Пепельные осколки

      Дрожащие руки едва касались грубой, колышущейся под резкими потоками ветра травы, сминая ее и раздвигая кусты, в приступе паники не задерживаясь на одном месте и на секунду. Пальцы покрылись мелкими порезами, старый, неуклюже намотанный грязный бинт сильно съехал с правого локтя, оголяя темный, сине-желтоватый к краям синяк с кровоподтеками, оставшийся словно от сильного удара жесткой подошвой ученических сапог. Грязь и засохшие куски крови в местах гнойных, криво обработанных порезов покрыли собой бледную кожу толстым слоем, создавая весьма неприятное взгляду зрелище. Под неровным слоем пыли виднелись аккуратные детские ручки с бледно-персиковой кожей, которые наверняка принадлежали очаровательному юноше, а то и вовсе ребёнку, совсем не созданному для чёрной работы. Однако за растекающимися гниющими пятнами неровных синяков едва ли можно было разглядеть хоть каплю нежности или детской мягкости — все это лишь вызывало чувство едкой жалости, смешанное с застывшим на самой грани сознания отвращением. Раны были рваные и темные — очевидно, нанесены те были не за один день, да и за пострадавшим едва ли кто ухаживал. Бинты намотаны слабо, и, очевидно, сильно потрепаны от времени или непрерывного грязного труда. На порезах лишь в единичных местах виднелись следы мази или заживляющей травяной настойки — в основном те даже не были промыты, и любой хоть немного разбирающийся человек схватился бы за голову, с паникой в глазах смотря на чернеющие по всему телу никак не заживающие следы от жестоких побоев, серо-синими цветами распускающиеся по детскому неокрепшему телу.       Тяжелое дыхание юноши порой прерывалось на судорожные вздохи. Он совсем не замечал едкой боли, что горячими волнами растекалась по искалеченному телу, с не свойственным для детей его возраста остервенением бросаясь прямо в густую траву, в отчаянных потугах пытаясь отыскать совсем маленькую подвеску в густых зарослях сорняков. Его тело мелко вздрагивало, когда пульсирующие от свежей боли раны обдувал сильный северный ветер, раздражая порубленную кожу. Ночь вступала в свои владения. Ледяные сумерки опустились на пик Цинцзин, густой и непроглядной темнотой накрывая все видимое до горизонта небо.       Ло Бинхэ не знал, как до этого дошло. Едва сдерживая скопившиеся в уголках глаз слёзы обиды и тихой ненависти, он дрожащими руками рвал траву, хватал камни, в сумраке ночи принимая их за ту самую дорогую сердцу вещь, что так жестоко отняли у юного мальчишки. Прошёл уже битый час, но он не терял надежду, в глубине души тепля и лелея веру в смысл своих трудов. Ло Бинхэ был готов ко всему — жестокие побои, быстрый раздражённый взгляд из-под каемки веера, ушат ледяной воды в холодную стужу — Бинхэ терпел, смущенно отводил взгляд, дрожащими руками стягивая ткань бинтов и повторяя чуть ли не вслух заученную фразу — «учитель хочет вырастить меня достойным, учитель не хочет избаловать меня, учитель помогает мне быть готовым к сложным ситуациям в жизни, учитель…». Но дни шли, и голос темноволосого юноши уже не звучал таким уверенным, под конец срываясь и в вовсе в едва слышный хрип, пока слёзы жгучей обиды обжигали щеки, а Бинхэ продолжал улыбаться, уже ничего не говоря и прекрасно понимая, что он — последнее, что беспокоит горного лорда пика Цинцзин. Но он терпел, снова и снова, он проглатывал обиду и с новыми силами, заменив с трудом добытые бинты, шёл выдраивать до блеска полы ученического зала, пока его ровесники с горящими глазами и сияющими улыбками на покрасневших от непрерывного напряжения лицах отрабатывали удары под строгим присмотром учителей. Все, что мог сделать Ло Бинхэ — с усердно подавляемой, но безобидной белой завистью смотреть на яркие вспышки мелькающих мечей, старательно втаптывая грязь и уничтожая в себе едва зарождающуюся обиду, прикусывая губу и вновь улыбаясь этой ненавистной улыбкой, чтобы прямо на месте не начать реветь, словно маленькая девчонка, от скопившейся в самой глубине сердца омерзительной гнойной субстанции, тяжелым комом давящей на изодранную душу.       В тот день, пачкая руки в грязи, когда Бинхэ сидел рядом с сотней таких же чумазых и усердных детей, промелькнувшие перед лицом величественные очертания высокого, элегантного мужчины в шелковых зелёных одеяниях вызвали в сердце юного мальчишки вспышку неконтролируемых эмоций, отчаянное восхищение и бесконечное обожание. Тонкие пальцы, с тихим хлопком раскрывающие такой же шелковый веер, едва заметные из-под расписанной причудливыми узорами ткани сощуренные изумрудные глаза, длинные, чуть подрагивающие ресницы и тонкие, изящные полоски бровей — перед измазанным в грязи мальчишкой в сияющих закатных лучах предстало божество, от которого и на цунь невозможно было отвести взгляд. «Я беру его.» — фраза, с колким презрением брошенная хрупкой девочке, что всем телом жалась к зелёному ханьфу, и круглыми сияющими глазами смотрела точно в лицо Бинхэ. Единственная фраза, мельчайшие проблески тепла в которой предназначались даже не ему, заставила сердце ребёнка совершись невообразимый кульбит, кровь с шумом запульсировала в ушах — ничего не видя и не слыша, Бинхэ бросился вперёд, лишь бы дотянуться, лишь бы коснуться этих многослойных шелковых одежд, почувствовать запах яблоневых цветов, ощутить мягкое прикосновение к прямым шелковистым волосам…       Бинхэ так и не смог прикоснуться к нему. Ни тогда, ни когда-либо после.       Очередной порыв леденящего ветра наконец заставил мальчика крупно вздрогнуть, и, тяжело вдыхая наполненный озоном воздух после проливающего весь день дождя, рассеянно подняться на ноги. Глаза застилала пелена горечи и тянущего чувства невообразимой утраты, но он понимал — сегодня нефритовую подвеску Гуанъинь, последний подарок его матери, он точно не отыщет. Едва перебирая дрожащими от взрывающейся вспышками боли ногами, Бинхэ точно знал, что вернётся сюда и завтра, и послезавтра… физическая боль отступила на второй план ровно в тот момент, когда Мин Фан посчитал отличной шуткой отобрать самую милую сердцу Бинхэ вещь, выкинув ее в густые сорняки заднего двора за ученическим корпусом. Мерзкая самодовольная насмешка расцвела в тот момент на лице старшего ученика Шень Цинцю, и боль, отвращение, вечная обида вновь смешались в голове мальчишки с вьющейся копной чёрных волос, что тот, впервые не став натягивать на лицо тошнотворную улыбку, с неконтролируемыми слезами бросился на Мин Фана, впечатав кулаком мерзкое лицо с этим глупым выражением на нем в сырую землю. Бинхэ кричал, но это не помогало. Остервенело бил ненавистного противника, но лишь получал удар жесткой подошвой ботинок в хрустнувшую челюсть, захлебываясь в ставшей уже привычной густой крови. В итоге, оба знали, кто по итогу останется ни с чем. У кого заберут самую важную и тепло хранимую вещь, кого втроём изобьют старшие ученики пика Цинцзин, на кого обрушится леденящий, полный презрения голос горного лорда.       Едва передвигаясь, Бинхэ сжимал рукой отдающую тупой болью сломанную челюсть. Перед глазами помутнело, контуры и без того темного ночного леса совсем расплывались в разные стороны. И в момент, когда Ло Бинхэ больше не чувствовал своих ног и от болевого шока повалился навзничь, впереди показалась быстро приближающаяся белая тень.       Загробная тишина стояла сейчас в комнате, где в крайне благопристойных позах расположились друг напротив друга три горных лорда. Казалось, замер сам ветер, затихли листья на деревьях, резко прекратился ливший до этого момента дождь. Даже насекомые, кажется, затаились в зелёных листьях, боясь лишний раз издать хоть малейший звук.       Строгая фигура горного лорда пика Байчжань в развевающихся белых одеждах напряжённо замерла в правом углу от небольшого деревянного столика, в то время как в другой стороне расслабленно развалился лорд пика Цинцзин, мягко обмахиваясь шелковым веером, всем своим видом источая столь вызывающее отвращение к собеседнику, что даже лицо его сделалось неестественно бледным. Между двумя мужчинами словно в воздухе сверкали раскалённые искры неприязни и отчуждения, что замерший с нервной улыбкой между ними Юэ Цинъюань всерьёз начал опасаться за сохранность собственной жизни.       Лю Цинге не был готов к этому. Подсознательно бог войны пика Байчжань, конечно, понимал, что брошенная главой фраза «мы обсудим это в покоях шиди Шеня» окажется для самого Цинге фатальной, однако только встретившись взглядом с напыщенным павлином тошнотворно-зелёного цвета он наконец понял, насколько большой было ошибкой ступать на землю пика Цинцзин. Конечно, подобные случаи воистину были редки, но умоляющий взгляд Юэ Цинъюня, устремлённый точно на Бога войны, просящий потерпеть один раз, ведь «шиди Шень был серьезно ранен, нам не стоит беспокоить его», все же заставил Лю Цинге засунуть своё пренебрежение куда подальше на небольшое время. Так как участие горного лорда Шеня в данном вопросе, по непонятным самому Лю Цинге причинам, было обязательным (будь у него право, горный лорд Лю лично бы выпнул того из списка тех, чьё мнение вообще должно учитываться), было принято окончательное решение устроить сбор на пике Цинцзин. Однако сейчас, смотря на ехидно выгнувшего изящную бровь Шень Цинцю, последнее, что пришло бы на ум мимо проходящему — то, что этот человек мучается от серьезной раны. Мужчина в едких зелёных одеждах «источал аромат цветов и срал бабочками» — самая точная характеристика, что пришла на ум взбешённому до белого каления горному лорду Лю. Говорят, две птицы в одной клетке не уживаются — так и сейчас павлин и феникс друг напротив друга сидели с застывшим отвращением на лицах, ожидая, кто первым раскроет свой благородный клюв.       Юэ Цинъюань, неловко прокашлявшись, первым начал этот заведомо трудный разговор. — Шиди Шень, шиди Лю, случай, произошедший в окраинах горы Шенли* два дня назад действительно подверг меня в крайнюю степень удивления. Думаю, горный лорд Лю понимает, чем вызвано мое беспокойство. — Глава несколько опечалено вздохнул, вновь переводя взгляд на замершего в ожидании Шень Цинцю. — Месяц назад я получил сообщение о том, что в городе Юньшен** у подножия Шенли стали пропадать молодые юноши до двадцати лет из состоятельных семей. На данный момент пропало семеро, из них были найдены трупы только двух. Согласно полученным мною данным, за исключением возраста и состояния более никаких общих признаков у них не наблюдалось — были и красивые, и уродливые, и худые, и толстые. Недавней жертвой стал семнадцатилетний Ван Гуан из семьи торговца шелковыми тканями. Последняя информация о нем была получена от младшей сестры — малышка Ван Юань видела старшего брата вечером, когда они возвращались домой с прогулки по городу. Ночью его кровать оказалась пуста. С тех пор более ничего о нем нам не известно. *[Шенли (胜利) — победа.] **[Юньшен (永生) — вечная жизнь.] Вздохнув, Юэ Цинъюань перевёл взгляд обратно на Лю Цинге. Шень Цинцю в это момент демонстративно хлопнул длинными ресницами, изогнув брови в страдающем жесте, и вся его фигура приняла вид столь уставшего и страдающего на благо простого народа раненного воина, что горного лорда Лю чуть не вывернуло прямо на стол от отвращения. — Несколько дней назад я отправил на место шиди Шеня с его старшей ученицей Нин Инъин в целях практики для подрастающих культиваторов. — Глава продолжал, словно не замечая театра одного актера в лице Шень Цинцю. — Я не ожидал, что тварь окажется столь сильной и агрессивной. Во время расследования шиди Шень был серьезно ранен, защищая свою ученицу, после чего был вынужден отступить и доложить о ситуации непосредственно мне. Шиди Лю, я надеюсь, что ты возьмёшься за это дело, ведь именно твои боевые навыки будут наиболее полезны при уничтожении агрессивно настроенной нечисти.       Скосив взгляд почерневших глаз в сторону, Лю Цинге мгновенно заметил клокочущую зависть и раздражение в изумрудных глазах. Тихо хмыкнув, Бог войны вновь вернулся взглядом к Юэ Цинъюаню. Шень Цинцю получил ранение, защищая ученицу? Лю Цинге скорее в один присест проглотит пиалу Тобацзяна*, чем поверит в эти бредни. *[Соус Тобацзян — гордость сычуаньской кухни. Традиционно он подается к лапше, пельменям, тофу с овощами, используется в качестве маринада. В первую очередь известен своей остротой.]       О духе с горы Шенли Лю Цинге уже было известно. Руки сами собой чесались скорее раздробить твари черепную кость, вот только перспектива работать с Шень Цинцю на месте происшествия вызывала сильную головную боль. Пользы, конечно, от него могло быть предостаточно — горный лорд пика Цинцзин славился своими обширными знаниями в области демонических существ, да и побывав непосредственно на поле боя наверняка имел в голове целостную картину о враге, с которым им предстоит столкнуться. Шень Цинцю был неглуп — о, нет, Лю Цинге честно признавал, что мужчина был крайне умён, хитер и расчётлив. Вот только как вынести этого тошнотворного павлина рядом на протяжении нескольких дней — вопрос совсем другого характера.       С громким хлопком шелковый изумрудный веер закрылся в тонких бледных руках, и послышался красивый, трелью переливающийся низкий голос, звучавший бы богоподобно, не будь в нем столь чёткого оттенка пренебрежения и насмешки. — Цинъюань, что заставляет тебя быть уверенным в том, что шиди Лю не станет мне помехой на поле битвы? Пожалуй, я повёл себя безрассудно, бросаясь на поле боя спасать юную Инъин, но неужели ты не знаешь, сколь вспыльчивым может быть горный лорд пика Байчжань? Этот Шень настоятельно просит тебя рассмотреть, мм… другую кандидатуру в помощь мне на этом задании. Исходя из вида моей раны, лекарь из Юньшена сообщил, что когти напавшего на нас существа выделяют слабодействующий яд, безвредный для культиваторов за счёт нашей духовной силы, но, вполне возможно, опасный для простых людей. Не будет ли лучше пригласить горного лорда Му на это задание?       Разумеется, такая идея уже посещала мысли главы, однако Му Цинфан, только услышав о собрании, на котором будут присутствовать Шень Цинцю и Лю Цинге в непосредственной близости друг от друга, мгновенно сообщил о внезапной вспышке простудных заболеваний на пике Аньдин, с которой без его вмешательства, разумеется, справиться никак нельзя, после чего мгновенно скрылся за дверью, жестом доброй воли прихватив с собой и Шан Цинхуа.       Юэ Цинъюань растерянно покачал головой, и Шень Цинцю обиженно отвернулся, всем внешним видом демонстрируя свою оскорбленность. Яростно сжав в руке ни в чем не повинный глиняный стакан с заранее налитым ароматным зелёным чаем, Лю Цинге за пару глотков осушил его, после чего отставил в сторону и поднялся на ноги. Задерживаться здесь для него сейчас — себе дороже. Быстро кивнув главе школы, он ровной, размашистой походкой вышел из беседки, в которой и проходило их импровизированное «собрание». Сзади послышался низкий смешок, обладателю которого в очередной раз захотелось вырвать язык, но горный лорд пика Байчжань, в гневе прикрыв пылающие яростью глаза, ровным шагом пошёл вперёд. Юэ Цинъюань наверняка и сам все понял, а потому и не стал его задерживать. Лю Цинге славился своим крайне вспыльчивым и резким нравом, в то время как Шень Цинцю — своим талантом выбешивать самого Лю Цинге. Разумеется, права отказаться от задания у него нет. Неизвестно, сколько людей ещё погубит тварь, а от зелёного павлина реальных действий едва ли дождёшься. Глава прекрасно понимал, что горный лорд Лю переступит через себя и в любом случае отправится туда, куда его пошлют, вот только… Смотреть на человека напротив сил больше не было, и Лю Цинге воистину восхищался самим собой за то, что вышел ровно в дверь, а не проломил стену за головой горного лорда Шеня.       На улице уже стемнело. Холодный ветер приятно окутывал тело Лю Цинге, позволяя тому постепенно успокоиться и привести себя в нормальное состояние. Вставать на меч и лететь несколько часов по темноте желания не было совсем, а потому он воспользовался привилегией Юэ Цинъюаня и с чистой совестью занял комнату в самом крайнем домике с золотистой крышей, который, судя по услышанному от самого Шень Цинцю, предназначался для гостей пика Цинцзин.       Сама по себе комнатка оказалась весьма приличной — с противоположной стороны от двери красовался широкий деревянный выступ, за которым виднелась маленькая спокойная речка и густой лес, верхушки которого чернели в ночном беззвездном небе. Внутри здания располагалась широкая бамбуковая кровать с узорчатым пологом и резным узором лотосов на спинке. От чистого белья приятно пахло чем-то, отдаленно напоминающим запах свежеиспеченных паровых булочек. Лю Цинге тут же упал на мягкие покрывала, чувствуя, как сила медленно покидает уставшее тело.       Удобный столик напротив располагался рядом с высокими пустующими книжными стеллажами, отчего те выглядели несколько чужими и неуютными. Раздеваться не хотелось. Бог войны пика Байчжань позволил себе закрыть глаза, после чего понял, что спать, видимо, не хотелось тоже.       Вновь поднявшись, Лю Цинге на негнущихся ногах прошёл к деревянному порогу, присев на него и подняв голову к небу. Ни единой звезды не было видно под толстым слоем облаков и туч, но луна нашла себе небольшое окошко, и холодно светила своим блеклым сиянием на чернеющий лес. В темноте он выглядел совсем непроходимым, не смотря на то, что днём Лю Цинге едва ли назвал бы его густым. Толстые стебли бамбука тянулись вверх, и шелест их листьев раздавался приятным для ушей горного лорда гулом.       Внезапно Лю Цинге удивленно моргнул, вглядываясь вдаль. На секунду он увидел светлое пятно, что совсем медленно, но передвигалось в направлении стоявшего совсем близко ученического корпуса. Бог войны чуть изогнул бровь, с некоторым удивлением смотря на ночного гостя, как вдруг тот покачнулся и упал на землю, больше не шевелившись.       Поначалу Лю Цинге помедлил, но, осознав, что подниматься пятно вовсе не намерено, тотчас сорвался с места и побежал в направлении того, где, в перспективе, должен был находиться искомый им объект. Низкие кусты и корни растений цепляли его белоснежные одежды, но горный лорд с легкостью перепрыгивал все возникавшие на пути препятствия, за пару секунд достигнув цели. Расправив широкие рукава белоснежного ханьфу, лорд поднял взгляд темных миндалевидных глаз на интересующий его объект в лесной чаще, после чего замер, а его густые, массивные брови вмиг сошлись на переносице. То, что он увидел, подвергло мужчину в глубокий шок. На земле, едва дышав, лежал совсем небольшой мальчик лет тринадцати. Его бывшие когда-то белоснежными одеяния были изорваны и истоптаны, ткань потерлась и извалялась в грязи. От шеи и до правого плеча шёл большой разрыв, оголяя более-менее чистую кожу. Под разорванной белой парчой виднелись огромные пятна темных синяков. По всей правой руке шли широкие шрамы, словно кто-то целенаправленно бил и раздирал нежную кожу камнями. В некоторых ранках видны были гнойные корочки, кровь, перемешавшись с грязью, высохшими струйками стекала вниз по руке. По губам и подбородку ниже виднелись засохшие следы все той же крови, огромный синяк расползся под правым глазом, дополняя и без того жуткую картину. Правая кисть согнулась под не очень естественным углом — казалось, дёрни ее хоть чуть-чуть, и кость совсем не будет держать посиневшую и охладевшую часть организма. Волнистые чёрные волосы перепутались и представляли собой ужасное гнездо нечесаных прядей. Глаза мальчика были закрыты. Похоже, он потерял сознание.       Секунду Лю Цинге стоял в растерянности, взглядом бегая от одной раны к другой, после чего в душе его взорвалась огненным фонтаном кипящая ярость. Что за чертовщина здесь происходит?! Почему этот ребёнок выглядит хуже, чем охладевший труп? Посмотрев в лицо мальчика внимательнее, Лю Цинге вдруг узнал его — мальчишка, что пол года назад был выбран Цинцю в свои ученики… горный лорд едва сдержался, чтобы не развернуться и не пойти таскать Шень Цинцю за его мерзкие патлы лицом по земле до тех пор, пока его глаза не зальёт кровью из ран от содранной камнями кожи. Конечно, Лю Цинге изначально подозревал, что юный талантливый мальчик никогда не приживется у мерзкого павлина, но то, что он видел сейчас, заставляло до выступающих на висках желваков сжимать зубы в немой ярости, не в силах даже осознать полноту ужаса, что здесь творился.       Опомнившись, горный лорд осторожно подхватил Ло Бинхэ, как, кажется, звали ребёнка, под талию и ноги, аккуратно, лишь бы не повредить наверняка сломанные ребра, ступая по земле в направлении к своему временному месту жительства. О поиске лекаря не было и речи — оказать помощь ребёнку было необходимо в тот же момент, иначе к концу дня Лю Цинге рисковал и вовсе не спасти молодого ученика Шень Цинцю. Он быстро достиг своего нового жилья, и, нежно уложив хрупкое тело прямо на белоснежные простыни, дернулся в сторону реки, судорожно набирая в деревянное ведро ледяной воды. Благо, бинтов у Лю Цинге с собой всегда было достаточно. Найти остальные предметы для оказания серьёзной помощи не составило труда — выскочив из домика и схватив за шиворот первого попавшегося ученика пика Цинцзин, что, к своему несчастью, ещё не отправился в кровать, Лю Цинге посмотрел на него таким выразительным взглядом, что уже через минуту перед горным лордом лежали все необходимые предметы, а ребёнок, не желая быть убитым «призраком-висельником»* в эту прекрасную ночь, тут же смылся в неизвестном направлении. *[В Китае траурные одежды имеют белый цвет. В темноте напуганный ученик принял ханьфу Лю Цинге за траурные одежды и решил, что за ним пришёл дух упокоенного.]       Сняв верхние одежды с Ло Бинхэ, мужчина понял, что недооценил всю серьёзность проблемы. Синие пятна у живота и под рёбрами говорили о многочисленных переломах, и, дай бог, чтобы у мальчишки не началось внутреннее кровотечение. Скинув с ребёнка остатки пропитанных кровью бинтов, Лю Цинге принялся за свой тяжелый труд — требовалось сначала промыть новые ссадины, после чего прижечь старые загнившие раны, раскалённым ножом срезать гниющую плоть, нанести несколько заживляющих мазей и туго замотать бинтами. Все время своей работы над искалеченным детским телом горный лорд вливал в тело Ло Бинхэ огромное количество своей духовной энергии, чтобы остановить сильное кровотечение и хоть как то зафиксировать бесчисленные переломы, на исцеление которых даже при помощи сил Лю Цинге уйдёт как минимум дня четыре.       Бинты слой за слоем покрывали тело Бинхэ. Ушло почти два часа на то, чтобы мальчишка с вымытыми и мягко расчесанными чёрными волосами, с ног до головы замотанный в белоснежную марлю, мирно лежал на кровати горного лорда, иногда мелко вздрагивая в бессознательном состоянии.       Очнулся тот, однако, совсем скоро — не прошло и получаса, как до сидящего у изголовья широкой кровати горного лорда донеслось тихое сопение, и кровать негромко скрипнула под зашевелившимся хрупким телом. Мальчик открыл уставшие глаза, несколько секунд бессознательно смотря в чёрный потолок. Потолки, к слову, во всех строениях на пике зелёного павлина были выкрашены ровно одинаковой краской, а потому Лю Цинге сразу понял, что ребёнок едва ли осознаёт, где сейчас находится.       Спустя пару секунд и три равномерных попытки сфокусировать взгляд на конкретном объекте, мальчишка вдруг заметил рядом совсем незнакомую ауру, и, попытавшись повернуться, резко вздрогнул и прикусил губу. Лицо его исказилось в болезненной гримасе, и горный лорд, не смотря на жесткость своего характера, никак ребёнка в этом не винил — наверняка дали о себе знать переломанные рёбра и треснувшая челюсть.       Зажмурившись от резко пробежавшейся по телу волны сильной боли, Бинхэ несколько секунд упрямо сдерживал рвущееся наружу болезненное шипение, после чего, когда спазм от движения начал отступать, вновь раскрыл свои красивые большие глаза ровно по направлению к Лю Цинге. В ту же секунду мальчик снова вздрогнул, неосознанно приоткрыв рот, с отражающимся блеском на радужках бездумно вперившись изучающим взглядом в молодого мужчину. Горный лорд едва сдержал нервный смешок — ребёнок смотрел на него так, словно увидел сошествие небожителя, а вовсе не известного своими скверными речами и сильными кулаками лорда пика Байчжань. — .Ш-шишу Лю?.. — Густые чёрные ресницы ребёнка дрогнули, словно нежные лепестки сакуры под порывом ветра. — Почему вы….       Тут же он, словно вспомнив о чем то, попытался прикрыть одной рукой уродливый синяк под глазом, но, только двинув рукой, громко всхлипнул от резкой колющей боли. Мужчина подскочил с места, удерживая мальчика в лежачем состоянии. — С ума сошёл?! На тебе живого места нет, четыре перелома и кость нижней челюсти раздроблена. Молчи и смирно лежи, чего удумал. — гневно нахмурившись, он смерил ребёнка тяжелым взглядом, и Бинхэ, чуть кивнув, закрыл рот, вновь уставившись на лорда полным обожания взглядом.       Вздохнув от внезапной ощутимой усталости, Лю Цинге сел обратно на небольшой табурет у изголовья кровати. Прислонившись затылком к стене, он прикрыл глаза.       Бинхэ вытерпел ровно три минуты. — Ш-шишу Лю… — терпя боль в пробитой кости и яростный взгляд чёрных глаз одновременно, Ло Бинхэ все же продолжил свою тираду. — Почему вы… здесь? И. Это вы нашли меня, и…? — Он оглядел своё тело в чистых нижних одеждах и белоснежных бинтах, многозначительно кивая по направлению к лорду. — Да. Я. — Мужчина не ожидал, что говорить на эту тяжелую тему придётся так скоро, однако многие вещи теперь можно прояснить окончательно. — Только не говори мне, что этот мерзкий павлин опустился до такой низости, что свои грязные лапы потянул на беззащитного ребёнка… Стой, нет, молчи! — Он резко опомнился. — Нет, нет. Не шевелись. Кивай мне, если мои предположения — правда. Это сделали старшие ученики Шень Цинцю?       Бинхэ неловко отвёл взгляд в сторону, старательно не смотря на горного лорда. На лице его отразилось довольно печальное выражение. — Ясно. — Приложив ладонь к лицу, Лю Цинге медленно выдохнул, пытаясь сдержать в себе клокочущую ярость. — …И это не первый раз, верно?       На этот раз ответом ему послужил медленный кивок. Мальчишка все ещё не смотрел на горного лорда.       Значит, эта практика тут регулярна. Подумав об этом единожды, сильный демон с горы Шенли внезапно уступил первенство Шень Цинцю в личном списке тех, о кого Лю Цинге хотелось вытереть свои кулаки. — Шишу Лю, но… Почему вы… — Мальчику явно было тяжело сформулировать мысль, и он, несколько раз начиная одну и ту же фразу, вдруг замолчал, всхлипнул, и тихо заскулил, не сдерживая нахлынувших на глаза слез.       Мужчина тут же замер, в ужасе смотря на ребёнка и не зная, куда себя деть. В его жизни бывали разные случаи — ему доводилось общаться с родителями расчленённых демоном людей, доводилось пытать кричащих в умалишенном страхе подозреваемых, доводилось самому себе в полевых условиях зашивать открытые раны — но никогда в жизни он не стоял напротив глотающего слёзы маленького ребёнка, чьё тело вдоль и поперёк было покрыто следами от регулярных избиений. — Ло Бинхэ?.. Ты… Где болит? Швы разошлись? Я. я перевяжу бинты, подожди.       На деревянных ногах от развернулся в сторону полки с медицинской утварью, но тут же маленькая ручка схватила его за рукав белоснежных одежд. — Н-не уходите… — сквозь непрекращающийся поток слез Бинхэ тихо прошептал имя горного лорда, одной ручкой крепко держа его одежду, а другой пытаясь стереть стекающие по щекам слёзы. Шмыгнув носом, он попытался принять серьёзный и спокойный вид, но тут же новый приступ рыданий сотряс его маленькое тельце. — …Твой учитель — мерзкий и недостойный человек. — Тихо выругался лорд, присев на уголок кровати. В попытке успокоить ребёнка он осторожно коснулся тыльной стороны его ладони, резким движением будто «погладив» ее. На удивление это действительно сработало, и Бинхэ, округлив свои и без того большие глаза, уставился на руку Лю Цинге, словно не осознавая происходящего. — Он вовсе не гениальный наставник, каким мог показаться тебе изначально, а недобитая крыса, облепившая себе лицо золотом*. Этот мелочный ублюдок заслуживает смерти от тысячи клинков. *[Облепить лицо золотом — хвастаться, нахваливать себя, мнить о себе слишком много.]       Чувствуя себя в крайне неловком положении, горный лорд чуть сжал в своей руке хрупкую детскую ручку. Ло Бинхэ вздрогнул, после чего, отойдя от шока, намертво вцепился в тонкую кисть мужчины. На слова Лю Цинге он не кивнул, но и возмущаться не стал — видимо, восхищение от святого образа его учителя медленно сходило на нет под суровой реальностью ужасной жизни. — Почему вы меня спасли?.. — Окончательно успокоившись, Ло Бинхэ стёр с щеки оставшуюся влагу и вновь перевёл неуверенный взгляд на мужчину. Лю Цинге попытался освободить свою руку, но ребёнок приклеился к ней намертво. — Хм. Что значит «почему»? Будто бы я мог пройти мимо, увидев в лесу искалеченное тело. — он посмотрел на мальчика странным взглядом, но более ничего не сказал. Ло Бинхэ мелко вздрогнул и вдруг почувствовал, как слёзы вновь наворачиваются на глаза. Быстро сморгнув их, мальчик с головой окунулся в расползающееся в душе тепло от того, что впервые за эти пол года кто-то позаботился о нем и теперь с такой уверенностью говорил о том, что никогда не прошёл бы мимо. — Шишу Лю, знаете, я. — Он оглянулся на дверь, словно боясь произносить свои мысли. — Я знаю, что так говорить нельзя, но. Я думаю, что… тогда… я….       Он вновь затих, тихо всхлипнув. Все же, какими бы ни были обстоятельства, он не имел права говорить и слова плохого о своём учителе. Да и что это за глупый порыв? Что он скажет? «Шишу Лю, я думаю, было бы здорово, если бы в тот день вы взяли меня к себе на обучение»? Да попасть в личные ученики хоть к одному горному лорду — невероятная удача, не говоря о лорде пика Байчжань, который ни разу не брал учеников под своё крыло. Да за такие слова его не то, что не дослушают — пинком выпнут с порога по камням прямо в речку. Бинхэ резко закрыл рот, мысленно ударив себя за столь глупые слова.       Лю Цинге покосился в его сторону, но ничего не сказал. Только недовольно прикрыл глаза, намекая на то, что мальчику стоит прекратить тревожить больную челюсть. Разговоры разговорами, а лечение предстоит длинное, и для мужчины это вновь виделось страшной головной болью — завтра же он улетает обратно на свой пик, а Шень Цинцю уж точно не даст ребёнку необходимый тому покой и постельный режим. Остаться под предлогом заботы о чужом ученике — верх неприличия и крайне странный поступок сам по себе, а уж забрать чужого ученика на свой пик — тем более. Тяжело вздохнув, Лю Цинге вновь откинул голову к стене, ощущая, как сон медленно загребает его в свои владения.       Бинхэ вдруг подорвался, и, должно быть, соскочил бы с кровати, не будь его тело усыпано тяжелейшими травмами. Только сейчас ребёнок осознал, что занял единственную кровать во всей комнате, из-за чего горному лорду приходится тесниться на уголке кровати и маленькой табуретке. Щеки Бинхэ окрасились в тёплый румянец от неловкости и стыда. — Шишу Лю, шишу Лю. Я… я подвинусь, ложитесь скорее. Вам наверняка неудобно сидя спать…       Только осознав, что он только что сказал, мальчик вдруг весь покрылся толстым слоем румянца, тут же принявшись извиняться и вновь чуть не разревевшись. Лю Цинге устало положил руку тому на голову, и, легко потрепав ее, вернулся обратно на стул. — Прекрати истерику. Ничего со мной не случится, я спал и на камнях. Закрывай глаза уже, ночь поздняя. Тебе надо дать организму время на сон.       Удобно устроившись на своём деревянному табурете, мужчина вновь закрыл глаза, на этот раз окончательно провалившись в царство Морфея. Левая рука его до сих пор была в плену у мягкой детской ручки. Ло Бинхэ, стараясь не тревожить раны на теле, медленно перевернулся на другой бок. Крепко сжимая тонкие бледные пальцы горного лорда, он несколько минут смотрел в упор на худое лицо, широкие густые чёрные брови, мелко дрожащие ресницы, плотно сомкнутые губы и аккуратную родинку под левым глазом. Удивительно прекрасный мужчина напротив неподвижно застыл в прямой позе, и грудь его мерно вздымалась и опускалась, выдавая его спокойный сон. В последний раз взглянув на мужчину, словно пытаясь сохранить в памяти этот образ, Бинхэ наконец прикрыл уставшие глаза, в ту же секунду чувствуя, как реальность уплывает из-под его ног.       Что ж, ему удалось выбраться из самых лап смерти еще один раз. С утра стоит принести свою глубочайшую благодарность этому белоснежному лорду. Да. Определено стоит.