***
Удар от рукояти меча кажется вызвал у него сотрясение, отчего он морщится, приходя в себя. Зрение ужасно рассеяно, не позволяет увидеть хоть что-то кроме алого пятна вблизи. Рука невольно хочет протереть глаза для большей видимости. Хотя бы немного. Лишь только после третьей попытки дотронуться до века, он осознает причину своей неудачи. Связанные позади руки не сулили ничего хорошего, и пошевелить пальцами не удается от сильно перетянутых веревок. На них, что напали парни, увлекающиеся морскими узлами? Он морщится промаргиваясь, чтобы хоть как-то восстановить зрение. В нос резко ударяет запах луковой похлебки, которую, очевидно, никто не снял с костра. Ему терять нечего, и зрение медленно восстанавливается вместе с памятью о некоторых событиях ранее. — Могли бы хотя бы снять суп с огня, — говорит он, морщась не то от вида человека перед собой, не то от резкого запаха лука, щекочущего нос, — Саймон вообще-то старался. Никто не отзывается на имя, как и фигура, все яснее приобретавшая явные черты лица, даже и бровью не повела. Едва они решили поесть перед передачей товара, как ворвались двое ублюдков, одетых, словно со страниц желтого женского романа из Инадзумы, и без спроса решили навести здесь порядок. Хотя его доносчик обещал, что ни рыцарей, ни магов бездны здесь не будет. Тогда почему он видит перед собой этот ужасно пижонский любовный интерес девственницы? Даже у коричневой рубашки его «пленителя» отсутствовали рукава, точнее были такими короткими, словно он походил на… Когда его берут за воротник, он не сильно удивляется, скорее отклоняет шею, не желая смотреть на этого идиота, ну и еще не сильно хочется пачкать свое прекрасное лицо. По крайней мере, он считал его привлекательным. — Каким образом у вас оказался ребенок? Он невольно морщится от голоса, словно кто-то ругает его за разбитое стекло как мальчика. — Вообще-то обычно перед допросом, не знаю, спрашивают имя… Только его слова проходят мимо ушей безэмоционального человека, когда он слышит другой голос позади себя. — Люциус, скажи этим рыцарям, что они хотят… Молодой человек удивляется звуку позади себя, но повернуться мешает неудобная поза. Растерянным взглядом он осматривает их безопасное место, замечая, что никто из его подручных не в состоянии не то, что дать отпор, а даже пошевелиться. Какого хрена. Не успевая ничего обдумать, Люциус снова чувствует, как его берут за грудки, на этот раз с большей силой, вынуждая повернуться вперед, что он и делает. Человек перед ним не источает никаких эмоций, и не намерен повторять свой вопрос второй раз, лишь прожигая охотника за сокровищами взглядом своих алых глаз. Но он не собирает сдаваться, не зря взял командование на себя. Еще даже мсяца не прошло с момента его главенства. Глупо вот так просто лишиться всего, чего добивался три года! Люциус сглатывает, замечая, как в алых зрачках пылает пламя, или это всего лишь отражение костра позади? — Не знал, что рыцари фавония принимают проститутов. Наверное, туда берут за хорошее личико… — еще одна шуточка становится последней, прежде чем остатки его гордости перед подчиненными медленно сгорают в чужом огне. И удар по лицу оставляет гигантский синяк на его скуле, кровь собирается внутри рта вместе со слюной. — Где. Вы. Нашли. Ребенка. — он говорит каждое слово по-отдельности, не желая даже слушать сальные слова Люциуса. Но и сам парень не горит желанием отвечать. Возможно, если бы Люциус застал более юного Дилюка, последний бы отступил, уступив более опытным капитанам ордена. И если бы рядом был Кэйа, наверное для него все повернулось бы иначе. Но, к сожалению, сейчас более взрослая версия Рангвидра не была настроена на дешевые попытки дипломатии. Его многое удерживало от желание искалечить каждого, кто был причастен к похищению Кли. Ее синяки, уставшее детское лицо со впалыми щеками и тяжелый запах сумерского наркотика на ее одежде. Перед тем как уйти, держа на руках ребенка, Кэйа просил Дилюка воздержаться от физического насилия и предоставить все властям. Однако этот парень сам любезно заколачивал гвозди в свой гроб. — Послушай, папаша, что ж ты не следишь за своей доченькой? Люциус правда не думал о родстве этих двоих, скорее просто хотел поддеть и без того взбешенного Дилюка. Бросил слова на ветер, желая успокоить себя и расслабить свою психику. Вести себя как и полагается лидеру — не падать духом и, тем более, ничего не сообщать. И результат не заставил себя ждать. На серьезном лице Дилюка промелькнула боль и сожаление, которой так хотел воспользоваться Люциус. Только это была последняя капля, сдерживающая пожар. И Дилюк выдыхает тяжело и громко, прежде чем отклонить стул охотника назад. Едва имеющие возможность двигаться связанные подельники невольно отползают в сторону стен. Блондинистые собранные в хвост волосы отклоняются вместе с головой вниз, и горячий воздух, ранее щекочущий кисти его рук, пробегается по хвосту. Ничего не понимающий парень старается уйти от горячего дыма, но извернуться не получается. Пламя с костра перекидывается на волосы молниеносно. Дилюк едва держит парня за рубашку, не проявляя ни одной эмоции, лишь наблюдая за извивающимся телом. Крик разрезает барабанные перепонки каждого в округе, искажая лица подчиненных Люциуса, не вызывая у Дилюка никаких сожалений. И половины минуты хватает, чтобы от волос охотника за сокровищами почти ничего не осталось. Силой глаза бога Дилюк заставляет огонь отступить от остатков волос — если их еще можно было так называть — и поднимает парня за ткань одежды, давая возможность отдышаться. Несколько минут он с тяжелым дыханием восстанавливает силы в шоке смотря на своего мучителя, что также холоден. Возможность кричать оскорбления дается Люциусу с трудом, но адреналин скачет в его сердце как и пульсирует обожжённая плоть на голове. И на затылке всего-то за несколько минут образуются крупные пузыри с жидкостью внутри, говоря о серьезном ожоге кожи. — Я не люблю повторять, — голос Дилюка спокоен, не смотря на ситуацию. И оскорбления Люциуса останавливаются, когда он замирает в шоке. Рагнвиндр смотрит прямо, не спуская глаз с охотника. Каменное лицо не дает никаких поводов для пощады, только сильнее создавая страх. Какого черта? Этот ублюдок реально готов его прикончить просто из-за какой-то тупой девчонки, которую они нашли в лесу? Архонты, здесь буквально недавно одна из группировок продавала детей какому-то знатному местному извращенцу. Эта дрянь была так доверчива, просто пошла с ними к мысу. Он истратил на нее свою последнюю унцию лиюэйского опиума. Только потому что она имеет глаз бога. И даже отправил часть отряда договариваться со снежнянцами. За эту мелкую можно было выручить большую сумму. Владельцы глаз бога дорого стояли. Еще и ребенок. Но он точно не стоил блондинистых волос Люциуса. С потерей волос и появлением угрозы своей жизни, у главаря быстро развязался язык, и Дилюк слушал его довольно внимательно, сжимая ладони в кулаки так сильно, что сводило всю руку. Но нужно было прежде услышать всю историю, чем желать всем этим людям смерти. Возможно бы Кэйа мог помочь ему оставаться в живых, выуживая информацию уже в Монде в ордене. Но синяки на запястьях Кли и на щеке не выходили из его мыслей, пока он смотрел на охотника за сокровищами. Наверное из него было бы можно получить еще много более важной информации, но на словах о договоре со Снежной разбудили в Дилюке новые чувства ненависти. И он поддался эмоциям гнева. Увидевший это Люциус на адреналине только разжигает огонь. — Значит реально папаша… — смех, больше похожий на кашель, рвал легкие, пока сорвавшийся от криков голос продолжал, — Хреновый из тебя родитель, наверное и мать Мондовская… — и кашель снова обжег горло, — Жаль, что я не позволил тому охотнику поиграть с этой девкой. Может это бы научило тебя лучше заботиться о семье. Слышалось, как внутри Люциуса ломались кости, лишь затем следовали безбожно громкие всхлипы. Открытый перелом парня вызвал у кого-то приступ рвоты. Перепачканная в чужой крови перчатка не останавливала Дилюка ни на секунду, пока он молча продолжал причинять охотнику увечья. С каждым более сильным ударом стараясь заглушить слова, вырывающие из него душу. Если бы он смог помочь отцу. Если бы он не причинил боль Кэйа. Если бы он поговорил тогда с Джинн. Если бы он не уезжал. Если бы он не оставил их. Если бы он не оставил Кли. Если бы Дилюк лучше заботился о своей семье. Возможно бы все было по-другому. Он останавливается, когда слышит плачь позади от связанных охотников с умоляющими просьбами о пощаде их лидера. И лишь затем огонь в его глазах затухает, Дилюк замечает, что бьет уже обмякшее тело без сознания. на глаза почему-то наливаются слезы. Такие детские, словно от обиды. От которых хочется кричать и топать ногами, будто эта несправедливость исчезнет и родитель обнимет тебя, утешая в своих объятиях. На руке, даже сквозь промокшую от чужой крови перчатку, чувствуются ссадины, которые долго не будут заживать. Он разжимает кулак, уставившись на свою ладонь, разглядывая каждый свой палец по-отдельности. Папа в детстве всегда сжимал ладонь Дилюка, если тот чего-то боялся. Кэйа вечно тащил Дилюка за руки, когда они оба убегали от разгневанной Аделинды в виноградники, еле сдерживая смех. В момент когда Джинн переживала о повышении, Дилюк держал ее позади за пальцы, приободряющее легонько дергая за них. Маленькие руки Кли были такими крохотными по сравнению с его ладонями, что удивляло саму девочку не меньше, но никак не мешало ей рисовать на отцовских пальцах. А подушечки Джинн всегда были мягкими, когда она прикасалась к его коже. Дилюк вытирает слезы рукавом, оставляя мелкий след крови на щеке. Вторая ладонь все еще державшая бессознательное тело, разжимает кулак на чужой одежде, отчего туша падает рядом с костром чудом не задевая пламя. У кого-то на заднем плане слышится плач и просьба главаря очнуться, но это уже не интересует Дилюка. Он делает шаг назад качаясь, едва не теряя равновесие. В ушах слышится шум и тошнота подкатывает к горлу от запаха чужой крови и рвоты. Дилюк хватается за лицо, протирая его в попытке прийти в себя. И только затем находит в себе силы выйти на свежий воздух.***
Кли дышит тихо, как обычный ребенок когда спит. И Кэйа это не может не радовать. Он крепче прижимает к себе племянницу, закрывая ей уши при внезапных криках. Будь он сейчас там, возможно он бы утихомирил его. Но Дилюку необходимо выпустить этот пар. И кому как не его брату знать об этом. Дилюк слишком эмоционален, сколько бы он не скрывал свою природу. Неудивительно, что Кли в первое время звала его хмурым взрослым. Чередуя со словом «папа», конечно. По себя Кэйа думает, что не смог бы оставить кого-то в живых, если бы нашел своего ребенка в таких обстоятельствах. Как замять это дело Кэйа придумает позже на свежую голову. Сейчас важно скорее довести Кли до собора. При сильных возгласах Кли невольно хмурится и ворочается внутри пиджака, вызывая у Кэйа больше улыбку, нежели беспокойство. И все же, удваивая шаг, он по-прежнему несет ее осторожно, аккуратно, насколько возможно нести ребенка через лес. Горьковатый запах опиума режет ноздри, заставляя Кэйа хмуриться. Остается только надеется, что доза не превышала возможные нормы. Хотя он больше врет больше себе, думая о том, что с его племянницей все более или менее в порядке. Ее первые шаги были такие неумелые и серьезные, и также радостью лучилось ее лицо, когда прибежавшая на крики (это действительно были громкие возгласы) Кэйа Джинн увидела лишь только смеющуюся Кли, весело хлопающую по полу. Растерянное лицо Кэйа вызывало у обеих блондинок улыбки. Он брал ее на руки, помогая стоять на ногах, и говорил, что не позволит его так унижать при своих друзьях, а затем целовал эти пухлые щеки, пока малышка прыгала словно в ползунках. Кэйа действительно любил свою племянницу с момента ее рождения. Держа ее в руках, как тогда в первый раз, Кэйа беспокоится как держится ее голова у него в руках и как Кли сопит. Хотя прошло столько лет, а она все еще хмурит свой материнский носик во сне. Словно он снова впервые ее встретил. И Кэйа легонько улыбается. Кли в безопасности. Осталось только вернуть племянницу домой. Когда он видит своего коня, Шашлычок по привычке мотает головой, готовый сам отвязать себя от дерева. Конь по-своему ласково встречает хозяина. Прежде спокойная лошадь Дилюка фырчит в ответ, слыша как хрустят ветки позади Кэйа. Спину пробирают муражки, и он поворачивается. Позади него Дилюк еле облокачивается на дерево, складываясь чуть ли не пополам. На секунду кажется, что его самого сейчас вырвет, но Дилюк громко сглатывает. На бледной коже, прилипшие от пота волосы кажутся странными. И только кровь на щеке Дилюка выводит Кэйа из транса. От звуков девочка сильнее вертится в пальто, и Кэйа только сильнее закутывает Кли. Времени на разговоры нет, но сейчас кто-то должен держать голову трезвой. — Они мертвы? — Дилюк делает несколько шагов вперед, хватаясь за другое дерево. Его ноги словно совсем ватные. Он мотает головой отрицательно, затем останавливается в раздумьях, держась за голову. — Я … не знаю, — Кэйа только выдыхает. — Вести коня сможешь? — на вопрос Дилюк только кивает. Он помогает усесться брату на лошадь, просто молясь, чтобы тот не отключился во время пути, лишь затем сам вместе с девочкой залезает на Шашлычка, четко раздавая команду коню. В Мондштадт они прибывают с рассветом. И Джинн в это ранее утро берет выходной.