***
К утру в погребá пробрался уличный морозец. Сначала исследовал бочонки, словно опытный винодел: украсил изморозью нехитрые железные краны, пока ещё наглухо закупоренные, но, в дальнейшем, непременно вскрытые. Затем облизал камни пола и стен. И лишь под занавес крёстного хода обнаружил в самом тёмном углу, надёжно скрытом стеллажами с Глифтом, мирно дремлющих любовников. Постелью обнажённым фигурам служил красный покров, прежде несомненно сидевший на женщине, а одеялом оказались два огромных золотых мужских крыла. Мороз повёл невидимым носом, воровато оглянулся и только после этого куснул белую пятку девицы, аппетитно выглядывавшую сквозь чужое оперение. – Есть «смирно»! – Лилит резко села на импровизированном ложе на столько, на сколько позволяли водружённые на неё тяжёлые конечности. Сообразив, что она не в гарнизоне, беззвучно охнула, прикинула, который может быть час и какими карами небесными ей сулит опоздание, и змейкой вывернулась из-под мужского тела. Стараясь не рассматривать всё то, из-под чего выбралась (а если рассматривать, то сквозь пальцы), девушка хмурилась в попытках решить дилемму: её непосредственный босс крепко спит, это и бáку ясно – только что у него ни одно чресло не дрогнуло от её фальшь-манёвра. Точнее, не дрогнули руки-ноги-крылья, а с чреслом как раз наоборот, а это значит, что, разбуди она его с логичным требованием встать с её платья, сир встанет. Но не сразу. И Лилит задержится ещё часа на два. Задачка была бы плёвой, потому что вот они – сюртук с воротником-стойкой и брюки с идеальными стрелками – чужие, но манящие, - если бы не вмиг разгулявшаяся фантазия. «Прекрати гулять!», - мысленно одёрнула фантазию дамочка, когда та добралась до десятой минуты потенциального двухчасового опоздания. Для большей важности пришлось притопнуть ногой в своих помыслах – весьма вовремя. Потому что фантазия эта ей ноги успела задрать до уровня ушей и согнула под таким перспективным углом, с каким лекарские повитухи в своих сторожках не просят задирать. – Извините, сир, но обстоятельства вынуждают меня покинуть вас в ваших панталонах и прибыть в них в расположение. – В конце концов, её начальник осведомлён, что служит она не только ему. – Я честно уведомила вас о рекогносцировке униформы и восприняла ваше молчание, как знак согласия. Звука не было. Если Лилит и говорила, то одними губами, поцелованными морозом до приятной синевы. В ответ сонно причмокнули и перекатились с бока на живот, пластаясь всем телом по тому, что ещё ночью было очень красивым и очень красным платьем. Девушка вздохнула. Тяжко и громко. В шумном «О-ох!» читались все скрытые надежды, что эта преотличнейшая задница сейчас пробудится и вынудит её опоздать, но нет, ничего не произошло. Сатана с ангельски спокойным профилем спал беспробудным сном праведника, будто компенсируя далёкую от благочинности ночь. «Если, однажды, мне придётся свидетельствовать против вас на Трибунале, сир, и объяснять, почему я не устояла, - быстро натянув на себя мужскую одежду, Лилит в последний раз бросила тоскливый взгляд на широченные плечи и поджарые бёдра, совершенно по девчачьи закусила губу от обиды, прихватила Глифт преткновения, что приказали украсть и подарить, и поспешила ретироваться, - я просто попрошу спустить с вас портки вместо туманных пояснений». Умение оперативно появляться и так же споро исчезать – отличный военный навык. Увы, именно скорость помешает черноволосому адъютанту оценить всю последующую сцену, что вот-вот произойдёт. До сцены осталось жалких полчаса.***
Спустя полчаса после вкусного, а, главное, полезного завтрака – питательные жиры, точное количество клетчатки, морковные и свекольные соки – для здорового румянца, - Эрагон направлялся к дверям, на которых сошёлся клином белый свет. По крайней мере именно так советник кричал пять дней назад, когда стало понятно, что Шепфы и след простыл, а Небесные покои запечатаны энергией Создателя. Каждое утро на этой неделе начиналось в Эдеме одинаково: «Это уже обычай. Традиция. Я бы сказал – ритуал», - думалось серафиму, разрезавшему утреннюю тишину коридоров своими вкрадчивыми шагами. Свою походку Эрагон не любил. «Бабская, - подсказывал рассудок каждый раз, стоило блондину заприметить собственный силуэт в отражении, - ни размаха, ни стремительности, словно семенящая девчонка». Про такую походку ещё говорят «бесцельная», но это было уже неправдой. Цели у серафима имелись в достатке. Одни – мнительные, мелковатые, его личные, другие – с тем самым, недостающим ногам размахом. Так что с походкой пришлось примириться, скрепя зубами. В любом случае он невысокий, просто за счёт худобы кажется рослее, чем есть, откуда бы тут богатырской поступи взя… Мысль сбилась, крякнула и вылетела в распахнутый витраж. У входа в Небесные Покои стоял старший «братец». То есть Сатана. Стоял и задумчиво рассматривал тяжёлые кованные ручки в форме крыльев. Те венчали створки. Створки были глухи, а кое-где уже запылились. Стремительное рассуждение «Шепфа вернулся, и этот продуктивный баран опередил меня!» улетучилось раньше, чем сформировалось. Абсолютно всё сознание длинноволосого советника заняли мысли иного характера. Почему их мир так жесток к нему, к Эрагону? Почему на его проторенном, казалось бы, известном маршруте вечно возникает какой-нибудь Сатана? И почему – ляда лысого! – возникнуть на проторенном, известном маршруте Сатана решил в роскошном красном платье? – Не знал, что у тебя волосы на груди. – Первая же шутка кажется серафиму удачной, и, застыв и прикрыв глаза, как он всегда это делает, сводя диалоги к видимости «Я, конечно, общаюсь с вами, но не до конца», мужчина заряжает той в коллегу. – В книжках это назвали половым созреванием, блондинка, - Сатана не смотрит на «младшего», что-то прикидывает, загибает пальцы и явно ведёт мысленные расчёты, вдумчиво пялясь на дверь. Эрагон успел надоесть ему с самых ветхозаветных времён, когда не было ещё княжеств, дворцов, городов и журского трактата, полного шлюх и Глифта: везде таскающийся следом, сотворённый Создателем чуть позднее, но врученный обузой и хомутóм на шею, приелся хуже постной каши. – Погоди ещё пару тысяч лет, и яички опустятся. – Ха. – Без «ха». – Судя по платью, ты и яйца больше не союзники. – Платье? – По лицу собеседника разливается весёлое изумление, когда он опускает глаза на корсет, треснувший на собственной груди, и на подол, мохрящийся вдоль коленок. «Дьявольщина! Он действительно забыл!», - понимание накрывает Эрагона быстро. А вместе с ним приходит тошнотворное чувство – Сатана что-то задумал. Нечто, настолько грандиозное, что его воодушевление привело его сюда, а не в свои покои, дабы одеться чин по чину. – Что ты здесь делаешь? – Разгуливаю в платье, - широко оскалились в ответ. – Разве не очевидно? – Там заперто… - то ли вопросом, то ли констатацией. Впрочем, белокурому советнику всё равно страшновато, не опоздал ли, и скрыть своей тихой паники не выходит. – Увы, волноваться по-прежнему не о чем, - в последний раз бросив взгляд на дверь, Сатана щёлкнул пальцами, будто резюмировал в уме нечто важное. – У тебя всё ещё есть шанс встретить папашу первым и нажаловаться на меня. Он повернулся, чтобы уйти, но вдруг услышал нечто внезапное: – Стой. Стой, брат, - от тембра полыхнуло странным, ностальгическим чувством. – Давай без этого. Фокусы с телепатией на меня не подействуют. – Я не смотрю на тебя. А, значит, не применяю магию. – Тогда к чему эта минутка нежности? – Он… - на этом «он» Эрагон поперхнулся, придал голосу нужный пиетет и повторил, - ОН вернётся? И было в вопросе что-то такое, от чего Сатана сразу понял – его вынужденный, никем не выбранный, никем не рождённый, ни разу не кровный «родственник» сейчас не врёт в своём малодушии. Едва ли не впервые. Что ж, раз у них тут мгновение искренности… – А ОН вообще был? – Холодная ухмылка вроде бы к месту, но в глазах только грусть, припорошенная одиночеством. – Цыц, не реветь! – Сатана тут же меняет тон, уступая авансцену похабной разудалости. – И не хмурься, друг мой, а то морщины появятся. – На этом финальном аккорде занавесу следует рухнуть. Поэтому серафим Сатана уходит по коридорам, не дожидаясь реакции. Поэтому серафим Эрагон спешно проверяет лоб на наличие морщин. И оба подозревают неладное.***
Вечером этого же дня в Эдеме запахло сыростью и водорослями. Впрочем, подобное ароматное сочетание горожане воспринимали стоически, со всей кротостью, словно примиряясь с неизбежным и не ропща на судьбу – тут либо с реки́ несёт, либо в подвалах Фидеро бомбануло. Проникали запахи и в дом на окраине города, где плотная застройка пухнущей, как на дрожжах столицы, переставала быть литературным преувеличением. Каждый раз при виде жилища Анны, будто вбитого кулаком между соседними строениями, у Лилит начиналась клаустрофобия. Поэтому, разуваясь, офицер оставляла на коврике не только солдатские сапоги, но и эту дрянь: не идти же к названной сестре с плохим настроением. – Ты куда-то торопишься? – Фто? – Пришлось проглотить всё, что было во рту, и повторить, - что? Никуда не тороплюсь. «Пока не тороплюсь», - ей всё равно нужно явиться к своему новоиспечённому начальнику после утреннего побега, чтобы он выгнал её с издёвками, с треском и с позором, вот и тянет время. – Ешь, как не в себя, подруга! – Завтра в расположении турнир по Крылоборству. Ужина нам не дадут. – Лилит ляпнула первое, что пришло в голову, хоть и не соврала. Лишь потом сообразила, что и впрямь харчуется за троих. Куски рагу исчезали спешнее, чем прожёвывались, а сочетание медового соуса и уксусного маринада рисовалось райским наслаждением. «А предохранялась ли ты в последние дни?..», - она прикинула даты, насупилась и сморгнула нежелательные картинки всех нежелательных беременностей. Хотя ничего хорошего по её подсчётам не получалось, а получалось, что и в первую ночь с Сатаной Лилит забыла выпить зелье, и в минувшую. То есть, по фактам, целых семь раз она с ним… – Пятый взвод против одиннадцатого. – Наши победят, - Анна отогнала от себя скучную, офицерскую сводку, как муху, схватилась за поварёшку с намерением положить гостье добавки, потом хмыкнула, поменяла тарелку на ополовиненный котелок и только после этого взяла отрез тюли, что лежал на софе. Приложила к себе, покружилась и стала неаккуратно, но очень уверенно примеривать ткань к окну. – А наши – это кто? – Прожамкала фронтовая подруга. – А кто победит, те и наши! – Какая ты… – Беспринципная?! – В восторге блондинка просияла, каждой веснушкой напоминая, что она – солнышко, булочка с изюмом, рогалик с кремом, улитка с корицей… в общем, кто угодно, только не роковая женщина. – Я тебе такое расскажу, Литти-китти, ты сейчас ложку урони… Лилит, отстань! – Это было уже кошке. – Не произноси это прозвище всуе. – Но её зовут Лилит. – И меня зовут Лилит, а не Литти-китти! – Ложку она не выронила, да ещё и прорычала многозначительно. Но тут же хитренько добавила, - чего расскажешь? – Вчера уже к полуночи явился! Ну этот, мордатый! Кошатник! – Девчонка надула щёки. – Вельзевул! Пьяненький, глазки в кучку, стоит, волнуется, качается… В руках коробка, в коробке вот этот отрез шифона, а у самого язык лыка не вяжет, - актриса из Анны ужасная. Как и повариха, ткачиха, художница. Но в презрении к собственному дару названная сестра не ведает границ: «Не хочу я помидоры растить целую вечность!». – Говорит, голубка, прими мой скромный презент, не то я, ась-вась, того самого… от горя с ума сойду! Ты представляешь?! – В лицах. – С самым серьёзным видом соврала Лилит. И вдруг мечтательно зафантазировала, что это не Вельзевул пришёл к Анне, а Сатана – в её казарму. Такого он, конечно, никогда не скажет. А что скажет? Да глупость какую-то, шуточку свою сальную… – Помнишь, ты мне вчера шесть раз крикнула «сир»? – Нет, сир. – Семь. – Но сегодня – не вчера, сир. – Восемь, - голос зловещ и ухмыляется каждой буквой. – Поясните задачу, сир. – От чего-то Лилит в простыне, хотя у неё есть отличное спортивное трико из фланели, в котором она спит. – Девять раз, адъютант. Значит девять поцелуев торчишь. – Тогда округлю до десяти, сир… - простыня падает. У простыни есть такое свойство, если перестать ту держать. – А в коробке что? – Подарок. – Мне? – Думал подарить Гавриилу, но у него рот – как забрало, он проглотит, не заметит. «Там кляп! – Уверенно ухнуло в голове. – Тебе уже намекали, что орёшь ты, как резанная», - и совсем неважно, что в тех погребах они оба стены стонами проштукатурили… – Клубника, сир? – В собственных мыслях она – голая и глупая, потому что хлопает ресницами хуже своей кудрявой, военнообязанной «зазнобы». Ей ни разу не дарили клубнику. И ту вечно приходилось воровать. – Одиннадцать, Лилит… Коробка летит к ногам, рассыпается ягодами, когда её вбивают в створку и впиваются в губы. – Я должна признаться, сир. – Двенадцать. – Я влюблена в Гавриила, сир. – Тринадцать, - он поднимает её левую ногу под бедро и хохочет. – Очень давно влюблена, сир. – Четырнадцать. – Эта выдуманная влюблённость – ужасная удобная штука, сир. – Пятнадцать, чернявая, - и шорох шнуровки на брюках вместо аккомпанемента. – Когда ты думаешь, что ты влюблена, сир, ты не смотришь ни на кого действительно достойного, сир, а мне не нужны проблемы и романы во время службы, сир. У меня есть дела поважнее, сир. Я так-то собираюсь убить вас, сир. – Забыл сказать, - он обездвиживает офицерский подбородок свободной рукой, погружает палец ей в рот, встряхивает, приподнимает фигурку в воздух. И то, другое, тоже происходит. Снова. – Что на двадцатке счётчик обнуляется, Лили. – Меня зовут Лилит! – Она это кричит. Не со злости кричит. – Лилит! – Лилит! – Анна хлопнула в ладоши рядом с маленькими, но заострёнными, а от того выразительными ушами своей визави. – Ты просила сказать, когда будет одиннадцать. – Просила. – От мысли, что этот потёртый стол и этот тёплый дом предстоит покинуть, становится неуютно. Девушка даёт себе пару секунд погрустить и думает просто: жилище Анны – персональная защитная сфера, из тех, с которыми у неё вечно не лады, но, оставаясь в песочнице, можно разве что стать королевой песочницы. Пока где-то там, за куличиками и пасочками, огромный, неисследованный мир. – Прости, что не смогла вернуть ни чулки, ни платье. – Главное, что сама не обожглась! – Кудахчет подружка, пытаясь сложить ей туесок с пирогами собственного приготовления. С угольками собственного приготовления. – И, знаешь что, Литти-китти?! Я вот абсолютно не удивлена, что в компании этого отродья… твоего нынешнего шефа!.. ты потеряла столь ценный доспех! Пришлось наврать Анне, что платье и чулки были спалены́ на боевом задании, куда её отправил Сатана, потому что неизвестный противник метко угодил в подол огненным снарядом. А лгать Лилит не любила. С другой стороны, дикая, неправдоподобная история точнее всего попадала под определение «тряпки сгорели в пламени страсти», поэтому офицер решила, что она хоть и врёт, но не слишком. – На самом деле он, кажется, не при делах с Долиной Смерти… - а вот это уже само вырвалось. И, слыша собственный голос, Лилит только диву даётся, кто эта нежняцкая пискля, что бубнит под нос. – Что-что, милая? – Анна не разобрала ни слова. Балансировала одной ногой на подоконнике, другой – на спинке стула, и уже пыталась наметать шторы на скорую руку. – Слезай! – Да я не упаду. – Нет, не поэтому. Несмотря на пышность своей фигуры, Анна слетела легко и невесомо. Почти также легко и невесомо вслед за Анной слетел и карниз. – Упси! Он всё равно мне не нравился, - блондинка лишь плечами пожала и широко улыбнулась. – Что ты хоте… – Пошли. – Лилит дёрнула подругу за рукав. – Пошли, нам нужен воздух. Нужно выйти из «сферы», чтобы вспомнить, зачем это всё затевалось. – Ох, ну и запах! – К нóчи парфюмерные нотки водорослей стали доминировать над всеми прочими ароматами. – Плевать. – Брюнетка рявкнула, утыкаясь взглядом в плотоядное звёздное небо. – Плевать на него. – На кого, милая? – На зáпах. – Нет, не о зáпахе речь. Хотя бы себе Лилит не врёт. – «Денница», «Огненная крылатка», «Ангельское блюдце» и «Любимец фортуны». – Палец указывает на каждое из созвездий, словно поглаживает. – Смотри, какие они близкие и какие далёкие… – Смотри, какие они близкие и какие далёкие… - две девочки лежат на остывающей болотистой земле, на которой мха больше, чем травы, и не могут отвести глаз от чёрного полотна неба. – Я бы поселилась на той, самой яркой. – Это на которой? – Белобрысая трёт пухлые, замёрзшие щёки. Им следует быть в кроватях в коммуне, но то, о чём няньки не прознают, нянькам не повредит. – Видишь ту полосу звёзд, что похожа на улыбку? – Улыбку? Тю, ухмылка косорóтая! – Беззлобно сопит Анна. – На приподнятом уголке висит полярная звезда. Я бы поселилась там! – Но Лилит безапелляционна, она уже сделала свой выбор. – Построю внутри огромный дом, как тот, с картинок про столицу… – Это не дом, это дворец, подруга! – Значит дворец построю. – Девочкам предписывается строить из себя исключительно вежливых белошвеек, - названная сестрица изображает зудящий тон наставницы. Изображает плохо, но брюнетка всё равно улыбается – А кто может строить? Скифа с Церцеей? – Они – точно, - Анна уверенно кивает головой. – А ещё мальчишки. Точно, мальчишки! Особенно когда вырастут. – Обе, не сговариваясь, представляют всех тех остолопов из соседней коммуны, которые даже штаны не способны зашнуровать, чтоб «капитан» и «его команда» не провисали за борт, и заливисто хохочут. – Придётся найти какого-то мальчишку и соблазнить его, я же соблазнительница! – Она живописует самое искусительное лицо, но то трескается и разлетается новой порцией смеха. – Рррръ! Соблазню-ю-ю! – Какой он будет? Этот твой дворец? – Анна не умеет мечтать так, как Лилит. Она это несколько веков назад поняла, впервые заговорив с нелюдимой, диковатой, черноволосой девчонкой, которую все побаивались. – Очень большой и обязательно на утёсе. А ещё… ещё! Он будет из самого тёмного камня, который сыщется на нашей звезде! – Как твои тёмные косы? – Хотя какие косы, когда Лилит, едва нянька отворачивается, вечно сдирает вплетённые ленты, да так и ходит, пока грива не распушится, словно одуван. – Ещё темнее, сто процентов, - у неё самый серьёзный голос. «Убедительный», - недавно Анна выучила новое слово и теперь оно впору Лилит. – Зачем тебе такой мрачный замок? – Дурашка, он будет мрачным лишь издали, для всех моих врагов. Но вблизи… о, вблизи! – Подруга вскочила, погружаясь босыми ногами в мутную жижу, линующую всю Верховодную прихотливыми классиками, и зажестикулировала, - смотри, тёмный камень впитывает солнечные лучи. А что это значит? – Не знаю. Ты и этот твой мальчишка превратитесь в яичницу? – До чего ты не дальновидна, Анна! Это значит, что за день стены дворца накопят достаточно тепла, чтобы ночи внутри были жаркими. – Ой-ёй, жаркие ночи! Гляньте на неё, и впрямь искусительница проснулась! – От девочек постарше они уже кое-что слышали, поэтому смутились и покраснели разом. Хором. – Я не об этом. – А я как раз об этом! – Белокурая пышка тоже поднялась со мха и встала рядом с Лилит, сплетая с подругой пальцы. – Я могла бы печь у вас на кухне пироги и вышивать тебе платья для приёмов. Слышала, в Эдеме теперь бывают настоящие балы! У вас такие будут? – Обязательно! И бесчисленное множество песочных корзинок с клубникой! – Пришлось позорно, с шумом проглотить слюну. Лилит лишь дважды пробовала подобное лакомство. Первый раз, когда их провинцию посещал сам Создатель. Второй, когда в столицу Верховодной прибыли два молодых серафима, после которых во всех коммунах поголовно ввели предмет «Экономику», а наставница и няньки стали ужасно беспокойными, впервые считая золотые «ливры» и медные «генты». – Тогда я могла бы разносить их твоим гостям! – Глаза у Анны горели ярче любых полярных светил. – А лучше – левитировать точно в руки! – Нет, давай без левитации. – Последняя попытка отлевитировать вёдра с чистой пресной водой закончилась провалом. Ëмкости буквально провалились в колодец и более не желали извлекаться обратно никакими чарами. – Разносить их будут няньки! – Наши? – Ну а чьи ж ещё?! Няньки и мегера-директриса. – Что-то сообразив, Лилит злорадно ухмыльнулась, - но сначала я отрежу им языки, чтобы не зудели своим бесконечным уставом благородных белошвеек! – Хо-хо! А твой мальчик не будет против? – К тому моменту он уже станет самым главным и все будут его бояться! – Королём, как в балладах? – Ничего подобного, на нашей звезде не будет короля, чтоб не думал, что он – главнее тебя и меня. Но все остальные пусть думают, что он – самая важная птица. – Так кем же он тогда будет? – М-м-м… волшебником? Нет, лучше вождём! – А ты, стало быть, будешь вождихой?! – Я не могу быть вождихой, я уже жар-птица. Зато у него будет много имён! – Это каких? – Ну, не знаю-ю-ю… - сочиняя на ходу, Лилит напускает загадочности в голос, - Непобедимый Кулак, Разящая Секира, Чистильщик Пороков, Любимец Фортуны… Пройдут столетия, прежде чем девочка узнает, последнее словосочетание точно соответствует названию созвездия, где «возводятся» стены её дворца. А сейчас обе подруги всего лишь заняты привычным делом: превращаются в драконов, чтобы отправиться в Заоблачный город; становятся водяными сурьянкáми, спускаясь на самое дно Мельничного Царства; оборачиваются наёмниками из огненной таверны «Плотина удовольствий», шнуруют мужские сапоги и спешат спасти Принцессу Всех Пиявок. – Лилит, - уже в постели, глубоко за полночь, в до нищеты аскетичной коммуне Анна тянет руку из-под одеяла и толкает мирно сопящую соседку, - я тут подумала… – М-м-м?.. – Подумала, у вас там и так будет жарко, а если ещё и я со своими пирогами… Знаешь, наверное, я поселюсь на другой звезде. И тогда мы сможем ходить друг к другу в гости! Когда, разрезая крыльями Эдемский простор, адъютант улетает прочь с Анниного крыльца, она слишком много и слишком часто моргает. Почти уверенная: что в правом, что в левом глазу блестит по созвездию.***
Любимцу фортуны карта шла в руку, благоволила удача, улыбалась успешность. Одним словом, пёрло не по-детски. Мало того, что Фидеро вручил серафиму готовый артефакт, улыбаясь абсолютно чёрной и абсолютно счастливой улыбкой на таком же абсолютном чёрном и абсолютно счастливом лице, так ещё и без подарка не обошлось. – Это что? – Кубок, серафим Сатана, - заклинатель был готов биться об заклад, ровно так кубки и выглядят. – Вижу, что кубок, а это-то что? – Ладонью мужчина обвёл лабораторию, загаженную водорослями и копотью. Зелёная масса со следами былого огня была на стенах, на полу, на потолке, на всех плоских и не очень поверхностям. Проще сказать, где её не было. Потому что не было водорослей разве что на тазике и кубке, протянутым гостю. – Малóй вылупился! – Фидеро отмахнулся, как от чего-то очевидного, по сему – скучного. – Который? – Который Кракен. – И где он теперь? – Не знаю, - заклинатель повёл крыльями, - думаю, пополз к реке. Но это ерунда, это неважно, серафим. Значит, смотри… Действительно, сущий пустяк. Через столицу ползёт детёныш Кракена весом в шесть-восемь тонн, а у них тут посудная лавка на выезде. Но чем больше Сатана слушал про Кубок, тем больше находил опасность нападения гигантского, хищного осьминога на горожан обычной житейской мелочью. – И ты даришь его мне? – Да, - заклинатель просиял. – Что ты хочешь за Кубок Крови, Фидеро? – Божественные чудачества, да ничего я не хочу! – Так не бывает, - в ответ уверенно-отрицательно покачали головой. – Сейчас не хочешь, потом захочешь. Тогда скажи, чего бы ты мог захотеть в дальнейшем? – Клянусь Единством, я ничего… - и тут заклинатель впервые прикусил язык, соображая, кое-что всё-таки есть. Кое-кто. – Отлично, мы дошли до сути, - Сатана обольстительно, по-кошачьи улыбнулся. Быть в долгу, даже если ссуда выдана без документов, ему не по вкусу. Поэтому он ценит сделки. Можно сказать, это его стараниями сделки возведены в их пока ещё наивной Империи в Его Величество Абсолют. – Итак. Что у тебя? Земли? Ливры? Женщина? – Последнее, - крякнул сумасшедший гений, неловко ввинчивая палец в ладонь. – Но это не то, это другое. Не женщина, а дочь той женщины, с которой я провёл ночь в «Танцующей ослице» после тех самых настоек. Вернее, эта женщина понесла, и родила ту женщину, но она пока что не женщина!.. – Стоп-стоп! – Он запутался, напрягся, перевёл с чокнутого на древнеангельский и хмуро изрёк, - ты хочешь ребёнка? Это отвратительно и не ко мне. – Да, я хочу ребёнка! В смысле, это мой ребёнок и я его хочу, но не хочу! Я хочу, чтобы у этого ребёнка было будущее! Гость искренне поразился: – Фидеро, у тебя есть ребёнок? – Представь себе, серафим. – Сын? – Вот у него точно будет сын. Однажды. Когда-нибудь. И Сатана планирует обожать его и быть отцом получше Создателя. – Нет, дочь. – Не повезло, но это поправимо. Сколько ей? – Семьсот с хвостиком, совсем кроха. Но дело не в этом. – Напряжённый, натянутый. Пожалуй, таким заклинателя видеть ещё не доводилось. – Она – метиска. – Желтолицая? Чернокожая? Смотрю, мы о тебе многого не знаем, любитель «диковинок». – В принципе, Бессмертные с другим цветом кожи или разрезом глаз не так уж редки. Просто живут в провинциях, княжествах или на островах сепарированнее прочих. – Всё куда хуже. – Фидеро решился. Может, понял, что не доверься он Сатане, доверять больше некому. А, может, совсем уж прозаическое «наболело», и исповедь могла вылиться на любого первого встречного-поперечного посетителя подвалов. – Её зовут Ариадна и её мать была бесовкой… Что делать с нагулянной дочерью заклинателя, серафим пока не знал. По-хорошему надо выдать замуж через две-четыре тысячи лет за Бессмертного, а там уж, через несколько поколений расово верных связей, потомство «отмоется» от признаков низшей касты. Хотя были и другие догадки, ничем не подтверждённые в связи с относительной молодостью их измерения. Генетика – сука похлеще многих дам, затесать свою хромосому через несколько колен для неё пустяковое дельце. И вот, казалось бы, прапращурка из числа бесов давно забыта, как вдруг на свет появляется очаровательный карапуз с копытцами или рожками на макушке. Но к делу. У Сатаны ещё будет время поухмыляться нежданным откровениям о либидо заклинателя, а пока следует подумать о возмутителях собственного покоя. «Возбудителях», - он осклабился, не сводя ясных глаз с дверей: – Три, два, один. – Здравствуйте, сир. – Она стукнулась, но без должного почтения, чуть ли не по-хозяйски. Толкнула створку, застыла на пороге и глухо отчеканила. – Я пришла доложить и упростить вам задачу, сир, я увольняюсь по собственному желанию, сир. – Садись. – Есть, сир, - Лилит прошествовала внутрь строевым шагом и потянулась к стулу. – Нет, сядь на стол. – Хорошо, с…Сатана. – Сначала чернявая взгромоздилась на столешницу своим аппетитным филе, лишь после изволила поинтересоваться, - но зачем, сир? – Затем, - он обманчиво мягок и обходит круглый стол, замирая точно перед ней, - что приказа уволиться не было, чернявая! – Ладонь мгновенно оказывается на шее, а сама шея, а с той и макушка – с глухим стуком вбиваются в дерево. Сатана опрокидывает девчонку, приземляется коленками на стол и нависает сверху, - так в чём проблема, адъютант?! – Я украла вашу одежду, си-и-рх, - она захрипела, но не пыталась дёргаться. Зато пальцами своими вонзилась в его запястье и сдавила до белизны. – Прискорбно, но у меня есть ещё примерно двести сюртуков и брюк. Возможно, я всплакну об этой своей утрате, Лилит, но точно её переживу. Так в чём, блять, проблема?! «И это второй момент, сир Гавнюк. Потому что я должна сделать всё, чтоб ты не пережи́л», - девица обретает способность дышать и соображает, беспринципное, властолюбивое, чересчур красивое дерьмо над ней ослабило хватку. – В полярной звезде. – В пиз… не заставляй меня отвечать в рифму. Сатана кривится и трясёт головой, от чего ранее уложенные волосы разлетаются птицами-прядями по лбу и заставляют мечтать прикоснуться. Поприветствовать каждую. – Дело в полярной звезде, сир, - теперь он убрал руку – всё ещё слишком быстро, только успевай выпускать запястье. – Возможно там будут Тёмный дворец на утёсе и песочные пирожные с клубникой, а я не хочу попадать в казематы, чем бы те не были декорированы! – Адъютант, я вытрахал из тебя весь здравый ум? – Мужчина плюхнулся в кресло у кромки стола и вдруг приподнял её бёдра и стянул те прямиком к себе на коленки. – Или Глифт, что я приказал передать портному, был весь тобой вылакан? – Никак нет, сир! Я исполнила ваше поручение и нарушила регламент Эдема, сир. Бутыль вручена, сир. Сидя у Сатаны на руках, Лилит постаралась припомнить всю свою внутреннюю аргументацию. Значит, клетка, пусть и золотая, а потом и сама полярная звезда, что станет темницей. И никаких пирогов Анны на кухне… на всех их кухнях в бесчисленном сонме коридоров. Но думалось плохо. То и дело фокус внимания смещался на его, тискающие бёдра пальцы и на всё прочее, давящее снизу. – Тогда что за чушь ты несёшь, чернявая? – Этот лукавый тембр она вычисляет на раз-два. Предельное возбуждение. – Ничего, забудьте, сир. Я не уволена? – Естественно нет. – Даже если хочу? – Особенно если хочешь. – Тогда можно я озвучу своё наблюдение, си…Сатана? – Можно, адъютант. – У вас стояк, сир. – Да, это тебе. На память. – И в этом зáмке прямо сейчас что-то происходит. – Да, это мне, - самый злорадный смешок. – Тоже на память. – Вероятно я пришла вовремя, сир. Какое будет задание? Пока мужские ладони плавили кожу через форму, Лилит полностью проанализировала ситуацию и решила, что убивать шефа прямо сейчас не требуется. И что у неё точно будет время сделать это чуть позднее. И что неплохо было бы убедиться, что про Долину Смерти он ей наврал. И что мужчина с такими руками имеет право пожить ещё немного, самую малость, буквально четыре её оргазма. И что полярная звезда, конечно, станет личным адом, но пока это прекрасное путешествие в места, где она не бывала. И что… – Лилит. – Сатана. – Я собираюсь с тобой пососаться. Что думаешь? – Думаю, сир, это естественная реакция организма на близость женского тела, которая не входит в ваши планы на наступившую полночь. – Срань драконья, полночь! – Он до обидного быстро ссадил её с коленей обратно на стол и встал. Теперь уже весь. – Тогда слушай внимательно, глазастая, сейчас отведу тебя в покои серафима Сартáра и запру там. – Мне нужно убить этого серафима? – Глуповатый вопрос. Но Лилит вдруг представила, что начальник планирует подложить её под своего коллегу и вот-вот сообщит, что в этом заключается смысл грядущего задания, и страшно оскорбилась. Мужчин у неё было достаточно, но любовников кóрысти ради – ни одного. А если убить прикажет, не так обидно получится. – Ты – идиотка? – Сатана искренне поражён. – Там его ребёнок. Посидишь с ним, будешь охранять мальца, пока я порешаю кое-какие вопросы. – Есть, сир! – Вот теперь она – точно идиотка. Внешне себя ничем не выдала, но внутри по-идиотски просияла. – Один вопрос, сир. – Что? – Он уже отошёл к гардеробу и теперь закатал штанину, водружая в сапог короткий плоский меч. – Сегодня кто-нибудь умрёт, сир? – Ещё одно «сир», и я отвечу положительно. – Сатана. – Адъютант. – Что происходит в этом зáмке? – Ничего интересного, чернявая. – Закончив со сборами, серафим прищурился, сканируя свою помощницу. Ладно, к чертям, он ей любовался. – Всего лишь маленький, бескровный дворцовый переворот. – Вас поняла, сир! Обычная суббота, сир! – Прирежу. Но как-нибудь потом, не сегодня, не с такими бёдрами.***
Лилит никогда не испытывала иллюзий по поводу маленьких детей. Это только с виду дети маленькие, а проблемы создают огромные. Златокудрое существо серафимского производства напротив девушки очаровательно оскалилось: – Ты должна стоять на страже и проявлять бдительность, - деловито изрёк мальчик лет четырёх и ткнул огромным, сахарным ангелом на палочке точно в офицерскую униформу. Проявив бдительность, адъютант покрутила головой – но нет, в комнате ни одного постороннего, на страже которого ей следует стоять, защищая того от ребёнка. – Не «ты», а «вы». – На меня сейчас ка-а-ак нападут и ка-а-ак похитят! – Мальчонка капризничал. Смешно пучил глаза, но не забывал облизывать лакомство до той степени, когда даже пальцам доставалось. – Кто на тебя нападёт? Никто на тебя не нападёт. – На всякий случай Лилит ещё раз осмотрелась. Покои пусты, если не считать их двоих, а двери запечатаны чарами Сатаны. «Взрыв стен? Землетрясение? Бомбёжка? Самовоспламеняющиеся гобелены? Кусачие горбатки? Простынь-людоед?», - с её фантазией она придумает миллион способов вражеского вторжения. Но факты таковы, что спальня выглядит настолько безопасной, насколько безопасной в принципе может быть детская. – Пс-с! Иди сюда, что скажу, - ангелок понизил голос и неуклюже потянулся навстречу, чтобы горячо зашептать, - в моём шкафу сидит чудище! Офицер посмотрела на шкаф. Шкаф посмотрел на офицера. – Там никого нет, - да, она уверена. – Огромное чудо-юдо, по ночам откусывающие головы маленьким мальчикам! – В подтверждение малыш смачно оттяпал головёшку сливочного ангела и шумно зажевал, - фоф фаф! – Ты ешь много сладкого. – И что? Я люблю сладкое! Лилит взвесила аргументацию, с которой сложно спорить, и выдала: – Чудище в шкафу – тоже. – Чудище любит сладкое?! – Ребёнок натурально ахнул, прикрывая второй ладошкой свой огрызок. – Конечно. Все чудища без ума от шоколада. И мармелада. И жирного крема. Разве тебе ещё не рассказали? – Не-е-ет… - неуверенно проблеял мальчишка. Всего пару минут назад он просто язвил, стараясь вывести из себя дамочку, приставленную в няньки, а теперь по-настоящему пугается. – Чудища любят сладкое. И ты любишь сладкое. Понимаешь, куда я клоню? – В ответ на этот вопрос в адрес Лилит очень быстро замотали чёлкой. – Думаешь, почему чудище выбрало именно твой шкаф? Наверняка, каждый вечер, перед сном, ты ешь очередное лакомство… – Не всегда, не всегда! Вчера я ел всего лишь три конфетки и марципан! А позавчера было яблоко, а мама говорит, что яблоки полезны. – Не всё полезно, что в рот полезло. – Она оценила богатырские размеры четырёхлетки, которого явно перекармливали. – Ты теперь весь из сахарной начинки, а чудовище от такого без ума и твоя голова действительно под угрозой. – Это неправда! – Правда-правда, - она придала голосу зловещей басовитости, - никто не откажется от марципанов с яблоками. Я, знаешь ли, и сама бы куснула тебя за макушку, не будь у меня приказа охранять. С вящим ужасом мальчик бросил недожёванного ангелочка на стол. – Я больше никогда… - в отчаянии дитё шмыгнуло носом, но договорить не успело. Периферией слуха Лилит уловила движение за пределами спальни и оказалась у двери точно к сроку. Короткий клинок, пулей влетевшей ей в руку из ножен, вдавился в чужую шею. – Добрый вечер. – Сатана просиял, как свежеотчеканенная монета. – Всегда меня так встречай, адъютант. – Вы велели нести службу, сир. – Она убрала лезвие. Не сразу, но убрала. Никто её не осудит за это крохотное движение остриём прямо по вене – обманчиво безопасное, как щекоткой пройтись. Кинжал офицера даже не царапает кожу, скользит, доходит до цепóчки под рубашкой, звякает той, приподнимая ранее незнакомый ключ, и тут же исчезает. – Что ж, - серафим мгновенно оценил плачущего ребёнка и оплёванную столешницу, - вижу, вы поладили с милым Августином. – Дети весьма уто…милительны. Он хмыкнул, всё поняв правильно: – На сегодня задание завершено, Лилит. Следуй за мной. – А я?! – Августин взревел. То ли от страха, то ли уже от злости. – Кто будет охранять мои марципаны? – Малыш, - мужчина послал ему самый добродушный взгляд, - совсем скоро ты дорастёшь до тех лет, когда станет понятно, что свои марципаны каждый пацан должен беречь самостоятельно. Запомни эту великую мудрость. И можешь не благодарить.