Шоколадный кофе

      — Ты сказал ему? Они шли по пустынной предрассветной улице пешком. Намечалась длинная прогулка, лишние лица водителей были не нужны, а со Шлаттом за рулём Уилбур всё ещё отказывался ездить.       — Что мы собираемся навестить отбитого сутенёра без лица, дабы проверить наличие у него доказательств в том, что ты пристрелил чувака? Нет. Уилбур поджал губы одновременно с тяжёлым вдохом, качнул головой.       — Н-нет. Что ты его ценишь, любишь и не прогонишь. Четырнадцатая, сентябрь, помнишь? «Скажите ему, что…» Шлатт вспомнил. Тогда шёл дождь, и к ногам жалась собака. Тогда Уилбур, оказывается, убил человека, и готов был убить ещё.       — Уилл… — Шлатт ступил в лужу случайно, наблюдая, как длинноногий Уилбур перешагивает её. — Давай… договоримся. Никаких больше убийств. Одного достаточно по горло. Мы можем угрожать Дриму, я не знаю… защищаться, но не стреляй в него. Ты понял меня? Сут повернул на него голову, всё ещё смертельно бледный, но Шлатт не дал его взгляду сбить себя с толку.       — Джон, ты думаешь, я отморозок-бандит, потерявший берега и жаждущий крови?       — Я думаю, что ты готов на слишком многое, после всего что он сделал с тобой, и зная всё, что ещё может сделать. Но ты должен держать себя в руках, хорошо? Я рядом. Ты больше не один, Уилл. Тебе всё это приходилось терпеть, постоянные крайние меры, потому что никто не сказал тебе, что так нельзя и не нужно. А теперь я говорю. И аргументирую это тем, что буду защищать тебя. Пожалуйста, пообещай. Уилбур смотрел на него секунды три, с каким-то неожиданным страхом, потом тряхнул головой, в растерянности повернувшись на дорогу.       — Ты… ты слишком хорош для этого дерьмового мира, ты слишком хорош для меня… — почти прошептал он, и Шлатт взял его за руку.       — Тебе так кажется. Я просто веду себя, как должен нормальный человек, как делал бы любой. Пообещай.       — Но любой не делал. Никто не делал, Джон. — Сут смотрел вниз теперь. — Может для тебя это странно, но оно так было, я говорю правду. Туман вокруг них так загустел, что Шлатту было не видно бордюров на другой стороне улицы. Хорошо, что они не взяли машину.       — Уилбур, пообещай, пожалуйста. Сут провёл языком по ранкам на обветренных губах, опустил глаза, и его взгляд скрылся под тёмными ресницами.       — Я… обещаю. Только из-за тебя. Джон, я не хочу никого убивать, но ты прав, я… готов на многое. Но теперь нет, из-за тебя. Ты… тебе придётся взять на себя эти условные пятьдесят процентов, которые я выигрывал этими, как ты сказал, «крайними мерами», может это неправильно, но мне плевать на жизнь Дрима, я о своей беспокоюсь, так что… Я отказываюсь от этого только из-за тебя, и надеюсь, что ты… Он замолчал, Шлатт кивнул, облегчённо выдыхая. Он почти забыл, что так и не отпустил чужую ладонь.       — Ты можешь попуститься. Я буду рядом.       Минус одна потенциальная проблема. Шлатт вдруг понял, что кофе уже почти остыл. Уилбур поднял голову к светлеющему небу, Шлатт тоже — и увидел, что пошёл снег. Уилбур открыл рот, поймал на язык снежинку, посмотрел на Шлатта — их глаза встретились. Шлатт поднял стакан и сделал несколько глотков, когда внезапно вспомнил поцелуй в офисе.       — Давай сыграем в двадцать вопросов? — неожиданно хрипло выпалил он. — Пока идём… У каждого по десять штук, задаём по очереди и правдиво отвечаем. Я думаю, это отличный способ занять время по дороге туда, куда мы идём. Уилбур замедлился, потуже затягивая шарф на шее — шарф Шлатта — потом спрятал руку в карман пальто. Тоже Шлатта. Он выглядел в вещи одновременно как вешалка и топ-модель.       — Не думаю, — тепло улыбаясь, сказал Уилл, и выдохнул облачко пара, — что сниму его теперь хоть когда-нибудь. Я хотел бы умереть в этом. Так тепло…       — Не надо умирать, — тут же отозвался Шлатт, и повисло небольшое молчание. Они подошли к переходу, и Уилбур крепко сжал кисть Шлатта, хотя и машин-то на дороге практически не было. Они уже два квартала держались за руки. Будто парочка. Шлатту стало жарко, несмотря на остывший кофе, несмотря на минусовую температуру и снегопад. Уилбура происходящее, похоже, совершенно не смущало, но он в целом имел странные представления о том, как должен работать мир взрослых мужчин.       — Насчёт вопросов, Джон… Я… боюсь, но давай. Я многое хочу знать о тебе, и скрывать не хочу больше ничего, и… блять, очень страшно, если честно, но я буду стараться. Давай, твой вопрос будет первым. Загорелся зелёный, они пошли по зебре. Шлатт предложил эту игру ради одного чёртового вопроса, но не знал, как его задать так, чтобы это не стало очень странным. В конце концов он взглянул на Уилла, сглотнул и махнул рукой.       — Какой ты ориентации? Тишина оглушила его. Уилбур выглядел… удивлённым. И красивым очень, со снежинками в шоколадных кудрях и на ресницах. У Шлатта горели уши и лёгкие, руки в кожаных перчатках. Если бы эти перчатки не разделяли их с Сутом кожу рук, Шлатт сгорел бы на месте.       — А, эм… ориентации? — эхом повторил Уилбур, будто издеваясь. — Типа, кто меня привлекает?       — Мга, — глупо кивнул Шлатт, чувствуя, что вот-вот ебанётся. Уилбур кивнул тоже, моргнул дважды. Молчание, в котором они прошли следующие несколько метров, было для Шлатта просто убийственным. Чтобы чем-то себя занять, он снова приложился к стакану…       — Это слишком сложный вопрос, — наконец сказал Уилл. …и чуть не поперхнулся от ответа, в общем-то, обычного.       — Э, сложный? В каком смысле?       — Я не знаю, Джон. Я… Думаю все, мне плевать. Я начал привлекать других ещё до того, как смог понять, кто привлекает меня самого. Я понятия не имею, для меня это всегда было… просто работой. Новая тишина была с другим оттенком. Теперь уже Шлатт сжал руку Сута, надеясь, что это немного передаёт его эмоции.       — Прости, Уилл. Мне очень жаль. Ему стало нестерпимо больно от того, как Уилбур посмотрел на него — детское непонимание, мол «а что ты сделал?» и спустя мгновение — робкая, почти детская улыбка. Навсегда переёбанное существо, подсознательно принимающее за должное свою изломанность, потому что не знало другого.       — Извини, Джон, если тебя расстроил такой ответ, это правда, — Сут отвернулся быстро, пряча какую-то новую эмоцию. — В любом случае, сейчас моя очередь. У меня был другой вопрос, но теперь мне интересно, какой ориентации ты сам. «Ой, блять», — подумал Шлатт, хотя затевая игру осознавал риски. В паузе он выбросил в уличную урну стакан. Нарочито медленно, пытаясь дать себе хоть немного времени. Уилбур терпеливо ждал, его чёлка при каждом шаге немного подлетала в воздух, а потом падала обратно на глаза.       — Я, — выдавил Шлатт, — всегда считал себя натуралом. Он мог бы закончить на этом. Вроде и не солгал. Но…       — Но недавно понял, что я, похоже, гомик. …Шлатт устал секретничать. Бегать. Прятаться. Вот сейчас всё решится.       — Здорово, — искренне, по-идиотски наивно улыбнулся Уилбур. — Я за тебя очень рад.       Вот так просто. Он не понял. Уилбур не понял, что это относится к нему напрямую. Шлатт не мог поверить своим глазам и ушам, они шли по улице и держались за руки, только что обсудив гомосексуальность, и… Уилбур не понял. Шлатт должен был этому обрадоваться.       — Джон, твой вопрос.       — А… ага… эм… какой твой любимый напиток?       — Не знаю? — Сут засмеялся, а Шлатт ощутил себя, будто в сюрреалистическом фильме. — Я очень слабо чувствую вкусы, так что мне плевать по большей части. Люблю газировку, она забавно шипит в горле. Шлатт смотрел на него так внимательно, что Уилбур вынул руку из кармана и начал ощупывать своё лицо, будто в поисках чего-то неправильного на нём.       — Что?..       — Н-ничего, — Шлатт заставил себя отвести взгляд. — Если у тебя не работает язык, как ты готовишь кофе? То есть, ты не знаешь, какой он на вкус? Как ты вообще рискнул с шоколадом на фесте?       — Обычно я готовлю по рецепту. Или по интуиции… Я ощущаю запах ванили, довольно слабо, но ощущаю, а шоколад… его любит Таббо. Он мне сунул в тот день плитку в сумку, и мне показалось, что по цвету сочетаются, вот и добавил. Я уже знал, что иногда делают шоколадный кофе, это называется моккачино, только у меня молока не было, и… вот так вышло. А твой какой любимый напиток?       — Самый простой вопрос. Кофе. С ванилью и шоколадом. Ответа не последовало, но Шлатт готов был поклясться, что у ещё недавно белого, как мука, Уилбура, порозовели щёки.       Медленно светало. Клиника вынырнула из площади снежинок, как зданиям не полагается делать — громадная, монолитная и белая, белее самого снега, раскрашенного жёлтым светом дорожных фонарей. Уилбур смотрел на больницу молча, изрезанная прямоугольниками окон коробка отражалась в его тёмно-карих глазах. Две машины пронеслись по дороге мимо, повторяя снежные следы, будто одна гналась за другой.       — …Какой твой самый большой страх, Уилл? Сут повернулся, и двинулся в сторону точки, потянув за собой Шлатта.       — Орест ещё закрыт… Нужно подождать. Кроме того, у тебя кончился кофе. … Кафе оставалось таким, каким они его оставили — полуготовым, больным и уютным одновременно. Шлатт привычно включил электричество и сел перед стойкой, Уилбур зашёл за неё, уже не как тать со скрепкой, а как… хозяин. Это была не четырнадцатая точка, принадлежащая Минкс. Эту создал он сам. Имел ключ, знал каждый уголок, каждый слой краски на стенах, и уже сотый раз делал здесь кофе — они установили оборудование чуть ли не до всего остального, так не делают, но они сделали, и аромат зёрен мешался с запахом строительного клея.       — Смерть, — сказал Уилбур, подталкивая к Шлатту стакан. — Это мой самый большой страх. Это… единственное в жизни, что ты не можешь с кем-то разделить. Даже когда ты рождаешься, рядом твоя мать. А смерть… это одиночное путешествие. Я не люблю одиночество, Джон. И смерть других. Здесь я не могу им помочь… Шлатт кивнул, стягивая перчатки. Они были не нужны уже, теперь, когда их с Сутом руки расцепились.       — Джон, о чем ты всегда мечтал?       — Что?       — Что ты всегда хотел? Шлатт поморгал, сбитый с толку, посмотрел на бетонный пока что потолок.       — Хм, ну, создать свою компанию. Потом сделать её успешной.       — Ага… но ты ведь уже достиг этого.       — М… ну да. Но разве мечта обязательно должна быть несбыточной?       — Сбывшаяся мечта должна принести счастье.       — А я разве не… Повисла тишина. Уилбур не собирался отвечать на незаданный вопрос, Шлатт его задавать не стал. Он только улыбнулся грустно.       — Если ты так думаешь, значит только что забраковал сотни и тысячи мечтаний людей, которые не знают, чего хотят на самом деле. Иногда пока не добьёшься какой-то цели, не поймёшь, что она была… ложной. Сут прикрыл глаза, его руки механически двигали пестик в ступке — он перетирал какие-то пряности.       — ДжейКомпани была ложной целью? — спросил он тихо, и Шлатт вздохнул.       — Я не знаю, Уилл. Может быть. Она не сделала меня счастливым, так что, похоже, моё величайшее творение бессмысленно, по крайней мере для меня самого. Хотя это не отменит того, насколько я привязан к ней. Уилбур ссыпал пряности в турку, достал плитку шоколада и начал разламывать её.       — Твой вопрос?       — Где твои родители?       — Я не знаю. Сут ответил так быстро, что Шлатту на секунду показалось, будто ему не тяжело говорить об этом.       — Матери я не помню, а отец… просто исчез, ушёл куда-то, даже записки не оставил. Ха… иногда я думаю, какие у него были при этом мысли. Какие у него мысли сейчас…       — Ты уверен, что он жив? Уилбур вдруг наклонился и вытащил из-под стойки какую-то коробку. На нём была этикетка с именем, кажется, отправителя — хозяином посылки был Филза Майнкрафт. Отогнув пазы коробки, Сут достал две сложенные футболки разных расцветок, книгу в плёнке, полароид, стопку комиксов, симпатичный сувенирный компас, всякую мелочь, разные леденцы. Шлатт взял «Удивительного человека-паука», полистал.       — Как давно это пришло? Уилбур вернулся к турке и зажёг конфорку; молоко зашкворчало.       — Пару месяцев. Очевидно, некоторые штуки для Томми с Таббо, но я почти ничего не трогал. Там ещё это было, — он достал со дна вскрытый конверт и протянул Шлатту. — Кроме письма в нём были деньги. Их я уже давно потратил на лечение Таббо. Шлатт отложил комикс, на секунду залипнув на слегка влажных теперь от растаявшего снега волосах друга, потом взял конверт. Там была бумажка, исписанная аккуратным почерком. «Дорогой Уилбур…» «Я подумал, тебе это понравится, …» «…я хотел, чтобы мальчики попробовали эти конфеты, и ты тоже, у них необычный рельеф, думаю, тебя может заинтересовать…» «Передай привет ребятам…» Всё письмо состояло из этого. Любящий отец заботится о детях на расстоянии, красивая картинка.       — Это… Ни слова про исчезновение? Отсутствие? Уилбур кивнул.       — Это издёвка. Это так жалко, игрушки-книжки, он отправил это, а у меня даже слов нет, типа, теперь ему не плевать? Либо… Джон, я… если он всё это время присылал вещи? И деньги? Если он на самом деле… Я пытался спрашивать на почте, они говорят это единственное что для меня было за эти годы, но вдруг… Блять… Это так странно, он пишет, будто ничего не происходило, сука, не понимаю вообще ничего. Он выдохнул, прикрутил огонь и забрался на барный стул, уставившись в пламя грустными глазами. Шлатт вернул письмо в конверт, потёр щёку, пытаясь решить, что он думает.       — Ты писал ему на обратный адрес?       — Нет.       — Может стоит написать? Уилбур не ответил, поджал губы и положил голову на руки, сильно сгорбившись. Они помолчали. Потом Сут взял полароид, потупил над ним несколько секунд, и протянул Шлатту.       — Давай сфоткаемся? И повесим здесь где-нибудь.       — Ну… давай… Шлатт встал, чтобы стянуть пальто. Уилбур своё не тронул, только расстегнул, и шарф снял. Они встали рядом с расписанной стеной и сделали снимок. Потом Шлатт достал его, посушил немного об воздух, и прицепил к стене рядом со стойкой строительным скотчем. На фотографии Уилбур получился с улыбкой, будто ничего не случилось, а сам Шлатт — как на снимке в паспорте. Потом Уилл выключил плиту и процедил напиток из турки в фирменный стакан ДжейКомпани.       — Пойдём, Сен-Орест должен был открыться. Шлатт кивнул.       Машин на улице стало больше, а снегопад усилился.       — Каким ты был в детстве, Джон?       — Хм… слабым. Да. Слабым. Это самое лучшее, что описывало его, детство оставалось временами, когда Шлатт уже имел своё мнение, но не имел смелости его сказать. Временами перманентной ненависти к существованию, почти как перед фестивалем, только с надеждой на перемены. «Вот вырасту, и…» Шлатт вырос. Его поддерживающее «и…» оказалось красивой сказкой. Из круга не было выхода, он вроде и стал независимым на бумаге, но каждый раз, когда отец находил его — всё начинало рассыпаться прямо в руках.       — Это всё? — мягкий голос Уилла вырвал Шлатта из мыслей.       — Это самое главное.       — А ещё? Чем ты жил? Чем увлекался? С кем дружил, как себя вёл? Я уже забыл своё детство, мне интересно, как проходило твоё. Забыл? А было ли у Уилла вообще детство? Во сколько он остался без отца? Детство Шлатта, полное подавления, всегда казалось ему отвратительным, но всё познаётся в сравнении, так ведь? Шлатт взглянул на голые щиколотки Сута, вокруг которых обернулись шнурки убитых кед, и его сердце сжалось. Уилбур носил свою ветровку до тех пор, пока его буквально не заставили её поменять, потому что не мог купить себе вещь теплее — все его деньги до копейки уходили на лечение мелкого. Шлатт никогда даже близко не знал таких проблем.       — Я был избалованным и забитым одновременно, — выдохнул он наконец. — Первое — потому что не знал ничего о жизни, а второе — потому что не мог попытаться её узнать. Из бытового — ну… бизнес всегда был у меня в крови. Я им и занимался. Наклейки, хрень всякую продавал два по цене трёх дноклам, не потому, что нужны были деньги, а просто так. Какое-то время даже хотел сколотить на этом первый миллион, чтобы восхитить отца… Маленький лох.       — И как? — заинтересованно спросил Сут. — Сколько скопил?       — За три месяца почти девятьсот долларов. Уилбура это, по-видимому, впечатлило настолько, что он даже приостановился.       — …Вау. И что отец?       — «Позже ты поймёшь, насколько это смешные деньги, Джонатан». Шлатт понял, что Сут не собирается пока двигаться, и остановился тоже, озадаченный почти что шокированным выражением лица собеседника.       — Вот он дурак! — с чувством воскликнул Уилбур, оглядываясь широко распахнутыми, но не видящими глазами. — Как так можно! Ты очень талантливый, Джон! Шлатт безразлично пожал плечами в ответ. Уилбур продолжил:       — Ты прекрасный бизнесмен, не слушай своего батю. Это такой крутой талант, если бы я так умел, я бы… Он замолчал почему-то. Спустя секунд десять ожидания Шлатт покашлял.       — Эм… Уилл?       — А… — Уилбур очнулся. — Ага… Он помотал головой и зашагал вперёд. «Если бы я так умел, не стал бы шлюхой»?.. Шлатт поёжился, пошёл следом. Те деньги, что он копил, были заработаны в его богатой школе, где были дети таких же богатых родителей. Не то, чтобы восемьсот семьдесят три доллара в таких условиях было очень сложно выручить. Кроме того, ему не нужно было никуда тратить деньги. Уилбур принял всё это чересчур близко к сердцу, но… это понятно? Почему каждый разговор теперь, каждый жест Сута напоминал о его прошлом? О его профессии? Потому что она слишком сильно повлияла на него       — Джон, надень это, пожалуйста. Шлатт моргнул. Они стояли в холле клиники, Сут протягивал ему бахилы. А. Ну да. Всё должно быть стерильно. Уилбур навестит брата, а потом они пойдут к Дриму.       — Ты хочешь… — неуверенно начал Шлатт, — чтобы я зашёл с тобой в палату, или мне постоять снаружи? Уилбур глубоко вздохнул.       — Хочу. Подожди меня немного, а потом я позову, ок? Таббо часто спрашивал про тебя. Шлатт растерянно кивнул. Малой спрашивал о нём? Что могло его интересовать? Пока Сут разговаривал с персоналом, Шлатт разглядывал миленькие стены в цветочек, стенды с инфой по здоровью. Потом были лифты и коридоры, множество пациентов, кто-то выглядел лучше, кто-то хуже, кто-то счастливо смеялся, кто-то не двигался. Шлатту было жутко, и он стал смотреть себе под ноги.       — Пришли.       — Уилбур, у меня вопрос.       — Да? Между ними прошла какая-то медсестра со строгим, взволнованным лицом. Шлатт набрал воздуха.       — Что ты скажешь ему? Сут глянул на дверь. Он выглядел плохо, не улыбался, а без пальто, которое пришлось сдать в гардероб, смотрелся слишком худым и мёрзнущим.       — Что люблю его? Вот так просто.       — Уилл… не говори с ним, пожалуйста, так, будто это последний ваш разговор. Уилбур кивнул, постоял несколько секунд молча, а потом вошёл в палату. Шлатт сел на какую-то кушетку и уставился в стену. «Бог, если ты есть, типа… пусть всё будет окей? Пожалуйста…» . . .