Vitis vinifera

И я хочу поцеловать тебя, чтобы тебе было хорошо. Просто я устал делить свои ночи с другими. Я хочу плакать и хочу любить, Но все мои слезы уже были пролиты О другой любви, о другой любви. Tom Odell — Another Love*

Смех Гермионы, бурное ворчание Рона, плеск воды — всё это звучало в отдалении. Я же сидел в тени, сморщившись из-за палящего солнца, отражающегося от поверхности воды, и переживал экзистенциальный кризис. В тот вечер экзамен протекал мирно. Я бы сказал, на удивление гладко. Потому что Тома, чёрт возьми, НЕ БЫЛО НА НЁМ. Возможно, это и было его решением моей проблемы, как он выразился, а может, и правда поджидали какие-то дела, о чём, собственно, Риддл также упоминал утром. С одной стороны, меня накрыла волна облегчения и разочарования одновременно — опять же полностью противоречащие друг другу чувства. С другой — я наконец-то познакомился с Люциусом. Если это можно назвать знакомством. Когда я зашёл в кабинет, тот восседал в кресле с нейтральной а-ля «вежливость у меня в крови» улыбкой и показался мне взрослой и уравновешенной копией Драко. Я не знал, рассказывал ли Малфой о своих похождениях отцу — о заурядных романах, то бишь, — но сильно сомневался, что тот в курсе моей временной роли парня его сына. Да и Драко никогда не упоминал, знает ли отец про его ориентацию вообще; я же просто предположил, что знает, исходя из бурной и трудно скрываемой активности самого Малфоя — не в его стиле было что-то утаивать. «Мистер Поттер, прошу, присаживайтесь. Моё имя Люциус Малфой. Как вы, возможно, знаете: я являюсь компаньоном Тома. Он не смог присутствовать — дела иногда не могут ждать, — поэтому попросил заменить его, — всё с той же светской улыбкой протянул тот, пока я занимал место напротив. Малфой-старший приподнялся, опираясь на трость, и я заметил, когда он сделал несколько шагов ко мне, что в чужой походке присутствует лёгкая хромота, которую я не различил на веранде. — Надеюсь, вы не против, что именно я прослежу за вашим экзаменом?» Я смог лишь кивнуть в ответ и принять из его рук тест. Однако то был не один, а целых четыре листа, где уже указывалось моё имя, место стажировки, университет и прочие данные. Перед глазами промелькнуло сто вопросов, и я сглотнул. Что за?.. «У вас есть час. Какие-нибудь вопросы? — Серые глаза вопрошающе блеснули, но я опять промолчал, покачав головой, чем вызвал еле заметную усмешку. — В таком случае приступайте». «Я могу позаимствовать у вас ручку?» — голос звучал хрипло, но Малфой не обратил на это никакого внимания. Он открыл ящик, задумчиво пробежал глазами по его содержимому и выудил ручку, передавая её мне: «Прошу», — неизменная улыбка вновь тронула губы, и я еле слышно его поблагодарил, разглядывая Паркер, точнее, выгравированные сбоку корпуса инициалы, гласящие «Т.М.Р.». «Спасибо», — вполголоса отозвался я, и он кивнул, вновь располагаясь в кресле. «При знакомстве с кем-то я верю в первое впечатление, мистер Поттер, и хочу предположить, — надеюсь, верно, — что вы не собираетесь жульничать, решая, — он указал тростью на экзамен, — эту формальность. Я прав?» «Вы правы, мистер Малфой». Возможно, это и было чем-то необычным, но я никогда не списывал: ни в школе, ни в университете. Даже мысли не было готовить какие-либо шпаргалки. «Тогда позвольте мне отвести от вас взгляд — так мы оба проведём этот час с пользой». Таким образом, я приступил к экзамену, время от времени поглядывая на Малфоя, который что-то просматривал на планшете, склоняясь вперёд, а затем резко откидывался назад с заметным недовольством, будто увиденное его огорчало. Он изредка кидал на меня проверочные взгляды, словно удостоверяясь, не испарился ли я за это время, и возвращался к своему занятию. В общем-то, экзамен не показался особо сложным, и наобум я ничего не выбирал, закончив на десять минут раньше отведённого мне времени. И, наверное, закончил бы ещё раньше, если бы постоянно мысленно не отвлекался на отсутствующего Риддла. Что за дела могли быть в восемь вечера в субботу? Что, если безотлагательные дела — это Драко? Которого, к слову, не было замечено в доме. И я вновь бросал настороженный взгляд на Малфоя-старшего, силясь проникнуть в чужие мысли и понимая, насколько тщетны мои попытки. Если всё так, то Драко мог уйти один, а Риддл мог прикрыться делами, сбросив достающего его Поттера (проблему) на друга, и свинтить отдельно, а потом эти двое встретились в городе и… Да. Подобные мысли, которые, признаюсь, были пронизаны чистой ревностью, очень тормозили весь процесс, а желание пинать ножку стула пропорционально возрастало. В моменты особенно извилистых идей насчёт отсутствия Тома я, вцепившись руками в волосы, злобно тянул, точно собирался вырвать их с корнем — жесты, не оставшиеся незамеченными. Люциус вознаграждал меня понятливым взглядом, скорее всего считая, что я лох-недоучка, который мучается из-за незнания ответов. Как бы мне хотелось, чтобы всё было так просто. Что ж, экзамен всё-таки подошёл к концу, и мой экзаменатор, казалось, остался доволен. Он кивнул на стол, где я и оставил свой тест вместе с ручкой, напоследок бегло пробежав пальцами по инициалам — это, к моему превеликому облегчению, осталось незамеченным. А потом я собственноручно вырыл себе могилу поглубже, поинтересовавшись: «Мистер Малфой, возможно, вы не знаете, но я учился вместе с вашим сыном на третьем курсе, да и на четвёртом тоже. Я не могу его никак найти, — сделал я озадаченное лицо. — Он сейчас здесь?» «Что же вы не сказали, мистер Поттер, — вновь на чужом лице расцвела вежливая улыбка, натренированная, похоже, за многие годы практики. — Увы, но Драко уехал несколько часов назад и вернётся только в понедельник. У вас нет его номера?» «Есть, — еле выдавил я из себя и, заметив немой вопрос, всплывший на чужом лице, добавил: — Просто думал, мало ли он сейчас дома, и это я такой… невнимательный». Я понимал, что не имею права расспрашивать его о Риддле, — меня никак не касалось то, как Том проводит этот вечер, где и с кем, — и еле сдержал вертящийся на кончике языка вопрос, стиснув зубы и до привкуса крови прикусив щеку изнутри. Однако дыра внутри с каждой секундой становилась всё прожорливей, а мысли — мрачнее. Ощущение, что меня предали, не покидало. Наоборот, оно становилось плотнее, тяжелее и занимало всё больше места в моём сердце, хоть разумом я и понимал, что о предательстве речи идти не могло, когда двух людей не связывали никакие узы. А меня с Томом, кроме собственных чувств и желания ответной симпатии, не связывало ровным счётом ничего. По возвращении домой я был рад, что Гермиона и Рон не стали задавать наводящих вопросов и отвлекали за ужином разговорами о самом экзамене и шутками о теряющем сознание Роне и внезапно заботливом Питере. Я смеялся, но не мог не понимать, что смеюсь ради вида, ради спокойствия друзей, но мыслями весь там — в своих догадках, в своих сожалениях, в своей грёбаной любви. Можно ли было считать собственный монолог вторым признанием? Вторым, которое тот проигнорировал, да ещё и нарёк «проблемой». Моей проблемой. Хотя в действительности так оно и было. Из-за того, что я воспылал к кому-то чувствами, я не мог навязывать их этому человеку, не мог требовать взаимности, не мог пренебрегать чужими интересами ради собственных. И он лишний раз это мне показал. Возможно, преподал второй урок. Конечно же, я не вчера родился и все эти «лекции» были излишними, но и своевременными, ведь именно сейчас мой мозг внезапно стал функционировать чертовски неправильно. Вернувшись в спальню, я вновь окунулся в совсем свежие воспоминания — теперь и эта комната их хранила: скомканная простынь, всё ещё валяющийся в стороне телефон, едва сдвинутый стул, которого я не заметил, когда прижал Тома к стене. И всё это дребезжало, вибрировало, ныло, откликаясь внутри болезненными спазмами и одним-единственным вопросом: как он мог просто свалить куда-то после всего? Упав на кровать, я вновь зачерпнул лопатой несколько пригоршней земли из собственной могилки, отправляя Малфою: «Ты где сейчас? Нам нужно поговорить». Однако ответ пришёл лишь спустя час: «Я занят. Вернусь в понедльник». Сухо и с ошибками — будто тот торопился. «Чем занят?» — пальцы вновь покалывало, словно вместо экрана я касался колючего льда. И опять наступил период томительного, тоскливого ожидания, которое изматывало, нервировало, обновляло поток самых диких теорий, словно вокруг меня сосредоточение ебаных конспираторов. В десять я засел около окна, распахнув треклятые ставни, и прилип взглядом к воротам, вспоминая, как с таким же волнением ждал летом Гелла, когда мне было одиннадцать и мы отправились к морю. Альбус привёз меня чуть раньше, ибо «неугомонное шило в заднице» (то есть меня) надо было скорее чем-то занять, а Геллерт должен был явиться вечером следующего дня. И начиная с обеда я прилип к окну, гипнотизируя взглядом дорогу; с замирающим сердцем ждал, провожая каждую проезжающую мимо машину, пока в отдалении не появился его белый Кадиллак. До сих пор помню, как выбежал, крича что-то деду, а Гелл тем временем уже остановился около летнего домика и выгружал продукты из багажника. Воспоминание как появилось, так же мимолётно и померкло перед глазами, оставляя горькое послевкусие. Глянув на телефон, я по-прежнему не обнаружил никаких признаков жизни от Малфоя. И это с каждой секундой злило меня всё сильнее, как и отсутствие шума мотора, отсутствие чужой машины, отсутствие Риддла. Тот не приехал ни в одиннадцать, ни в двенадцать, ни даже в час. Впрочем, не появился он и в воскресенье, а у нас, как назло, выдался свободный день. Выходной. В ту ночь я не спал, а днём не мог найти повод, чтобы отвлечься. Мысли возвращались раз за разом к этой отсутствующей одновременно парочке, а в голове назревал очередной вопрос: как Люциус Малфой не провёл ещё параллели? Не сопоставил отсутствие сына и друга? Не понял, что между ними что-то есть и без признаний Драко? Как? Возможно, он свыкся со скоростью, с которой его сын менял своих пассий, поэтому перестал их считать, а может, был наивным во всём, что касалось сына, хоть, на первый взгляд, таким Люциус вовсе не казался. Однако кто знает, что там в этом тихом омуте водится. Если я думал, что мне было неприятно после экзамена, то всё воскресение я провёл в каком-то злостном беспамятстве, как будто меня лихорадило, бросало из стороны в сторону, от занятия к занятию, из комнаты в комнату. Смешно, но лишь недавно я ощущал себя любовником, теперь же моя роль сменилась на жену, оставленную дома, пока муженёк незнамо где шляется, развлекаясь на стороне. Блядь. Отсутствие ответа от Драко только всё усугубляло. К концу вечера мне было откровенно хуёво. Настолько, что Гермиона подумала, что я заболел на самом деле. «Накаркал», — заявила она с хмурым видом и напоила меня разными порошками «от простуды». Вот только тоска была неизлечима, как и разбитое сердце, которые глухо отстукивало похоронный марш. Я даже начал драматизировать, как пересмотревшая мелодрам домохозяйка. Осталось только медленно опуститься на колени и зарыдать в голос под дождём, сетуя на несправедливость судьбы. В отместку же я засел на крыльце, выкуривая одну сигарету за другой, почти что физически ощущая тяжесть кругов под глазами. Что же такое ревность? Это болезнь. Изнурительная, затяжная, иногда неизлечимая. Возможно, если я переболею ею, то пойду на поправку. Быть может, эта болячка воспалится, следом иссохнет, покрываясь коркой, и отвалится, оставляя белёсый шрам. А возможно, я просто погибну от заражения. Исход нельзя было предугадать, так как чувства не поддавались контролю. А сейчас именно они диктовали мне правила, а не я — им. Мои надежды на понедельник не оправдались. Вместо положенной работы, нас встретил Люциус Малфой и сообщил, что мы едем на экскурсию к миндалевым и фисташковым рощам. Гермиона, разумеется, была вне себя от счастья. Я же ещё больше помрачнел, потому что изменение в программе означало одно — Риддла по-прежнему нет дома. Видимо, Рон сразу понял, в чём дело, потому что взял на себя роль любопытного зеваки: «А мистер Риддл уехал в командировку?» Люциус покачал головой, а его неизменное нейтрально-вежливое выражение лица оставалось абсолютно нечитаемым: «Нет. Вам не стоит волноваться, он вернётся к обеду, и завтра вас ждёт менее приятное времяпрепровождение, чем наша сегодняшняя прогулка». На этом Рон остановился, видимо, постеснявшись детально расспрашивать. Я же словно воды в рот набрал, не мог выдавить из себя и слова. Стоило услышать, что тот вернётся к обеду, как сердце сделало радостный кульбит, а следом было погребено где-то в желудке под тоннами тревог, страхов и неуверенности. Мне не было за что зацепиться, чтобы хоть как-то успокоить себя. Ответ Гермионы о клубе не дал мне никаких надежд, но и не разрушил теплившийся огонёк. «Он отходил на пару минут позвонить», — ответила та, пожав плечами, словно не придавая этому судьбоносному повороту в моей жизни никакого значения. Разумеется, ведь я ни с кем не делился ни произошедшим, ни своими подозрениями. Вот только эти несколько минут опять же не давали никакого ответа — Гермиона не считала, сколько именно, а я понимал, что за две-три минуты Риддл просто не смог бы меня отыскать, разве что у него был встроенный «Гарри радар». Поэтому последняя ниточка была утеряна, ибо Кассандра также оборвала свою: «Ты меня обнимал, я тебя обнимала. Мы были пьяны, танцевали… Так в чём проблема, Гарри?» В тот момент мне захотелось пульнуть телефоном в стену, а желательно самому убиться об эту самую стену и решить этим все насущные проблемы, но Риддл не простит мне следов крови на СВОИХ обоях. Я окончательно сформировался, состоя целиком и полностью из домыслов, теорий и подсказок интуиции — которая, впрочем, могла тоже перегореть под влиянием чувств наравне с клетками головного мозга, — а также из затаённой обиды, злости и смертельной тоски. И пока друзья слушали размеренную речь Малфоя-старшего, который, словно гид в музее, вёл своё повествование, я погружался в самого себя. И погрузился настолько глубоко, что не заметил ни палящего солнца, которое проклинал Рон, ни того, что уже сижу дома и вяло пихаю в рот бутерброд, ни того, как Гермиона скачет по дому, выбирая купальник и что-то мне говорит. Ибо наступил период Геенны огненной, упомянутой Питером. Наступило время воспользоваться нашими новыми привилегиями. И я даже позволил себя отвести к бассейну, лишь чтобы засесть на шезлонг и тупо уставиться в одну точку. Наверное, мне и алкоголь-то был не нужен, чтобы добиться эффекта этиловой комы. Друзья волновались — я видел это; видел, что недостаточно хорошо изображаю позитив, да они и не требовали сего героизма от меня, но разговор по душам сейчас мне был не нужен. Потому я сначала отказал Рону, когда тот пристроился на крыльце и долго молчал, дожидаясь, когда же я начну слёзно изливать душу, а затем и Гермионе, которая подошла к этому с другой стороны, — она написала мне письмо, считая, что, возможно, мне так будет легче поделиться наболевшим. Ни то ни другое не сработало просто потому, что слова из меня ну никак не хотели лезть, словно в тот вечер, признавшись ему, я выговорился на год вперёд. А вот их поведение из ряда «ничего особенного не случилось», напротив, помогало мне. Помогало отвлечься, находя в чужом отражении воплощённую в реальность истину, что жизнь хочешь-не хочешь, а продолжается. Тряхнув головой в попытке оставить там все свои заботы, я поднялся с шезлонга и с разбега нырнул в воду. Ласкающая прохлада, охватившая тело, погрузила меня почти что на самое дно. Глаз я не закрывал, чувствуя, как щиплет хлорка слизистую; неторопливые движения рук создавали вихри рассеянного света вокруг, а еле различимые перемещения водной массы касались тела, щекоча и убаюкивая одновременно. До сего момента я не думал, что могу задерживать дыхание так долго, но внезапно появившаяся из ниоткуда стискивающая лёгкие нехватка воздуха заставила молниеносно оттолкнуться ото дна и всплыть, почти что выпрыгнув на поверхность, и заглотить огромный ком воздуха, из-за чего я сдавленно закашлялся. Что ж, вынырнул я не только из-под воды, но и из-под толщи своих тяжёлых дум, заметив как никогда яркую улыбку Гермионы и плутоватый прищур Рона. Всё вокруг внезапно заиграло по-новому: звуки резко вернулись, цвета стали ярче, а запахи — насыщеннее. Один круг по воде сменился другим. Вслед за мной протянулся целый фонтан из брызг — Рон со всей дури ударил руками по поверхности, зачерпнув воды, и тут же заныл, тряся покрасневшими ладошками в воздухе, точно обжёгся. Гермиона запрыгнула на него со спины, и они с громким смехом повалились на меня. Вместе погрузившись под воду, мы улыбались, и я ощущал, как напряжение покидает тело, оставляя вместо себя небывалую лёгкость. Могло ли это стать началом моего выздоровления? Устроившись на ступеньках, я откинул голову и прикрыл веки, ощущая, как прохладная вода мерно покачивает тело, а солнце, перестав быть таким раздражающе ярким и горячим, напротив, робко касается лучами кожи. В голове образовалась пустота, и я за неё зацепился, стараясь не думать ни о чём. Вообще. Абсолютное затишье. — Гарри, — как гром среди ясного неба, и я молниеносно распахнул глаза. Моё спокойствие тотчас разлетелось на осколки, раскрошилось до грёбаной пыли, стоило заметить Драко. Тот стоял у кромки бассейна и закатывал штаны, видимо, чтобы приблизиться ко мне. Равномерный плеск за спиной стал оглушительным, и я резко обернулся, больно ударившись локтем об угол: в шезлонге сидел Люциус с неизменным планшетом в руках, а во второй секции плавал… Том. Я замер, прицепившись взглядом к мощным гребкам, ритмично выныривающей голове с чёрными волнами волос, прилипающим к шее, работающим мышцам спины, и ощутил, что ни о каком начале выздоровления и речи идти не может. Я будто превратился в хронического алкоголика, который каждый день обещал и клялся бросить пить, так как это изничтожало его жизнь, а затем в отчаянии прикладывался к бутылке, потому что без неё и жизнь-то эта не мила… Так что Кассандра была права, говоря о «фазе дезинтоксикации», — вот только начинать процесс необходимо было сейчас. Нужно было вывести из крови этот яд, который по ощущениям скоро загубит меня. Уже губил. Ведь прекрасно всё понимая, я всё равно не мог остановиться, добровольно ступая ногой в медвежий капкан. Том резко развернулся, оттолкнувшись от стены, и поплыл обратно, прямо по направлению ко мне. То есть к другой стороне бассейна — к ступенькам. Когда он вернулся?.. Сейчас же ещё не время обеда? Или уже время? Часов у меня при себе не было, а телефон остался лежать около шезлонга. Они что, возвратились домой вместе? — Гарри, о чём ты хотел со мной поговорить? — Малфой неожиданно оказался слишком близко. По щиколотку в воде он неторопливо ползал взглядом по мне, а я, словно оглушённая рыбина, таращился то на него, то на плавающего как ни в чём не бывало Риддла. Нет, ну серьёзно, какого хрена?! Смех друзей стих. Кинув на них взор, я кивком головы передал, что беспокоиться не о чем, и Рон повёл плечами, давая понять, что «услышал» меня. Гермиона же, напротив, хмуро взирала на Драко, желая то ли утопить его в этом самом бассейне, то ли испепелить гневным взглядом. Видимо, не решив, как ей лучше поступить, она мгновенно отвернулась от нас, снова нырнув под воду. — Ты так и будешь молчать? — Малфой присел на корточки, заглядывая мне в глаза, а я отвёл взгляд, не желая, чтоб он смотрел в зеркало моей души. Души, которая вновь пребывала в смятении. — Чем ты был занят вчера? — нейтрально спросил я, поглаживая гладкий кафель под водой. Это успокаивало. Драко уклончиво покачал головой: — Были… дела. Дела, блядь, у него были. И я даже знаю с кем именно они, деловые такие, пребывали все в делах. Тавтология, чтоб её! Резко обернувшись на Риддла, я врезался взглядом в его спину — держась на руках, он высунулся на половину из бассейна и говорил что-то Малфою-старшему. Тот в свою очередь, развернув к нему планшет, стучал пальцем по экрану в явном возмущении. — Какие ещё дела, если ты на отдыхе? — спросил я, всё так же залипая на чужую спину и ягодицы, скрытые плавками, да и самой водой, а затем моргнул, со злостью прикусив губу. Нахуй его. Нет, не нахуй. Попозже. Сейчас мне нужно с ним поговорить. Прямо сейчас. Эта фраза откликнулась внутри лёгким эффектом дежавю: «Прямо сейчас?!» — «А ты собираешься вновь отполировать его?» — и я скривился. Нет, лучше не сейчас. — Ты решил перестать избегать меня? — Драко распрямился и сделал шаг в сторону, встав прямо передо мной и заслонив вид. — Я был приятно удивлён твоим сообщением… — На которое ты не ответил. — Я же отписался, что занят. Однако твоё внимание… мне очень приятно, — тепло улыбнувшись, Драко вновь склонился ко мне, а я никак не мог понять, что он задумал. А в том, что Малфой что-то замышлял, я был уверен. Можно было понять это по одному лишь его выражению лица, затаённому блеску в глазах, по иногда проскальзывающей улыбке — всё это будто симптомы грядущего пиздеца. — Тебе не кажется, что ты слишком близко? — напряжённо спросил я, сдвигаясь в сторону, чтобы вновь поймать чужую фигуру в фокус. Может, Малфой опять собирался потрепать нервы Тому, воспользовавшись мной?.. Нет. Слишком просто, возразил бы я себе. Хотя со мной это прокатывало, и не раз. — Ты собираешься пойти на ярмарку? — проигнорировал Драко мой вопрос, болтая ногой в воде, точно провинившийся в чём-то школьник. И мои подозрения только усилились. — Возможно, — пожал я плечами и вновь сдвинулся в сторону, однако он, перемещаясь параллельно, последовал за мной. — Так да или нет? — настойчиво переспросил Драко. — Начало ярмарки выпадает на твой день рождения… — Спасибо, а то я не догадался, — хмыкнув, я поднял взгляд, слегка прищурившись от палящего солнца. Малфой смотрел настороженно, будто в ожидании удара, и это мне не понравилось. — Мы хотели пойти, но ещё не решили ничего конкретного — такой ответ тебя устроит? Я вновь передвинулся в сторону, тут же замерев соляным столбом: Том, разместив руки по краям бортика, стоял и смотрел на нас. Я не мог видеть выражения его глаз, да и выражение лица лишь угадывалось издалека, однако то, что он смотрел именно сюда, было для меня очевидным. — Вы собираетесь отмечать там? — вновь раздался голос Драко. — Я вообще не хочу праздновать, — машинально возразил я. — А что? Тебе не с кем пойти на ярмарку? — Ну знаешь, этот день, как новое начало, — развёл он руки, точно извиняясь, а потом, закусив губу, пожевал её, словно не решаясь что-то сказать. Я вопросительно вскинул брови, и он почти что по слогам повторил: — Новое начало, понимаешь? И что я должен был понимать в этом «новом начале»?.. Что он хочет переродиться в мой день рождения в паиньку? Или составить вторые обречённые на провал планы, типа новогодних, мол «записаться в зал, бросить курить, научиться вязать»? Единственное, что я сейчас отчётливо понимал, это то, насколько моё общение с драгоценным Драко играло на нервах Риддла, а это равным образом действовало на нервы уже мне. Том неторопливо провёл ладонью по лицу, словно смахивая лишнюю влагу, а затем зарылся пальцами в волосы, зачёсывая их назад. Погрузившись по грудь в воду, он откинул голову на бортик, но взгляда не отвёл. Это было чертовски странно, и я не находил в своём индивидуальном переводчике нужное толкование для подобного выражения лица. — Какое ещё новое начало? — вздохнул я, когда Драко вновь встал передо мной, нависнув точно коршун. Он беспокойно дёрнулся, переступив с ноги на ногу, а затем сжал переносицу и раздражённо изрёк: — Какой же ты тугодум, Поттер. — Ты никак не можешь разродиться, и это я тугодум? — в тон ответил ему я, выбираясь из воды, но оставаясь стоять на ступеньке. — Если ты хочешь пойти с нами на ярмарку — так и скажи. Рон с Гермионой, конечно, будут не в восторге, но я смогу их уговорить сжалиться — считай это благотворительностью. — Бля, ты действительно не понимаешь или прикидываешься дурачком? Озадаченно моргнув, я смотрел, как он положил ладонь мне на грудь, поймав скатывающиеся капли воды. Рука переместилась выше, будто рисуя нечто непонятное вдоль ключиц и шеи, пока не коснулась подбородка. Он смотрел растерянно, словно впервые меня видел, и это оказалось ещё одним выражением лица, которого не нашлось в моей ментальной библиотеке, что несколько озаботило. — Ты такой красивый, — еле слышный шёпот отозвался толпами мурашек. И я вновь поймал его ладонь, отнимая от своего лица. — Что ты затеял? — так же вполголоса отозвался я, не понимая, чёрт побери, что творилось в этой платиновой головешке. — Я подозреваю, — начал я, бегло глянув в сторону, — рост не позволял Драко заслонять мне вид, и неподвижная, но напряжённая фигура Тома чётко выделялась на фоне плитки, — скорее, даже знаю, какими были эти твои дела. — Серые глаза удивлённо распахнулись, а ладонь, стиснутая в моей руке, сжалась в кулак, будто он собирался всё отрицать. — Скажи мне, Драко, ты садист? Ты наслаждался, мучая меня, заставляя смотреть, как флиртуешь с каждым прохожим, чуть ли не приклеив ценник на свою задницу; наслаждался, потихоньку сводя меня с ума, заставляя ревновать даже к собственной тени. И теперь ты снова взял в оборот этот трюк? Зачем ты его мучаешь, скажи мне?.. — он отрешённо смотрел на меня, будто и сам задавался этим вопросом «зачем». Мои глаза помимо воли опять нашли Тома, однако не на прежнем месте — тот, оказалось, уже плыл в нашем направлении. Каждый гребок будто разрезал поверхность воды, каждый его выдох ощущался пожизненным приговором, каждая напрягающаяся мышца была шестерёнкой моей личной гильотины. — Ты не понимаешь, — неожиданно заговорил Драко и выдохнул, словно сдувшийся шарик. — Быть может, это и прозвучит избито, но, да, я признаю, что поступал не совсем правильно, — еле выдавил Драко из себя, — и знаю, что ты не заслужил… такого обращения, поэтому хотел извиниться… — И где же извинения? У тебя было столько шансов попросить прощения, но я до сих пор не услышал главного, — глухо заключил я, с какой-то фатальной обречённостью наблюдая за приближением Тома. Казалось, я потерпевший крушение моряк, к которому стремительно подплывает голодная акула. Чужая ладонь обожгла кожу, и я разжал пальцы, понимая, как двусмысленно мы опять смотримся. — Я хочу пойти с тобой на ярмарку, — упрямо заявил Малфой, а затем нахмурился и резко обернулся, проследив за моим взглядом. — Драко, я же уже сказал, что Рон с Гермионой смирятся как-нибудь с твоим присутствием. Наверное. Если оно не будет очень уж утомительным. Хочешь — присоединяйся, — раздражённо цыкнул я, — не хочешь — не присоединяйся. Конечно, у меня не было желания таскаться с ним весь вечер: моё терпение было небезграничным, а его присутствие подкидывало целый ворох неприятных мыслей, которые жалили похлеще ос. Но такой уж я добродушный (дурак). Том резко застыл неподалёку, скользнув ладонями по лицу и стряхнув воду. Расфокусированный взгляд нашёл нас за долю секунды и вонзился клинком прямо поперёк моей груди. Под этим давлением я чуть не оступился, свалившись воду, но Драко стремительно схватил меня за руку, дёрнув на себя, и недавняя растерянность сменилась гневом, когда тот буквально зашипел: — Прекрати пялиться на него! Это можно неправильно понять, Поттер! Сморгнув наваждение, я злостно выдернул руку из тисков, ощущая, как собственная ярость просачивается наружу. — А что, собственнические замашки проснулись? Неприятно испытывать это на своей шкуре? — еле слышно пробормотал я, криво усмехнувшись, но очередной колкости из уст Малфоя уже не услышал, так как Том обратился ко мне, неспешно приближаясь: — Мистер Поттер, — с наигранной любезностью протянул тот, однако в тоне тщательно завуалированная, но всё-таки просачивалась злость, — надеюсь, у вас найдётся немного времени для посещения моего кабинета и обсуждения вашего экзамена. — Что там ещё обсуждать? — почти что с отчаянием проблеял я. — Я неправильно выразился, — осклабился он. — Для выявления допущенных вами ошибок, чтобы вы их больше не повторяли, — каждое его слово, казалось, несло двойной смысл. Ведь я совершил ошибку тогда, около бассейна, и не должен был её повторять. Даже извинился за это, а после наступил на те же грабли. — В четыре часа, — резко заключил он и, развернувшись, поплыл обратно. Драко озадаченно смотрел Тому вслед, точно ошарашенный тем, что ему не досталось чужого недовольства; я же вновь усмехнулся, отлично понимая, что мне, скорее всего, достанется за нас обоих. Ведь я всего лишь посторонний студент, своего рода садовник, на которого обратила внимание хозяйка. Так кого же легче отчитать, а затем и вовсе убрать с пути во избежание нового искушения? Разумеется, меня. — Гарри? — голос был полон изумления, но на страдашки Драко от недостачи внимания мне было плевать. Я хотел уже покончить с этой неразберихой, и сегодняшний разговор с Риддлом определённо будет моей точкой. — Мне пора, — покачнулся я и спешно добавил: — Похоже, экзамен я написал просто ужасно. Он не стал меня догонять, не стал ничего говорить, возможно, тоже осознав, что меня ожидает не милая беседа, а грёбаный разнос по всем пунктам. И опять же по его вине. Час от часу не легче.