Придя в мэрию для получения фамилии, оказалось, что она у него уже есть.
Со Хенджин.
— Менять будете? — спросила невысокая женщина в очках. —
Фамилия была Вам дана еще в 2018 году, когда действовал закон о фамилиях хозяев и свободе после ее получения. Вы можете поменять фамилию.
2018 год. В то время Хенджин лишь всему учился, думал в первую очередь о подходящем плане, поэтому только сейчас вспоминает как Чанбин покупал им еду на двоих, возил на пляж посреди жесткого графика, менял в аптечке бинты и антисептики, ведь Хенджин тогда часто дрался, часто нарывался и получал за это. Уже тогда он отдал ему свою фамилию.
Уже тогда Хенджин не был его собственностью.
— Хенджин? Ты тут?
— Да. Но, черт, ты реально такой… непонятный! — Хенджин выдыхает, садится на лавочку, вскидывая голову, цепляясь глазами за звезды.
— Ну, я могу объяснить, просто все еще не понимаю, о чем речь.
— Фамилия, Чанбин. Твоя фамилия. Мог бы и сказать.
Теперь очередь Чанбина молчать. Он уже и забыл об этом. Всё, что он делал, или по крайней мере пытался делать для Хенджина, было искренним и простым в решении, но понятным, к сожалению, только для самого Чанбина.
— Ты поменял? — Хенджин хмыкает на его тихий голос в трубке.
— Скажи вот что. Зачем? Ради того, чтобы сделать меня свободным или ради чего-то другого?
— Может, все вместе? Мне хотелось быть с тобой наравне. Быть рядом, как был ты. Хотелось помогать тебе, но ты никогда не просил о помощи. Думаю, я просто хотел, чтобы ты остался со мной подольше, вот и все.
— Ясно.
Оба молчат, по иронии разглядывая одну звезду на небосводе. Она выделяется — желтая, неровная и мигающая. Раздражает. Оба опускают взгляд на носки обуви.
— Хенджин, так ты поменял?
Хенджин не может врать. После всего, через что Чанбин прошел, он не заслуживает этого. Нет, то, что он такой добряк — его проблемы и не нужно Хенджина в этом винить, ладно? Но..
— Нет. Оставил.
— Отлично, — Чанбин веселеет, помимо его голоса слышен бегущий поток воды.
— Чем сейчас занимаешься? Я про работу.
— Авиатуры.
— Преимущества твоей компании на рынке?
— Собственные авиалинии, конечно же.
— Умно.
Хенджин знает, что Чанбин улыбается. Чанбин тоже знает это.
— А если я сейчас попрошу помощи, ты поможешь? — Хенджин спрашивает так просто, словно о путевке на острова, поэтому Чанбин не сразу находится с ответом. Но он для него всегда остается неизменным:
— Да.
Мне нужен смысл, Чанбин. Мне очень нужен смысл. Пожалуйста, можешь стать им для меня? Знаю, многого прошу, знаю, не заслуживаю, но давай притворимся, что мир — прекрасное место, а мы никогда не были врагами? Со Чанбин, полюби меня заново, как того, кто заслуживает всей твоей любви.
— Можем увидеться? Пить пиво в одиночку — плохая привычка.
— Подожди меня в квартире, пароль помнишь?
— Да, ты долго?
— Ну часа три. Прости, я на Чеджу, но я уже вызываю такси в аэропорт!
— Подожди, если что-то важное, останься…
— Ты. Ты важное, Хенджин. Приезжай, я скоро.
***
В пророчестве, которое получил Ли Хонджун, было что-то зловещее. О боли, смерти, одиночестве, о том, что в одиночку ты обязательно свалишься в пропасть, сгниешь заживо, а на твоей спине даже после смерти будут следы родовой крови. Почему-то президент подумал, что сын сокрушит его жестоко и с позором. И был прав. Тот, кто остался один, тот, кто умер с вечными следами на спине — не Ли Минхо. Ли Минхо вообще больше не существует.
Тот, кто вместо него, живет назло пророчествам.
Конец
