Хибара в лесах близ Эдема всегда стояла с тем видом, словно не сегодня, так завтра обязательно рухнет. Казалось, это не она выгуливала ветра, повадившиеся обдувать кривую сторожку, а они – её.
Сосны вокруг – слабая, скрипучая защита; стволы их утыкаются в небо, резко побелевшее перед сумерками, и лишь натужно трещат.
Рядом шумит рукав Метатрона, но именно в этом месте, в просеке, река мелкая, поросшая тиной и ряской, и напоминает болото.
Вообще осенний, лесной, пристоличный массив пользуется спросом у богатых горожан, которых с каждым столетием всё больше. В таких лесах, хоть ранним утром, хоть ближе к ночи, обязательно кто-нибудь шебуршит, трясёт кустами или задевает крыльями ветки – от грибников до разбойников, когда не ясно, кто из этих двоих хуже. Но именно здесь, в отсутствие чистой, питьевой воды, на продуваемом пятачке, тихо и безлюдно.
В иные годы даже байка ходила, что в местной речной запруде то ли утонул кто-то, то ли, наоборот, всплыл, с тех пор кособокий домишко пользуется дурной славой и никто сюда не заглядывает.
Почти.
Если посмотреть на Фидеро со стороны, он покажется вылитым городским сумасшедшим. На нём хоть и дорогие, густо-зелёные штаны, но сочетать те с розовым сюртуком – плохое решение. А расчёска последний раз касалась волос в прошлом веке. По счастью, у заклинателя в голове слишком много идей и совсем нет времени подвергать свой облик критике. Одежду после завтрака он давно уже выбирает самым бесхитростным образом – что первое выпало, в том ему и щеголять, и Фидеро это устраивает.
Его устраивает всё, кроме слежки, поэтому от своего провожатого с такими ровно напомаженными усиками, что с их помощью можно изучать геометрию, он оторвался. Нет, сначала, конечно, познакомился, пристраиваясь по соседству, завёл измученного ливнем паренька в одну из таверн, якобы пропустить по кружке Глифта, а потом так долго и с выражением рассказывал про двойное кольцо невербального астрометафизического консоцирума энергополей, что преследователя сморило прямо за столом.
– …понимаешь ли, друг мой, сущность всего сущего не берётся из ниоткуда и не уходит в никуда, - для полноты картины Фидеро придвинул к мальцу кубок, заслоняя разинутый, чуть похрапывающий рот, - и если Бессмертному суждено сгинуть в Небытие, его энергия не уходит вместе с ним, она остаётся тут, в Империи. – Особенно громкий храп смутил взъерошенную непогодой посетительницу рядом и та поспешила отсесть куда подальше. – Потому что поле, которое окружает нашу планету, впускает чары, но не выпускает их во вне, если физическое тело уже мертво. – Он много колдовал, его число артефактов давно перевалило за несколько десятков, и с каждым разом в заклинателе возрастала эта уверенность – процент энергии неизменен, энергия просто существует, как существуют облака, грозы или роса на траве, и никуда не исчезает, даже когда её носителя уже нет. – И только представь, драгоценный мой, что будет, если в бою падёт тот, кто очень силён, а рядом окажется тот, кто сможет обуздать этот всплеск..!
Шумный всплеск в собственной кружке прервал поток сознания.
Кто-то толкнул стол.
Скорчив гримасу, Фидеро поднял глаза и увидел мутный, нетрезвый взор крылатого из тех, кто выпивает с самого утра и свободен весь день:
– У вас эта… товарищ дремлет… может эта… составить компанию?
– Так мы уже уходим, - улыбнулся заклинатель и вдруг заметил, как жадно мужик взирает на едва початую бутыль Глифта. – Я ухожу, - многозначительное подмигивание, - товарищ мой остаётся, а графин вы, милейший, можете забрать в своё безраздельное пользование, если проконтролируете, что сей достойный муж хорошо выспится за этим столиком.
Несмотря на пьяный взгляд, понимание забулдыгу накрыло быстро:
– А коли проснётся?
– А коли проснётся, поведайте ему о тех нелёгких испытаниях, что выпали на вашу долю.
Не прошло и получаса, как заклинатель приземлился у кромки леса и дальше шёл пешком, весело закинув полный холщовый мешок за спину. Свинцовые тучи, обложившие город, остались в небесной столице, а тут, на свежем воздухе, уже властвовал сумрак, грозящийся перейти в ясную, звёздную, ноябрьскую ночь.
Пробираясь по тропинке к Ветряному домику, который Фидеро давно ещё, в бытность парнишкой, построил сам, а потом сам же старательно распускал сплетни о гнилой, опасной заводи Метатрона в здешней старице, он насвистывал себе под нос незатейливые строчки:
– Из обелиска пиво
Забыли все в столице.
А пиво это было,
Как поцелуй девицы.
Но, поскольку, мотив песни был забыт ещё раньше, чем рецепт напитка, пел её заклинатель в основном на мелодию гимна Небесного Войска.
– Эй, Синеглазка! – У самого порога темноволосый мужчина присвистнул, лихо заложив два пальца в рот, - в кустах прячешься или под крыльцом? – Словно в ответ из-под ступенек раздалось недовольное фырканье и наружу высунулась сонная драконья морда. – Так и думал, что ленишься и дрыхнешь. – Дракон был ещё крохой, и близко не летающая махина. Одно название, а не дракон. Так, змеёныш какой-то.
Разорённую кладку, где уцелело всего одно яйцо, словно забором, окружённое мёртвым телом драконьей матери, Фидеро притащил Кроули.
– Не знаю, что с ним делать. – Ангел развязал холщовую ткань на столе заклинателя, обнажая твёрдую, как камень, скорлупу.
– А дракониха где?
– Погибла. Судя по ранам, напала стая субантр, - молодцеватый блондин развёл руками. – Другие яйца тоже разбиты, эмбрионы съедены. А это уцелело, она его хвостом прижала, твари не доглядели.
Заклинатель взглянул на печь в собственной лаборатории – пожалуй, даже та не вытянет нужной температуры, но…
– Оставляй, серафим, - он прикинул: если у детёныша не выйдет родиться, у него всё равно останется окаменевшее яйцо дракона – в быту учёного вещь незаменимая, как ни крути. У некоторых из Зáмка Советов даже собственных яиц нет, а у Фидеро, считай, третье нарисовалось. – Попробую сварганить из зародыша крылатую яичницу.
Накормив своего сторожевого «бáку», охранные способности которого равнялись смешным молочным усам и хрюкающему «Фы-ыр!» каждый раз, когда малыш пытался пустить струю огня из пасти, заклинатель вошёл в пучеглазую, утыканную хлипкими, но тщательно запертыми ставнями хижину. В доме было пусто.
Нет, даже не так.
В доме не было абсолютно ничего, даже случайного листка, прибитого с дерева. Не было ни единой хвойной иголки на полу. Не было даже пыли, потому что той просто неоткуда взяться с наглухо закрытыми окнами. Лишь одинокая муха, уцелевшая с лета, вяло жужжала под потолком.
Строго по центру, подсвеченные луной, втиснувшейся в дверь наравне с Фидеро, в прямоугольном помещении лежали всего четыре вещи – совершенно невзрачный на вид, украшенный разляляистым сусальным узором кубок; дудка, скрученная белёным рогом; тусклый, смотрящийся подделкой меч и серая, простоватая табличка.
– Серафим Сатана, - заклинатель догоняет статного мужчину на выходе из своего подвала, беспощадно эксплуатируемого, как подопытный полигон. – Хотел тебя спросить.
– М-м? – Тот явно витает в думах, бросая странный взгляд на собственные ладони.
– Незадолго до исчезновения наш Отец попросил заполнить одну грамоту…
– Это какую?
– Да я не понял, - честнее сказать, не слушал и теперь не помнит, о чём вообще шёл толк в разговоре. Да и был ли тот разговор?.. – Вроде как в подарок, мол, главное наследие небес и бессмертия. Что написать-то там?
– Где?
– В табличке.
– А кому её вручат?
– Кому-то точно врýчат. А может и вручáт. Не знаю. Тебе? - У заклинателя голова занята тазиком, который он сообразил для Сатаны: и тазик, и Сатана ему нравятся. Так что в его системе координат этот могущественный серафим вполне достоин всяческих грамот.
– Ну напиши про грудь у крошки Софи в столичных термах, - хохотнул блондин, не сбавляя темпа шагов. Как вдруг замер, глумливо хлопнул себя по лбу и повернулся к сумасбродному учёному, - Фидеро, ведь ты тогда был со мной и Мамоном в «Танцующей ослице»?
– А то как же! – Место в Озёрном крае во всех смыслах примечательное: во-первых, там наливают, во-вторых, пьют, а, в-третьих, поют так, словно у каждого посетителя вокальные данные – божественный дар, а не последствия встречи с медведем, прогулявшимся по уху.
– Раз был, то настойки пробовал, а, зная твой пытливый умище, наверняка выяснил рецептуру.
– От тебя ничего не скрыть, - заклинатель скромно потупил взор, поглаженный комплиментом.
– Вот и решение: распиши на этой грамоте ингредиенты – как ни крути, пока это главное наследие небес.
– Благословенные чудачества, это гениально!
Пройдёт несколько тысяч лет, прежде чем та табличка, созданная Фидеро с личного распоряжения Шепфы, назовётся скрижалями и попадёт в руки иудея по имени Моисей. А тот, в свою очередь, потратит целых сорок дней и сорок ночей на горе Синай, чтобы привести текст
«Не убийте Пиромантовых пчёл в Огненном мхе, дабы они опылили соцветья, подарив им тонкий букет вкуса, украденный из прорастающих в изобилии бутонов Ведьминского Остролиста…» к более привычному для Земли виду.
– Ну-с… - заклинатель обвёл четвёрку артефактов придирчивым взором. – Пора вам разойтись по рукам.
В распоряжении Всевышнего ничего подобного не было.
Но Фидеро только с виду помазанник копоти очередного опыта. Он хорошо чувствует настроения, витающие в Эдеме, и в последние четыре дня ему не нравится атмосфера, что воцарилась во дворце. Ему и погода не нравится, но от той хотя бы потолки спасают. А от интриг, которые клубами вьются вокруг их высокородного общества, нет спасения даже во сне и поднывает коленный сустав, остро реагирующий на заморозки и чужие козни.
Поэтому мужчина принимает единственно правильное решение: он должен разделить могущественные элементы от греха подальше, ибо, собранные вместе, оказавшиеся в ненадёжных руках, они станут настоящими предвестниками Апокалипсиса, точь-в-точь как в пророчестве, схороненном в библиотечных архивах, ведь заклинатель по этой рецептуре их и «готовил»
Вот они, всадники конца всего Сущего.
Ровно поэтому Огненный меч Фидеро требуется отдать Гавриилу, как самому безобидному. «И твердолобому!», - подсказывает рассудок.
Глас – может Михаилу, может Метатрону: в честь последнего окрестили одну из самых быстроходных и шумных рек в Империи, а тот по сей день вечно бубнит себе под нос, ни слова не разобрать.
Кубка точно достоин Сатана, это самый опасный артефакт, доверять его Эрагону нельзя, во-первых потому, что Эрагон мнителен, а, значит, опасен, а, во-вторых, потому, что отнюдь не Эрагон однажды поил Фидеро настойками в «Танцующей ослице».
«Табличку приберегу для Шепфы, - мысленно резюмировал заклинатель, осматривая помещение, где покоилась диковинная инсталляция, и двинулся к двери у дальней стены. – Самое время заглянуть в мáлую комнату».
Мáлая комната выглядела в два раза просторнее первой, хотя мебели тут стояло в избытке. И кровать с ажурным альковом, и шкафчик с резными дверками, и письменный стол, усеянный свитками и перьями. А ещё валялись тряпичные куклы, самые примитивные – тряпки да солома. В Эдеме нынче делают кукол поизящнее: лица у тех глиняные, красиво расписанные гончарами, а вместо ветоши настоящий муслин или даже шелка… да по оторочке сплошное кружево!
«Надо бы прикупить ей такую!», - он обвёл полы взглядом – если бы не обглоданные кости, мáлую комнату вполне можно было бы называть уютной детской спальней. Но, увы, вокруг было грязно, хоть и радостно.
– Привет, милая. – Фидеро смотрит на стрелки, сжатые в маленьких покрытых густым, полупрозрачным пухом пальцах, и ласково улыбается. – Наигралась с циферблатом?
– Да, папочка, - розовощёкая и пухлая, Ариадна бросается к отцу. Компания в лице дракона – это, конечно, здорово, но иногда ей, юной девочке семисот лет от роду, хочется рассказать, что она успела прочитать за минувшие месяцы, а от крылатой животины кроме фырканья ни одного доброго слова. В иные разы ей хочется сожрать свою слюнявую «собачонку», но папа строго-настрого запретил перегрызать дракону шею, даже если кровь бурлит и под волосатой кожей вздуваются вены. – Стрелки скучные, альбом мне больше понравился.
– Какой альбом? – Дочь заклинатель подхватил на руки, исполняя с ребёнком на руках нечто среднее между танцем и припадком.
Как именно следует воспитывать детей, Фидеро не имел ни малейшего представления. У них всех не было никаких ценных указаний, как растить наследников. Тем более, их не было в адрес наследников смешанного вида. В общем, инструкции по эксплуатации родительских чувств не существовало, но сами чувства уже были, и бросить незаконнорожденную дочь, нагулянную с бесовкой, заклинатель просто не мог. Он с трудом помнил ночку, которая привела его к самым границам Проклятых Земель, и совсем не помнил момента зачатия – оно и к лучшему.
Но, когда спустя семь, как это принято у бесов, месяцев, молчаливая сéрва с фиалковыми глазами принесла к вратам Эдема вполне человеческого, если не считать очаровательных буро-красных рожек на голове и крохотных копытец вместо ступней, младенца, в родословной девочки ангел не усомнился, тут был полный, узнаваемый набор: его умный нос, его высокий лоб, а главное – живой, прыткий, любопытный ум.
– Ты оставил мне альбом с классификацией всех чудовищ, я их выучила! – Не без гордости выпалила Ариадна.
– Тогда расскажи, - дочь пришлось опустить на пол, и та тут же зацокала к кровати, загибая пальцы на руках. По счастью, ладони Ариадне достались отцовские, то есть человеческие, зато густая растительность, пробившаяся с недавних пор, точно унаследована по материнской линии.
– Я видела в том альбоме чудищ, которых называют Азазелями, Эрагонами и Гавриилами. Знаешь, они очень похожи на тебя, папочка, но безжалостный и кровожадный взор выдаёт их с головой!
– Упс! – Заклинатель понял, что вместо книжки, повествующей о многообразии имперской фауны, случайно принёс наследнице альманах с гравюрами эдемских советников. – Только имей в виду, это секретные чудовища, которые прячут свою сущность. Поэтому никогда не произноси этого… - Скифа и Церцея, да когда ей доведётся это произнести? Она – нечестивый приплод, которого и быть не должно, но ведь сидит сейчас перед ним и беззаботно лопочет.
– …грифона в лесу загнала и оторвала ему ногу… - может, через два или три поколения, если на неё обратит внимание человек, дурная кровь сойдёт на нет, - …так что я не голодная, зря мешок свой нёс, падалью пахнет, папочка.
– Нам пора менять место жительства, милая. – Фидеро крякнул, приседая по соседству. – Эту избушку вот-вот вычислят и всё из-за астролябии. – Зря он сказал Эрагону, что та способна перемещать во времени. Время для советника – главный враг, по его умасленной коже это за версту видно.
– Та, от которой эти стрелки? – Ариадна вновь протянула конструкцию отцу.
– Именно так, - расчехлив мешок, в котором прела коровья гузка, заклинатель достал механизм, снял с того медный верх, успевший проржаветь за пару суток, и сменил на узумскую сталь, припрятанную в закромах у дочери. – Возьми только то, что тебе действительно важно. Мы – ты, я и дракон – уходим.
Покрутив вихрастой головой, девочка без раздумий кинулась к столу – сметать свитки. Лишь когда её туесок оказался туго забит научными трактатами, она критически осмотрела кукол, фыркнула не хуже Синеглазки, сопящей под крыльцом, и полезла в чулан – вынимать грифонью лапу, вполне пригодную для провизии.
***
Свет резанул глаза, когда с них сорвали повязку. «Доверительные отношения с похитителем – первый шаг на пути к спасению», - офицер вспомнила соответствующую лекцию в Небесном Войске, зажмурилась и досчитала до десяти, чтобы дать глазам привыкнуть.
Привыкнуть не дали ни глазам, ни ей самой. Легкомысленно ущипнули где-то пониже бедра, заставляя столбенеть и зло зыркнуть в сторону спутника, а затем лукаво улыбнулись правой стороной лица. Левая оставалась расслабленной и по-кошачьи наглой.
– Итак, Лилит. Краткий инструктаж. Ты не знаешь, зачем мне потребовалось завязать тебе глаза. Не знаешь, зачем я тебя сюда привёл. Не знаешь, где ты…
– Мы в погребах Эдемского Санктуария. В восточном, нижнем погребе, если быть совсем точной, сир!
– Повороты считала? – Он хмыкнул.
– И ступеньки, си…Сатана!
– Может тогда расскажешь, зачем мы здесь?
Девчонка замешкалась, но не долго:
– Вы хотите что-то украсть.
– Какой проницательный адъютант. – Серафим ещё раз осмотрел платье и всё, что в него упрятано. Это был седьмой осмотр за последние четверть часа. Что-то новенькое. – А глаза я тебе завязал, потому что… - он сделал приглашающий жест рукой, мол, продолжи.
– Потому что вас это просто веселит. – Она пожала плечами. – Это такая игра. Вы – зрелый, дерзкий шеф, которому нравится делать глупости в адрес подчинённых. Я – ваш молодой, серьёзный помощник, который должен беситься от каждой выходки.
«Неуютно в одежде истинной леди? Чуть позднее мы решим этот вопрос, сняв её с тебя, Лилит», - пришлось сдержаться, чтобы не облизнуть губы. Сатана вынужден признать, его подопечная выглядела до паршивости сексуально: «Костюм женщины тебя украшает».
– Ужасно.
– Что ужасно, сир?
– Твоё «сир» просто ужасно. – Он притворно вздохнул, закатав манжеты рубахи как тот, кто собирается хорошенько потрудиться. – Люди вроде тебя убивают всю красоту флирта.
– Так точно!
– Адъютант.
– Сир.
– Лилит.
– Сатана.
– Не зли меня.
– Вы уверены? – Брюнетка вскинула бровь. – По-моему вам нравится.
Он зарычал, отворачиваясь к огромным, дубовым бочкам, подпирающим толстенные стены. Но тут же сменил вектор диалога.
– В этом погребе хранится лучший Глифт. Коллекционный, древний, с повышенным градусом. И в эту полночь, - мужчина подбросил в голос патетики, - мы совершим наше образцово-показательное ограбление.
– А вчера, в библиотеке?
– А вчера, в библиотеке, было показательно необразцовое, раз ты чуть не попалась, чернявая, - оскалились в её сторону.
Лилит разбесилась, но сумела скрыть это за своим образцово-показательным равнодушием в процессе образцово-показательного грабежа: стояла, не дышала, не мигала и даже не думала. По крайней мере, снаружи не было замечено ни единой мысли.
Да и к чему мысли там, где есть такое платье. Скифа и Церцея, да сколько ж десятков лет она не надевала ничего подобного?.. Пользуясь случаем и полумраком погреба, брюнетка ловко подтянула чулки сквозь тяжёлую, красную парчу: «Единственная пара, дорогушечка, если уцелеют, верни», - чирикала Анна, снаряжая её.
Платье село, названная сестра оказалась права. Чуть ранее, замерев перед куском зеркала в женской казарме, Лилит долго смотрела на тяжёлую красную ткань в отражении и думала, что одежда не имеет права делать тебя
настолько кем-то другим, кем ты не являешься.
Вот камзол армейской формы – совсем другой разговор. Он у неё, как вторая кожа, как защитный элемент, как щит и меч в одном лице. Брюнетка с ним срослась и иногда, перед сном, даже не сразу понимала, что ложится в койку, забыв стянуть штаны и шинель.
– Тут целый стенд таких бутылей, сир. – Довольно быстро девица натыкается на стеллаж, темнеющий в отдалении.
– Что ты там мурлыкаешь, адъютант? – Голос в ответ донёсся глухо, как через преграду. Он что, за бочки залез, пока она исполняет его приказ?
– Докладываю – полки с искомым обнаружены!
– Слышу только мур-мур-мур.
Издевается!
И снова этим тембром – как сквозь толщу воды.
– С…Сатана? – Она вышла в худо-бедно освещённый проём и заозиралась. – Вам требуется моя помощь? – Или настало время звать душевного лекаря, скотина ты крылатая?!
– Как помощника – нет. Как женщины – я ещё не определился, но и ночка только началась. – Звон. Треск. Стук. Каблуки его сапог точно приземлились на каменные полы, она уверена. Да чем он там?.. – Ой!
– Добрый вечер.
– Здравствуйте.
Серафим возник точно перед ней – слегка ошалевший, но абсолютно довольный. По крайней мере Лилит впервые доводилось видеть кого-то, кто бы с таким удовольствием вынимал паутину из своих волос. Своих красивых волос.
– Вы прятались за бочками.
– Нет.
– Точно говорю, у вас отпечаток деревяшек на щеке.
– Я был за бочками, но я там не прятался.
– Что вы там делали, сир?
– Ну, знаешь ли, - он легко, глумливо осклабился, - иногда у мужчин самых разных возрастов возникает это непреодолимое желание уединиться… поразмыслить о вечном… пометить вверенную им территорию…
– Понятно, - Лилит смешно свела брови и стала похожа на призывную гравюру Небесного Войска
«Вступайте в армию и будут вам хлеб и каша на защите райской Родины нашей!», - значит не скажете.
– Значит не скажу, - в его дыхание появилась какая-то едва уловимая поволока. И, не будь у брюнетки дара Искушения, хрен да маленько она бы просекла, к чему всё идёт.
– Вам ведь не нужен Глифт? – В руках девчонка покрутила стекляшку без опознавательных знаков.
– Я люблю делать то, что я озвучил. Ты обокрала Зáмок Советов, а завтра подаришь эту бутылку портному, который шил армейскую форму.
– Что? – Спросила Лилит.
– Об-ок-ра-ла и по-да-ришь. – Чётко, по слогам он повторил фразу, пожимая плечами, будто происходящее понятно каждому встречному.
– Что? – Переспросила Лилит.
– С законами знакома, адъютант?
– Что? – Заклинило Лилит.
– Скифа и Церцея… - серафим всё понял, он сломал чернявую. – Ты же читала законы Империи?
– Чаще, чем «Кардинальские предзнаменования».
– Тогда должна помнить, что вся собственность эдемского дворца принадлежит Шепфе или лицам, выполняющим его функции.
– Но это всего лишь погреб!.. – Мысль настигла мгновенно: он её использует. Одно дело вытащить из библиотеки книжку, которая всё равно останется на территории Зáмка, совсем другое вынести что-то – что угодно, - наружу.
– Посуди сама, адъютант, сегодня ты крадёшь Глифт, а завтра – важный документ или артефакт Фидеро. Никто не станет разбираться, в погребе случился грабёж или в Небесных Покоях.
– Я скажу, что это вы мне приказали! – Теперь она сжала губы. Буквально сожрала те, морща подбородок. У неё капризный, жадный рот, что смотрится инородной деталью, стоит Лилит принять свой солдафонский видок, но сейчас тот напоминает идеальную прямую.
– Правда есть нюанс, - Сатана сделал шаг навстречу, оказываясь до неприличия близко и загораживая весь проход крыльями, - я не давал такого приказа.
– Вы сказали, что…
Теперь красноте лица девушки могло позавидовать даже её роскошное платье. Внезапно Лилит слово в слово вспомнила то, что прозвучало с пятнадцать минут назад. И, к вящему ужасу, поняла, никакого распоряжения не было.
– Сообразительная. – Но без переусердствования.
– Я просто не стану выносить бутылку из погреба.
– Станешь.
– Почему?
– Потому что этот приказ я тебе отдаю.
– А я отказываюсь его выполнять.
– Тогда я тебя уволю.
– Я не боюсь остаться без своего места. И демобилизации тоже не боюсь, сир!
– Боишься, - ещё ближе. До пряжки его ремня не больше ладони. – У тебя есть на меня планы. Не знаю, какие, не знаю, насколько смертельные, но они есть. И я тебе нужен, Лилит.
– Что вы
там делали?
– За бочками?
– За бочками.
– Схоронил кое-что, - мужчина сверкнул зубами, - на долгую память.
– А я вам зачем?
– Мне нужно алиби.
– Номер с Глифтом?.. – Он же идиотский, поступок этот. Как детская пакость какая-то и совсем не похоже на настоящую интриганскую интригу.
– Хочу, чтобы ты замаралась в правонарушении без моего руководства к действию. – В тоне засквозила мечтательность, - совместные преступления – залог крепкого союза.
Девица казалась неподвижной, напоминая то ли стройное, но крепкое дерево, то ли архитектурный шпиль, который не колышут никакие ветра, но бутылка Глифта в подрагивающих пальцах всё равно выдавала:
– А алиби? Какое я должна предоставить вам алиби? И зачем вы соврали, что мы отправимся на ужин, сир, где не помешало бы нарядное платье?
– Платье нужно, чтобы снять его, Лилит. – Несколько раз ей доводилось биться с чертями на воинской службе. Но сейчас брюнетка готова клясться, черти пляшут в его зрачках. – В этом вся суть алиби.
– Секс?
– Жар-птицы? – Он парировал, изобразив скучающий вид, который ему шёл. Эту мысль не раз озвучивали разные женщины. Но свеженький адъютант – какая-то пришибленная, она не замечает таких вещей, хотя и принадлежит к женскому полу, прошлой ночью он как раз убедился лично. Пока имел её в своей комнате, поначалу перебирал картинки воспоминаний в черноволосой голове, запрокидывал тонкую шею и обольстительно щурился глаза в глаза, но там, в глубине, никаких ответов – сплошь газетные обрывки, серые слайды, нихрена непонятно.
Сатана решил, она хранит память, как девчонка – дневник с секретиками. Аккуратно вырезает ножницами нужный заголовок, клеит его на лист пергамента, и открывает только по
случаю. От этого, конечно, захотелось влезть в мозги ещё больше.
Стать тем самым
случаем.
– Откуда вы?!.. – Лилит вспыхнула пуще прежнего, но теперь от злости. Ещё бы, в её личное пространство вторглись без предупреждения. Чем не повод, чтобы прожигать красными радужками.
– Навёл справки.
– Были в Верховодной?
– В Филе.
– Нас не спрашивали, когда переименовывали.
– Ну, хочешь, проведём референдум, - с гоготом.
– А толку? – Она видела, название провинции исправлено во всех навигационных картах и приборах, и теперь Верховодной носить это косноязычное
«Фила» до конца времён. – Значит летали на мою Родину и нашли коммуну?
Хорошо, что её шеф не замечает, как сжимается свободный кулак. Его она уверенно маскирует складками платья. У красной с золотом парчи своя, встроенная в суть стежков магия – на белой коже, в сонме длинных тёмных локонов, она пьянит собеседников хлеще синего пойла. Поэтому нетрудно заметить, как её одаривают ещё одним взглядом, но теперь тот похож на контрольный, всё решающий выстрел.
– Летал. Нашёл. И ворота с жар-птицами видел. – Сущий дьявол. Растягивает рот в такой манерной улыбочке, что ладонь девица вытирает о подол и на полном серьёзе прикидывает, а не разбить ли бутыль о ближайшую полку и не завершить ли начатое ранее, но не законченное убийство прямо здесь, одним осколком и без всяких подготовок к действу.
– Не советую.
– Это приказ, сир?
– Это драконье дерьмо! – От «сир» во рту аж полынью повеяло. – Не советую пытаться меня убить. По крайней мере в погребе, мне антураж тут не нравится.
– Есть, сир!
– Не хочешь уточнить, откуда я узнал, о чём ты думаешь?
– Вы увидели мои воспоминания, сир! А воспоминания часто связаны с мыслями, сир!
– Что-то с Глифтом ты такой смышлёности не проявила! – Он почти прорычал это в раздражении. И в возбуждении. Пожалуй, не способный определиться, чего же там больше. – А теперь отвечай, но учитывай, очередное
«сир» приведёт к преступлению. – «Погребальному», раз они в погребах. – Почему не нравится
«Фила», адъютант? – Ещё один его шаг вперёд удивительным образом выживает из помещения весь тот тусклый, факельный свет, который имелся в наличии. Теперь Лилит замечает только шнуровку мужской рубашки, которая недостаточно затянута, и то, как приподнимается его грудь.
– Потому что с Филой к нам пришла Долина Смерти.
– Ах это. – Вдруг наступает ясность, они оба ещё очень молоды, и девчонка в сумраке таинственна, а от того хороша. Становится сложно просто игнорировать темноту и её платье. Платью следует воздать почести. Платье следует сделать знаменем. – Я был против. Гниющие в воде трупы… м-м-м! – Мужчина показательно сморщился, - невероятно сексуально!
– Против? – Признание неожиданно. Оно идёт в разрез с той информацией, из-за которой рядовая мысленно уже вынесла ему приговор. – Вы были против, с…Сатана?
– Я, Мамон, Кроули. – Ещё парочка серафимов, но из тех, кто обычно затыкается быстрее, чем успевает открыть рот.
– Из-за той тухлой заводи, в которую превратили Верховодную, теперь всё, что приносит река или морской прилив, оседает в Долине. – Откровенность на откровенность.
– Удобно, - он хмыкает и тянется рукой к её волосам. Девица уже прижата к стене, выступая главным блюдом неслучившегося ужина. Настало время приготовить алиби на открытом огне. – Потеряешь что-нибудь в окрестных водах, найдёшь среди мертвецов.
– Помойная яма! – Горячо и тихо. Его нос почти касается её собственного, поэтому губами Лилит шелестит в породистое, мужское лицо.
– Адъютант.
– Сир.
– Ещё одно
«сир» и я убью тебя быстрее, чем…
– Вы поэтому спустили лямки моего наряда? – Глифт выскальзывает из пальцев, но не разбивается, смешно грохоча катится по каменному полу и создаёт громогласное эхо, пока офицер дёргает завязки его рубашки и пряжку на брюках, вмиг ставшие лишними.
– Нет, это в целях поиска.
– Поиска чего?
– Кое-что оставил в тебе ночью, планирую провести розыскные работы. – Как её собственное платье скользнуло вниз, девчонка не запомнила: с головы до пяток, в которых покалывало от предвкушения, она оказалась поглощена чужим ртом.
А ещё ей немного неловко, но вернуть Анне чулки не выйдет.
Чулки – не крепость, они пали сразу после платья.
Но, от чего-то, Лилит уверена, здесь рухнул бы и бастион.
***
– Пожа-алуйста, отпустите меня! – Ангел из мелких чиновников взмолился, но косматый собутыльник был непреклонен.
– Ты эта… погоди! – Огромная рука-лапища ударила парня по крылу, заставляя в очередной раз опускать зад на стул. – Дослушай, пацан, говорю! Эта… идём мы, значит-ца, эта… под флагом Островов Презрения на абордаж получается! А супостатов проклятых… эта… видимо-невидимо! – Пьяница что-то прикинул в уме, задумчиво позагибал пальцы свободной руки, второй продолжая прижимать своего визави к сиденью, и выдохнул несвежим, но забористым перегаром, - …получается из десятка кораблей их эта… флотилия состояла… - примерно с пол-века назад флотилия в истории забулдыги состояла из пяти кораблей, а ещё триста четырнадцатью годами ранее, когда и происходили описываемые события, флотилии не было вовсе, а была драка на двух рыбацких судёнышках, потому что те, что удили в проливе, обокрали сети тех, кто только плыл в пролив, но плох тот рассказ, что не превращается в легенду, и плох тот рассказчик, кто не стал героем. – Вооружены эти… до зубов, значит, вооружены! Пушки у них эта… заряжёны… на нас наведёны…
В тон повествованию за окном таверны, разместившейся на эдемском тракте, проклюнулся очередной рассвет.
Тот самый рассвет, когда все договорённости, заключенные на основе Глифта, уверенно исполнялись.
