шорохи

По углам прячутся тени, под кроватью — чудовище с десятком щупалец. Тишина — натянутая проволока, отсекающая голову, если случайно налететь на нее шеей. Она отдает в уши частыми колебаниями, обнимает горло раскаленной давкой и измывается над нервами. Сережа комкает руками одеяло, тычется в подушку веснушками, едва слышно шмыгает носом. Силуэты с лицами, закрученными спиралью, голодны. Они, коварные и юркие, шаг за шагом подбираются ближе, тянутся когтистыми лапами: хотят словить и навеки запереть в своих ненасытных желудках, разрывая плоть на шматки, перемалывая кости. Сердце колотится в бешеном темпе, рыдания становятся громче и отчетливее. — Плачешь, птенец? Сережа слышит скрип. Кровать прогибается под тяжестью чужого тела. Ладонь — большая, с длинными, цепкими пальцами — греет его плечо. Голос лезвием режет проволоку, и та разваливается на два бесполезных куска. Сереже больше не страшно, ведь он наконец-то пришел. Осторожной поступью разогнал фантомный рой, крыльями укрыл от множества злых красных глаз. Чудовище жалко заскулило, само сжалось в комок и, напоследок облизнув клыки мясистым языком, исчезло. Другие ночные охотники тоже остались ни с чем. И теперь он сидит рядом, скользя по мальчишке жидким золотом глаз. Мгновение — и его взгляд намертво прилипает к припухшим векам и соленым дорожкам на щеках. — Я… Я испугался, — честно признается Сережа, отрываясь от подушки. Он хлопает мокрыми ресницами, заикается от недавнего плача, тянет руки к спасителю. Тот усмехается и, запеленав в одеяло, укладывает головой на свои колени. Гладит рыжую шапку волос, оставляет поцелуй-клевок на виске. — Можешь не бояться. Я рядом и не подпущу к тебе никого. Спи. Дыхание выравнивает ритм, Сережа послушно засыпает. Он будто в гнезде, кропотливо выстроенном из листьев и веток, мягких, совсем не колючих. А рядом — пух и перья, живое тепло, ласка. Вожделенная защита. Пожалуйста, приходи чаще.