шорохи

Сережа лежит под одеялом — из воды и нежно-розовых пузырей. Он устраивает ноги на бортике ванны, закидывая одну на другую, и с наслаждением потягивается. Мышцы балдеют; балдеет само нутро. Ароматы соли и эфирного масла приятно опустошают черепную коробку, пар размягчает, окутывает теплом, но не душит. Сережа запрокидывает голову — волосы медные от влаги — и позволяет глазам закрыться. Пять минут проходят в истинном блаженстве. Мягко, изнеженно, все вокруг греет. Вдохи и выдохи ритмичны, неторопливы. Нет нужды думать о делах компании, о политике социальной сети, о серверах, решивших словить глюк на прошлой неделе. Сережа, расслабленный до одурения, едва не засыпает, но вовремя приходит в себя и усилием воли заталкивает мысли обратно в мозг. Снова потягивается всем телом, размыкает веки. На поверхности зеркала — мутная пленка, оставленная паром. Ее, прежде нетронутую, разрезает смайлик со зверской улыбкой. Глаза нарисованы вразлет, имитируя злобный прищур. Вверху — две изогнутые линии дьявольских рожек. Никаких подтеков, изображение сделали только что. Чт..! Сережа вздрагивает, подскакивая на месте и взбаламучивая водную гладь. Он так и не успевает разогнуться: падает назад под давлением ладоней, накрывших голые плечи. Не сразу понимает, в чем дело, пугается до замирания сердца (по ощущениям, где-то в районе горла), а наглые руки принимаются гладить и массировать, разминать кожу костяшками фаланг. Они скользят по сгибам, прощупывают эластичный рельеф; указательный палец правой чертит ногтем крестик чуть ниже ключицы. — Боже, только не ты, — глухо выдыхает Сережа. Он снова откидывает голову, смотрит на своего личного черта, квартирующего в табакерке. Невольно сводит ноги, зажимается. Пены много, но Птица сканирует идеальным рентгеном, желтыми глазами облизывает острые колени. — Зачем? Зачем ты здесь? — Составить компанию, как же иначе. Кажется, первый полноценный отдых за несколько месяцев? Птица облокачивается на бортик, опускает руку, качает ею воду до муравьиных цунами. Улыбается — просто и вместе с тем хитро, словно он хозяин, а Сережа не более чем его глупый тощий кот. Не отводит ни на секунду удавьего взгляда, даже толком не моргает. — Что ты задумал? — тихо спрашивает Сережа и тут же замирает. Птица опять пристраивается сзади — неуловимо быстро, с дыханием в затылок; продолжает прерванный массаж, растирая, прижимая, надавливая. Он расслабляет плечи, невесомыми касаниями пробегается по груди, а затем устремляется к низу живота. Сережа воздухом захлебывается, а затем снова растекается, расправляясь и разводя ноги. На его шее остается след насмешливо-ласкового поцелуя.