Желанная иллюзия

      Чувство беспокойства нарастало. Стоило Эрену закрыть за собой дверь, как Микаса ринулась к своему телефону, который не включала со вчерашнего вечера. На ярком экране сразу же начали появляться пуш-уведомления одно за одним. Пропущенные звонки и огромное количество смс. Все от Эрена.       – Во сколько будешь дома?       – Ты где?       – Микаса? Всё хорошо?       – Хотя бы напиши, что с тобой всё нормально       – Микаса, ответь, пожалуйста, я переживаю       Она прикусила губу. Возможно, выключить телефон и уйти на всю ночь в неизвестном направлении было не лучшей идеей. Не стоило Эрена заставлять так сильно переживать за неё.       И ведь правда говорят: благими намерениям дорога в ад выстлана. Она так старалась уберечь его от боли, переживаний и негатива, а в итоге, кажется, загнала его в ещё большую тёмную дыру.       Его реакция при встрече была такой холодной и подозрительной, что Микаса невольно предположила, что он уже всё знает. Непонятно как, непонятно где, но знает. И ничего не говорит. Позволяет ей врать, позволяет ей трусить. Так нагло и бессовестно трусить.       Им срочно нужно поговорить, она должна во всём признаться. Она должна сказать ему правду и прекратить эту ложь, которая за два месяца из маленькой мухи превратилась в настоящего огромного слона.       Она открыла окно чата с Эреном и отправила короткий текст:       – Нам нужно поговорить       А затем долго смотрела в экран телефона, ожидая его ответа. Галочка, показывающая то, что получатель прочитал смс, загорелась. Несколько секунд Эрен был онлайн, но заветная надпись «Печатает...» не появилась. Ещё через секунду рядом с его фотографией показался статус «Был в сети только что».       Он не отвечал. Специально. В этом молчании и игнорировании чувствовалась вся его злость. Всё его расстройство.       Он наверняка знает. Или догадывается. Она давно считала его дурачком, но так нагло уйти на ночь и ничего не сказать было слишком опрометчиво.       Микаса чувствовала себя отвратительно. Настолько же отвратительно, как счастливо она чувствовала себя с утра. Проснувшись в постели Леви, она даже не думала о том, что к вечеру её состояние так кардинально изменится.       Сам Леви тоже не писал ей, что заставляло её сердце надумывать лишнего. Вчера она призналась в любви, но он ничего не сказал в ответ. Он её не любит? Она ему всё-таки не нужна? Хотелось написать ему что-то, но ничего не лезло в голову. И она была вынуждена ждать. Ходить по квартире и ждать.       Ждать, пока ответит Эрен, ждать, пока Леви напишет.       Как это мучительно — ждать!       В этом ожидании можно было услышать треск. Это её жизнь трещала по швам. Если не брать в расчёт отношения, то всё более острым становился бытовой вопрос. Где ей жить дальше? Как ей строить свою жизнь?       На эти вопросы у неё не было чётких ответов. Ей хотелось сжаться в комочек и плакать в углу, ожидая помощи со стороны. Хотелось, чтобы Леви спас её от этой лавины, которая катится на неё с огромной скоростью.       Но он ничего не писал. Не звонил. И, кажется, её мимолётные мечты о тихом совместном счастье останутся мечтами. А её реальная жизнь, которая могла бы случиться, не случится никогда.       Какая же она жалкая трусиха. Какая же она эгоистичная тварь, которая думает только о себе...       Ненавижу себя! — эта мысль звучала в голове так же громко, как церковный колокол.       Она смотрела через окно на людей, на машины, на детей, играющих на площадке. И ей хотелось умереть. Выпрыгнуть из окна и почувствовать себя свободной от всего птицей хотя бы на несколько секунд.       Она скрестила руки на груди и до боли впилась ногтями в плечи. Царапала себя сильно и безжалостно, оставляя глубокие красные лунки на коже. Тело как будто брало на себя хотя бы немного психологической боли. Так становилось чуточку легче.       На улице уже стемнело, но Эрена не было дома. Он всё ещё ничего не ответил.       Он точно всё знает. И, кажется, она не успела ему сказать всё сама.       Трусиха!       За окном стояла кромешная тьма, которую отчаянно разгонял единственный фонарь во дворе. Изредка мимо дома проходили ночные гуляки, что распивали алкогольные напитки и горланили песни.       Микаса не отрывалась от окна и телефона, надеясь узнать хоть что-нибудь. Ожидание и незнание медленно поедали её изнутри. Она ощущала себя пленницей Бастилии накануне казни. Разум говорил, что стоит пойти лечь спать, но сна не было ни в одном глазу. Как можно спать сейчас? Она могла лишь продолжать есть себя заживо.       А за окном уже медленно светало. Уличный фонарь погас, птицы начинали свою утреннюю весёлую песенку, дворник лениво подметал сухой асфальт.       Эрена всё ещё не было.       Ещё пара часов, и ей пора открывать рабочий ноутбук.       Чёртова работа!       Почему на неё нужно идти всегда, несмотря на такое мерзкое самочувствие? Почему ни один врач не выпишет больничный на один день из-за нервного срыва? Как будто психика не является частью организма и её здоровье ни на что не влияет.       Она боялась представить, как она сейчас будет работать и сколько ошибок будет в её переводах.       Заставив себя заварить кофе, она села за стол и открыла ноутбук. В этот же момент она услышала звук поворачивающегося ключа в двери.       Сразу же вскочила со своего места и за секунду оказалась в прихожей. Дверь распахнулась, и Эрен медленно вошёл в квартиру, едва отрывая ноги от пола. Его глаза были пусты, взгляд потухший, плечи опущены. Как будто его переехал асфальтоукладчик.       — Эрен? — неуверенно начала она.       Он поднял на неё уставшие, ничего не выражающие глаза.       — Мне нужно сказать тебе кое-что, — тихо говорила она, чувствуя, как дрожит её тело.       Страх схватил её за горло, мешая дышать, а чувство вины засело где-то в животе, придавливая к земле.       — Я не хочу сейчас ни о чём говорить, — без каких-либо эмоций ответил он и прошёл мимо неё прямо в комнату.       Она хотела было сказать что-то, но ни один звук не вырвался из её рта. Какая-то глупая надежда на то, что он просто устал или загулял с друзьями и она ни при чём, где-то витала в голове. Хотя, конечно, он знал... Она никогда не видела его в таком состоянии, как сейчас. Ни разу. И она виновата в этом.       Эрен прошёл мимо комода, на котором лежал билет на представление театра «Парадиз». Внутри что-то сдавленно рыкнуло. Сейчас у него не оставалось вопросов, откуда у неё этот билет. Но хотелось, чтобы она рассказала сама, поэтому спросил:       — Что за билет? — крикнул он ей.       Микаса заглянула в комнату. Сердце тут же испуганно застучало. Она даже не догадалась спрятать билет. Но, с другой стороны, вот он шанс сказать правду. Она посмотрела в его усталые глаза, полные боли.       Пожалуйста, скажи всё сам, не заставляй признаваться в этом самостоятельно... — молила она про себя.       Но он молчал. Ждал от неё ответа.       — На работе нам всем выдали...       Снова не смогла... Опять!       Почему она такая трусиха?       — Понятно, — без каких-либо эмоций ответил он.       Хотелось сказать ей всё в лицо, но он ждал от неё каких-то действий. Тщетно ждал. Какое-то тупое отчаяние засело у него в груди, и он взял телефон, в два клика нашёл сайт продажи билетов на представление.       Этот тип подарил ей совсем не самый дешёвый билет в VIP-зону. Глаза от стоимости увеличились в размерах, но на это уже было плевать!       Почти не раздумывая, он купил этот дорогущий билет. И это была самая дорогая его покупка за последнее время.       — Я с тобой пойду, — сказал он ей, пока та не покинула комнату.       Сердце пропустило пару ударов. Он купил такой дорогой билет, чтобы пойти с ней?       Катастрофа неизбежна...       — Хорошо, — сделала вид, что ничего не произошло, и обратно пошла к рабочему столу.       Эрен же подошёл к постели и лёг туда прямо в одежде.       Сколько лжи у него дома. Даже сейчас она не осмеливается сказать ему правду. Сколько лет они вместе? Он всегда доверял ей, не сомневался ни в едином слове. И трещина в их отношениях взялась ниоткуда. А может быть, он сам не заметил, как пошатнулись их отношения. Когда это началось? Когда она начала охладевать к нему? Когда он допустил ошибку?       Он не мог ответить на эти вопросы. Бодрствовать не оставалось никаких сил, и он провалился в сон.

***

             Мир медленно пустел и терял свои краски, превращаясь в серую массу. Неужели за один день можно проделать путь от тёплого тихого счастья до состояния крайнего несчастья? Изабель ничего не ответила на его смс. Ей явно становилось хуже, и было страшно взглянуть правде в глаза. Страшно даже предположить или подумать об этом.       Она была практически прикована к больничной койке, а его жизнь продолжала идти своим чередом.       Как это несправедливо!       Лучше бы он был на её месте, а она жила счастливую жизнь.       Он ехал в «Крылья», потому что обещал передать эти чёртовы билеты очкастой, хотя все обязанности выбешивали его до невозможности. Всё становилось каким-то неважным и бессмысленным.       Он ещё раз взял телефон. Ни одной смс от сестры.       Старался изо всех сил успокоиться. Без толку.       А ведь ещё утром ему было хорошо. Вспомнил её в своей постели, такую нежную и хрупкую. Она улыбалась и была счастлива. Как мало счастья в его жизни...       Хотел было написать ей что-нибудь, но не нашёл никаких слов. Слишком тяжело не сорваться и не выплеснуть всю свою боль наружу. Он должен быть сильным. Он не должен никому показывать свои эмоции и чувства.       Мужчины не плачут.       Он отложил телефон, откинув идею о том, чтобы хоть как-то искать в ней утешение. У неё и своих проблем хватает. По крайней мере ей ещё предстоит тяжёлый разговор с её недоженихом. Ни к чему ей слушать о таких тяжёлых вещах, как неизлечимые болезни у молодых.       Он припарковал машину недалеко от входа в «Крылья». Взял небольшую пачку билетов и направился внутрь.       В это время суток здесь было совсем не так, как ночью. Трудно представить, что между дневными «Крыльями» и ночными такая большая разница. Сейчас родители с детьми заказывают пиццу на всю семью, а ночью охранники ловят студентов с наркотиками в туалете. Так было всегда.       Он шёл между столами, как ребёнок лет пяти, не смотря по сторонам, врезался в него.       — Солнышко, осторожнее! — обеспокоенная мать встала со своего места и подхватила дочку на руки. — Простите, пожалуйста, — она обратилась к Леви и села обратно за стол, где были, по-видимому, её муж и старший сын.       Леви прошёл мимо. У них с Изабель могла бы быть такая же семья. И он бы так же сидел с родителями в одном ресторане. А потом женился сам и завёл своих детей. Но этот сценарий был предназначен для кого-то другого. Не для него. В его реальности от семьи остались лишь руины. Семья, где отец бросил своих детей, где собственный дядя избивает его мать, сестру и его самого, где сестра умирает от рака в столь юном возрасте.       Он не думал о том, чтобы быть самому счастливым. Он думал о том, чтобы не заразить своим несчастьем кого-то ещё.       Быть одному проще... Безопаснее. А счастье стоит слишком дорого. Ему счастье совсем не по карману.       Он дошёл до двери с надписью «Только для персонала» и ввёл четырёхзначный код на замке, проходя внутрь. Поднялся по лестнице и пошёл прямо по коридору, который упирался в другой коридор, где находился кабинет Ханджи. Проходя мимо двери, где расположился центр видеонаблюдения, до его слуха донёсся знакомый голос:        — О, Петра, Боже, твой ротик такой сладкий, — голос принадлежал местному диджею Оруо.       Петра? Сладкий ротик? Отвратительно. Эта рыжая сука уже совсем заигралась.       Леви не придал этому никакого значения. Но сосать этому вонючему типу... До чего она опустилась.       Он дошёл до кабинета очкастой и тихо постучался.       — Открыто, — раздалось за дверью, и Леви беспрепятственно вошёл внутрь.       — Ах, Ривай! Какой приятный сюрприз! Полагаю, ты принёс мне билеты? — она почти растеклась на столе от удовольствия видеть своего любимого актёра.       Он молча подошёл к ней и кинул пачку зелёных картонок на стол. Она сразу убрала их в ящик и внимательно посмотрела на него.       — Ты, конечно, всегда выглядишь так, будто не с той ноги встал, но сегодня как-то особенно, — с подозрением произнесла она.       — Бывает, — безразлично ответил он.       — Как сестра? — очкастая, может, и была безумной женщиной, но в прозорливости ей не откажешь.       — Плохо, — коротко ответил Леви, не желая вдаваться в подробности.       — Соболезную, — также кратко ответила Ханджи.       Он качнул в ответ головой и направился к двери, как вдруг вспомнил инцидент в коридоре и развернулся на месте, обращаясь к очкастой:       — Кстати, с каких пор Оруо использует центр видеонаблюдения в качестве каморки, где Петра ему делает минет?       Очкастая удивлённо вылупила глаза, и Леви пояснил:       — Шёл сюда и слышал, как они там делом занимались.       Она багровела на глазах, но сдержалась и спокойно ответила:       — Спасибо за информацию.       — Не за что, — на этом он покинул её кабинет и двинулся к выходу.       Крик четырёхглазой сопровождал его почти до самой двери:       — Какого чёрта, Оруо?! Я тебе для личного пользования дала ключи? Извини? Извини?! Я на тебя не обижалась, но можешь забирать свои вещи! Ты уволен!       Интересно, как можно так легко лишиться работы. Ему, Леви, подобные шалости легко сходили с рук.       Весь вечер он просидел в одиночестве, надеясь получить смс от сестры или от врача. Но телефон предательски молчал. Ещё раз захотел написать ей, но снова передумал. Он сейчас совсем не в том состоянии. Он не мог себе позволить обнажить перед ней свои шрамы. Потому что боялся. Потому что ей сейчас совсем не до этого. Каждый переживает свою боль в одиночестве. Самостоятельно. Один.       Спасение утопающего — дело рук самого утопающего.       Он не мог никому помочь, даже самым близким и любимым. И никто не мог помочь ему. Нет смысла звонить ей или писать. Иначе они оба утонут в горе и несчастье. Он один на один со своей болью и одиночеством.       Где-то час стоял под холодным душем, надеясь выбить эту чёртову тревогу, что раздирала сердце. Всё без толку.       Лёг в кровать, но сон упорно не приходил, вынуждая его закинуться таблетками с мелатонином. Уснул еле-еле, просыпаясь среди ночи по несколько раз. И лишь с утра на телефон пришли две смс.       Первая от врача:              – Изабель успокоилась, навестите её, пока не поздно       А вторая от сестры:       – Я тоже тебя люблю, братик...       Вскочив с кровати, он быстро умылся и, не завтракая, помчался в больницу.       Он мчался по коридору до её палаты, не видя никого на своём пути. Он боялся не успеть поговорить с ней. Она не должна уйти так. Они должны поговорить ещё раз. Обняться ещё раз.       Господи, не отнимай её у меня...       В палате было светло и свежо. Обессиленная Изабель лежала на кровати, прикрыв глаза. В её тонкую руку впилась острая игла, к которой крепилась трубка капельницы. Из небольшого пакета медленно капала прозрачная жидкость.       Он тихо подошёл к ней и взял в руки её холодную ладонь. Она медленно повернула голову к нему:       — Братик... — тихо сказала она, и из её глаз потекли крохотные слёзы.       — Я здесь, — также тихо ответил он, не отпуская её ладонь.       Каким же беспомощным он чувствовал себя сейчас. Он ничем не мог ей помочь. Он мог лишь смотреть, как болезнь высасывает из неё оставшиеся жизненные соки.       — Я скоро умру... — она посмотрела в потолок.       — Нет, ты будешь жить, — он сам не верил в то, что говорит, но слышать из уст родной сестры такие слова было невыносимо.       Она слегка улыбнулась:       — Ты будешь... — она вновь посмотрела на него, — не будь только как наш отец, ты же хороший.       Он с трудом сдерживал слёзы. Она говорила еле-еле, что ему приходилось напрягать слух, чтобы разобрать её речь. Казалось, она могла замолчать навсегда в любую секунду. Он боялся сказать что-то не так, чтобы не расстроить её лишний раз, поэтому молчал. Но она вынуждала его что-то ответить:       — Скажи, что не будешь.       — Не буду, — он почувствовал, как в уголках глаз уже скопились солёные слёзы.       Он никогда не плакал перед сестрой. Ни разу она не видела его слёз. Он вообще не плакал. Лишь в детстве, когда Кенни бил его, не жалея. И когда умерла мама.       И вот сейчас был третий раз в его осознанной жизни.       — Солёные, — она увидела едва заметные ручейки на его щеках, что стекали к подбородку.       Он поднёс её ладонь к своему лбу, как будто пытаясь удержать её.       — Знаешь, братик, я ведь никогда не видела море.       Господи, как бы он хотел показать ей это чёртово море. Или даже целый океан. Высокие горы и дальние острова.       — Уверена, я увижу его уже там, — она улыбнулась.       Как она умудрялась находить силы улыбаться даже сейчас. А он просто молчал. Молчал и плакал.       — Хочу, чтобы ты развеял мой прах над каким-нибудь тёплым южным морем, где плавают разноцветные рыбки.       Она говорила спокойно, умиротворённо. Как будто уже смирилась и приняла свою участь. А вот он принять никак не мог. Он лишь изо всех сил сдерживал всхлипы, которые отчаянно хотели вырваться из его груди.       — Обещаешь?       Он молча качнул головой, сильнее сжимая её ладонь. Он так хотел ей что-то сказать, но ничего не приходило в голову.       Медленно текло время. Солнце лениво ползло по небу, приближаясь к горизонту. Уже почти догорели последние игривые лучики, нежно лаская Изабель по щеке.       — Ты мой самый близкий и родной человек, — сквозь слёзы прошептал Леви.       Она снова улыбнулась, несмотря на то, что ей это давалось с трудом — мышцы слушались едва-едва.       — Так хочется жить... — слёзы вновь хлынули из её глаз, а последний луч солнца вспыхнул на небосводе и погас.       Изабель прикрыла глаза и уснула. Её грудная клетка пока ещё качала кислород. Из последних сил.       Леви сидел рядом с ней до тех пор, пока врачи не начали совершать вечерний обход.       — Время, — тихо сказал доктор, намекая на то, что пациенту нужен покой.       Леви ещё раз взглянул на её спокойное спящее лицо и захлопнул за собой дверь, понимая, что больше он не увидит её радостных глаз, её лучезарной улыбки. Она больше не назовёт его «братик», больше никогда не обнимет и даже не обидится за какую-то мелочь.       Солнце село и, можно сказать, забрало её с собой, оставляя его одного бродить в вечной ночной темноте.