Шоколадный кофе

      Квакити был настолько деловым человеком, насколько это возможно. Они со Шлаттом познакомились, когда шестнадцатилетний Кью надул девятнадцатилетнего Джонатана в покер в баре на две тысячи долларов. Джонатана Шлатта, который не был азартным человеком никогда ни до, ни после этого дня. Через полмесяца Квакити встретил Шлатта ещё раз, и получил от него телефонный номер. Уже на следующее утро он умудрился впарить странный кофейный проект, державшийся на творческих людях, нескольким крупным инвесторам. Школьник ростом с тумбочку. Шлатта это впечатлило.       Их сотрудничество гладким не было — поначалу Кью не хотел оставаться на одном месте, рвался в незаконщину и даже не пытался бороться с кокаиновой зависимостью. Шлатт сказал уже позже, когда они обсуждали это, что считал шулера достаточно талантливым, чтобы повозиться, потратиться и вытащить его из ямы, не сомневаясь ни секунды. Он не прогадал. Шлатт никогда не прогадывал в таких вещах. Он умел ставить на нужных людей, и выбирал их чуть ли не с полувзгляда, указывал едва заметным жестом, и говорил что-то вроде «вот этого убеди». Квакити убеждал. Он шёл к бедным студентам и владельцам заводов, признанным гениям и бродягам, на которых Шлатт почему-то вдруг обратил внимание, чертовски хорошо убеждал их, вне зависимости от того, как громко они с боссом только что друг на друга орали, а потом эти привлечённые люди творили креативные чудеса.       Время шло, Квакити превратился из диковатого и озлобленного подростка в настоящего сотрудника с настоящим контрактом, второго человека в компании и преданного пса как ДжейКомпани в целом, так и Шлатта лично. Особенно Шлатта лично. Квакити любил его куда сильнее, чем стоило, куда сильнее, чем любил в ответ босс, но поначалу Кью не понимал этого — и очень сильно обжёгся. Он изменился, пропала привычка носить шапку — больше не нужно было скрывать грязноту волос, потому что имелась квартира с душем. Больше не нужно было постоянно быть готовым к удару по голове. Квакити больше не нужно было бояться, когда люди кричат на него (он взрослый человек!), но с этим он перегнул палку — перестал бояться, когда на него кричит Шлатт.       Кокаин ожидаемо стал точкой преткновения. Тот факт, что Кью никогда не противостоял зависимости всерьёз, не мог не рассорить их; Шлатта в какой-то момент достало, что он ездит в поисках по моргам, что вытаскивает Кью из диспансеров и из-за решётки, что Квакити обещает пятидесятый раз, а после разговора идёт и принимает новую дозу. Последней каплей стала для босса сорванная конференция, на которую Кью не явился. Не явился, потому что сидел в офисном сортире и нюхал дорожки прямо с рук. Всё уже дошло до этого. Шлатт уволил его нахуй через двадцать минут после того, как там встретил, обдолбанного, жалкого, даже не слушая больше оправданий и очередной лжи про отравление, и тогда Квакити понял, что его больше не защитит талант. Даже у Шлатта, человека, который ценил его больше всех, был предел терпения. Перейдя черту, Квакити услышал «С этого момента ты принесёшь компании больше хуйни чем пользы» и был уволен, как последняя собака. Первые дни Квакити думал, что это такой способ проучить его, но через какое-то время ощутил реальное одиночество. Нихуя он не изменился. Он всё ещё чертовски ненавидел улицу и боялся её жителей, потому что он не был взрослым на самом деле, он был тяжело зависимым несчастным юнцом, который довёл ситуацию до того, что его бросили снова.       …Самое страшное, самое пиздецовое время жизни Кью иногда до сих пор возвращалось к нему в кошмарных снах. Он не мог сосчитать, сколько раз его чуть не убили, не мог говорить о том, на что тогда шёл ради дозы, и ночь за ночью рыдал, потому что болезненно скучал по Шлатту. По защищённости, временам, когда его действительно ценили, но по самому боссу больше — и он не прятался от своих мыслей, потому что хуже уже и так было некуда.       Всё должно было закончиться в тюрьме, но в жизни Кью случился Сапнап. Это был человек из структур, в которых Квакити бывал против воли, но неправильный — он почему-то прикрывал мелкому наркоше зад, подбирал с земли в переулках и даже кормил вкусной домашней едой, которую приносил в участок в контейнере с пандочкой, будто был обычным офисным писакой. Квакити ни на секунду не верил, что Сапнап сам готовит, и вскоре узнал, что чёрно-белый коп встречался с милашкой Карлом. Единственный раз, когда Сапнап был с Кью груб — когда предупреждал его не вздумать пытаться что-то сделать Карлу. Квакити не собирался, он просто наблюдал за милой семейной жизнью копа из отдела по борьбе с наркотиками и воспитателя детсада, и завидовал. Он хотел нормальной жизни тоже. Хотел к Шлатту, и благодаря Карлу с Сапом избавился от зависимости. Его ломало, будто пропуская через жернова мельницы, но вместе с этими двумя было немного легче, его не так сильно душило одиночество, вернулось чувство безопасности, и с ним Кью смог выдержать ад. В конце концов он вышел из клиники, осторожно набрал тот самый номер, стикер с которым впервые взял в руки в баре, и когда Шлатт взял трубку со своим до боли привычным, хриплым «Да?» (раз ответил, значит так и не научился смотреть на дисплей, прежде чем взять трубку) сказал ему «Десять месяцев, Шлатт. Я чист. Этого больше не повторится».       И Шлатт взял его назад. Теперь Квакити был куда внимательнее, куда осторожнее, понимая, что не неприкосновенен, а Шлатт — в разы более раздражительным и придирчивым. Грубости, которых раньше не было, ранили и обижали, но Кью всё равно старался изо всех сил, пытался доказать, что он по-прежнему полезен. Всё равно был счастлив, как раньше, и на этот раз ценил это. А затем Квакити понял, что дело не в нём. Что Шлатт не обижается и не относится предвзято к нему, он в целом стал злее почему-то, а почему — Кью не знал. Всё стало значительно хуже, когда вскрылся алкоголизм босса, тоже по-странному беспричинный, потому что компания уже пару лет находилась на подъёме, всё получалось так, как Шлатт мечтал планировал. Потом Квакити встретил Эрнеста и Хелен Шлатт, заявившихся в офис. Вопросы отпали, дела пошли ещё паршивее. Было туго, когда Шлатт оставлял его одного, топя себя в спирте, будто ему было плевать на всё; в какой-то момент Квакити пришлось прятать от босса телефон, чтобы тот не получал звонков, и физически не впускать его токсичных родаков в офис, добавив их имена и фотографии в список персон нон грата. Сложнее всего было терпеть невыносимый теперь характер Шлатта, но Кью молчал, до истерики боялся второго увольнения, продолжал вздрагивать от каждого слова и пытался спасти компанию. Даже получалось относительно — то, что создал Шлатт, работало почти без перебоев стараниями Квакити, только ничего нового того же уровня не появлялось, и компания замерла в ожидании. На три года. Кью жил от одного трезвого периода босса к другому, Кью жил боссом, Кью жил кое-как.       А теперь появился чёртов Уилбур Сут — высокий красавчик-бродяжка, сготовил какой-то псевдоособенный кофеёк, и Шлатт влюбился без памяти. Квакити никогда ещё не видел такого Шлатта — настолько нежного, переживающего и заботливого, даже тревожного немного; он определил зарождающиеся чувства много раньше, чем сам босс, и тут же чуть не утонул в противоречивости собственных. С одной стороны была самая обычная ревность. Зависть. Кью, как персоне склонной к полиамории, нравился и Уилбур, бесспорно, но это маленькое влечение не могло перебить его главное чувство в жизни — любовь к Шлатту, который никогда её не замечал. А вместе с этими жгучими и неприятным эмоциями, вместе со сжатыми кулаками и ночными звонками то Карлу, то Сапнапу, была и какая-то радость. Босс нашёл то, что искал. Босс вернулся к жизни. Босс работает, становится лучше из-за Уилбура?..       — Супер, ты вовремя, — сказал Шлатт тихо, увидев его на пороге. — Заходи. Кофе будешь? В смысле… чай. Квакити ступил внутрь квартиры, в которой не был года три, разулся.       — Чёрный?       — Ага, — Шлатт кивнул, и Квакити улыбнулся. Он никогда не любил кофе, и Шлатт, оказывается, об этом помнил. Квартира выглядела прибрано. Квакити не понял, почему удивился этому факту. Он ожидал беспорядка, который босс всегда оставлял в кабинете, бутылок, но всё было нарочито чисто. Шлатт усадил гостя за кухонный стол, поставил прямо перед ним большую тарелку с печеньем и какими-то конфетами, залил кипяток в заварник. Вытащил кружку из посудомойки — Квакити заметил, что машина забита под завязку.       — В общем… — Шлатт поставил и кружку на стол. — Сейчас я кое-куда отправлюсь. Если всё пойдёт по плану — вернусь сегодня же. Но если нет… Он потёр лицо, как всегда делал, подбирая слова, взял со столешницы какой-то толстый конверт.       — Держи. Распакуешь, и сделаешь, как написано в первом файле. Так вот оно что. Квакити молчал пару секунд. Потом он сглотнул, протянул руку и взял конверт.       — Сэр… — вопрос застрял в горле сначала. — Куда вы идёте? А Шлатт просто не ответил, налил в грёбаную кружку чай и подтолкнул её к подчинённому.       — Не ссы. Это на всякий случай. Всё будет ок, а если нет… ты справишься. Квакити бездумно пригубил чай.       — Это для Уилбура, верно? Что-то с ним не так? Ответа не было и в этот раз, Шлатт задумчиво пил свой пахнущий ванилью кофе.       — Он здесь? Да? — спросил Квакити и встал зачем-то. Шлатт посмотрел на него немного пустым взглядом, потом позвал за собой жестом. Они пошли в комнату, где Квакити переживал свои ломки когда-то — гостиная с искусственными цветами. Шлатт открыл дверь. На широком кожаном диване спал закутанный в плед Томми, а рядом с ним, на подлокотнике, сидел сгорбившийся и опустивший голову Уилбур.       — Уилл? — сказал Шлатт негромко, и Сут посмотрел на них, стало ясно, что он не спал. Квакити почувствовал себя жутко, когда он увидел серое лицо, красные глаза и волосы спутанные, и понял, из чего Уилбур сделал свою точку. Это было что-то, что травило его, а теперь вырвавшаяся наружу кислота выжгла его и снаружи тоже. Уилбур встал, тонкими пальцами взявшись за спинку дивана, и сделал несколько покачивающихся шагов вперёд.       — Пожалуйста, пригляди за Томми, — сказал он, обратившись, без сомнения, к Квакити. Кью посмотрел на него вверх, медленно кивнул. По его спине бегали мурашки. А потом Шлатт и Уилбур ушли. Квакити смотрел на ключ в своих руках, на конверт, пил чёрный чай и боялся.

***

      С Томми было сложно. Квакити всегда хорошо завлекал аудиторию, а у Шлатта были карты. Фокусы, покер, дурак самый обычный — так получалось отвлечь подростка от того факта, что его брат исчез в неизвестном направлении, первые четыре часа ожидания. Томми наверняка привык, что Уилбура нет, но конкретно в этот вечер он серьёзно волновался и донимал Кью.       — Куда? Куда он может пойти с большим С? Если бы это была кафешка, он не привёл бы меня сюда, если бы это была она, они бы взяли с собой тебя! Карты валялись по полу вокруг, Томми стоял на диване и тыкал пальцем в низкий потолок, а Квакити устало пил свой чай, сидя на одеяле.       — Послушай, Томми, я понятия не имею, может хватит? Томми спрыгнул на пол, уставился на Кью сверху.       — Они же сказали тебе что-то перед тем, как съебаться? Квакити поморщился, взглянул на часы и дверь.       — Успокойся. Я хз. Шлатт сказал только, что если всё будет ок, он сегодня вернётся.       — А если не будет?!       — Я не знаю.       — Если что не будет ок?! Почему Уилл не отвечает на-       — Я не знаю! Томми отпрянул, Квакити встал, чтобы быть ближе.       — Как же вы раздражаете, — выдавил он сквозь зубы. — Ты и твой никчёмный брат! Глаза Томми мгновенно наполнились жуткой злобой, обидой, яркие, как у Уилбура, губы, искривились, и Кью понял, что совершил ошибку.       — Заткнись, — ядовито прошептал Томми ему в лицо. — Только попробуй ещё раз назвать его так, кусок дерьма. Ты и одного взгляда его не стоишь, слышал?! Квакити молча провёл ладонью по лицу, сильно надавливая, и с трудом сделал вдох. Томми не затыкался.       — Не смей больше так говорить, понял?! Никчёмный, блять… это ты никчёмный! Поэтому большой С выбрал его, а не тебя! Квакити шумно втянул воздух сквозь зубы, сделал быстрый выпад и схватил Томми за шею.       — Вот это уже, блять, было пиздецки лишним, — в тихом бешенстве сказал Кью. Побледневший Томми пнул его в живот, Квакити расцепил пальцы. Воздух между ними двумя уже почти начал искрить. Через несколько мгновений лицо Томми стало мягче и жалобней, гнев сошёл, уступив горечи. Тогда подросток сел на пол и заплакал. Квакити стоял и смотрел на него, а он плакал.       — Где он, чёрт возьми… Случится что-то плохое, Кью, он пошёл к кому-то опасному, ты видел его взгляд? Что будет, если с ним что-то случится? С ними обоими?.. Угловатые плечи мелко вздрагивали, Квакити подошёл, сел рядом, и неловко погладил Томми по спине. У них обоих больше никого не было, кроме Шлатта и Уилбура. А потом раздался звонок в дверь. Квакити встал, Томми встал за ним. Звонок повторился, требовательный и нетерпеливый. Они вместе направились к двери, Кью нашёл ключ, вставил его в скважину, и… Это был Шлатт, но Квакити едва не застонал, едва не сполз на пол по стене. Потому что на пороге стоял не Джонатан, а Эрнест. И смотрел холодно. Удивлённо. Недовольно. Квакити закрыл бы дверь, не помешай этому точёная трость с той стороны.       — Что ты здесь делаешь, где мой сын, и почему он встречается со шлюхой, — сказал отец Шлатта, и в этот раз Квакити позволил себе застонать и начать сползать по стене. Томми подхватил его, их глаза встретились на секунду, и Квакити чуть не потерялся в эмоции, которую они разделили на двоих. Разочарование. Недоумение. Гнев, и… страх. Почему Уилбур не отвечает на звонки? Почему на них не отвечает Шлатт? . . .