саранхэ

ты горячее, чем жаркий день в калифорнии, я таю под твоим взглядом, я хочу тебя. я знаю, ты ждал очень долго, ты ждал меня очень долго. и если ты подождёшь ещё, это случится. the xx ― hot like fire

      Билл проводит к гримёрке больше времени, чем с кастом. Здесь ― неприступная обитель скандинавского ётуна, куда дойти могут самые смелые ― правда, сбивая стопы-пятки-пальцы не о скалы, а о Биллову замкнутость.       Джек говорит да он прост швед. Финн говорит шведы все такие не слыхал штоль?       Джейден думает ох уж эти шведы. Джей рвётся покорить вершину, как юный Аскефисен из скандинавских легенд, ― и ему удаётся. Иногда крадётся, будто вор поживиться золотишком ― оно такое яркое, что слепит с первого взгляда. Иногда врывается запыхавшись ― когда великан в горе смиряется с его присутствием.       Великану хватает терпения на всё ― и сидеть под руками ловкого гримёра почти три часа, и болтать с Джеем о всякой ерунде вполголоса.       Биллу, например, не нравится ЛА ― он говорит, солнце здесь жжётся, будто вновь примерил шкуру упыря. Он говорит, в Швеции оно ласковое ― холодноватое, как снятый с груди матери медальон, коснуться можно, если осмелиться.       Джейден ловит остатки шведского солнца взглядом по его коже ― лёгкий загар осветлил волосы на Билловых руках.       Джей в фантазиях ищет им применение ― воображение у него с детства слишком услужливое. Билловы руки на его талии-бёдрах-животе смотрятся диким перфомансом ― в тёмных снах, где они трахаются, чёрные, как у демона с Блокулы во время шабаша. Джей в контраст сливался бы белизной с его простынями, а потом ― когда Билл пройдётся ртом по всем проложенным его пальцами маршрутам ― краснотой соперничал бы с Пеннивайзовским носом.       У Билла такие руки, которые наоставляли бы следов ― роспись, как на спинках далекарлийских лошадок.       Наоставляли бы ― если б была лазейка.       Джей не ломится в закрытую дверь, за которой прячутся возможности, ― постукивает, будто проверяя ― есть кто дома? Ради этого он каждый раз торчит в Билловой гримёрке.       Билл рассказывает о скандинавских божках, чтоб было чем занять язык ― хотя у Джейдена на этот счёт другие не высказанные предложения, ― и Джей верит ― он из их пантеона. Потому что таких людей, которых хрен разгадаешь, сколько ни всматривайся, не существует в реальной жизни.       Джек говорит да он прост швед. Финн говорит шведы все такие не слыхал штоль?       Джей вздыхает ― не все. Джей хочет сказать ― Билл вообще не человек, как Од, ― а помалкивает. Достаточно того, что выдал себя листанием фанатских страниц с фотками Билла и сохранёнками в закрытых папках.       Джей обещает себе, будто монахиня-девственница, не дрочить на Билловы руки ― и спустя почти полчаса, когда пальцы на ногах скручиваются и внутри всё накаляется, как от пьянящего глёга, становится последним грешником.       Он слыхал, у скандинавов есть Хельхейм для каждого нечестивца ― и хочет, чтобы в кошмарных фантазиях Билл, как жадный до человеческой плоти Гарм, не пустил его внутрь и кусал-сжирал-растаскивал.       Джек говорит да он прост швед. Финн говорит шведы все такие не слыхал штоль?       Джей глотает это ― вместе с комом в глотке, когда ночами прикусывает уголок одеяла. Никто не слышит его нарастающего скулежа ― даже после дня, когда Билла приезжает навестить девушка. Тоже шведка ― вот по ней сразу видать. Кажется, что она ледяная, как вершина Кебнекайсе, и Джейден ошивается неподалёку ― чтоб Билла совсем уж не заморозило.       Джек треплет его по плечу ― почти понимающе, как подружка целки при расставании с потенциальным ёбырем. Джей хнычет в подушку ― растрачивает своё тепло на то, чтобы растопить колотый лёд неясного горя.       Джей понимает ― ни хера ему не светит, пора бы научиться довольствоваться беседами-улыбками-взглядами ― единственный товар, который ему доступен на этой ярмарке. Джей богат своей безликой любовью ― но выторговывает только это.       Джек говорит да он прост швед. Финн говорит шведы все такие не слыхал штоль?       Джей держит это в голове ― а вечерами подменяет на саранхэ шёпотом в подушку.       На языке, который привязан к четверти его крови, это звучит куда ярче-глубже-горячее.       И таинственнее ― никому это не перевести.       Как это звучит на шведском ― Джейден не слыхал. Ему снится, как Билл хрипит признание ему в лопатки-плечи-шею ― закрепляя поцелуями, будто ставит сургучом вечные печати.       Однажды Джею хочется сказать саранхэ Биллу ― тот не поймёт, да авось станет легче. Случай подворачивается, когда он задерживается после съёмок сцены у водостока, наоравшись до першения в горле. Августовский вечер приглашает погостить ветер ― тот, как назло, доносит крепковатый запах Биллова одеколона, но в салоне его машины духота.       Билл обещает докинуть Джея до арендованного для каста домика в целости и сохранности. Джей плюхнулся бы в тачку, обернись всё совсем по-другому.       Биллу бы играть конченых маньячелл с вострёными ножами, на которых блестит бутафорская кровища, ― здоровый и крепкий мужик с хваталками, которые навсегда заткнут рот.       Пора бы ― чтоб Джей больше не шептал в пустоту саранхэ.       Он на ключицах чует влагу, косится на Билла ― только ли один мучается от жары. Билловы руки-лицо-шея в матовом сиянии остывшего на коже пота после съёмочного дня. Джею хочется распробовать ― так, едва коснувшись, ― и не пускать Билла в душ, пока тело опять не вспотеет.       Капля щекочет вершинку ключицы ― Джей не вытирает. Вдруг у Билла такие же фантазии.       Он ведёт уверенно, не боится держать руль одной рукой ― другую вытирая о бедро с шорохом мозолей о джинсу.       ― Ты не спёкся? ― спрашивает.       На Джея не глядит ― да один хрен взгляд не разобрать за солнцезащитными очками.       ― Жарковато, вообще-то. Но, думаю, не так, как тебе в костюме Пеннивайза.       ― Будет о чём поболтать с журналистами. Они это любят.       Джей наверно хреново сыграл свою партию в очередном диалоге ― да нет, Билл улыбается чуть ли не до ямочек.       Все шведы такие?       У Билла в машине тишина, как в склепе, а он ― его главный жрец. Джейден принёс бы себя ему в жертву ― авось его тщедушное тельце на что-то, да сгодится.       Билл правда припарковывается у дома       в целости и сохранности       где только-только зажигается свет. У Джея в мыслях-душе-сердце такая темнотища, что никакая искра её не рассеет.       Даже если ими сыплет Билл.       Он не прогоняет из машины ― Джей следит, как пылинки падают на турбину, чует пот на сиденье от приклеившихся к нему ляжек и дышит запахом горячей кожи ― от обоих. Такими они могли бы просыпаться поутру ― если бы Джей всё-таки проломился в дверь.       Наверно у Билла белые простыни. Наверно Джей слился бы с ними цветом тела.       Билл роется в кармане джинсов и закуривает ― без удовольствия, не как подбросивший тёлку после перепихона в машине мажор, ― а потому что надо. Сигарета у него лежит между фалангами среднего и указательного ― которые обволочь бы вязкой слюной, прежде чем они втолкнутся в тесное нутро.       Сегодняшний сеанс ежевечерней дрочки Джей ни за что не пропустит.       ― Я плохой? ― Джейден спрашивает в лоб ― с Биллом иначе не работает.       шведы все такие не слыхал штоль?       ― Очень хороший.       ― Тогда почему нет?       ― Ты сам знаешь почему, Джей.       Билл продолжает курить ― говорит хрипловато, то ли от дыма, то ли от усталости. Ветерок холодит пот на ключице Джея ― жалко, что не горячий, не сухой, чтоб представить прикосновение пальцев-губ-языка.       ― Это не ответ.       ― Но лучше, чем валить друг друга обещаниями.       ― С тобой невозможно разговаривать на эту тему.       Зато про скандинавских божков Джейден наслушался вдоволь.       ― Тогда помолчим.       Джей смотрит, как Билл докуривает ― до самого фильтра. Не то тянет время, не то доказывает, как мог бы натянуть ― до самого основания.       — Мы могли бы…       — Нет, Джей. Не могли бы.       Джей потирает укус комара на голой коленке ― кожа такая липкая, что касаться мерзко. А Биллу, выбросившему окурок в окно, нет ― горячей ладонью он накрывает руку Джея, ненавязчиво убирает, таращится на родинки. Может, не нравится, может, наоборот.       Билл иногда глазеет на его коленки. Джей иногда хочет забраться на его.       ― Не три. Раздражение пойдёт.       Нет, раздражение идёт от Билловой неопределённости.       Джей сглатывает ― может, понадобится что-то сказать вскорости, когда он перестанет ласково, как чётки, наминать его пальцы, ― ещ-щё или обними покрепче.       Но нужды в этом нет ― Билл отпускает его вспотевшую руку. У самого не суше ― это, Джей себе возражает, из-за жары.       ― Иди в дом, ― говорит Билл. ― Поздно уже.       На Джея не глядит ― не хочет, стыдится его, презирает. Или, может, боится сорваться ― когда рука обогнёт запястье, опустится на коленку, развернёт ― для успокаивающего поцелуя, чтоб раздражение точно не пошло.       Капля пота прячется под воротом футболки. Джей жжёт взглядом мокрый Биллов висок ― и хочет мазать влагу по своему лицу, пока трётся рядом с ухом, шепча глупости.       Джек говорит да он прост швед. Финн говорит шведы все такие не слыхал штоль?       Джей говорит саранхэ ― проталкивает через гортань. Сглотнул всё-таки не зря.       Билл отвечает ему что-то на ласковом шведском ― то, что ночью, в Джеевом сне, вычерчивает на его теле поцелуями-письменами.