Billie Eilish — you should see me in a crown
Часть Ⅰ. A.R.A. Глава 3. Пусть ненавидят, лишь бы боялись
В зеркале отражается лицо с огромными синяками и зубной пастой, стекавшей из уголка рта. Настоящий бешеный цепной пёс, которому явно нужно жизнь менять, а не чистить зубы, надеясь, что это улучшит ситуацию. Хотя бы помылся ночью два раза, выполняя недельную норму. Теперь жирная кожа, не скрывается за бородой, а локоны волос не блестят маслом. Диего не тот человек, что будет заморачиваться насчёт одежды и внешнего вида, хотя его приучали мыть руки перед едой. После вчерашнего визита отдых так и не смог прийти, заставляя просыпаться от каждого шороха. Вставал, ходил кругами, курил и оставлял пепел по дому, а часов в пять утра, бросил попытки лечь и прибежал на работу. Остаётся полаять и дать лапу хозяину. Но Диего лишь проверяет наличие ошейника, хрустя шеей. Остервенело, с ненавистью на сон и себя он сплёвывает и набирает воду в рот прямо из крана, полоща глотку. Сзади слышится смыв бочка, и дверь туалета хлопает. К соседней раковине подходит мужчина с округлым животом помыть мясистые, накачанные, как у повара, руки. Под вспотевшей подмышкой с жёлтым пятном на белой рубашке виднеется папка, которую быстро пролистывали в туалете. И ещё за чашкой кофе, след от которого малюсенькой коричневой каплей зиял у пустых строчек под названием дела. Если это не кофе, то Диего даже не хочет знать, что именно. Но грязь на обложке — обычное дело. Таких папок миллион, а дела обычно сразу заводят в компьютер и дают им номер, поэтому Диего кивает мысли о том, что папка лишь для того, чтобы не терять документы… — Вот, — Диего пихают бумаги, как только замечают взгляд на себе. …или копии свежих фотографий с места преступления… — Это по твоей части. …с кровавыми трупами. — Наркоша, жмурик — всё, как ты любишь, — мужчина, опускает руки в стороны, не в состоянии прижать их к телу или достать до карманов, и выходит, довольно быстро решив проблему с делом. «Перенаправить Диего» — термин в уголовном отделе, который означает забыть о проблеме. Диего сплюнул излишки пены и рванул к Юдоре. — Да он точно маньяк! — влетел в кабинет он с щёткой в зубах, чтобы не мешала, и пеной на бороде, чтобы была. — Ты видела эти фото? — он кинул ей на стол папку, которую ему всучили в туалете — даже там черти найдут — пока он умывался. — Этот парень — богатый нарик с неблагополучного района на краю города. Не работает, но денег по квартире навалом. Под дощечкой пола, в ящиках там и тут, в потайных дверцах. Ясно, что нелегал, но мне просто даже интересно с точки зрения логики, за что можно так поступить с человеком? Даже рулоны купюр не взяли, — Юдора раскрыла папку, вынимая фото из-под скрепки и сразу морщась от количества крови там. — Этот урод специально лицо целёхоньким оставил, чтобы опознать можно было! Он просто издевается над нами! Это точно он! Таких психопатов ещё поискать нужно. Поучительная история о предательстве или коррупции, м? Как ты думаешь? Я шесть месяцев на него копал, а теперь его заменят кем-то другим. Ещё полгода носом землю рыть?! — Диего, успокойся, это синдикат. Они сами виноваты, что пополняют его ряды. В таких местах можно не задумываться, умрёшь ли ты — всё одинаково и всегда слишком ужасно. Важен лишь вопрос: «Когда?». И с чего ты взял, что это тот самый? «Тот самый, что пришёл ко мне? Догадка», — огрызается Диего. — Следы по параметрам совпадают. Вес, рост, размер ступни… их нет. Следы по параметрам пустоты совпадают. Один огромный параметр — насколько бесследно. Орудие убийства, возможно, топор, орудие пыток, возможно, нож и молоток или тупая сторона топора. Кто знает, — пожимает плечами мужчина, выпаливающий слова пулемётной дробью, приправляя свою ярость остротами. — Криминалисты ещё вердикт по конкретным орудиям не поставили, развлекаются с трупом, понять не могут, где какие части у него, и носит ли убийца свой набор инструментов или квартиру хотел обнести и проверял. Это все доказательства. И отсутствие доказательств тоже почерк. Диего злится и кипит, от того ёрничает и плескается ядом, как кувшин с кислотой на американских горках. Шесть месяцев работы впустую. В пустое убийство. Пять грёбаных лет. Пять лет этот псих не может ошибиться, хотя бы разочек. Неужели он не чувствует уверенность перерастающую в самодовольство, которое могло бы заставить его забыть о деталях? Или он настолько зазубрил убийства, что выработал привычку? Привычку калечить. — In minimis maximus, — Диего щурится и поворачивается на женщину, которая его мысли прочитала. — В мелочах велик, — будто с уважением кивает Юдора. — Думаешь, убийца из синдиката — наёмник Харгривза? Один и тот же человек? — Думаю, что синдикат сам принадлежит Харгривзу. Юдора лишний раз посмотрела на психа, чтобы обходить людей с таким лицом. — Бред, — кинула она папку на его стол разочарованно. — Опять ты свой маразм начинаешь. Диего аккуратно отряхнул папку с делом, которое даже не назвали и не подшили, изверги, прошёл мимо стола Юдоры, следившей за его действиями (мало ли пена изо рта пойдёт), и начал собираться у шкафчика, снова выглядывая за жалюзи. Взял сумку, в которую сунул дело, пристегнул свой Глок в кобуру и достал зонт. Пэтч подняла брови, убеждаясь в несостоятельности психики коллеги. На улице сияло солнце. — Неважно. Сейчас нужно идти по горячим следам, — вылетел Диего из кабинета, точно так же как влетел. — Удачи, герой, — хмыкнула Юдора.***
Лав проснулась с ужасной головной болью, но пересилила себя и встала, собираясь на новый район. Контрастный душ не помогал, а только усиливал все неприятные ощущения. Ноги ныли, а раны и синяки на ступнях требовали ледяной ванны. Мышцы плотно уселись в теле и совсем делали деревянными все движения. Потягиваться и зевать приходилось с явной периодичностью. В дверь зазвонили. — Сейчас! — вода выключилась, а девушка начала быстро оборачиваться в халат, не вытираясь. — Чёрт. Тапки пришлось не надевать, мягкая ткань волосками прилипала к возобновившейся крови. Вчера она даже не заметила такой боли, когда дошла босиком до дома. Через глазок Лав увидела только светлую кепку и стукнула по дереву. В ответ ей постучали четыре раза «•−− •» — «we». На пороге стояла только большая коробка по колени, а приславший, видимо, уже убежал на лестницу, пока дверь отпирали. Девушка затащила в дом посылку и стала распаковывать. Несколько пакетов наркоты сразу же были спрятаны в сейф рядом с её собственным свёртком в фольге купленным вчера, один из них пойдёт на сегодняшнюю ночь. На дне лежала розовая подарочная коробка с бантом будто под кольцо. Открыв её, Лав передёрнуло от запаха. Внутри был отрубленный палец с написанным на нём адресом — так она точно не сможет никого сдать. Рядом приложена записка: «Не делай ошибок, как этот мужчина. Ждём в нашем районе, мамочка». Девушка цыкнула: хорошо встречают её будущие подчинённые; приятные подарки дарят. Надев перчатки и защитную маску на всё лицо, блондинка заглянула в аптечку, достала бутылочку фтористоводородной кислоты и налила в пластиковый полипропиленовый контейнер для еды, кидая палец и закупоривая. Проскочила единственная мысль в мозгу: «Нужно было достать щёлочь». «Значит, вот почему меня так быстро перевели, — вернулась девушка в ванную комнату, пока палец растворялся в плавиковой кислоте, будто желе на обед для работы. — Они убили прошлого, потому что он где-то прокололся. Но это же посылка от Дейва. Он же не мог убить другого главу, может, и менее обеспеченного района, но находящегося с ним на одной должности. Медиум наверняка знает, что я осталась работать на него. Дейв бы не стал лезть на рожон и умалчивать. Или это, вообще, все идея Медиума? Может, это угроза? Угроза от Дейва или от Медиума? Или от моего нового района? Чёрт, ничего не понимаю», — в её голове сразу всплыло издевательское «мэм». С мокрыми волосами она вышла уже сухая и приведённая в порядок. Ноги в зелёнке под бинтами требовали кроссовок. Жижу в контейнере нужно было дождаться и долить ещё кислоты, а после, возможно, она всё ещё будет взрываться и гореть, поэтому стоило её сохранить и, упаковав её и ещё пару пакетов с кристаллами, девушка оделась и стала дожидаться такси. Её Берса славно оттягивала чёрные джинсы. Странно бы было спалиться с таким набором. А на окраине можно будет и по корявым улицам пройти, попытаться понять спрос и аудиторию.***
«Чёрт, ничего не понимаю, — на другом конце города также думал Диего. — Взлома нет. Дверь закрыта. Убили прямо на кресле перед телевизором. Хотели бы скрыть следы, так отравили бы. Это же явно не суицид — сам себя хрен разрежешь так, — смотрел на белые обведённые части Диего. — Зачем закрывать дверь, если ты всё равно устраиваешь бардак? Чтобы воняло меньше и не находили дольше? Что за игры такие? Это весело, по-твоему, урод?» — ругался он про себя, обходя дом несколько раз, но ничего не находя. Как и пять лет назад, мужчина лежал тут несколько дней, пока запах не доконал соседей. У киллера явный фетиш на то, чтобы труп был залежавший, но не найденный. Их не прячут, не скрывают, просто бросают, а потом делают так, чтобы его увидели все. Те же самые кровавые трусы, только в нос, а не глаза машут. Диего осматривался, кровь до сих пор разлита, а когда новый хозяин будет её оттирать неизвестно, потому что хозяина нет. Государство пришлёт сюда работника, но Диего не уверен, что ремонт, который требуется, состоится. Обои заляпаны настолько, что яркая артериальная кровь проступила на стену, в чём убедился детектив, отдирая кусочек. Мягкий диван и ковёр, пропитанные грязной венозной, стекавшей по обивке на пол, сразу идут на выброс. Меловые следы… некоторые части упали, а с некоторыми ещё возились, играли, ходили по комнатам, потому что пара алых капель и частичек найдены на кухне, один палец так и не нашли. Без сил, ошарашено и избито морально, Диего приседает на корточки, забираясь руками в волосы. В его голове пытается обрывками воссоздаться прошлое. Деконструкция событий проходит безуспешно. Киллер выходил на чай? Сколько раз он ходил на кухню? Отрезал и пришёл или пришёл, взял нож и отрезал. В подставке для ножей все проёмы заняты, тогда какого оружие? Зачем человек выходил в такой момент? И сколько тогда длилось мучение, если киллер успевал выйти, а соседи не слышали криков и борьбы.***
Из полуразрушенных домиков в спальных кварталах, на которые иногда она сворачивала, можно было понять о населении многое. Выглядывали дети, потрёпанные и грязные. Один раз женщина в мини-юбке выходила и целовала пятилетнюю брюнетку, а после, виляя бедром, уходила. А девочка смотрела ей в след, переводя взгляд на хорошо одетую блондинку. Эта малышка не знала ещё, что такое деньги, и как её мать их зарабатывала. Ей просто показалось, что блондинка в чёрном такая же красивая, как её мама, менее нарядная, но завораживающая в своих чистых тряпках. Детская наблюдательность заставила заметить портфель и представлять лишь то, что в нём что-то загадочное, волшебное, вкусное или хотя бы съедобное. Явно. Интерес и любопытство в этих глазах завораживали, но чумазое худое лицо предвещало будущее без умственных активностей и азарта жизни. Как у мужчины чуть дальше, который сидел полулёжа на ступеньках веранды. Его взгляд сверлил потолок, а рот зиял жёлтыми акульими зубами из фильмов ужасов. Или из документального фильма про вред наркотиков. Звуки начали нарастать, когда девушка стала приближаться к рабочему району. Подростки в Центральном слушали мамбл, но чем ближе девушка подходила к своему, тем чаще звучал рэп Бронкса. В группках по три человека юноши проходили мимо с телефонами старых моделей, свистели ей в след, матерясь, громко смеялись и давали пять друг другу. Но с возрастающими домами жанры тоже увеличивались в количестве. Где-то пафосно и аномально мурлыкал джаз из открытых дверей и окон доносился сладкий голос парня с попсовой песней. Стеклянные, забитые тканями окна отражали солнце, шум в разы громче мешал различить слова, но настроение мелодий всегда менялась. Машины девяностых, отличные от ярких и обтекаемых спорткаров своими резкими углами и потрескавшимся пыльным лаком, ездили редко, но чаще, чем в спальном. Магазины привлекали клиентов странными выцветшими рекламами. Здесь пахло стариками и бедностью, мусором, а по голове проходился тихий, забивной шум, будто из-под ног, прячущимся, но всегда жужжащим, следующий по пятам в самом воздухе. «У них тут, в этом районе и правда не очень приятно, — шагала девушка в кроссовках по битому стеклу мимо смурых малоэтажек, иногда встречая непривлекательные вывески непримечательных магазинов и салонов красоты, у которых валялись бомжи или стояли проститутки. — Сложно будет здесь поднять продажи. Хотя, можно приманивать трусливых клиентов сюда, где копы не проверяют. Надо будет снизить качество или изменить товар на более дешёвый тип. Молодёжь и торчки тут купятся». Вдруг из большого окна с грязными разводами, засохшими каплями грязи из-за постера с вырезками свинины и телёнка раздался стук в четыре раза, всё то же «•−− •» — мы. Лав зашла внутрь, звеня колокольчиком у двери, но там никого не было. На окне приклеен жёлтый стикер, который сразу сорвала девушка: «Остерегайся его. Он ищет таких как ты. Не совершай ошибок. Я слежу за всеми, мэм». Девушка почувствовала мурашки от пробежавшего холодка по спине и дёрнулась, когда сзади неё раздался голос, а она уже привыкла к стволу на слово «мэм»: — Вы что-то хотели? — стоял мясник в кровавом фартуке, вытирая нож о подол. Она отвернулась к окну и увидела проходящего мужчину с длинными вьющимися волосами в хвосте, бородой и выглядывающей кобурой со значком шерифа. Тот отчаянно курил, стремительно идя вперёд, проносясь мимо в пять широких шагов. Она сразу же почувствовала его силу, интеллектуальную власть над положением. Но даже он может просмотреть стикер, стук и того, кто называет её «мэм». В животе засосало, буквально выступившая слюна, запустила процесс в желудке, заставляя кислоту внутри пытаться сожрать девушку изнутри. Девушка была падка на силу характера, поэтому примечала это всегда. Как человек ведёт себя, как держится — всё это могло натолкнуть её на выводы. Промахи случались довольно редко, её внимание, отключающее, впрочем, концентрацию и логику, всегда приковывали люди с разумом и властью. Они пробуждали в ней азарт и возбуждение нервов, их хотелось сломить и переиграть, но ей не хватало иногда простого жизненного опыта. И когда она подрастёт, повзрослеет и попадёт в более безвыходные ситуации, можно будет не сомневаться, что Лав сможет одержать победу. А пока единственное, что она старалась отбросить, видя минусы: наивный максимализм, чёткую уверенность в удачной победе без предпосылок и действий. И эмпатию к людям. То, что делало её человеком плавно скатывалось к нулю и в минус. Её засасывала чёрная дыра по промозглой воронке тьмы и мрака. Яркие огни иногда проносились мимо, оставаясь лживым отблеском счастья, но быстро меркли. Это было сладкое, но быстрое удовольствие, после которого становилось только хуже. Оно и забирало сочувствие, испепеляемое одиночеством и грехом вокруг и внутри. Помощник со стикером явно говорил не о страшном мужчине за спиной в два раза больше неё с ножом-топориком, поэтому, когда коп завернул за угол, она, улыбаясь и мотая головой, говоря что-то на подобии «Нет, спасибо», вышла, даже не задумываясь, куда пропал тот, кто предупредил её. В её мире это было как-то правильно и обыденно. Да хоть сам мясник, ей без разницы. Уберегли и спасибо, зачем задавать вопросы, с с глупыми ответами в виде имени или занятий. Ей интересны не сами люди, а их поступки. «Без разбирательства и следствия посадят же. Надо быть аккуратней, — прижала она животу тёплую сталь под ремнём. — Коп мне сейчас ничем не поможет. Они ни на что не способны в таких ситуациях». Девушка прошла ещё пару кварталов, оказываясь на месте из адреса. Бар работал, и решение попробовать зайти как гость, чтобы оценить обстановку, пришло спонтанно. Она крепко сжимала в руках стикер от своего спасателя, чтобы дома сравнить почерк с открыткой. Блондинка проходит внутрь и садится за барную стойку, осматриваясь и видя пару из мужчин в углу, которые пили пиво, явно опохмеляясь. Она тоже заказала тёмное. Бармен странно посмотрел на её дорогую и чистую для этих мест одежду и шикнул, закатывая глаза, но всё-таки пошёл наливать из крана в большую кружку. За столиком начали пялиться на неё и переговариваться, а она шепнула, перекидываясь через стойку: — Кто здесь главный? — А сама кем будешь? — буркнул ей мясистый мужчина. — Хотела вот на выходных отдохнуть, — улыбнулась она, — ищу развлечения. — Ты зашла не в тот район, здесь нет никакого веселья. — А если я пройду по чёрному входу, — заиграла бровками девушка. — Лавочка закрыта, прошу на выход, — зло огрызнулся бармен, пока в углу поднялись двое. — Тише, тише, я понимаю, что сложно привести к главному, который умер. — Кто ты? Что ты тут разнюхиваешь? — Я просто смотрю, как работают мои мальчики, — настукивая знакомый мотив их кода, Лав улыбалась, оглядывалась с интересом и природной решительностью. — Приятно познакомиться, — она встала и протянула руку через бар, решая, что для мужчины это стало небольшой проверкой, что позволяло ему проникнуться небольшой верой к ней, — я ваша новая мамочка, — намекнула она на записку. — Теперь я отвечаю за вас головой, а вы передо мной. Покажи мне всё и собери, пожалуйста, всех. Бойкость, ух, — играючи передёрнула плечами. — Правильно, в баре лучше не толкать, — дала ему наставление она, выходя из бара после неуверенного рукопожатия мужчины с бородой. Когда дверь хлопнула, улыбка сразу спала с лица Лав. Ясно было, что он не пытался быть скрытным с непонятными гостями, а просто не смог оценить положение верно. Тут толкают, очевидно. Просто она показалась ему неправильной и что-то ещё, что мало её волновало. Блондинка встала у чёрного входа, пока мужчина не подошёл и застыл в ожидании более существенных доказательств, а не стука. Тогда Лав открыла портфель с пакетами и красным контейнером, показывая содержимое. — Не здесь, — поморщился мужчина, уходя к нужному входу, а Лав ухмыльнулась на его слова и направилась за ним, спускаясь в подвал здания рядом, — меня зовут Хейзел. Девушка не придала особого значения женскому имени, но заметила однако, что мужчина представился, хотя протокол централа это не предусматривал. А что не предусмотрено, обычно опускалось. Имена были не столь важны, сколько опасны, но никто не запрещал клички. Разумнее было бы не представляться ей или вообще опустить это предложение. Но Лав ещё не знала здешних распорядков, поэтому промолчала об этом. — Что сделал ваш прошлый босс? — оглядывая длинную лестницу, по которой они спускались в тёмное помещение, спросила девушка. Хейзел будто понял её мысли и врубил блок питания, когда запер дверь. Но на самом деле это была лишь привычка, которая появилась, когда вместо главного он сам вёл дела. Этот тучный человек не думал о мыслях людей. Он обладал тем добродушным эгоизмом, который позволял ему вливаться в коллектив, веселить его, создавать расслабленную атмосферу, но совершенно бестактно говорить с людьми, не чувствовать нарастающий конфликт, и в тоже время, часто сводить ссору на ноль, оставляя, однако, осадок в душе у людей. Но он был безобидный, оттого на себя самого беду навлекал редко. Он судил о людях стереотипно, пытаясь приравнять каждого к чему-то конкретному, опираясь на статус или выражение лица. Начальник для него лишь начальник, любого пола или характера. Улыбка означает добродушность, а хмурость — невеликий ум. Для него важны друзья, потому что ему говорили, что он душа компании. Ему важен начальник, потому что тот часто поощряет за хорошую работу. Эта простота сильно отличали его от центральных. Лав нравилось это, потому что уже давно ощущала острую необходимость в ком-то типа напарника, но выполняющий верно всё, что скажут, не задающим вопросы и не желавшим знать больше, чем скажут. У Хейзел была простота, второе качество, позволяющее не болтать с начальством по пустякам, но Лав была уверена, что при правильной постановке её здесь как сильного и властного начальника, не терпящего неповиновения и решающего вопросы быстро и правильно, будет и преданность с верностью. Свет замигал внизу и спускаться стало легче. Чем вчера с дулом у спины. — Ничего хорошего. Он много в своей жизни говна натворил и много кому насолил. Это был лишь вопрос времени, когда этого ублюдка сместят. — И много здесь таких как он? — перевела взгляд на широкую спину впереди она, а когда они спустились на этаж, увидела пустое помещение с каменными стенами и одним столом по центру. Девушка после вчерашнего ожидала большего. Те длинные коридоры, заставляющие её ноги ныть до сих пор, а сломанные ногти обстричь, потому что они задевали малюсенькие, но разболевшиеся от грязи и пыли ссадины на руках от заноз, произвели на неё впечатление нерушимости, величия. Но здесь комнатка клерка. Тюрьма для похищенного писателя, которого заставляют строчить отчёты. Пять метров на пять и комната за дверью со стандартным компьютером и полками над ним. Хейзел нахмурился, читая в её взгляде зелёных глаз нерешительность и пренебрежительность. Но ему не хватало подвижности ума и общения с вышестоящими людьми, чтобы объяснить её поведение правильно. Он не мог правильно истолковать её мысли, в силу многих обстоятельств. Но будь на его месте, человек более начитанный, социально развитый и замечающий чуть больше, чем одежду и внешние качества на поверхности, то от него не укрылось бы её брезгливость к маленьким размерам кабинета районного. Перед Хейзел встал лишь один вопрос, выдавать или нет имена, поэтому попытался уйти от ответа, Лав это заметила, но решила промолчать. Имена ей не сильно нужны, только атмосфера здешнего мира. Ей было необходимо исправить ошибки прошлого, чтобы совершать свои собственные без следов и намёков на что-то преступное — раз и неверное Медиуму — два. — Немало, но в основном просто люди, которые признают только силу. Они глупенькие, но приятные, на самом деле, — вздохнул он. — Отсюда можно подняться в бар с другой стороны. С бегунками мы решаем вопрос в подсобке иногда за столами в баре. Чёрный вход только для чистого товара в коробках грузовиков. — Приятно здесь у вас, — без капли сарказма хмыкнула блондинка, ловя недоумённый взгляд, и сразу пояснила, — три выхода — это хорошо. Тебе нужна официантка? — Ну, не то, чтобы… — не успел договорить собеседник, как его перебили. — Я буду работать ей и заходить через чёрный вход. Я встретила копа, пока шла сюда. Он меня не видел, но они явно разнюхивают. Если узнают, где вы собирались, то обязательно наведаются сюда. Нам таких проблем не надо, чтобы они видели меня и в баре, и у подвала соседнего здания. Как относятся спальные дома к тому, что у них рядом бар? — Жаловались раньше. Часто. Прошлый босс, кажется, эту проблему устранил. Тем более они за кварталы. Не имеют права. — Мне так не кажется. Пока следи чтобы никто не бушевал тут по ночам, а я что-нибудь с этим придумаю. Любая заява привлечет этого детектива. Даже маргиналы не должны знать, что здесь что-то всё ещё дают. Хейзел присел на стол, с интересом наблюдая, как девушка обходит комнату, заглядывая в двери и шкафы. Блондинка казалась ему слишком молодой. Не в том плане, что она будет неопытным начальником, о таком он не думал — не его ума дело, он не работает в кадровом отделе. Но его больше волновали как раз последствия, представляющиеся для него простыми венерическими и иглой. Она ребёнок, девочка ещё и миленькая. Он смотрел на неё и в голове не мог уложить — настолько она была лишней в этом месте. Аномалия, извращённая природой и вселенной — вот, кем казалась блондинка ему. — Можно вопрос? Почему ты просто не поступишь в университет и не будешь жить нормальной жизнью? — Мы не переходили на ты, — хмыкнула она, закрывая вопросы о себе. — Как вы связываетесь друг с другом? — У меня есть записная телефонная книжка, сейчас принесу, — ринулся мужчина. «Они реально идиоты все?» — Нет, стой. Позвони им всем, пригласи выпить в баре. Отдашь мне эту книжку. Я её сожгу. Если с кем дружишь, дам записать. Но никогда нельзя звонить по деловым делам! А вдруг кто-то прослушает или подслушает? Мне ваши телефоны сломать теперь? — злилась девушка, но раздражение было сдержанным в нужной степени, однако Хейзел всё равно не оценил и не понял, ему показалось волнение слишком надуманным и странным. — И последнее. Это вы мне прислали подарок с открыткой? Я оценила, — пожала плечами девушка. — Какой подарок? Мы даже не знали о замене. Мы о смерти то утром узнали, прямо перед Вашим приходом. Просто она показалась ему неправильной и что-то ещё, что мало её волновало. Вот оно. Они не знали, что она придёт. Они испугались, что главный умер. Они боялись, что кто-то узнает. А, значит, обычное дело для них гадить там, где они живут и толкать в своём же баре. Это были совершенно наивные дети, возможно, решившие, что пришёл тот, кто и совершил преступление. Это не Централ. Тут нет ни порядка, ни разумности, зато есть страх и сплочённость, связи и из-за этого следы. Девушка будто споткнулась о камень и летела, летела носом в землю. Лав ошарашила такая простодушность. Хейзел минуту подумал, что ответил слишком пренебрежительно, ожидая, что его снова отругают, но безразличие испугало его больше. Девушки для него были загадкой, а друзья говорили, что эти создания всегда скрывают эмоции. Поэтому осознание того, что его уволят, и он потеряет работу, слишком испугали его. Он даже не думал о смерти, она была далёкой. Да, он знал, что люди здесь мрут, как мошки, но никогда не мог понять, что и он может кому-то не понравиться. Не видел причины, а она не всегда нужна. Ему казалось, что он умрёт где-то у себя дома с женой и детьми, и даже без построенных планов по вылезанию из этой непросветной чёрной дыры. — Забудь. — Простите, мы обязательно с ребятами что-нибудь придумаем для вас. — Хорошо, — она вздохнула — только подарков ей не хватало, но откажись она один раз, привычки не будет, тем более, когда люди дарят подарки кому-то, то проникаются к нему симпатией, мозг считает, что это важный человек, — сначала насущные проблемы. Справочник. Через время девушке принесли блокнот, сказав, что все соберутся через пять часов. Людей было немного — штук двадцать или чуть больше. Она вырвала заполненные листы с прошлыми и нынешними участниками, чиркнула зажигалкой и бросила книжонку сгорать прямо на каменный пол. Девушка прикрыла рот и нос водолазкой и уже хотела накрыть найденным заранее ведром, но в подвал из двери в бар спустился Хейзел и крикнул: — Вам письмо! — Хорошо. Давай, и не мешай мне пока, я займусь удалением детализации ваших звонков. — Чего? — подняв брови к переносице, повысил голос мужчина, не то злясь, не то удивляясь и не сильно понимая. Он хотел начать причитать что-то про личную жизнь, про урон который ей это нанесёт, не задумываясь, какой урон она наносит сама себе своим существованием. Хейзел никогда шибко не различал рабочее и личное. Его друзья — это друзья с работы. Его дом иногда под баром, иногда в прямом смысле, иногда кровать — пол и стулья. Он может забывать о том, что они продают мет и осуждать кого-то за измену девушке или жене, а потом выдавать им же по расфасовке. А ещё он прощал людям недонесённые деньги. И он не знал, что их прошлый главный тоже подворовывал, отчего Медиуму пришло раз на процент меньше установленной суммы, а по расследованию он узнал, что в этом районе заламывают цену, а, значит, до него не доходил не один жалкий процент. Всё это время. И Хейзел даже не догадывался, что за это главный и лишился пальца, жизни и парочки частей ещё. Что его уже шесть месяцев пас участковый мальчик, который не придёт больше к молоденькой жене. И не подозревал, что девчонку из-за них всех пасёт кое-кто пострашнее. — Если полиция начнёт проверять историю звонков и смс вашего прошлого главы, думаете, она ничего не найдёт? Если так считаете, то я умываю руки, оставляю это полностью на вас и прикидываюсь глупой овечкой, спихивая всю вину на тебя в частности и тогда все проблемы, которые будут, решаете вы одни. Также тупо как ваш глава, палец которого я таскаю в портфеле. И Лав молчит, что проблемы с полицией она, может быть, ещё и сможет перекинуть, но вот с человеком со стикерами, вряд ли. Ей кажется, будто за ней следят даже сейчас, но камеры она проверила, их нет. В наличии только стены без штукатурки и затхлый запах и гарь. А Хейзел ещё кажется, что начало вонять тухлятиной от напоминания об контейнере, как он думал, с вареньем из сладкой свёклы. Почему-то только сейчас ему показалось, что мир как-то шире. Это испугало уколом под рёбра. Совсем невесомой ниточкой осознания прошло сквозь застывший мозг. — Понял, — кивнул он, сглотнув вставший резко ком в горле. Она перекрыла огню кислород и направилась в одну из дверей, где был старый компьютер. Девушка написала одному хакеру заявку на работу. Кто-то под никнеймом «공포» — в переводе с корейского «ужас» — помог ей один раз удалить все упоминания о ней. Но взломщик — это не тот человек, с которым стоит заводить отношения, уповая на честность и верность. Поэтому она не упоминает при переписке, откуда она знает его, а тот в свою очередь подозрительно быстро соглашается, да так быстро и без расспросов, что девушка проверяет наличие камер по углам и на мониторе. Детализация для него — детский лепет по сравнению с такими развлекаловками, как определение сидящего через монитор от него человека. Особенно, если это их монитор. Нового районного он узнал сразу, вычислил айпишник, адрес компа и точный соседний дом подвала. Вся заковырка была в том, что сим-карт много, а распечатка покойного уже, возможно, у полиции (нет, он уже позаботился об этом день назад, когда только получил телефон покойного). Он ответил молниеносно, запрашивая за срочность в два раза больше, скрывая, что большую часть уже сделал, а времени навалом. Но так как она просила удалить только данные по определённым номерам из блокнота, он поддался и скинул пару процентов. Как-никак в одной лодке, а фрилансить надо. Деньги были. Пока она работала у районного, ей платили достаточно, чтобы она смогла накапливать, потому что отмывать было негде. Теперь у неё есть работа, на которой придётся выдавать себе зарплату с надбавкой и набивать чек года два или три, чтобы отстирать всё, но хотя бы налоговая перестанет донимать. Раньше приходилось всегда вести себя, как сирота с наследством, тратить деньги с умом. Быть без машины, без нормального жилья, довольствуясь студией, покупать дорогую одежду у барыг. Работа ранщиком или бегунком, посредником между покупающими и дилером, не слишком простая и безопасная, поэтому дилер не жалел денег. Когда её повысили до дилера, Дейв начал выплачивать намного больше, чем она могла себе позволить потратить. Поэтому, если Медиум посчитает её работу неверной, или продажи снизятся, Лав сможет позволить себе несколько месяцев затрат из своего кармана деньгами, которые испарились из экономики страны, но эта пустота теперь кормит её. Затраты, которые придётся теперь выплачивать людям самой, она считала, необходимыми для будущего спокойного существования, как и затраты на вечеринку, которая была необходима для знакомства и определения сильных и слабых сторон, назначения дат встреч и установления правил, границ и центра страха. Её должны уважать и бояться. Иначе ничего не получится. Она стала столбом, пока ставила взрывчатку на колонну, теперь ей нужна поддержка. И немного тепла, но она слово «тепло» давно вычеркнула из своего мира. Ей не нужна их любовь, ей кажется, будто страх и уважение стоит рядом. В её голове точно, но не в мозгу этих ребят, которые доверяли «ровному и своему пацану». Хорошо, что предыдущий идиот на её месте заложил фундамент ненависти к себе. И теперь ей просто нужно понравиться им больше, чем тот дебил. А побыть лучше ублюдка не так уж сложно, разве только быть девушкой. У неё уже была власть и контроль в руках. Когда дело было сделано, она решила открыть письмо. Буквы с милыми закорючками, а строки плавают по страничке из кубарика маленькой девочки: внизу вместо ожидаемой печати расплывалась в улыбке рожица напечатанного мишки с сердечком в руках. Инфантильность от Медиума пугала. Отдавала самолюбивостью, граничащей с безумностью. Только самый самоуверенный будет вести себя как дурачок на посту городского. Убеждённый и непоколебимый в своей охуенности во всех смыслах. «Сучечка моя, жду у себя в гостях сегодня ночью. Приходи голой, это будет лучший твой круг в жизни!» — прочитала она про себя, удивляясь доброжелательности этой кислотной бумажки, которую хотелось измять и выкинуть, подняв брови от мерзости и сплюнуть. В конце следовал подмигивающий смайлик, который она неосознанно повторила, кривляясь. Сообщение от Медиума с адресом на обратной стороне и сердечком, предвещало собрание, на котором она, наконец, увидит его. Появиться нужно в официальной одежде, начиналось ровно в семь. Решив посидеть с новыми подчинёнными до четырёх, девушка стала разбираться с документами на компьютере, создавая облачное хранилище на засекреченном сервере синдиката. Пару раз она снова передразнила сообщение, написанное каллиграфичным почерком с украшательствами, вспоминая слова. Её работа продвигалась не спеша, иногда Хейзел спускался с чашечкой кофе и один раз принёс суп, который она не ела лет пять, наверное. Нужно было вникнуть как можно быстрее, чтобы со спокойной душой познакомиться после обеда со всеми, а вечером познакомиться ещё и Медиумом и его кругом, ночью поработать на Дэйва, а завтра с утра снова встать как огурчик и привлекать клиентов в форме официантки, которую она уже заказала быстрой доставкой. Ладно, она была не права, не со спокойной душой. Хотя, её не сильно волновало то, что её организм не выдерживает. Такой темп жизни уже длится достаточно давно, и ей глубоко насрать, чего ей это будет стоить. Важно лишь одно — цель, к которой она подбиралась долго, а сейчас практически рядом.***
В баре шум разливался по стаканам. Мужчины сдвинули все столы вместе, усаживаясь вокруг и толкаясь рядом, когда мест стало не хватать. Средний возраст переваливал сорок пять, а вес девяносто килограмм. Воздух быстро пропитался потом и запахом табака. Они знали лишь то, что у Хейзел появилась новая официантка, и они что-то решили отпраздновать. Миленькая блондинка в передничке и чёрной одежде так и жаждала, пока кто-нибудь из крупных мужчин оказал ей внимание. Шлёпнул по попке и сказал, какая она сладенькая. Но она вдруг подходит к их столу, раздвигает людей, а Хейзел поднимается, уступая ей главное место и спрашивает, что ей принести, обращаясь на «Вы». Мужчины смотрят на него и ухмыляются — им кажется, что он так пытается набить себе цену перед девочкой. Будто воображает себя галантным джентльменом из Франции. Лав просит егермейстер, а в компании кто-то свистит, подбадривая выбор, но из бутылки наливают только ей. Они цыкают на продавшего братьев каблука. А потом она начинает говорить, и все напрягаются больше. — Ну что же, дети мои, я рада, что познакомлюсь с вами сегодня и узнаю вас за месяц поближе. Я ваш новый начальник, — девушка подняла бокал, произнося тост. — Я не сказала вам своего имени, так что называйте меня, как вам угодно, это неважно. — Мелкая дрянь, — довольно громко презрительно «шепнул» мужчина, сидевший на углу. На него посмотрели одобрительно. Он хмыкнул соседу, развалился на стуле, чувствуя одобрение со стороны, которое наполнило его силой и надуманной властью. Никому не нравилось, что ребёнок называет их детьми. Никому не нравилось, что перед ними и над ними должна стоять какая-то белобрысая баба и водить то не умеющая, но лезущая в управление районом и наркотой. — Что? — сделала вид, что не услышала, девушка. — Мелкая дрянь из центра! — громко отрезал он. — Может, и мне отсосёшь также, как тому, кто поставил тебя на это место? Похоже, твой минет волшебный, а пизда огромна, раз все мы, «дети» вылезли из тебя. Он рассмеялся, подхватывая невысказанные эмоции других. — Скорее ему нравится чувствовать чью-то бороду на своём хуе, а не сиськи на яйцах. Может, сам попробуешь? Хотя нет, у него есть получше, посмазливее и умнее. Тебя я себе отлизывать не попрошу. И даже отлижи ты мне, тебя вряд ли поднимут выше закладчика, — девушка, вздохнув и поправив волосы, села, пока мужчина резко встал, отталкивая стул, напрягая чужие барабанные перепонки скрежетом. — Сколько ты здесь? Год? Два? — устала перечисляла она, смотря в стол. — Кто ты? Бегунок, дилер или просто начальный класс? — доставая из сумки перчатки, произнесла она. — Не отвечай, я знаю. Вижу, — уточнила, её глаза поднялись, вглядываясь в чужие, а палец показал на его шмотьё медленно и устало после бессонных и пыльных ночей вверх-вниз, — первоклассник. В зелёных, будто стеклянных и ненастоящих глазах мужчина видел вызов, причём слишком похуистичный, чтобы таковым быть. Единственное, что в нём читалось, так это «подчинись и расслабься». Он не вызывал в ней такого азарта, как парень из подвала со стикерами. Мужчина не тянул на того копа. Даже простой Хейзел вызывал в ней больше уважения, чем этот мусор. Девушка перестала разглядывать неглаженную футболку и принялась надевать перчатку на правую руку. — Сука, место знай своё! — заорал «первоклассник», роняя каплю слюны на соседа. — Оно под столом у хуя с открытым ртом, блядина мелкая! — намеревался на неё пойти с кулаками её подчинённый. Хейзел рядом шагнул, закрывая её со стороны угла. Бегунок не стал приближаться, бросая гневный взгляд в глаза бывшего друга. — Смотри, — девушка достала пистолет из-за пазухи. Её стальная Берса повисла на её пальце за спусковую скобу. Покачиваясь, дуло показывало то на голову разъярённого мужчины, то на его пах. Его глаза нахмурены и следят за движениями глаза смерти. Лав усмехается — в такой ситуации нужно смотреть в глаза человека, а не на холодный предмет, который не предпринимает по своей воли действий. Ещё один её палец мог бы помочь с выстрелом, даже держа Берсу вверх ногами, Лав была уверена в точном попадании, но она перехватила оружие, прокручивая на фаланге указательного и положила на стол. — Застыл от страха? Странно, но… неудивительно. Как я и думала, ты тут недавно. Не хотел подчиняться девчонке? Но девчонка держала руку всё это время на стволе, ты знал? Мне всё равно, какие правила у вас были до этого. Но я с Централа. И наши правила прописывают в этом случае для устрашения стрелять сразу тебе в голову, а твоим дружкам оттирать твои мозги от стены и пола. Я милосердна, скажи спасибо, что я девочка и ограничусь первым и последним предупреждением. Мужчина с пренебрежением хмыкнул, скалясь и пытаясь ухмыльнуться. Это не первый в его жизни пистолет, но обычно он просто смотрит на них сбоку или выезжает с друзьями брутально пострелять в лесу по недвигающимся мишеням. Ему кажется, будто он знает о них всё, то, что девчонка не могла знать априори. «Что за беспонтовый пистолетик?» — думалось ему. Маленький, девчачий. Десять малокалиберных — шутка ли. Ему казалось, будто девчонка пыталась показать свою силу, но раскрыла только слабость. Типичная девчонка, которая готова только говорить, но Лав не обратила внимания и продолжила свою речь. Любой пистолет стреляет. Она знала, можно убить даже ручкой, всадив её в мозг через глаз, протолкни её через ног до черепа. Знала, что такая публика только наблюдала за оружием, играла с ним, совершенно не представляя мрак от пули, в их воображении не всплывало запаха пороха смешивающегося с кровью и нечистотами организма. Никто из них не задумывался о смерти, как предполагала Юдора. Не задавал даже вопроса, насколько ужасно она может быть. И уж точно не отсчитывал шаги и минуты до неё, как Лав. Лав, которая читала мысли человека напротив и целой их группы. Лав, которой начинало нравиться контролировать их. Держа глотки их жизней, с ярым желанием задушить, накатившим цунами на неё. Её мышца бедра сжалась, вместо руки. Лав, которая получала такое же удовольствие, как Дейв, будто уже давно слилась с ним и переняла все его худшие черты. Вплела в себя ниточки манипуляции, за которые легко дёргала и управляла эмоциями мужчины, расслабившегося, позволившему ей победить. Когда Ад так часто облизывает атлант и аксис, когда страх разрывает рёбра подставляя холоду спинной мозг, когда глаза перестают видеть в темноте свет, а только чёрные очертания теней. Сам человек становиться тенью с измученными нервами, слепым кротом. Лав уже давно перестала любить жизнь, прогнивая в тёмном и холодном месте. — Я люблю собак и люблю их тренировать, — вдруг начинает она, а мужчины смотрят на неё с непониманием и насмешкой. Лав продолжает в глаза первокласснику объяснять популярно и на пальцах, — заставлять подчиняться, гавкать по приказу, контролировать каждый их шаг у моей ноги. Слушаются не сразу, но руку никогда не кусали. Я люблю своих собак, но не брезгую усыпить кобеля или сучку, если они неуправляемы. С бешенством. Она достала удлинитель ствола и спокойно начала собирать из своей малокалиберной Берсы настоящий пистолет с большей мощностью. — Я хорошо разбираюсь в характере сучек и кобелей. Сучки не поддаются дрессировке дольше, они воспринимают меня чужой на своей территории, потому что по их мнению я могу сожрать их щенков. Я люблю их больше кобелей за это. Кобели чаще просто хотят играть. Подчиняются, принимая за друга, а когда осознают, что это неравное превосходство, просто смиряются. Воюют за территорию просто так, от гона, пытаются что-то кому-то доказать. Я понимаю по их глазам, что они сами у себя на уме, не видят превосходство в упор, тупые, наглые. Я до сих пор питаю страстную любовь к подчинению сучек, а не кобелей. Их проще убрать и выбросить в мусорном пакете. Самое страшное, что у Лав никогда не было собак. — Но теперь, когда у вас на районе полежал труп предыдущего босса, я не допущу новую стерву на моих улицах. Даже такую шавку, вякающую против своего босса. Медиум всё слышит и доверяет мне это место. Я считаю это трамплином, чтобы сделать из вас послушных собак. Но бешеные и тупые мне до пизды не сдались. Если не хочешь работать, уходи, тебя тут не держат. Первоклассник смотрит в зелёные глаза и не может понять, что скрывается в них. Ему кажется, что эта истеричка слабая тряпка. Шлюха, возомнившая себя богом, насосавшая зелёных денег за такие же глаза, но мокрые, в слезах, которыми она наверняка смотрела на этого самого Медиума. Он не может долбить парней, а если даже это и так, мужчина всё равно испытывает яркую неприязнь к Центру. У них тут другие законы, понятия, а эта мразь решает установить чужие, принятые в толерастном шлюховском Центре. Там не знают жизни. Роняя стул и громко со злостью шлёпая к двери, мужчина развернулся к ней спиной, а после упал на дверь под оглушительный выстрел. А здесь не знают смерти. — Я сказала, что мне чёрным по белому написано выстрелить для устрашения. Одно глазное яблоко лопнуло и теперь вытекает прозрачной, перемешанной с кровью жижей по дереву двери, к которой не дошёл, но стремился. Второе выпрыгнуло из тела, отскочило от стены и прикатилось под мягкий голос девушки зияя белилами, уставившись зрачком на неё в непонимании. В него ещё не успела добраться кровь по сосудам, а обрамлявшие капли слетели в полёте, брызгая на Хейзел, чьё лицо и так было залито алым. Он всё ещё закрывал Лав, не в силах сдвинуться с места. — Нельзя нарушать приказы Медиума, протоколы, даже если очень хочется. А я честно хотела быть милой и хорошей. Но Вы же понимаете, это единственный выход. Уйти можно только так, мальчики. Труп врезался в дверь размозжённым пулей носом, съезжая по ней к полу, неестественно загибая голову назад и оставляя красную дорожку. Он смотрел на своих бывших друзей гадкими чернеющими дырками от глаз и пули, прошедшей через начало черепа сзади и вышедшей через нос. Никто из них не задумывался, что может умереть. И так. Не знали, что выход только один. Не верили в происходящее. — Я бы хотела вам доверять полностью, но я не верю в такие совпадения. Молчание взрослых мужчин прерывалось только ей. Кажется, никто даже не дышал. Лав не спеша поглаживала пальцем шершавую рукоятку, совершенно не моргая, разглядывая движение тела вниз. Потом оно хлопнулось об пол. Ступни неприятно выгибались к друг другу, теряя прежнюю человечность. Пальцы загнулись будто это было не тело, а мешок с мясом. «Мышцы растягивались под весом гравитации, наверняка, до боли», — подумал кто-то, а потом вспомнил, что оно больше не чувствует. Люди вокруг слишком быстро перестали думать о его человечности. Это было оно. Они просто не могли сопоставить в голове, что это всё тот же человек, который недавно жил, говорил и о чём-то думал. Для них он вышел. А это осталось. Но почему-то они ещё не успели подумать, что единственное оно здесь это она, та, кто лишил жизни. И единственная, кто до сих пор обращался к нему, как к человеку. Кто не договорил и продолжал диалог с этим. Доставая будто до самого Ада своей триадой. — Но ты, — обращалась она к бездыханному телу громилы, который всё-таки проиграл быстрой пуле и хрупкой девушке, — ты обязан доверять мне, потому что от меня зависит твоя жизнь. Смотреть радостно в глаза, как собака, даже под дулом пистолета. Я думала, вы обрадуетесь, когда придёт девушка, мягкая, хрупкая, женственная. Мой бывший босс убил больше половины начальных классов, отбирая лучших для Медиума. Потому что в любой момент твоей ошибки, могу ошибиться и я. А, значит, и Медиум, — сделала уточнение девушка, не спеша крутя пистолет за ствол на столе, как будто играя в бутылочку и выбирая следующего, но тот делал круг и показывал лишь на неё. Небольшая притча для слушающих, — также тихо разглагольствовала свою приветственную речь новая глава. — Я пришла из другого района, где если ты не соблюдаешь правила и не уважаешь высших тебе по званию, то никто просто не найдёт твой прах. Сегодня утром на моём столе лежала частичка вашего бывшего начальника, который, видимо, ни того, ни того не соблюдал. Вот он, — она достала контейнер из портфеля с уже растворившимся пальцем, поболтав им, об стенку стукнулась мягкая обугленная кость. Я подчищала за ним и за вашими задницами сегодня весь день, почувствовав себя мамочкой, убиравшей за сыновьями. Я понимаю, что это женская работа, но оттирать твою кровь с моей стены я не очень хочу, — продолжала диалог с мёртвым, видимо, намекая на других, смотревших с мерзостью на кровь своего брата. Он уже не был им. Мерзостный труп кого-то. То, что нужно «оттиреть». — Поэтому в следующий раз, решая что-то извергнуть из своего рта, подумай, как это поможет тебе в будущем. Или… не поможет, но зато ты насладишься необузданным вандализмом и потом ещё долго будешь жалеть об этом, — она помолчала, поднимая взгляд и подбородок. Всем всё понятно? Не усложняем никому жизнь, делаем работу строго по регламенту, если хочется подраться — в любое свободное от работы время, и так чтобы ваши трупы не нашли копы. Чтобы у меня на районе ни одной падали не было. Чтобы я даже запах дохлятины не почувствовала, иначе мой внутренний стервятник не выдержит и сделает всё, чтобы ещё полакомиться мертвечиной. Я не знаю конца, — прямо угрожала им их же трупами, прищуриваясь, девушка. Но, откинувшись на спинку стула, расслабила взгляд и слабо улыбнулась. Я открыта вашим предложениям, дети, надеюсь, что никого не обидела, — она сунула свой пистолет обратно под футболку. — Понимаю, вы пусты и не можете ничего придумать в этот сложный день — пришёл новый друг, всё понимаю. Я была рада посидеть с вами, вы очень хорошие, но мне надо идти. Распределиться сами без меня по дням посещения сможете? Никаких звонков друг другу больше. Появляется вопрос, жду тут. Алкоголь за мой счёт. Хейзел, если кто-то будет шуметь больше положенного, разрешаю выбить зуб. Полагаюсь на ваше благоразумие, и спокойной ночи. Девушка направилась было к двери и даже наступила на руку лежащего, но развернулась к выдохнувшему собранию. — Это расфасовать нужно, как мясо. На голодный год оставим, — мужчины с ужасом посмотрели на неё — они не хотели есть мясо прежнего друга. — Шутка, растворяйте в кислоте. Учить надо или хватит ума прибраться самим? Сегодня я уже достаточно убрала, — прошла она к подсобке. «Нет, это хороший шанс». — Знаете, нет. Бросьте его на видное место вот по этому адресу, — она записала два дома на салфетке, а парни даже не хотели знать, как именно им нужно размазать труп на это расстояние. — Но сделайте что-нибудь с его лицом, зубами и пальцами. Сдерите скальп, зубы вырвите. Лицо можно кислотой выжечь, твёрдые части щёлочью. Он ломал себе что-нибудь? — остановилась она, смотря в пол, о чём-то размышляя. План, наконец, закончил сформировываться в её голове. — Если ломал, отрубите эту часть. Татуировки тоже кислотой. Хейзел, проконтролируй. Мне нужен совершенно неопознанный труп. А, о его семье, если есть, работе и доме мне пришлите документы сегодня в дом курьером, — сказала она, стреляя сигаретку у парня рядом, жестом показывая затяжку. — Мы не знаем Ваш адрес, — осторожно начал мужчина из толпы, пока ей дали прикурить. «А кто тогда послал подарок?» — она замерла, смотря на огонь из зажигалки, которую прикрыла от несуществующего ветра. — Оставьте в подсобке, — она выдохнула дым. — Не шумите понапрасну и не пейте много. Спокойной, родные, — кинула она неопределённо, особенно после того, как оставила настоящего покойного. «Ещё убирать», — вышла она, проходя через комнату и поднимая одну из крышек горизонтального холодильника, а потом и дно, на котором лежали муляжи пива. Перешагнув через бортик, она начала спускаться по скрытой каменной лестнице в подвал по темноте, врубая свет, чётко уверенная в том, что не поднимала рычаг выключателя. А там, на столе ярким жёлтым пятном стикер, заставляя остановиться и замереть. Лав бросает взгляд в сторону и за спину, бежит проверить двери на выход по лестнице, дверь в комнатку. Всё заперто изнутри, как раньше. Плавно и медленно девушка подходит к записке, отрывая её резко, будто ожидая взрыва от вытянутой за леску чеки. «My mammy неплохо держалась, я даже поверил, но нога под столом так сильно дрожала. Или это вибратор, ma'am?» Бумажку со злостью сжимают в руке. «Мамочка» и «мэм» соединяют в едино все разрозненные мысли. Mam и ma'am были похожи, различия лишь в одном звуке «а» и «э», но сложно было представить, что это говорит один и тот же человек. Бурление агрессии внутри заставляло чувствовать себя побеждённой. Нога дрожала даже сейчас от эмоций. Этому гению спасибо за подарок. Этому стволу, что не выстрелил, хотя легко мог. Теперь было прозрачно ясно, кто этот парень из подвала — Номер Пять. В планы столкновение с ним не входило. Такая встреча портила сейчас всё слишком не вовремя. Лав нервно подняла палец к зубам, закусывая и забывая о перчатках, а вторая рука неосознанно легла на кобуру. «Когда он пришёл сюда? До какого момента он следил? Не успел же… " Она даже не притронулась к алкоголю. До записки ей представлялось возможным не бояться и прийти трезвой на встречу. При этом теперь вернуться живой почему-то совершенно не кажется возможным. Сначала её какой-то незнакомец поучает записками, советуют не совершать ошибки, как-то засовывая в подарок от Дэйва свой, не стреляет в спину, а после приглашают на встречу, где убивают? Не, Медиум, конечно, был непредсказуемым, но явно не идиотом, ставящим свою здравость под сомнения на глазах у всего «круга». Скорее всего это будет простое знакомство со всеми и с ним в том числе. Не факт, что не такое же, как провела она, но всё же. Буквально в негласном кодексе всё ещё «написано» о приветствии и устрашении. Но после того, что она сделает, теперь следы будут размазаны везде. Она бы хотела чужие, но если киллер следил и слышал, что она собирается сделать с трупом, то свои будут видны. О Номере Пять она слышала боком. Тут и и там при слове «убили» всплывало его кодовое. Но уже это говорило лишь о его профессионализме. Девушка шла, не опаздывая к «приятному» вечеру-ночи, стряхивая пепел на асфальт. Медиум, как рассуждала она по обрывкам слухов, был практически монополистом этого грязного бизнеса в этом штате, распространяясь всё дальше. Что уж говорить о городе, в котором он почему-то работает самостоятельно. Мало кто понимает, почему он так привязан к этому месту, хотя есть десятки городов, где его сила также значительна: то ли это его родина, то ли он не хочет упускать свою власть хотя бы здесь, делегируя полномочия и развивая слишком большое дерево иерархии. На его плечах город и начальство над штатом, самим Техасом. Но это слишком рискованно увеличивает число тех, кто знает его в лицо. Семь руководителей районов и двадцать четыре руководителя городов знают, кто он и чем занимается. И если кто-то захочет сместить его, то нужно будет только найти доказательства, или просто убить. Но почему-то никто этого не делает. И у этого есть только два логичных объяснений — за акулой стоит кто-то с большим количеством зубиков; у акулы есть компромат на всех в этой игре. И, хотя текучка была практически пятидесятипроцентной, было множество «первоклассников» и рекрутов, желающих пополнить ряды контрабандистов. Девушка сама начала с разгрузки судов и машин, перевозки и охраны. Работа непыльная, если знаешь, где достать подручные материалы и инструменты, а зная это, несложно выбиться в лидеры, особенно если работать побольше и спать поменьше, но с тем, с кем надо. Это не избежит никто более-менее не противный. Завалить мальчика для многих — проявление силы, переспать с девочкой — просто приятно. Независимо от гениталий, если ты не родился в семье шишек, тебя положат. Нет смысла даже сопротивляться, особенно, если у тебя цель не сдохнуть, а подняться. Нельзя не дать, тебя заставят. Уж лучше положить под язык экстази, а на язык член. Но самое опасное — конечно смерть. Она поджидает везде, от проверки на верность и на доверие, до приветственных вечеринок. Компромат и сила свыше — естественно не от Бога, а от людей выше рангом — единственное, на что ты можешь полагаться. Ни один друг не сможет тебя спасти, если им сказали стрелять. Человек падал и его больше не находили. Либо показывали в сводках новостей — сильно насолил; было необходимо, чтобы все его делишки всплыли вместе с личностью. Определённое представление на публику, не только для той кучки, что жили с ним в одной казарменной ночлежке, но и для тех, кто просто забыл, что всё отслеживается. Боялись много, боялись сильно. Раньше, до сих пор, в будущем продолжат бояться всех, кто хоть как-то связан с Медиумом. И её тоже будут. Теперь Лав не позволит и пальцем шевельнуть без её разрешения этим ушлёпкам. Люди из других стран и штатов, попадая в эту заваруху, часто погибали, а тем, кто выживал меняли паспорт на умерших в этом городе. При этом не меняя население города слишком кардинально, потому что их переезд нигде не фиксировался. Возможно, некоторых ввозили вместе с контрабандой. У этого был лишь один плюс — никого не искали. Как и детей. А если и искали, то страны между собой договариваются плохо о поимке скрытых призрачных преступников без личности. А уж если пропавший преступником не числился, то его прежде всего все пять жалких лет ищут в прилежащих окрестностях. Если родственники не сориентировались и не прибрали его имущество раньше, ссылаясь на: «Да точно он умер, я вам говорю, за ним гонялся маньяк!». Девушка бросила сигарету, не туша её, и посмотрела в небо — ещё чуть-чуть грязи, только капля, и когда-нибудь это закончится, осталось потерпеть ещё немного. Дверь хлопнула, когда тень скрыла проход свету на холодный асфальт. Лав прошла в студию, не разуваясь, сразу открывая сейф и ложа туда свою Берсу. Сталь привлекала внимание, но девушка не согласилась на уговоры. Рука потянулась к Смиту-Вессону. Револьвер лёг в руку как-то неправильно, не занимая места, углами не подходя под худые пальцы. Она прицелилась в зеркало. Зелёные глаза, цвета купюр с жаждой смотрели на неё. Желали всего и сразу. Курок предохранителя опустился большим пальцем, правая нога отступила на полстопы, когда спина пригнулась для боевой стойки из пистолета, а не револьвера по привычки. Левая рука мягко напряглась, придерживая правую. Лав чувствовала, что на неё снова смотрит дуло, но под полным её контролем. Ведь так из револьвера не стреляют, не поддерживают рукой, а держат её на барабане, не выпрямляют локти, встают не в полуоборота, а боком. Но Лав была уверена, что не промажет. Слишком близко её мишень, но слишком неправильны методы. И она нажала на курок.***
— Чёрт! Чё за хуйня! — хлопнул дверью Диего, врываясь в кабинет под конец рабочего дня. — Как такое может быть?! Он запульнул зонт в шкаф с чёрными толстыми папками. Растение наверху испуганно покачнулось на краю, сбрасывая пару листочков на голову Юдоре. Та буквально была на волосок от смерти, а Диего не обратил на это ни малейшего внимания. Взрывоопасный детектив застал коллегу, когда та собиралась домой. — Что случилось? — не успела надеть на плечо сумку Пэтч. — Вся история звонков, вся детализация, номера, даты, сообщения, даже в мессенджерах! Пусто! Ничего! — он пнул стул, который сразу приложился о стену. — Казённое имущество не ломай! — прикрикнула она, проигнорировав горшок над головой, который передумал падать на её голову. — Что он за игры устроил? — запуская пятерню и сжимая волосы на макушки, проныл мужчина. — Да кто? — скинула она сумку, садясь на край стола и смотря на своего коллегу, который толику помешался. Точнее сошёл с ума полностью. — Место преступления — без доказательств, сим-карта — без доказательств. Нам в рожу плюнули! Понимаешь? Он просто кричит: «Смотри, как могу!». Понимаешь? — мужчина опёрся о стол руками, сжимая края и переводя дыхание. Он понурил голову и сказал уже более спокойно, но всё равно сквозь сжатые зубы: — Даже если он придёт и скажет мне в лицо, что это он убийца, я не смогу это доказать! Знаешь, во что меня хотели уверить его соседи? А? — он несколько раз ударил по столу. — В то, что там вообще никто не живёт, а мужчину с фотографии вообще никогда не видели! — А что, если это правда? Он ведь нарик, его легко могли убить на чьей-то чужой квартире, документы о которой пусты. Может, мало выходил из дома, только ночью, или вообще пропадал годами. — На этой квартире никто не прописан. Старая новостройка без жильцов и обоев, у которой кафель с потолка сыпется! Но там стоит мебель, немытые кружки, дошираки, а сама дверь закрыта изнутри. Что прикажешь с этим делать? Закрыть как самоубийство? С отрубленными руками и ногами? Конечно, в крови кислота, — Диего часто переходил на наркоманский сленг, поэтому Юдоре пришлось привыкнуть, хотя сама она не употребляла воровской, — только вот там кости на запястье не сопоставишь со скелетом. В бэд-трипе такое возможно, только вот, доза для него недостаточная. Какие-то огрызки и осколки. Ударили раз по десять тупой стороной топора или молотком. Возьми кожу, как пакетик, — парень поднял кулак, держа воображаемый свёрток, — и можешь идти домой с поделкой, — махнул он рукой на окно, показывая путь, — которую разрушил забияка школы, — рука шлёпнулась об стол, — всё равно никто не заметит, — Юдора, кажется, услышала, как его голос предательски дрогнул. Пальцы на ногах. Пальцы на ногах, понимаешь, — он постучал стопой по полу, обращая на неё внимание женщины, — продлены, — он показал на носок ботинка и прочертил линию к ноге, — разрезом до середины стопы. Это было сделано, пока он был жив! Везде кровоподтёки. Его не просто убили, а пытали. — Давай, угадаю? Харгривз маньячина? — Я думаю, это Четвёртый. Четвёртый работает с нариками, вроде как. Может, не сам, но я не знаю, он определённо замешан. — Ага, Антон Чигур местного пошиба. — Тебя это вообще не волнует? — рявкнул освирепевший мужчина, бросая острый взгляд. Пэтч нахмурила брови к переносице и закусила губы. Диего перестал быть таким, каким она его помнила вначале. Повисло молчание, не напряжённое, просто не было, что добавить. Ни одному из них. И Юдора болезненно понимала, что сейчас все мысли Диего привязаны к тому трупу. Он не сожалеет за то, что накричал и запульнул зонт в её сторону, который отлетел и ударил в икру больно под столом. А она не подала виду. Снова переживая в одиночестве за живых людей. — Единственное, что меня волнует — дела, которые можно раскрыть, и, как должны раскрыть. Преступник, без оговорок должен сидеть. Но у преступников нет ранга, сто воров уничтожат город не хуже одного убийцы. Картель на то и картель, а ты один с тремя-четырьмя парнишками. Пока правительство этим не заинтересуется, дело раскрыто не будет. Если это Харгривз, о котором ты только говоришь, а не находишь доказательства, помогающие при суде, — уточнила Юдора, ссылаясь на невозможность закрытия дела, — то правительство и не поможет. Это хобби, а не работа. Будь реалистом, а не мечтателем-сказочником. Труд не всегда может решить все проблемы. Человек не познает ни Бога, ни Вселенную. А Харгривз и его картель, буквально, да, кровожадный, но умный, как и все остальные, Бог. — Да, буквально Исус, — саркастично ухмыльнулся Диего на похлопывание по плечу и стук каблуков к двери. — Ангелы, это воплощение Бога, а Люцифер — ангел божий. Он мотнул головой с опущенными волосами и продолжая горько усмехаться. Её слова не действовали на него отрезвляюще уже давно. Она уже давно не существовала в его жизни, как живой человек. Только Харгривз был для него целью и мишенью, больше никто не жил в его душе. Даже он сам уже там не мелькал. Диего затерялся, а Юдора потеряла друга. — Жмурик, — заорали в коридоре. — Расслабься. Я сама съезжу, — она положила руку на плечо Диего, в успокаивающей поддержке, но тот снова проигнорировал женщину, которая сегодня чуть не умерла. Он так и остался стоять, не прощаясь и не замечая, что остался совершенно один.