Банальная история (18+)

Чанбин в общем-то и сам не помнил, как выбрался из подсобки, как дошёл до выхода в универ и по дороге вроде даже кому-то там что-то там сказал. Ах, да. Это был Бан Чан. Он схватил Чанбина за руку и попробовал увести за собой для какого-то там серьёзного разговора, но Со, что-то невнятно бормоча, выдрался из его рук и почти бегом пошёл к выходу. Потом он шёл домой. Шёл и уговаривал себя не реветь. Слёзы стояли в горле, душили и не давали глубоко дышать, но он всё же мужественно терпел. Правда, в автобусе на него подозрительно поглядывали, и один сердобольный омега даже спросил, не нужна ли ему помощь. Это было странно, ведь Чанбин точно не плакал. Он пробормотал, что спасибо — не надо, и вышел на одну остановку раньше, чем надо было. Дорога до квартиры была мучительно долгой, но зато во дворах, сквозь которые шёл Чанбин, никого почти не было. Когда за ним закрылась дверь его квартиры, которую он снимал с первого курса и которая часто становилась его берлогой, его убежищем в самые трудные времена, у него хватило сил только чтобы присесть на стойку для обуви и опустить голову на руки. По дороге хотелось реветь, а сейчас глаза были сухими. Только ком в горле оброс колючками и категорически не хотел глотаться. Так он сидел… сколько-то. Долго. Ему звонили. После десятого звонка, он всё же дрожащими руками взял телефон, но, увидев на экране ненавистное теперь имя, швырнул телефон в стену в конце коридора — и тот умолк. Видимо, навсегда. В общем, слёзы не появлялись. Он пошёл в душ. Ему внезапно показалось, что там, в этой чёртовой подсобке, он вымазался чем-то отвратительным, мерзким, что покрыло чёрным налётом не только тело, но и душу его, и сердце. И он попытался это смыть с себя, но как только горячая вода коснулась его тела, как только он почувствовал целительные струи на коже, его как будто прорвало. Он заревел. Сначала беззвучно, опустившись на дно кабинки, трясясь всем телом и открывая в мучительных судорогах рот, потом, после громких всхлипов, пришли горькие громкие рыдания. Он выл, как мучимый агонией волк воет в последней безнадёжной попытке ухватиться за Луну как причину остаться жить. Только вот Чанбин не видел даже этой Луны. Его снова оскорбили, снова использовали. Теперь — чтобы навредить другу. Насмешливые и злые глаза красавчика Джиюна, которого он так пытался забыть, снова встали у него перед глазами. Когда эта звезда школы, стала подбивать клинья к неприметному и постоянно сердитому Чанбину, он растаял достаточно быстро. Хотя его лучший друг Джисон, которому это сразу не понравилось, пытался привести его в чувства. Он говорил Со, что всё это как-то подозрительно, что всё развивается слишком быстро, но… Чанбин был очарован тёмными глазами и высветленной чёлкой альфы, его широкими плечами и белозубой улыбкой. И его словами о том, что красота Чанбина — внутри, что увидеть её сможет только тот, кому Чанбин воистину не безразличен. Как, например, он, Ли Джиюн. После нескольких тёплых встреч, сладких поцелуев и жарких объятий по углам они договорились, что их первая ночь будет после выпускного Джиюна, на который он пригласил Чанбина, огорчив и разочаровав этим большую часть омег-выпускников. Только не случилось этой ночи. Джисон смог снять видео, на котором Джиюн рассказывает своим дружкам о том, что переспать с Чанбином, неприступным Бинни, железным Со — это цена карточного проигрыша Джиюна главному школьному врагу Чанбина, Мин Юнсону. Этого омегу Чанбин как-то задел словом, а потом всё это вылилось в постоянные стычки и мелкие пакости со стороны Мина. И дошло вот до этого. Чанбину было тогда так плохо, что Джисону пришлось вызвать скорую. Время лечит. Воспоминания о том, как он выплеснул алый морс на белый шикарный костюм Юнсона, а потом дал по морде и сломал нос Джиюну, иногда грели его истерзанную душу. Он тогда прошёл всё: я самый плохой и не достоин ничьей любви, меня все ненавидят, надо мной все смеются… Он сменил школу, он не мог больше видеть Джисона, хотя именно он его спас. И Чанбин понимал это, но поделать с собой ничего не мог. Как только он видел очаровательные щёки и милые круглые глаза друга, в памяти всплывал голос Джиюна, который в подробностях рассказывает друзьям, что он будет делать с Бинни после выпускного вечера и что потом скажет, чтобы бросить его как можно красивее и пафоснее. Джисон его понял и просто исчез из его жизни. Рана чуть подзатянулась. Но теперь, сидя в кабинке душа под горячими струями, он снова чувствовал, как из-под вскрытой насмешливыми словами двух красавчиков-альф корки начинает выливаться боль. Она расползается по душе, старательно перечёркивает жирными чёрными крестами каждый радостный день, который Чанбин провёл с Хёнджином, проникает в сердце и заставляет его захлёбываться гулким стуком. Боль застилает свет перед глазами и не даёт продохнуть. Его использовали. Его снова унизили. Его снова предали. Он нашёл в себе силы встать с пола и выключить душ. Вытереться. Надеть бельё и штаны. Выйти из ванны. Каждый шаг давался с трудом. Звонок в квартиру раздался неожиданно и заставил Чанбина вздрогнуть всем телом. Он всё ещё плохо соображал после дикой истерики в душе. Поэтому просто подошёл к двери и открыл её, ни о чем не спросив и никуда не посмотрев. Ему было наплевать, ему хотелось прекратить звонок, который бил по нервам, как ток. Почему-то именно Хёнджина он никак не ожидал увидеть. Он вообще никого не ожидал увидеть, но вот Хёнджина — меньше всего. Чанбин тупо смотрел на альфу и пытался понять, как оказался здесь человек, который полтора часа назад разбил ему сердце, вынул и растоптал душу. Хёнджин глядел на него пристально и тревожно. Очевидно, что-то было такое в лице или взгляде омеги, что он не мог начать говорить. Чанбин решил наудачу попробовать закрыть дверь, но Хёнджин обладал отличной реакцией, так что это не удалось, и альфа через несколько секунд молчаливой яростной борьбы оказался в прихожей, закрыв входную дверь. Он опёрся на неё спиной и, чуть задыхаясь после борьбы, спросил: — Что происходит, Бинни? Может, объяснишь? — Зачем пришёл? — спросил отстранённо Чанбин. — Получить от меня ещё что-то? Тебе же разрешили больше со мной не общаться. Чанбин с внезапным наслаждением увидел, как вытягивается от удивления лицо Хёнджина. — Уходи, Хёнджин, — душевно предложил он. — Уходи и просто обо всём забудем. Ты помогал другу. Помогал в поганом, недостойном деле, но… За Феликса я морду бить буду не тебе, а этой сволочи Минхо. А ты… просто уйди сейчас по-хорошему. Пожалуйста. Ему какое-то мазохистское удовольствие доставлял этот тон — милой задушевной беседы, доброго совета слегка заплутавшему по жизни человеку. Этот альфа — самое ужасное, что с ним когда-либо случалось, но он не будет его бить или обижать. Пусть валит. Только вот валить Хван совершенно не собирался. Он хмурил брови и кусал губы, пытаясь что-то понять. — Зачем бить морду Минхо? — спросил он наконец. И среди самых нелепых вопросов, которые можно было задать, Хёнджин выбрал, конечно, победителя в категории. Чанбин даже опешил слегка. — Что? — удивлённо переспросил он. — Как это зачем? — Хорошо, спрошу иначе: за что ты собираешься бить морду Минхо? — Хёнджин, видимо, всё-таки считал себя бессмертным, поэтому настаивал. — Я все знаю, — устало сказал Чанбин. На него вдруг накатила такая тяжесть, что он качнулся и еле устоял на ногах. — Что с тобой? — тут же подскочил к нему Хёнджин. Чанбин ударил его почти не замахиваясь, снизу, по челюсти. Голова альфы безвольно мотнулась назад, он коротко простонал и отступил на шаг. Следующий удар пришёлся в живот, так что Хёнджин сложился пополам, попятился и с невнятным хрипом сполз по стене. Он откинул на неё голову и часто задышал, зажмурив глаза и подтянув к себе одно колено. Чанбин подошёл к нему и склонился над ним, вглядываясь в искажённое болью лицо. Даже сейчас он был бесконечно красив, даже закушенная до крови губа и сморщенный нос его не портили. Он приоткрыл глаза и, сбиваясь, спросил: — Я понимаю… за что… меня… Но за что Минхо? Он… тебе… что-то сделал?.. — Феликсу, Джинни, — шёпотом сказал Чанбин. Он наклонился ниже, ухватил Хёнджина за его хвостик и вздёрнул его лицо вверх, больно сжимая волосы, от чего альфа зажмурился. — Он сделал не мне, а Феликсу. Добился всего, чего хотел, да, Джинни? Вы так это называете? С этим ты его так ласково поздравил? Он размахнулся, чтобы дать увесистую пощёчину альфе, когда Хёнджин, не открывая глаз, сказал: — Минхо сделал ему предложение. — Рука Чанбина замерла в воздухе. — И Ликс… Феликс… согласился. Вчера. — Что?.. — растерянно переспросил дрогнувшим голосом Чанбин. — Что?.. — Минхо сохнет по Ликсу с первого курса. Он от тоски себе места не находил из-за этого веснушчатого солнца. — Хёнджин по-прежнему не открывал глаз и иногда морщился, прижимая руки то к животу, то к челюсти, на которой уже начал наливаться всеми цветами радуги мощный синяк. Чанбин почувствовал, что сейчас упадёт, поэтому отошёл к противоположной стене и стёк по ней на пол. Хёнджин продолжил: — Но Ликс был вроде как равнодушен. Вы были неразлучны, и нам казалось иногда, что вы… больше, чем просто друзья. Он так на тебя смотрел… Как будто ты самый лучший человек на земле. Наверно, именно наблюдая за ним из-за постоянного нытья о нём Минхо, я тоже стал на тебя смотреть. В горле Чанбина что-то булькнуло, когда он попытался что-то сказать, засмеяться, возразить… Но ничего не вышло, поэтому он благоразумно умолк. — Ты был рядом с ним. И не давал Минхо даже дохнуть в его сторону. Два с половиной года он облизывался на твоего друга и боялся открыто с тобой конфликтовать, чтобы не задеть своего дорогого «нежного мальчика», драгоценного Ликси, чтобы не показаться ему грубым и жестоким альфачом. А вот ты не стеснялся в выражениях, когда нападал на Минхо. Мне было иногда его очень жаль. С тем количеством яда, которым природа его наградила, и не иметь возможности угостить им того, кого больше всех хочется придушить… Он многое пережил, наш Минхо… Поэтому и ходил постоянно злой, как чёрт. И с омегами, которые ему прохода не давали, был так жесток. Знаешь, не только альфы бывают навязчивыми и бессовестными. Минхо, конечно, не идеал, но он держался достойно. Чанбин, слушая Хёнджина, совсем забыл, где он находится и что происходит. Всё, что говорил ему этот человек, кирпичик за кирпичиком выбивало из картины мира, в котором он жил последние два года. Это было ужасно и потрясающе одновременно. Он не заметил, что Хёнджин уже открыл глаза и молча пристально смотрит на него. Чанбин посмотрел в ответ. Прямо в глаза. И понял, что всё это — правда. Что всё так и есть, и он в этой истории почти злодей… Хёнджин как будто услышал его мысли. — Я начал с того, что зауважал тебя. Ты был готов ради наивного и милого Ликса на всё. Ты так его оберегал, так заботился о нём. Минхо ныл, что из-за этого ему нечего предложить любимому омежке — пока у того был ты. Мне… стало его жаль. Он неплохой при всех своих тараканах… И с Ликса готов пылинки сдувать. Это в разговорах со мной он весь такой крутой мачо, который развёл своего жениха на секс до свадьбы, хотя тот вроде как не собирался. А на самом деле он трепетно к нему относится. Я видел их вдвоём. И ты поймёшь, когда увидишь… — Почему мне Ликс… не сказал? — тоскливо прошептал Чанбин. — Они… боятся твоей реакции. И потом Минхо жутко боится, что ты узнаешь о нашем плане по… — Хёнджин внезапно замялся и смущённо опустил глаза. — По твоему отвлечению. Поверь, — торопливо добавил он, — это был жест отчаяния. Почти признание твоей непобедимости. Один он бы точно не справился. При всех своих альфьих закидонах формула «схватить — утащить — завалить — оттрахать — взять замуж» не для нашего Минхо. Ему надо по любви. — Быстро же он её добился, — горько сказал Чанбин. — Впрочем… Феликс был давно в него влюблён. Кто ж знал… Мы думали, что Минхо, красавчик, к ногам которого омеги падают и сами в штабеля укладываются, если и посмотрит на Ликси, то только для того чтобы обидеть… — Поэтому я предложил Минхо помощь. Тем более, что сам по себе я, наверно, никогда не решился бы к тебе подкатить… А тут такой предлог для самого себя. Помощь другу — святое… — Кто автор занимательной легенды о споре? — спросил Чанбин отстранённо. — Я, — смущённо ответил Хёнджин. — Минхо плохо соображал в последнее время. Спермотоксикоз, все дела… Он только о Ликсе мог говорить. И о том, какая ты сволочь. Две темы. Мне надоело. Тем более, что мы с ним… кардинально расходились в оценке твоей… персоны… Так что… Случилось, как случилось. Но… как ты узнал? Бан Чан рассказал? — При чём тут Бан Чан, — удивлённо открыл глаза Чанбин. — Он откуда может знать? — Ну… Он, кажется, слышал, как Минхо на радостях после ночи с Ликсом пел мне дифирамбы по телефону. Прямо в «Печеньке», идиот. Ну, и наш любимый председатель студсовета услышал и сделал не совсем правильные выводы… наверно. Минхо, по крайней мере, так думает. — Как и я… — еле слышно сказал Чанбин, отводя глаза. — Я слышал ваш разговор в комнате студсовета. Сидел в подсобке. И не спрашивай, что я там делал! — сердито поднял он палец в ответ на насмешливый взгляд и приоткрытые для вопроса губы. — Это неважно. Важно, что я решил, что ты… — Что я тебя отвлёк, чтобы Минхо развратил наше солнышко, — закончил за него Хёнджин. — Ну, в принципе… так ведь и есть. Тебе не в чем себя упрекнуть. Думаю, бил ты меня в какой-то мере правильно. Я же всё-таки тебя обманул. Но всё же… у меня две просьбы… — Какие? — вскинул глаза Чанбин, мучительно покрасневший от стыда на словах Хёнджина об избиении. — Только скажи! Я… сделаю… Хёнджин озадаченно приоткрыл рот. — Тогда три, — нахально усмехнувшись, сказал он внезапно. — Я тебе не проигравший Минхо, чтобы выполнять твои три желания, — тут же пошёл на попятную нахмурившийся Чанбин. — Ты сказал, что сделаешь всё. Я тебя за язы…чок твой нежный не тянул, — с какой-то странной интонацией договорил Хёнджин. — Ну, — нехотя сказал Чанбин. — Что за просьбы? — Налей мне воды. Оденься, иначе я начинаю терять контроль. И дай себя поцеловать.